Испорченные сказания. Том III. На краю изломаю. Книга 1

Про то, что может ожидать беглецов, если их все же поймают, думать и вовсе было страшно. А уж о последствиях второго неудачного побега – и подавно. Но вассал Холдбистов заражал уверенностью, неустанно твердил о несостоятельности другого варианта развития событий и не желал предполагать, какие опасности могут встретиться на пути.

Арло оправдывал себя желанием присмотреть за юнцом. Писарь верил, что пережил бы плен. Верил, что смог бы рано или поздно убедить культистов отпустить его. А еще Арло считал, что его пленители так или иначе работают на кого-то из знати, который их обеспечивает, а значит шанс договориться возрастает. Вот только Винсент один не справится ни в коем случае, и бросать его нельзя. Исключительно желание помочь, а не стремление следовать, куда ему укажут, дабы не брать на себя ответственность, помогло выбрать путь – так повторял себе Флейм.

Спустя два привала, во время которых можно было обсудить план, Винсент продемонстрировал украденный у культистов нож. Клетки остались далеко позади – в день, кога приятели собирались бежать, всех пленников крепко связали и вывели на улицу. Рабы, в том числе и Флейм, жмурились, морщились, закрывались руками от слишком яркого солнца на протяжении пары часов, не меньше. В подвалах крепости – а при удалении от старого места обитания Арло удалось рассмотреть строение – было темно, лишь по паре факелов с каждой из сторон освещали подвал круглые сутки. Порой, когда стражникам надоедала полутьма, они зажигали оставшиеся факелы – между клетками с обеих сторон проходов, на расстоянии четырех шагов друг от друга. Но даже это не могло сравниться с полуденным солнечным светом.

На некоторое время мужчине показалось, что он ослеп. Он махал перед собой связанными руками, пытался прощупать ногами путь и тихо стонал от непередаваемых неприятных ощущений в глазах. В нос ударила волна свежего воздуха, вдруг ставшего неприятно-кусающим. Ощущение покалывания и желание чихать быстро сменились радостью, но в первые минуты и, может, часы писарь хотел вернуться обратно.

Легкий ветерок трепал спутанные пряди, из-за чего кусочки соломы начали высовываться из них. Запахи травы, поздних цветов и лошадей наполнили все существо Арло. Он чувствовал себя недавно родившимся щенком – вокруг столько всего нового и интересного, всего, что очень хочется изучить. А еще вокруг таилась опасность, он знал это, но не мог ее разглядеть.

Культисты не стали дожидаться, пока их подопечные придут в себя. Изначально было решено привязать веревки от рук пленников к лошадям и таким образом транспортировать их. Несколько человек у каждой лошади и несколько, что должны были идти за телегами, к которым тоже тянулись путы. Прекрасному плану было не суждено сбыться – ослабевшие от заточения несчастные сбивались с шага, падали без сил, выдыхались и не думали ни о чем, кроме своей усталости. Арло был одним из первых.

Да, таким образом культисты могли обезопасить себя от попыток побега, ведь измотанным до полуобморочного состояния людям некогда было переговариваться. Тех, кто вел себя совершенно неразумно или был слишком слаб, связанными бросили в телеги.

Спустя всего пару часов стало понятно, что таким образом Культ Первых будет добираться очень долго, если и вовсе сумеет куда-то продвинуться.

Утомленные жертвы душевнобольного лекаря, побывавшие за Вратами Бездны, перепуганные пленники, которых морили голодом, женщины, подвергшиеся избиению и насилию – эти люди не могли долго идти, а некоторые и передвигаться вовсе. Даже боль от падений и волочения по земле не могла заставить их встать.

Наконец, боясь лишиться всех лордов, леди, Говорящих, вождей и воинов, всех тех, кого они с большим трудом отлавливали, культисты погрузили пленников на телеги и к каждой куче тел отрядили надзирателей. Удача, как подумал Арло, улыбнулась им с Винсентом – они с северянином оказались в одной повозке. В соседи им досталась девушка, молчаливая и напуганная, за все время она не издала не единого звука и только таращила глаза от каждого лишнего шума и движения. Еще одним спутником был мужчина средних лет с земель Арло. У темнокожего сохранились некоторые рисунки на теле, те, что нанесли, вдалбливая краску в кожу кончиком иглы. Некоторые из них выглядели словно новые, а другие были затерты и перекрыты шрамами от порезов и ожогов. Испорченные символы, что являлись оберегами, должно быть, подкосили воина более всего – Флейм уже слышал о подобном явлении.

