Соринки из избы: семейные истории

И вдруг нести перестало. Он один. В комнате отеля. Пахнет дешёвым мылом и немного хлоркой. Скрипит накрахмаленное постельное, от него кожа чешется. Матрас говённый. Пульт от телевизора сломанный. И сам телевизор старый.

– Греби отсюда, – в голове ответ.

– Дайте вёсла!

– Нет их. Греби чем придётся. Или в воду прыгай, плыви.

– Берега не видно, я же утонуть могу.

– Можешь.

– А если останусь, умру.

– Умрёшь.

– Да про что мы вообще говорим, блин? И ты вообще кто?

– Не ной. И не торгуйся. Греби по жизни сам, если жить хочешь.

Валя стёк в кресло и закрыл лицо руками.

Год прошёл с тех пор. Я встретила их как-то в парке. Они шли за ручку, говорили и даже не заметили меня, а я ведь прошла совсем рядом.

Может, нарочно не заметили. Наверное, им не хотелось ничего никому объяснять.

И ведь понять можно. Жизнь семейная утыкана джульеттами, и если не держишь курс, то течение подхватит и унесёт тебя к ним. Бывает, так давно в пути, что и не помнишь, ради чего в плавание вышел.

Мне показалось, что они теперь влюблены друг в друга даже сильнее, чем раньше. Я это у них на лицах прочитала. Но там же, только в сноске, было ещё и про долгие разговоры, и про слёзы, и про отчаяние, и, конечно, про любовь, которая всё перенесёт.

Золотой час

Уютный выдался в этом году сентябрь. Без слякоти и дождей, без докучливого ветра, с мягким солнцем. Клёны и осины на участке Лидии Корякиной переливались всеми оттенками осени – медовым, тыквенным, ржано-коричневым – и укрывали чёрную кожу земли пёстрым ковром из листьев.

Но всё это было уже неважно, потому что Лидия Корякина умирала.

Внешне цветущая (фигура, хоть и высохла, но сохранила соблазнительную пропорцию) и продуктивная (первый человек на мебельной фабрике – главбух!), она умирала от сердечной боли. И всё это из-за какой-то пигалицы.

Ленка появилась в их семье шесть лет назад, и с тех пор Олежа стал нелюдимым и даже неопрятным. С каждым годом он всё больше исключал мать из своей жизни и вчера – венец многолетней Ленкиной пропаганды! – решил окончательно её предать.

– А ведь как жизнь повернулась, Пётр Иванович! – выложила Лидия мужу, к обеду придя в себя после вчерашней стычки.

Пётр Иванович растерянно потёр свой серебристый ёжик.

– Защищает он её. Защитник! А меня кто защитит? – на мужа изо рта Лидии летели капли слюны. – А она, слышь? Она ещё зыркает на меня, надменно так, мол, как вам такое, Лидия Олеговна? Съели, а?

– Ну это ты, Лида… перегибаешь ты это, – буркнул муж. – Ты ж сама полезла в эти их дела. Ну… Как оно? Ну… С ребёнком то бишь.

– Петя, ты что, я просто поинтересовалась! Я переживаю за них. У меня же врачи знакомые в администрации. Могли ли бы Ленку на обследование отправить. В Москву даже могли бы!

– Да лучше бы ты всё же не лезла. Сами разберутся, – Пётр Иванович потёр колени, как бы закругляя разговор, и поднялся. – Пойду я до Савельича дойду. Ты это… Ну ладно…

Лидия посмотрела как бы сквозь мужа и продолжила говорить уже писклявым голосом, передразнивая невестку:

– Ваше место, мама, сзади, говорит она мне. А я, между прочим, Петя, двести тысяч Олегу на эту машину добавила. Что я, не имею права проехаться возле сына на переднем сиденье?

Но ей никто не ответил.

Через полчаса, выговорившись, Лидия почувствовала, что ей стало лучше. Она вообще привыкла утешаться сама. Всё сама. И когда в начале двухтысячных денег не было, и когда её предприятие закрыли, и когда потом занимала по соседям деньги, чтобы собрать сына в школу. Где был этот умник Петька? Он не просыхал!

Зато сын помогал. По-детски, как мог, но заботился. Так было всегда. Пока не появилась Ленка.

