Сверху или снизу?

– Это п@#$ц какой-то, – тихо, но отчетливо сказал толстяк и сокрушенно покачал головой.

– П@#$ц, – подтвердил школьник.

– Фу, шшш, – старушка зашипела на пацана и неодобрительно сдвинула брови. – Не ругайся!

– Вы что, одна работаете в поезде? – толстяк резко повернулся к кондукторше. – Где экипаж, где механик, где охрана? Что это такое?!

– А еще повар, массажист и бариста, – съязвил Жегарин.

– Вам от меня что-то надо?! – взъярился опять толстяк.

– Тишины.

– Вот и молчите!

– Ах, кстати, вспомнил, где валяется колотушка. Толстая такая, тяжелая.

– Знаете куда ее себе суньте!

– Однажды бахнул ей по барабану, не удержал, она полетела и убила в голову бедного контрабасиста.

Толстяк выпучил глаза.

– Не насмерть, в смысле, убила, – поправился Жегарин. – Так только, легкая инвалидность первой группы.

– Вы мне угрожаете сейчас?

– Да что ты?! Нет конечно, то есть – да. Страшной лютой смертью, – Жегарин добродушно улыбнулся.

Гаров отмахнулся от спорщиков.

– Лена, кроме вас на поезде был один машинист? – спросил он.

– Двое, машинист и помощник.

– Оба в кабине?

Кондукторша кивнула и отвернулась, прикоснулась ладонью к глазам.

– И все? – спросил Гаров. – Неужели больше никого не было? Механик какой-нибудь? Охрана?

– Сейчас никого, второй контролер сегодня не вышла, – Лена повела головой и бессмысленно посмотрела в стену. – У нее там сегодня что-то… Не знаю что…

– Ну смотрите, где мы были? – вмешался Жегарин, отбившийся наконец от толстяка. – По-моему уже где-то к Грузовому подъезжали. Пара минут буквально. Там уже должны были хватиться.

– На Грузовом не знаю, но на Пятьдесят седьмом километре могут заметить, – сказала кондукторша. – Это минут десять, не больше. Но в кабине были приборы, они должны были послать сигнал тревоги, я думаю.

– Вы не знаете точно? – спросил Гаров.

– Я же просто контроллер… Там у них много было кнопок.

– В любом случае, мы на подъезде к городу. Хватятся нас быстро.

– Да тут как повезет, – с сомнением произнес Жегарин. – У нас иногда вообще непонятно из каких стран и часовых поясов едут. У Марины квартира в пяти минутах ходьбы от станции скорой, а на днях к соседу ехали часа полтора.

– Поезд – не сосед, – сказал Гаров.

– Ну да, только сосед тоже не на одноколейке валялся.

– Здесь двухколейка.

– Но одновременно в одну сторону поезда едут только по одной стороне.

Гаров задумался.

– А когда следующий поезд? – спросил он.

– Электричка через час, я думаю, – сказала Лена. – Но расписания грузовых я не знаю, нужно искать, смотреть.

– Надеюсь часа нашему МЧС хватит, чтобы понять что к чему и остановить следующий поезд, – мрачно заключил Гаров.

– Это еще что значит? В нас может врезаться другой поезд?! – перепугался толстяк.

– Да, тебе точно в глаз, – кивнул Жегарин. – А потом второй промеж ягодиц.

Белла цыкнула.

– Вряд ли до такого дойдет, нас хватятся с минуты на минуту и движение остановят, – не слишком уверенно произнесла кондукторша. – Может быть, уже остановили…

Гаров посмотрел в окно, почесал подбородок, потом затылок.

– Что ж, – сказал он, – подождем…

В тишине слышался назойливый шорох загадочной травы под вагоном, где-то болтался отогнувшийся кусок металлической обшивки. Ветер перекатывал по полу песок, налетевший во время крушения.

Жегарин подошел к раскрытой двери, а Лена ушла в разбитый вагон, села на лавку и уставилась в серо-голубую даль.