Коренные жители новых земель нередко привязывали вождей или великих и знаменитых воителей из противостоящих племен к столбу, прилюдно распарывали кожу посередине рисунков, раздвигали ее в стороны и либо так пришивали, либо прижигали, чтобы более она не срослась. Особо озлобленные вырезали кусок и бросали в костер. Это лишало духа всю общину, и боец, особенно вожак, даже если выживал, мог лишиться ума, и с тех пор считался недостойным занимать высокое положение в обществе. Имелось множество ритуалов, чтобы вернуть себе расположение, все они были связаны с рисками, местью и жестокостью, что не нравилось писарю, однако совершенно не останавливало оскорбленных. Он имел удовольствие узнать пару подобных людей.

Первой ночью Арло не решался даже думать о побеге, предполагая, что недруги могут все прочитать по его лицу и потому пролежал ничком, стараясь не привлекать к себе внимания. Винсент же постоянно пытался подобраться ближе к мужчине, что сидел на козлах и выкрасть у него оружие. На второй день ситуация сложилась даже лучше, чем можно было рассчитывать.

Месторасположение телеги во время стоянки, отошедшие неизвестно куда надзиратели, темная ночь, безлунная, шумная из-за птичьего уханья и ссоры культистов у центрального огня – все словно специально совпало именно так, чтобы побег свершился. Арло еще больше ощущал страх, чем все дни до этого, но превосходное стечение обстоятельств не укрылось от его приятеля.

Каким образом они освободились, Флейм не понял. Он помнил, что предлагал бежать и темнокожему воителю, но тот был сломлен и боялся не меньше, чем писарь. Пришлось бросить земляка. Затем беглецы умудрились вылезти из телеги и добежать до леса незамеченными, но тут духи перестали выравнивать перед пленниками культистов дорогу. Незнакомый коренной житель родины Арло тоже возжелал выбраться – он вывалился из телеги со связанными руками, шлепнулся и додумался закричать вслед бывшим соседям на своем языке, умоляя о помощи. Если раньше был шанс, что культисты не заметят побега еще какое-то время, то после этого…

Арло запаниковал, предложил вернуться, пока имеется возможность, но Винсент упорно тащил его за собой, не давая даже поразиться, откуда в не особо крупном, длинноносом и истерзанном юноше столько сил. Здоровые и подгоняемые злобой враги устремились следом за двумя лордами. Северянин, вероятно, должен был бросить спутника и бежать быстрее, а уж после того, как Флейм зацепился за корягу и подвернул ногу, и подавно. Много после Арло понимал, что все испортил, но в тот момент мужчиной завладело отчаяние. Он вцепился в брата по несчастью с силой, которой можно было лишь позавидовать.

– Не оставляй меня! Винсент, мне страшно! Не бросай меня. Не отдавай… Им, – Флейм цеплялся за ногу соратника, и не сразу понял, что по его щекам стекают слезы.

– Да поднимайся же ты! Скорее! – юноша крепко схватил Арло за шкирку и попытался поднять.

– Я не могу… Ох, нога, я не могу! Нет, не оставляй меня одного!

Флейм всегда твердо знал, что поведет себя правильно в опасной ситуации. Он верил, что не позволит никому и ничему лишить его человеческих качеств и никогда не считал себя эгоистом. До того дня. Погоня и страх расправы открыли в его душе совсем не те грани, которыми следовало бы гордиться.

Культ Первых оказался быстрее. Винсент так и не смог избавиться от мертвой хватки Флейма и был вынужден принять поражение, пусть и продолжил яростное сопротивление до тех пор, пока еще имел возможность двигаться. Лишь шквал ударов по лицу заставил его взвыть и ненадолго замереть, лежа на земле.

Обоих пленников наконец скрутили, пнули пару раз в назидание и потащили обратно, в лагерь к центральному костру. Арло надеялся, что на этом наказания закончатся, однако, когда вперед вышел старый знакомый Роул, писарь зажмурился от страха, за что получил еще один пинок.