Лидия сходила в магазин, протёрла «уши» сансевиерии, подлила удобрение и уселась перед телевизором с чашкой чая и пачкой яблочного зефира. Порыдала над судьбой Франсиски, которой после смерти мужа досталась фазенда со строптивыми рабами; удивилась тому, что в Челябинске мужчина содержал дома тигрёнка и тот от него сбежал, теперь весь город на ушах – ох! – людям и до магазина боязно выйти; немного порасследовала убийство из документальной передачи.

Когда все дела были сделаны, Лидия взглянула на часы: только двенадцать. Во дворе, как чайки над добычей, пронзительно кричали дети, а в квартире ничто не шелохнётся. Смертью повеяло. Нет, нет, нет! Лидия схватилась за мобильный телефон, как за ниточку спасения. Написать сыну? Но ведь он, подлец, даже не извинился за вчерашнее.

Лидию аж затошнило, когда вспомнила, как сын кричал ей:

«Что ты к Лене прицепилась? Что она тебе сделала? Дома сидит без дела? Не готовит, не уважает, в ножки тебе не кланяется? Родить не может? Сколько ещё таких претензий мы будем выслушивать? Жизни с тобой нет!»

Лидия зажмурилась, надеясь, раствориться в черноте ничегоневидения, но перед глазами снова всплыл образ сына, который, пока говорил ей всю эту мерзость, зажимал себе горло, изображая удавку. Это она, что ли, удавка? Та, что дала жизнь? Та, что хотела помочь? Лидия представила, насколько она больше не нужна Олегу, и схватилась за сердце.

Наверное, умру сейчас. Надо написать сыну, пока не поздно. Извиниться напоследок, сказать, что люблю его.

«Привет, сынок. Как дела?»

Олег не ответил. Он не ответил ни через пять минут, ни через пятнадцать. Тишина упрямо продолжала накатывать и давить её. Она выглянула во двор: листва всё так же уютно отливала кофе и мёдом. Лидия облизнула тонкие сухие губы и снова взялась за телефон:

«Надо листья во дворе собрать. Ни пройти, ни проехать».

Наконец, две галочки стали зелёными. Олег печатал. У Лидии дрожали руки, словно весточку от первой любви ждала.

«Мам, мы хотели сегодня в кино сходить. Папа не может?»

«Папа давно ничего не может и, главное, не хочет. Только благодаря мне ты ни в чём не нуждался. Я работала за двоих и любила тебя за двоих», – со злостью проговорила про себя Лидия, а написала вот это:

«У него спина. Звонил бы чаще – знал».

Отправила. Затем, слегка высунув язык, дописала:

«В кино, конечно, важнее. Это понятно».

И следом ещё:

«Ладно, я сама. Как всегда».

Ответ пришёл быстро. Техника налаженная, работает безотказно вот уже почти тридцать лет:

«Я буду в пять».

«Спасибо, сынок. Я картошки нажарю с сальцем».

Забежала в туалет, протёрла вспотевшие подмышки, заправила за уши выбившиеся из краба тусклые каштановые волосы, посмотрела в зеркало: щеки налились яблочной свежестью и приобрели яблочную же покатость. Улыбнулась нежным морщинкам у глаз и отправилась хлопотать на кухню.

Хорошая осень в этом году! Захотелось чая, крепкого такого, янтарного, с лимоном и с кусочком фирменного «Наполеона». И почему бы не приготовить?

***

Доедая третий кусок маминого торта, Олег вдруг вспомнил, что в последний раз мама готовила «Наполеон» спустя месяц после его свадьбы – готовила для Лены. Теперь такое и вообразить сложно, а ведь как хорошо начиналось.

– Заходите, дорогие, – когда мама распахнула перед ними дверь, на ней была новая полупрозрачная синяя блуза и фартук поверх. – Проморозились? Носы, вижу, красные.

– Мы на такси, мам.

– На такси? Да тут от остановки два шага. Только деньги зря потратили!

Лена уже сняла сапоги, но всё равно толклась у двери, за спиной у Олега. Олег понял, что Лена испугалась маминого замечания про деньги, ведь это именно она настояла на такси.

– Нам так удобнее, – ответил Олег с усмешкой, и, обернувшись, улыбнулся Лене.