– Какие-то деревья, – произнес Жегарин и издал губами неопределенные звуки. – Не помню, первый раз вижу здесь лесополосу. Хотя я не так часто ездил…

Гаров мельком проследил за его взглядом, но ничего не ответил. Всех томила тягостная тишина, но и говорить не было сил.

Гаров обратил внимание на Беллу. Она пряталась в углу и смотрела на всех исподлобья, смотрела сосредоточенно и несколько лукаво. Похоже, любопытство пересилило в ней страх. Она поймала взгляд Гарова.

– Я отдам платок позже, – сказала она. – Его надо постирать.

– Да черт с ним, выкинь куда-нибудь, – Гаров подумал и спохватился. – Хотя нет, отдай так. У меня еще не было платка, вымазанного женской кровью.

– А мужской кровью, значит, был?

– Царапина на дуэли с подлым графом де Монсоро.

– Как вы неаккуратны, де Бюсси.

– Однако, я убил этого мерзавца.

– Сегодня вы его, завтра – он вас.

– Он, кажется, падает, – сказала Лена.

Она подошла к самому краю разорванного вагона и смотрела в небо. Гаров, Жегарин и толстяк сбились кучей позади. Кондукторша показала пальцем на куб.

– Он падает, если присмотреться, – сказала она.

Как ни напрягал зрение Гаров, он не смог рассмотреть никакого движения. Стояло на месте и прозрачное облако. Гаров вытянул руку и пристроил к далекому кубу ладонь, но не помогло и это – рука дрожала…

– У вас тупой бред, – заключил толстяк и пошел обратно. – Черт знает что!.. Вот это покатался! Замечательно!

Жегарин выдохнул погромче, чтоб не выругаться – и сел на скамью. В вагон аккуратно протиснулся «заяц», посмотрел со своей неизменной улыбкой на сварливого толстяка и стал в дверях с таким выжидательным выражением на лице, что Гаров не выдержал и посмотрел на него со сдвинутыми бровями.

– Там неподалеку поселок, дома, – сказал «заяц» и надолго замолчал, пока все не повернули к нему головы. – Из последнего вагона видно. Я могу пойти туда, хе-хе…

– Да, до Битумного, наверное, совсем ничего, – подтвердил Жегарин. – Я полагаю, имеет смысл.

– Нас уже должны искать, – тихо возразила кондукторша.

– Машина там есть? – влез толстяк. – Приведите сюда такси.

– Хе-хе, там много чего есть, – сказал «заяц».

– Иди, значит, скорее, – толстяк возбудился и замахал руками. – Нечего тут время терять! Каждая минута – деньги!

Сзади подошли старики, Белла следила за происходящим из тамбура.

– Хе-хе, хорошо, – улыбка «зайца» стала еще шире. – А что у вас есть?

– Что?! – не понял толстяк и брызнул потом.

– Что-нибудь такое. Монеты, часы, конфеты. Хе-хе.

– Может, тебе еще тысячу рублей дать?! – толстяк отступил.

– Давай, хе-хе.

Жегарин снова выдохнул, громче прежнего, а Гаров отвернулся к пролому.

– А чего не пять?! – взбеленился бизнесмен. – Десять, может? Чего так мало? Все забирай! Штаны последние сними!

Он стал лихорадочно шарить по карманам в поисках бумажника, и по мере того, как количество обысканных карманов в костюме уменьшалось, глаза толстяка округлялись до формы его живота.

– Как?! – снова вскрикнул он. – Бумажник украли?!

– Ну теперь-то точно штаны снимать придется, – расстроился Жегарин. – Фу, только начинай, когда я отвернусь.

– Вы смеетесь?! Вам смешно?! Где мой бумажник? – и вновь он бросился выворачивать карманы.

«Заяц» следил за толстяком с таким удовольствием, что даже облизывался.

– Вы, наглый безбилетник, требуете платы за то, чтобы позвать на помощь? – осудила «зайца» кондукторша.

– Нужно что-то получить, – уверенно заявил он.