Человек, прибывший со свитой лорда Вихта Вайткроу хмурился. Его штаны, кое-как зашнурованные, держались на честном слове, а незастегнутая и накинутая на обнаженный торс кираса свидетельствовали о том, что главаря разбудили и он только вскочил. В прорезях посередине груди виднелись шрамы, и писарь, сосредотачиваясь на них вместо заросшего темно-русыми волосами широкого лица с гримасой злости, подумал, что теперь сам не отделается столь незначительными и малочисленными белыми неровными полосками.

– И кто же из вас двоих придумал испортить нам всем столь долгожданный отдых и сбежать? Ваши жизни, как и жизни всех остальных жителей, принадлежат Истинным правителям. Вам выпал редкий шанс послужить всем на благо, а вы…

Винсент по-прежнему пребывал в ярости. Его уже не раз пытались остудить, однако юноша продолжал сопротивляться и извивался изо всех сил. Подобному рвению можно было только позавидовать. В любой иной ситуации. Северянин смотрел на Роула с нескрываемыми ненавистью и дерзостью, за которые мог в последствии поплатиться.

Глава лагеря достал длинный кинжал – Арло думал, что он предназначался Виллингпэришу, но мужчина проследовал к писарю. Остановившись в полушаге, так, что в нос оказавшемуся на свежем воздухе лорду ударил запах пота и какого-то кислого алкоголя, враг принялся играться с оружием, помахивая острием в опасной близости от лица Флейма.

– Ты, – Роул указал на Арло кончиком ножа. – Я уверен, что ты мог помутить разум мальчишки и потащить его за собой. Ты и есть виновник. Бунтарь, которых я ненавижу.

Арло замер. Ему казалось, что стук сердца разносится по небольшой полянке, радует слух недругов и они начинают смеяться. Он едва заметно покачал головой, отрицая сказанное, но Роул этого либо не заметил, либо специально продолжил пугать. Острие уткнулось в щеку, проткнуло кожу. Главарь провернул клинок и тот проковырял дыру, после чего двинулся вверх, царапая скулу. То ли от страха, то ли от усталости, писарь почти ничего не почувствовал. Больше всего он опасался, что ему проткнут глаз.

Боль медленно доходила до Флейма, но куда быстрее доходил страх. Когда по коже покатились капли крови, писарь ощущал это как настоящий поток, представлял, что теперь его лицо раскроили до кости, разрезали пополам, и мелко задрожал. Слезы обожгли щеку. Арло дернулся, стоило Роулу приблизить свое лицо еще больше и скривиться в усмешке. Лезвие остановилось у уголка глаза, и у писаря задрожали губы.

Ситуацию спас северный лорд.

– Оставь его в покое, урод, это я все устроил! Я украл нож, я придумал план, я подговорил его бежать и тащил за собой. Он не хотел, а я заставил. Это все я.

– Он говорит правду? – кинжал чуть отодвинулся от кожи, но все еще смотрел на лицо писаря. Флейм усиленно закивал и громко вдохнул.

Спасать юнца, который и без того подверг его опасности и врать человеку, который может за ложь наказать сильнее, чем за побег? Нет. Арло писарь, он всегда был обычным человеком, он не герой, не мужественный спаситель человеческого рода, не рыцарь и не воин. Его оружие – это слова, чернила и папирус, он способен одолеть только невежество и безграмотность, но никак не превосходящих силой и числом противников. Книги никогда не давали ему сдачи и не могли лишить глаз, книги не угрожали ему и не лишали еды. Книги не могли отправить его на дыбу или решить четвертовать.

Арло не был готов к тем проверкам, что заставила его проходить судьба.

– Я не слышу – врет он или говорит правду?

– Правду. Говорит правду, – писарь не узнал своего голоса – тихого, с повизгиванием, отвратительно хрипящего. Первое слово он и вовсе сумел произнести только дрожащими губами.

– Значит, наказание ждет именно его. Оно должно послужить примером для других, показать, что шутить с нами не стоит. Да, не переживай, убивать никого из вас мы сейчас не намерены. Придумаем что-нибудь поинтереснее!

Глава IV. Раял

– Про́клятый король! Про́клятый король! Да будет вечным правление Про́клятого короля! – скандировал всюду народ Глейгрима. – За Про́клятого короля! За вечное царство Про́клятого короля!