– Не знаю, ты всегда на трамвае ездил, – заглянув за спину Олега, Лидия ласково обратилась к невестке. – Леночка, вот тапки. Надевай, а то по полу тянет. Не пойму – от двери или от окна? Петя! Я говорю детям: вот тянет же! Залей ты уже рамы эти пеной строительной или чем там! Слышишь, нет?

Потом Лидия вздохнула и двинулась в зал, где Пётр Иванович возился на ковре с какими-то металлическими деталями.

Пока родители спорили: мама, нависая над отцом, а он – тихо отбрёхиваясь, Олег потянул Лену в свою комнату, где на диване обнаружил примятую подушку и скукожившееся одеяло.

– Пап, – крикнул Олег из комнаты. Лена в это время ради забавы взвешивалась на весах. – Ты, что ли, тут поселился?

– На хрен мне оно надо, – буркнул Пётр Иванович и потом прибавил громче: – Это всё мать твоя. Ей там, видите ли, спится лучше.

Сложив диван и свернув постельное бельё в рулет, Олег бухнулся на диван, Лена села рядом.

В апельсиновом свете люстры всё казалось ему уютным и родным. Но было и что-то новое, то, чего он никак не мог обнаружить. Может, чище стало? Да, ни пылинки. И, хоть сильно топили батареи, всё равно дышалось легко. Это всё благодаря маме, конечно.

С грустью Олег осознал, что от недели к неделе комната всё меньше становилась «его». Пушистая от снега ветка яблони, растущая в их саду, звонко постучала в окно, приветствуя Олега. Он видел эту яблоню во всех одеждах – летней, осенней, зимней. Он любовно провёл рукой по истёртой обивке дивана. Олег скучал, но боялся себе в том признаться. Стыдно. Не имел он больше прав на эти клочки детской жизни. Теперь он муж, глава семьи. Олег потянулся к рабочему столу и вытащил из ящичка маленькие фигурки.

– Всё хотел тебе показать коллекцию «киндеров», – начал он рассказывать жене, но в комнату вошла мама и перебила.

– Ага, точно! Коллекция! – усмехнулась. Встала посреди комнаты, уткнула руки в боки и с гордым видом осмотрела результаты не то уборки, не то, судя по масштабу усилий, ремонта. – Мне бухгалтерия подарила печенье, в коробке такой красивой. Я твои машинки туда переложила. Ну те, что с полки… Огород мой кончился, вот решила порядок у тебя навести. Отец рыпнулся покрышки сюда составить, но я не позволила.

Однако Олег не слушал, он увлечённо рассказывал Лене, как долго ему не попадался в «Киндер-сюрпризе» один конкретный бегемотик и как он был рад, когда, наконец, попался.

– Олег, ты лучше покажи Лене грамоты свои, а не побрякушки эти. Вон, у тебя сколько наград! – Лидия кивнула в сторону грамот, медалей и благодарственных писем, развешанных на стене лесенкой – по присужденным местам. Всё было классифицировано и по видам активностей: футбол, волейбол, кружок роботостроения и всякого разного.

Ответом ей снова была тишина. Олег говорил только с Леной, а теперь ещё и гладил её по спине.

– Лена, – позвала Лидия невестку к столу с фотографиями. – Иди покажу тебе твоего мужа. Такой он смешной тут, ещё маленький.

Олег вспомнил, что мать в прошлый раз уже показывала эти фотографии, засунутые в рамки и расставленные подобно иконостасу, но не стал ничего говорить. Видел, что для мамы это большая радость.

Лидия рассказывала про каждую фотографию, натирая пальцами и без того чистые стёкла рамок. Вот Олегу шесть, поехали к бабушке и дедушке в Витебск. В купе – маленький мальчик со взъерошенными светлыми волосами показывает язык, а рядом, через подвесной стол сидит и улыбается Лидия с распущенными каштановыми волосами, которые кольцами-кудрями лежат по плечам.

Лидия покачала головой, грустно удивляясь, куда всё это уходит. Молодость, светлые деньки и тот маленький мальчик, который засыпал, уткнувшись в её плечо.

На другой фотографии Олегу одиннадцать, его команда по волейболу заняла первое место. Вот ему уже пятнадцать – они с Лидией стоят на фоне моря. Олег на голову выше матери, щурится на солнце. В купальнике Лидия как спортсменка: красивая, ноги и живот ещё подтянуты, никакой дряблости или жирка.