– Вы его взяли? – снова встрял толстяк и зло посмотрел на Гарова.

– Фу? Кого?

– Мой бумажник?

– Да сдался мне твой бумажник. Небось проглотил его, когда поезд трясло.

– Он вот такой толщины был, – толстяк показал кулак.

– И что? Ты на себя посмотри, уже как будто целую сокровищницу султана уплел. У тебя в животе порыться, может, и Красную Шапочку найдешь.

Толстяк махнул рукой и пошел искать под сиденьями.

– Так что? – спросил «заяц».

– Что тебе надо? – зло спросила кондукторша. – Что ты хочешь, подлец такой? Сейчас дам тебе последние триста рублей, а потом в полицию тебя за шкирку оттащу, пусть тебя хоть на сто лет посадят! Мошенник!

– Вот, давай – бери и иди! – это подошел сзади старик и с негодованием в глазах протянул «зайцу» банковскую карту. – Грабь стариков! Одни деньги у него на уме, тьфу тебе в ухо. Было б мне тридцать лет, я б с тебя шкуру спустил, тараканище ты буржуйское!

«Заяц» взял в руки карту и повертел ее с таким недоумением, будто не знал, что это такое и для чего оно нужно. Обескураженные его выражением лица люди замолчали.

– Этого мало, – сказал «заяц» и взвесил карту на ладони, похоже, именно так он измерял ценность вещи. – Нужно еще.

– Проехали, – подытожил Жегарин.

Старик выхватил из рук гнусного шкуродера свою карту, выстрелил в «зайца» парой метких определений и пошел обратно к шикающей на него жене. Кондукторша посмотрела на часы.

– Через несколько минут мы бы подъезжали к вокзалу, – сказала она. – Кто-нибудь должен приехать. Час, думаю, не больше.

Однако, стоило это произнести, как и без того искалеченный вагон затрясся и скосился на бок. Толстяк не устоял и с женскими охами повалился на стену. Жегарин подпрыгнул, чтобы не выпасть в пролом, и ухватился за скамью, где сидела перепуганная кондукторша.

Вагон застыл в таком немного подкошенном виде на несколько мгновений, а затем накренился еще чуть-чуть.

– Вы чего? – залепетал толстяк. – Мы переворачиваемся?!

В панике он бросился было по склоненному полу к дверям, но поскользнулся и упал на колени. Первым из вагона выскочил Гаров, пока Жегарин помогал кондукторше. К ужасу всех присутствующих, наклонился не только предпоследний вагон, а весь электропоезд. Он переворачивался короткими рывками! Гаров, удерживаясь кое-как за рычаг болтающейся двери, выглянул наружу. Колеса поезда, не сильно закопавшиеся в землю, превратились в бесформенную кучу металла и плавились от оплетавшей их красной травы. Жгучие стебли медленно пожирали электричку!

Глава четвертая

Рискуя вывалиться из накренившегося вагона, Жегарин перепрыгнул раскрытые двери и тоже высунулся наружу. Колеса поезда пузырились и растекались по земле, а трава росла буквально на глазах!

– Колеса плавятся как масло на сковородке, – сказал Жегарин. – Трава сейчас всю электричку сожжет!

– Пойдемте, – Гаров с трудом закрыл дверь. – Последний вагон стоит на земле у рельсов, там пригорок и можно выйти наружу.

– Е@#$%й бред! – убежденно заявил толстяк и хотел было заняться любимым спором, но вагон снова тряхнуло, и, хотя в этот раз поезд не наклонился, он немного глубже погрузился в землю.

Толстяк плюнул в сердцах, посмотрел на Гарова отчаянно и плаксиво и быстро-быстро заработал конечностями. Он перепрыгнул тамбур и побежал по вагонам, по склоненному почти на сорок пять градусов проходу между сиденьями. Пробираться приходилось осторожно. Наружные двери в тамбурах были заперты, но если бы толстяку не посчастливилось поскользнуться и грохнуться на окно, он наверняка выдавил бы своей неподъемной тушей стекло, и там уже неизвестно что произошло бы дальше, но явно мало приятного.