Раял стоял на холме, окруженном со всех сторон войском Глейгримов. Стены Кеирнхелла высились на небольшом отдалении.

Крики, доносившиеся, казалось, со всех сторон, воодушевили бы кого угодно, но Глейгрим лишь сосредоточился, углубляясь в мысли.

Поначалу люди предпочитали бежать с его земель. Едва прослышав про мертвецов, они собирали вещи – только то, что могли унести на себе – и спешили прочь, к врагам лорда, к его соседям или еще дальше, на самый юг. Север их не прельщал: холода, вьюги и не любящие лишних гостей подданные Холдбистов нравились народу не больше, чем поднятые Раялом. Еще хуже дела обстояли с теми, кто успел не только услышать, но и лично увидеть неживых.

В один миг все изменилось. Уже смирившийся с потерей людей и тем, что теперь он будет править лишь верными слугами, Глейгрим начал слышать вокруг себя совсем иные речи: народ заговорил о том, что их правитель силен и опасен. Более того, люд теперь стремился привлечь к дару лорда как можно больше внимания, часть неустанно следовала за хозяином мертвых и извещала о его приближении каждого встречного.

Раял не понимал столь стремительно изменившегося настроения, хоть и принимал с должным уважением.

Командующие считали, что всему виной победы в последних битвах и речи Глейгрима, в которых тот пояснял, что мертвые нужны для того, чтобы не рисковать живыми. Немалую роль сыграли и близкие лорда – Эттен только и делал, что писал письма, длинно и витиевато разъясняя ветвям, чем хорош Проклятый король как таковой, и в чем заслуги самого Раяла. Верная супруга вместе с Эролхапом в Этернитифелле, Олира в Оффелхолле, командующие, состоящие на службе уже не менее десятка лет в других замках и крупных городах, по совету Эттена выходили к людям и поясняли преимущества воскрешения мертвецов. Правителя восхваляли и боготворили, чем всячески добавляли ему известности и качеств, большая часть которых к правителю не имела никакого отношения. Вероятно, совместными усилиями его родня и приближенные добились желаемого результата, но Глейгрим не очень верил, что настроение народа не переменится вновь.

Путь до земель близ Кеирнхелла занял совсем немного времени, однако, этого хватило, чтобы дождаться войска Робсона Холдбиста, еще более воодушевить народ, совершенно ничего не делая для этого и продумать стратегию ведения боя. С новыми союзниками победа замаячила на горизонте.

Главными противниками для Глейгримов стали теперь не Флеймы, а Бладсворды, ведь с тех пор, как Великие рода лишились рыцарей и, следовательно, превосходных командующих и приученных к войнам и сражениям людей, лишь у лордов восточных земель остались люди, имеющие достаточно подготовки. Прирожденные воители – ползли слухи, что все лорды и леди рождаются с оружием в руках – были опасны. Под руководством Мортона, который потерял свои главные качества – преданность и рассудительность – за что уже давно был горячо нелюбим многими родами, это делало их непредсказуемыми. Кто знал, быть может, в следующий раз Бладсворды найдут третью сторону и предадут и Флеймов, а быть может и вовсе возжелают заполучить земли союзников или противников себе и перебить всех переживших бой.

Ранее безупречная репутация главных сторонников короля, некогда ставших лордами не из-за своего величия, а исключительно из-за умения быть верными и держать слово, пошатнулась. Образ благородного бойца, этакого рыцаря и воителя, одетого в бело-серые одеяния, символизирующие чистоту помыслов, свет в душе и единство со всем королевством, от землепашца до короля, подпортился.

Слухи достигали ушей Раяла и в некоторые из грязных сплетен, как бы ни было противно, пришлось поверить. Восток продолжал гнить с головы, в то время как Глейгрим, напротив, возвращал свое влияние.

Бладсворды выстроились перед крепостью, а два малочисленных войска Флеймов стояли по краям. Слишком небольших войска, насчитывающих от силы по три сотни человек, остальных не было видно. Раял предположил, что либо готовится очередная ловушка, либо дополнительные, резервные силы прячутся за стенами. Разумеется, в этом действии имелась логика – в самый неожиданный, точнее, поскольку этого ожидают, в самый неподходящий и неудобный для Глейгримов момент спрятанные от глаз войска могут выступить. А может, людей оставят в крепости, чтобы в любом случае не отдавать ее до последнего.