– Да-а, – мечтательно протянула Лидия, поворачиваясь к Олегу. – Раньше хоть стройный, спортивный был. А теперь… Тю! … Разъелся.

Лена сделала вид, что смотрит на мужа строго, но глазами посмеивалась.

– Мам, ну, хватит. Всё со мной в порядке, – улыбнулся Олег в сторону Лены.

– Нет. Не в порядке, дорогой мой. Пузо висит, не стриженный какой-то, – Лидия сморщилась, глядя на волосы сына.

– Так модно. И нет у меня пуза, это футболка такая.

– Не знаю, Олежа. – Лидия покачала головой и, скользнув взглядом по невестке, добавила: – Готовить надо лёгкую еду. И переставали бы вы заказывать.

– А мы почти не заказываем, я сам готовлю, – ответил Олег.

– А-а, – протянула Лидия, как будто что-то поняла и молча вышла из комнаты.

После ужина Олег с Леной снова пришли в комнату, чтобы передохнуть и вызвать такси. Олег разложил диван, поставил диванные подушки у стены, и они улеглись.

– Так странно бывать здесь с тобой. Я же на этом диване лежал, когда увидел твой профиль в «ВКонтакте» и потом уснуть не мог.

Он повернулся в сторону Лены и взглянул на неё с огромной нежностью. Лена протянула руки к мужу, потянулась поцеловать, и в этот момент в комнате снова возникла мама.

– Лежите, отдыхаете? Наелись?

– Ага, – ответил Олег вяло, надеясь, что это сподвигнет мать не продолжать разговор и выйти. – Сейчас такси будем вызывать.

– Какое такси? Зачем? Оставайтесь. А утром ещё покушаете и тогда уже поедете.

Лена не любила ночевать вне дома, но Олегу сегодня было так хорошо здесь, что он попытался уговорить жену.

– Лена, чего ты? – вторила ему мама. – Куда вы в ночь поедете?

В итоге Лена сдалась.

– Вот и хорошо, – сказала мама. – Пойду чай поставлю, посидим втроём, поболтаем.

– А чего втроём? – удивился Олег.

– Так, этот опять к Савельичу пошёл. Что-то ему там надо срочно приладить, – отмахнулась Лидия. – Ой, пусть. Туда ему и дорога.

Мама ушла. Олег же, обсудив с Леной идею остаться, вскоре пришёл на кухню.

– Не, мам. Мы всё-таки поедем.

Мать вскинула на него усталые глаза. И, отвернувшись к плите, начала протирать уже чистую столешницу.

– Ну и не надо, – отмахнулась.

Олег вздохнул и присел за стол.

– Знаешь, что, Олежа, – зашипела Лидия вдруг и наклонилась прямо к его лицу. Олег понял: мама не хочет, чтобы её слова слышала Лена. – Я твоему отцу всю жизнь готовила, ухаживала за ним и только благодаря мне у тебя сейчас есть живой отец. Иначе спился бы давно…

– И что?

– А то! Мужик должен мужскими делами заниматься. Не бегать ручки наглаживать!

Олег вскинул брови и, глянув на закрытую в комнату дверь, прошипел в ответ:

– Я не мужик, по-твоему?

– Не мужик, раз у плиты стоишь, – ответила Лидия и запнулась: скрипнула дверь. – Ты мне скажи, почему Лена не готовит?

– Олег, машина ждёт! – голос Лены из коридора.

Олег хотел ответить маме, но в итоге только махнул рукой.

– Одевайся, а я подарок захвачу, – сказал он в коридоре жене и пошёл в свою комнату.

В комнате он ещё раз посмотрел на россыпь рамок для фотографий; на стену, усеянную медалями, подобно генеральской груди; на начищенные до блеска полки, где, как музейные экспонаты, стояла по сути всякая ерунда, ранее валявшаяся у него по карманам курток и джинсов. Рылась! – со злостью заключил Олег.

Ему вдруг стало душно, точно горло перехватили удавкой. Голая ветка яблони не унималась, всё грозила в окно. Старый диван в цветочек показался каким-то бабским. Оранжевый тусклый свет старческого плафона начал высасывать из него жизнь. Олег схватил пакет и выскочил из комнаты, как из замка с привидениями.