Жегарин, с которого временно сошла его ироническая игривость, пошел на помощь старикам, которые и так с трудом держались на ногах. Гаров следовал за ними на подстраховке и тащил с собой Беллу. За ней пробиралась кондукторша, а последним брел «заяц», улыбка на лице которого хоть и не исчезла, но угол ее стал не таким острым.

В среднем вагоне толстяк отыскал свою сумку, но, когда пытался до нее добраться, выронил и без того разбитый телефон. Он упал в угол между стеной и полом – как раз возле сумки. Толстяк запыхтел, оглянулся и увидел школьника.

– Ты, достань трубку! – скомандовал толстяк, сам он боялся слезать вниз, а точнее, боялся не вылезти обратно.

– Пошел на х@й! – со всей известной ему вежливостью отказался школьник, пробежал между рядами и скрылся в следующем вагоне.

– Во, видели! – воскликнул толстяк, обращаясь непонятно к кому. – Н@#$я себе воспитание!

Он оглянулся в поисках того, кто бы все-таки мог добраться до телефона, но звать Жегарина не хотел. Тогда он собрался с силами, выругался шепотом и полез было вниз – он надеялся еще, что в сумке найдет свой бумажник.

Но тут стены поезда задребезжали, впереди посыпались битые стекла, и толстяк заболтал ногами, спущенными к стеклу все-то до колена, запаниковал, заистерил и с огромным трудом выбрался обратно в проход. Он взвизгнул что-то непечатное о телефоне и сумке и поспешил дальше.

По пути Гаров заметил завалившийся между сиденьями чехол с сопрано-саксофоном Анны Изабеллы. Рискуя свалиться на стекло, он все же спустился по сиденью к стене, которая уже скорее была полом, и поднял инструмент. Белла, впрочем, взяла чехол едва ли не нехотя и помогла Гарову выбраться обратно в проход.

– А где твой корнет? – спросила она.

– Оставил Александру Николаевичу, лень было тащить с собой, раз завтра снова концерт.

– Хорошо, что я не взял барабан, – проворчал Жегарин впереди.

Последний вагон поезда касался рельсов на небольшой возвышенности, и потому клонился больше не набок, как остальные, а приподнимался задом кверху. Первым дверей достиг толстяк, но как ни дергал он ручку – ничего не выходило. Толстяк пыхтел и фыркал. От всех усилий он покрылся жирными каплями пота, но вынужден был признать свое поражение, тем более после того, как кондукторша Лена открыла дверь первым же легким движением.

Когда пассажиры высыпали из вагона на рельсы, оказалось, что дальний, тот самый разорванный вагон, уже наполовину оплавился и ушел под землю, а минуту спустя со скрипом и грохотом завалились на бок и два следующих. В воздухе распустилось бутоном непроницаемое облако рыжей пыли, и Гаров отшатнулся от пролетевших мимо стебельков красной травы и вместе с остальными спрятался за последний вагон, пока пыль не осела.

Земля двигалась под ногами. Поезд скрипел, как умирающий, трещал, звенел. Он искривился весь, скукожился и стонал, как живой. Лишь минут через десять, когда упавшие набок вагоны наполовину утонули в траве, грохот прекратился и все словно бы замерло – похоже, что расплавившаяся часть поезда образовала своего рода подушку, и дальше он не погружался. Но воздух над опрокинутыми вагонами стоял вонючий и точно ядовитый.

Люди, молчащие и ошеломленные, отошли подальше в сторону.

Старики устроились на рельсах и даже соорудили из пляжного полотенца навес. Женщина временами крестилась, впрочем, не слишком уверенно, а мужчина держался легкомысленно, порывался сказать, что за семьдесят лет и не такого видал, но опасался шипения жены. Злорадствующий школьник снимал разбитый поезд на телефон, а кондукторша заламывала руки и пряталась за спинами Жегарина и Гарова.