Возможно, лорд-правитель видел всех врагов и зря ожидал подвоха, не стоило исключать и подобного развития событий, вот только что-то подсказывало новому Проклятому королю, что стоит быть наготове.

Позади всей армии недругов, окруженный многочисленными отрядами, на высоком гнедом жеребце восседал человек, разодетый в оранжевые одеяния. Его яркий плащ развевался на ветру, то и дело складывался на одну сторону. Cтощий рядом, вероятно, паж, поправлял подол. И пусть лица с такого расстояния Раял рассмотреть не мог, Зейир Флейм был легко узнаваем.

– Почему он прячется за спинами? – вопросил Робсон Холдбист. Вместе с лордами Андерхэдом и Эйджлессом он сопровождал Раяла и стоял во главе своих людей.

– Полагаю, что он хочет жить. Так же, как и мы, – ровным и холодным голосом пояснил Раял. Он не смотрел на вассалов и союзника, наблюдая лишь за тем, как слуга в очередной раз ловит край оранжевого полотна. В это время года на возвышенности, где стоял Кеирнхелл, часто гуляли ветра.

– Но мы не скрываемся у самых стен, за многими тысячами людей! Если он столь храбр, чтобы участвовать в войне и переманивать на свою сторону лордов, а еще предлагать им отвратительные своей ничтожной трусостью коварные обманы, то должен найти в себе силы вести свой народ. Он должен ехать первым, во главе войска и показывать всем пример достойного правителя. Возглавлять, а не прятаться, подобно… Подобно трусу!

Младший из сыновей лорда Холдбиста, последний оставшийся в живых отпрыск Рогора, был юным, и очень отличался и от Хагсона, и от Верда Флейма. Молодость, граничащая еще с детством, отчетливо прослеживалась в Робсоне. Разумеется, он являлся достойным представителем своего рода, и, как и другие северяне, в силу расположения подвластных им земель был вынужден быстро крепнуть и матереть, и потому телом напоминал мужчину. Когда оба лорда стояли на земле рядом, невысокий Глейгрим смотрел на союзника снизу вверх. Приятное глазу лицо, словно бы правильное, породистое в лучшем смысле этого слова, темные волосы и зеленые глаза, столь привычные роду Холдбистов, а также статность и громкий, предназначенный для командования голос Робсон унаследован от отца семейства. Внешне он напоминал прославленного и хитрого северянина, был почти полной его копией. Разве что Ротр, не так давно погибший на юге, походил на Рогора немного больше. Впрочем, возможно через пару-тройку лет последний выживший отпрыск, повзрослев, ничем не будет уступать старшему брату.

К сожалению, на внешности похожие черты заканчивались. Раял не знал, насколько близкими были отношения между Рогором и его вторым сыном, однако видел влияние матери. Наследник желал справедливости, толком не представляя ее себе, верил в лучшие человеческие качества, не видел дальше собственного носа, и казался через-чур наивным. Робсон думал о своей семье, искренни переживал о здоровье жены и новорожденного сына, а помогать Глейгриму решил лишь из-за просьбы своей добросердечной матушки. Леди Эббиана, тетя Раяла, желала сражаться за сына брата и делала это, по мере своих скромных сил. Если требовалось, леди действовала за спиной у мужа – отправляла припасы, передавала оружие, сообщала о каких-то пришедших от Флеймов новостях и совершала еще многое из того, чего не следовало. Теперь же, когда лорд Рогор пропал, женщина надоумила сына в открытую отправляться на помощь.

Проклятый король пытался переубедить глупого юношу, объяснял, насколько это опасно, просил вернуться и даже приказал советнику зачитать указ регента о казни. Чтобы написанное дошло лучше, он отрядил глашатая читать данный указ родственнику перед каждым приемом пищи, вместо молитвы. Это не возымело никакого эффекта. Упрямец считал, что отплатить собственной головой за верное решение, если на то будет воля Богов – его наипервейшая обязанность. Робсон оказался более, чем набожным, чем весьма смущал и самого Глейгрима, и его вассалов, не признающих бесконечную власть Тринадцати.