А Лена всё-таки услышала их разговор на кухне, потому что уже в такси объявила Олегу, что больше в гости к его родителям не поедет.

***

Олег вывалился из воспоминания с головной болью и комом в горле. Перед ним сидела мама и с тихой радостью смотрела, как он ест.

– Подложить тебе ещё тортика, Олежа?

Словно все вчерашние обиды забылись, они снова пили вместе чай. Как в старые добрые.

– Не надо, мам. Я хотел сказать… Я вчера наговорил тебе… Ты пойми меня…

– Не говори, Олежа. Я понимаю тебя. Я понимаю тебя даже лучше, чем ты сам себя. Да и была не права я всё же. Лене нелегко, что я, не знаю, что ли?

– Понимаешь, мам, Лене не нравится, когда ты сильно лезешь.

– Лезу?

– Ну, участвуешь в нашей жизни.

– Я же просто помочь вам хотела, а ты набросился. Ещё и по пути на кладбище… Знаешь ведь, в каком состоянии я обычно езжу к маме на могилку, – Лидия взяла заварник, и приятно зажурчал чай по кружкам. – Нет, давай всё же не будем ссориться.

В тот вечер Олег уехал домой, уверенный, что вчера погорячился, а Лена перегибает палку. В подтверждение этой своей мысли он припомнил случай с прошлогодним отпуском, он тогда позвонил маме, чтобы рассказать радостную новость:

– Мы, в общем… Едем в отпуск в Таиланд, мам.

– В ноябре?

– В конце ноября. Ну? Как тебе новостёнка? Не ожидала?

– Такого да, не ожидала. Думала, другим порадуете. А вы опять взялись за свои безумства.

– Почему безумства? В Таиланде в ноябре – самый сезон.

– Я понимаю про сезон. Это всё хорошо, конечно. Но наверное, дорого? Дорого же?

– Лена со скидкой путёвки нашла. Её знакомая турагент…

– А-а, Лена! – усмехнулась Лидия. – Олег, ну у тебя работа. Под конец года разве отчёты вам делать не надо? Ты старший бухгалтер. Хочешь сейчас всё бросить?

– Мам, всё у меня нормально.

– Тебя просто уволят скоро, а Лена никак не наотдыхается всё, – Лидия цокнула языком. – Дома сидит и устаёт. Комедия!

– Она дома по здоровью, ты же знаешь.

– Да-да, мы все по здоровью. Я, например, Олежа, вообще не знаю, как буду, когда ты уедешь на другой край земли. Если что-то случится, мне к кому бежать? Сердце пошаливает, ты же знаешь. Отца твоего дома не бывает, знаешь же. Но ты решил взять и поехать отдыхать чёрт-те куда. А почему летом бы не поехать, как все люди? В Сочи, например? Надо вам в чужой климат, вирусы собирать, будто их здесь у нас мало. Это же акклиматизация будет, проваляетесь там неделю в болезнях – вот и весь отдых. А деньги просодите!

– Лена не любит Сочи. И я, если честно… Ну и сравнила ты!

– Лена твоя занимается ерундой, Олег. Хоть бы глаза протёр. И вообще, другим ты стал. Заладил: Лена то, Лена это. У тебя, у самого мнение хоть осталось?

– Да что ты пристала-то к ней? Я тоже хочу в Таиланд. И на работе я всё устроил уже, чтобы…

– Олег, я главный бухгалтер, и я знаю, что творится в бухгалтерии в конце года. Знаешь, что я тебе скажу?

– …Но отдыхать же когда-то надо!

– Перед тем как отдыхать, Олег, надо научиться работать. А вы с Леной только и делаете, что отдыхаете. Только-только вернулись из Турции. И вот опять. Пожиратели впечатлений! Вам хоть скопить что-то удается? Вот ребёнок у вас когда родится…

– Мам, хватит, всё. Я просил же.

– Вот! Как всегда. Позвонил, наговорил, и «мам, хватит». А мне сиди и думай теперь, переживай. Правильно, бросай мать! Может, я тебе и не нужна совсем? Может, будешь рад, когда помру?

(А ведь мама просто переживала за нас, подумал Олег. Если бы Лена не обостряла…)

– Я маме объявил, что мы в Таиланд едем, – сказал он жене после звонка.

– Олег, я просила тебя: давай дотянем до дня отъезда. Она теперь все нервы вытреплет.