Дышать было нечем. Пыль и песок липли к потной коже. Солнце жарило уши и шею, и, несмотря на периодические скрипы и треск разваливающегося деталь за деталью электропоезда, стояла неприятная тишина – ни птицы не было в небе, ни звука машин вдали. Толстяк и Белла, впервые увидевшие зависшую далеко на севере конструкцию, были так потрясены увиденным, что забыли о кубах в облаках и о погибшей у них на глазах электричке. Конструкция эта, однако, застывшая в воздухе в диагональном положении, не была такой уж неподвижной. С нее постоянно срывались какие-то крошечные точки и падали за горизонт. Но точки эти были крошечными с расстояния многих километров, и, по прикидкам Гарова, в реальности могли быть размером с многоэтажный дом. И все это рушилось куда-то на Саки (или Евпаторию, или еще куда-то) в полной тишине.

Белле эта невероятная структура напомнила ее сопрано-саксофон, а толстяк не придумал ничего лучше, как сравнить ее с сигарой.

Старушка обмахивалась найденным в сумке веером и укоризненно смотрела на мужа.

– У вас не будет воды? – спросила она кондукторшу.

Та в смущении покосилась на поезд. Последний вагон хоть и стоял еще более-менее горизонтально, но остальные, расплавившиеся наполовину, потихоньку стягивали его с пригорка в поле красной травы. В этом вагоне должна была быть вода…

– О, не переживайте, – поспешила сказать старушка, видя замешательство Лены. – Потерпим.

Она посмотрела вдоль путей, потом в небо. Никакого движения нигде – разве что полевая трава чуть колышется.

– Пекло, – пожаловался толстяк, поискал по карманам платок, ничего не нашел и вытер лоб рукавом белой рубашки. – Фу, б@#$ь, гадость!

Он пошел было к лесополосе за рельсами, но почему-то остановился у насыпи и передумал. Что-то не понравилось ему в той лесополосе. То ли деревья были какие-то слишком уж кривые, то ли листья на них почему-то не колыхались от ветра…

– И долго нам так стоять? – проворчал он. – У меня сейчас удар будет.

Никто не ответил. Толстяк снова поискал взглядом тень, снова посмотрел на отталкивающие почему-то деревья и опустил плечи от отчаяния – спрятаться от солнца было негде.

– Почему никто не едет? – возмутился он. – За что мы деньги платим? Миллионы с нас тянут, а сами – сидят, ушами хлопают.

Жегарин прошел без дела по дороге у рельсов – десять метров в одну сторону, десять в другую.

– Пацан, – вдруг обратился он к школьнику, – сколько времени прошло?

– Восемь минут.

Жегарин оглянулся и помрачнел вконец.

– Я думал, что тут раньше какие-то брошенные дома были, – сказал он. – Что-то типа элеватора. Остатки светлых времен.

Кондукторша и Гаров тоже заинтересовались. Вдоль путей впереди росло поле мятых сорняков, и где-то очень далеко угадывались силуэты города. Здешний пейзаж и прежде смотрелся уныло, а теперь походил на пустошь.

– Наверное, они чуть дальше, – неуверенно предположила Лена.

Она обернулась, поискала тень, но, как и толстяк, не решилась пойти к лесополосе. Голые деревья в начале лета вызывали подсознательную тревогу. Не было слышно никаких насекомых, не замолкающих в степи ни днем, ни ночью. Гаров искоса поглядывал на Беллу. Она щурилась от солнца и смотрела на окружающий мир враждебно…

– Мы так и будем стоять? – спросил толстяк, развел руки, посмотрел на каждого по очереди. – Надо что-то делать.

– Скажите, что – мы сделаем, – ответила кондукторша.

– Мне откуда знать! Позвоните кому-нибудь, вы за поезд отвечаете.

– Вы понимаете, что связи нет? Телефоны не ловят.

– И что дальше? – он снова покрутился на месте. – Так и стоять теперь? У меня от жары уже в голове плохо.

– Это не от жары, – сказал Жегарин.

– Ну да, – отмахнулся толстяк.

– Это ветер шумит в пустоте.