Кроме того, Холдбист утверждал, что всенепременно сумеет убедить Его Высочество регента в праведности своих поступков, если в том будет необходимость. Как и все в подобном возрасте, наследник Холдбистов мнил себя сильнейшим героем, поступающим исключительно праведно. Он считал, что любые его поступки сыщут оправдание, а также, разумеется, представлял себя мудрейшим из людей, способным пояснить любое свое действие. На все разумные доводы он имел единственный аргумент, который звучал как: «Я и сам знаю, что делать, я уже взрослый».

Робсона нельзя было назвать нахальным, грубым или вредным, у Раяла не повернулся бы язык обозвать соседа глупцом, хоть и причислить к мудрецам Проклятый король молодого лорда не мог. Несомненно, северянин не был и высокомерным или избалованным. Он переживал в первую очередь за родню и беспрекословно слушался леди Эббиану. С каждым днем Глейгрим лишь убеждался: при всей схожести с Рогором, как только наследник северных земель открывал рот, то предо всеми представала тетушка Раяла – ее нрав, ее слова, ее воспитание, ее мысли и ее неспособность понимать некоторые очевидные вещи. Для воителя и правителя Робсону дали чрезмерно женское воспитание.

– Мы скрываемся за армией мертвых, милорд Холдбист, потому что желаем жить не меньше наших противников, – называть Зейира врагом у Раяла не было и толики желания. Слово «враг» подразумевает, что о человеке постоянно думают, он должен влиять на настроение, вызывать сильные чувства. Флейм не был врагом в понимании Проклятого короля. – Строй из моих преданных пробужденных слуг, что щитом стоит перед живыми, скрывает нас от неминуемой и бесславной гибели в первые же минуты сражения.

– Прятаться – недостойно! – со знанием дела заявил наследник лорда Рогора Холдбиста. – И мы тоже не должны быть здесь. Мы должны вести всех вперед. Мы должны подавать пример своему народу, разве не так?

– Если мы умрем, то людям не за кем будет идти. Наша смерть сломит веру нашего народа, и никто не знает, чем тогда закончится противостояние. Представьте, милорд Холдбист, что будет, если погибнут правители одной из сторон? А если двух? А что станет с нашими землями, если те останутся без правителя? Не будет иметь никакого значения, на чей территории останется одинокий народ – на стороне победителей или побежденных. Без подданных ни один лорд не способен обойтись, но и подданные без правителя мало на что способны. Жизнь такова, и стоит помнить, что только знать имеет достаточно познаний и прав, чтобы командовать и принимать решения. Следовательно, она должна жить.

– Но… Но я читал много книг и всюду герои шли вперед. Они вели войско за собой, а не стояли, как мы, на возвышении и не наблюдали за тем, как люди умирают за них. Если мы не будем для своего народа героями, то нас не станут уважать.

Подобные сказки никогда не нравились Проклятому королю, он не видел в них ни морали, ни пользы. Они ничему не могли научить юных лордов, кроме слепой веры в Богов и надежды на победу лишь из-за праведности и светлых целей. Хозяин Этернитифелла считал, что именно родители повинны в глупых смертях и неразумных поступках отпрысков, если позволяют или, того хуже, побуждают тех знакомиться исключительно с добрыми историями, в коих правды меньше, чем совести у торговцев-моряков.

– А в тех книгах было написано, что ожидало лордов на поле боя, особенно в толпе? Как выглядели травмы, полученные при падении с коня или после удара молота? Показывались ли в тех книгах последствия встречи с топором? Быть может, хотя бы изображения бывалых вояк, получивших небольшой удар мечом по лицу, приводились рядом с описанием? – все таким же привычно-прохладным тоном поинтересовался Глейгрим. Он оторвался от созерцания оранжевого пятна, чтобы взглянуть в лицо собеседнику, в глазах которого начала появляться мысль.

Робсон насупился, кротко взглянул в глаза соседа, почти сразу отвернулся и замолчал. Раял хотел верить, что тот задумался.

– Чего же мы ждем, милорд Глейгрим? Давно пора показать этим Флеймам, чего мы стоим! Они пожалеют, что решились пойти против нас! – лорд Эйджлесс, добрый и преданный вассал правителя, занемог. Не в силах сидеть в седле, он отправил вместо себя брата Каяна и сына, и если более старший и опытный союзник руководил левым флангом, то присматривать за очередным юнцом стало обязанностью Раяла.