– Доверюсь вашему опыту.

Толстяк посмотрел сердито на свою ногу в грязном носке, проковылял было к рельсам, но там земля была совсем жаркой, поэтому вернулся обратно и стал у поля.

– В общем, – сказал после некоторой паузы Гаров, – я думаю, мы с Васей сходим сейчас вдоль путей. Посмотрим, что там, как, найдем людей. Пригоним машину и воды, потому неизвестно сколько можно ждать спасателей. Только десять минут прошло, пока они очухаются и сюда доберутся – можно солнечный удар схлопотать.

– Я с вами, – заявила кондукторша. – Не могу стоять на такой жаре и ничего не делать.

– А я никуда не пойду, – заявил толстяк и махнул рукой. – Я не лошадь – ходить!

Жегарин вдруг ненормально захохотал, но тут же заткнулся, поморщился сам себе и сказал, обращаясь к Лене:

– Мы по-быстрому, туда и обратно. Бегом, вприпрыжку. Подождите здесь, вдруг спасатели успеют раньше нас.

Кондукторша хотела как-то возразить, но ей помещал матерный возглас школьника:

– Ох, б@#$ь!

Последний вагон все-таки съехал с пригорка и завалился набок в поле красной травы!

Вновь поднялось облако пыли, и старики вскочили с рельсов. Клочья травы полетели во все стороны, попадали на камни и стали разъедать их под ногами перепуганных людей. Толстяк побежал, но после десятка шагов остановился, задыхаясь от отдышки. Школьник выражал досаду матом – он не сумел снять крушение последнего вагона…

Грохот медленно рассеивался по полям, и так же медленно оседала пыль.

Жегарин переглянулся с Гаровым, потом посмотрел вокруг и прикусил нижнюю губу. После такого даже толстяк вряд ли захочет сидеть и ждать у места крушения.

– Где-то здесь, вон в той стороне, проходит трасса, – сказал Жегарин. – По полю до нее минут пять или десять нескорой ходьбы. Думаю – не больше, хотя черт знает… Там можно поймать автобус или какую-нибудь маршрутку. Хотя бы стариков посадим.

Все посмотрели куда показывал Жегарин. По полям бродил жаркий ветер и ничего не было видно, кроме цветущего рапса и сорняков.

– Вообще не узнаю, где мы, – признался Гаров.

– Остряково мы проезжали точно, – сказала кондукторша.

– Это странно.

– Вот что странно, – Жегарин кивнул на висящую в небе конструкцию, – и вот это, – теперь он показал на останки поезда. – Сомневаюсь, что кто-нибудь из нас прежде сходил с поезда в этих полях, чтобы знать, как они выглядят с высоты человеческого роста.

Размышления Жегарина Гаров посчитал сомнительными, но возражать не стал.

– Пойдемте, до трассы должно быть недалеко.

Первым, опережая Гарова, зашагал по тропинке школьник. Дорога была прямой, с четкой колеей. Очевидно, здесь полагалось быть лесополосе, но деревьев поблизости не росло. Пассажиры поезда пошли вдоль поля плотной группой, разве что толстяк, проявивший необычайную прыть при побеге из электрички, теперь отстал. Он обливался потом, хромал без одной туфли, фыркал и ругался. Пыль испачкала дорогие штаны.

– Ты же не лошадь, – сказал ему Жегарин. – Ты зачем пошел?

Толстяк издал неопределенный цыкающий звук и махнул рукой.

Белла ходила за Гаровым по пятам и с интересом выглядывала из-за его спины. Особенно испуганной она не казалась. Гаров хотел думать, что это следствие его повышенной мужественности и защитных свойств его спины, но девушка, скорее, была взволнована происходящим и любопытство заглушало опасения. Больше всего ее удручало отсутствие связи в телефоне.

Минуту спустя Жегарин различил какой-то гул, который раздавался непонятно с какой стороны. Гул этот был отдаленно похож на шум подземки, можно было услышать даже перестук колес. Жегарин принял его за звук недалекой трассы и поспешил вперед.

– Кошмар, что это такое? – нарушила угрюмое молчание кондукторша.

Она силилась не смотреть на висящую далеко в небе громадину, но сделать это было непросто. В безбрежной и ослепительной степи почерневшее на севере небо и исполинская структура в облаках были похожи на болезненный ожог.

– Инопланетяне, – авторитетно заявил школьник.

После этих слов к висящей вдали конструкции повернулись все. Подземный гул становился громче, а шорох шагов по земле и сбивчивое дыхание жмущихся друг к другу людей придавали ему недобрый рваный ритм.

– Вот те раз, он не только матерные слова говорить умеет, – Жегарин усмехнулся, чтобы разогнать усиливавшееся напряжение. – Удивил.

– Хе-хе, – добавил шагавший несколько поодаль от остальных «заяц».

У него на лице вновь нарисовалась прежняя улыбка чеширского кота.

Позади с шумом промчался горячий ветер. Гаров машинально обернулся и так растерялся от увиденного, что дрогнувшим локтем стукнул шедшую следом Беллу.

Электричка, – та самая сошедшая с рельсов электричка, развалившаяся на глазах, с разрезанным вагоном, – стояла сейчас целая и невредимая, как ни в чем не бывало. На стенах вагонов не было ни разломов, ни вообще каких-нибудь царапин, и казалось, что поезд просто стоит себе на путях, что он остановился у станции и сейчас потихоньку поползет дальше!..

И когда Гаров собрался обратить внимание остальных на это поразительное явление, с рапсового поля взвилась хилая стайка мелких птиц, поднялась над головами людей – и исчезла у всех на глазах! Исчезла так, будто проскользнула в невидимую дверь, мгновенно и в то же время птица за птицей…

Все застыли на месте. В мучительной тишине жарило солнце. Жегарин медленно обернулся и в изумлении посмотрел на Гарова, у Лены нервно тряслись руки и губы, а толстяк превратился в камень. Разве что старик как-то буднично чесал затылок, да «заяц» продолжал скалиться сам себе. Но только сейчас, при виде исчезнувших птиц, несмотря на крушение поезда, несмотря на зловещие объекты в небесах, только сейчас от этого безлюдного и знойного поля повеяло таким сверхъестественным ужасом, который тем ужаснее, чем сложнее его осознать.

По лицу кондукторши потекли слезы, она обернулась быстро, в страхе, что среди шуршащих колосьев в тревожном подземном гуле что-то таится, что-то бредет за спинами выброшенных из электрички пассажиров. Ее настроение тут же передалось остальным. Помрачнел даже «заяц», хотя на губах у него и осталось какое-то корявое подобие улыбки. Гаров мимоходом оглянулся. Поезд, стоявший минуту назад на путях, пропал. Даже обломков не осталось…

Кондукторша хотела что-то спросить, но лишь смогла издать не совсем понятный звук и замолчала.

– Давайте скорее! – воскликнул Жегарин. – Там трасса, смотрите, машины!

И правда, далеко впереди, за сухими кустами, проехал грузовик, навстречу ему – пара автомобилей, и еще несколько секунды спустя.

Вдохновленные увиденным, несчастные пассажиры поспешили было к трассе, но успели прошагать всего метров двадцать, не больше, как небо прорезал изломанный росчерк черной молнии! Опускаясь к земле, линия стала быстро ветвиться, распадаться на многочисленные отростки, и мгновение спустя молния походила на бесконечный растительный орнамент персидских ковров. Еще ни одна струя этого потока не достигла горизонта, а наступила внезапная ночь и бахнул такой гром, что под ногами зашевелилась земля! В беспросветной темноте послышались крики ужаса. А когда через миг тьма рассеялась, Гаров обнаружил себя валяющимся в дурацкой позе среди травы. Белла сидела рядом и смотрела в безоблачное, тихое небо. Толстяк ругался особенно грязно, а школьник шарил по земле в поисках телефона и бешено моргал – ему в глаза налетело земли…