– Она мне уже на работе их вытрепала, – хихикнул Олег.

– И что сказала?

– Сказала, что надо в Сочи ехать. И что ты не патриотка, – Олег снова хихикнул.

– Ничего нового. А ты молчал, наверное?

– Нет, ты что. Я сразу сказал, что это вообще моя идея, а не твоя.

– А если бы и моя? Зачем ты перед ней оправдываешься, как школьник?

– Да не оправдывался я, просто сказал.

– Наверное, ещё извинился за то, что в отпуск пойдешь?

– Она против отпуска не была. Она за то, чтобы копили деньги для ребёнка, чтобы не тратили лишнего.

– Отлично, она ещё и про это в курсе!

– Лен, я ей ничего не говорил. Это она сама… догадалась.

– Господи, некоторым людям надо прям в душу залезть и там нагадить. Она будто твоя вторая жена. Хотя, почему вторая? Была б её воля, она бы из меня инкубатор сделала, и с сыночком своим детей моих растила.

– Да что ты такое говоришь? Господи. Она просто переживает, она же мать.

– Да, а я не мать! Скажи уже, что недоговорил.

– Не говорил я… Блин, что происходит? Почему так сложно-то с вами, а? Я всё делаю. Я стараюсь. Работаю в этой бухгалтерии сраной, чтоб деньги были. Сам бы давно плюнул и … ай, неважно! Лен! Ну что я не так-то сказал?

– Ничего! Сказал всё, как обычно. Мне нервничать нельзя, а я опять из-за твоей матери… Знаешь, я сейчас с ней сама поговорю, раз ты не можешь её на место поставить.

– Да не надо, блин! Лена!

– Нет, Олег. Я хочу попросить её не лезть к нам.

– Ладно, ты только поспокойнее.

И Лена написала Лидии, что дома у них скандал из-за её дневного разговора с сыном. Лидия, глотая успокоительное, ответила невестке, что она вообще ни при чем и настоятельно попросила не делать её крайней в многочисленных ссорах молодой семьи. Лена оскорбилась и сказала, что вовсе они и не многочисленные. На это она получила ответ: в семье, где мудрая жена, ссор вообще не бывает.

В ярости Лена отбросила телефон и заявила мужу, что никуда не поедет, что отдых для неё будет не отдыхом. Олегу тогда почему-то вспомнился отец: захотелось уйти из дома или выпить, но дома были только лечебные настойки, противные на вкус, поэтому он просто топтался в нерешительности на кухне у окна.

Через пару минут он всё же почувствовал в себе силы на новую попытку разговора с женой, и в этот момент ему пришло сообщение от матери:

«Ты что, ей всё рассказываешь? Матери уже и сказать тебе ничего нельзя».

Да, Лена сама лезет на рожон. Ей бы помягче быть к свекрови, снисходительнее. И всё наладится. Не такой уж мама и монстр. Этим открытием Олег поделился с женой, когда приехал домой от мамы, наевшись «Наполеона».

Тем же вечером Лена собрала вещи и переехала к родителям, а через месяц они развелись, – и мать хлынула в жизнь Олега мощным потоком, быстрой рекой прорвала хлипкую плотину.

Звонила она теперь чаще: обсуждали бухгалтерские проблемы. После развода проблем на работе у Олега стало больше, им было, что обсудить. Ещё – приносила еду в контейнерах на дом и даже порой убиралась у Олега дома.

От боли и внезапного одиночества Олег сначала охотно принимал материнскую заботу, и за этот месяц они даже стали ближе, дружнее. Но однажды ночью ему приснился сон, где он занимался любовью: дико, страстно, без оглядки на нормы и правила, как никогда в жизни. Женщина извивалась, волосы елозили по лицу и полностью закрывали его. В кульминационный момент женщина взмахнула головой, и Олег увидел маму. От ужаса он сразу же проснулся. И уже не мог общаться с ней, как раньше. Ощущал отвращение от её навязчивости и стыд за то, что ему приснилось.

Потом Олег перепробовал всё, чтобы вернуть Лену. Уговаривал, умолял, даже ползал на коленях в подъезде Лениных родителей. Писал, звонил, пока она его не заблокировала. И дальше уже сам никому не отвечал.

Однажды пошёл не на работу, а в строительный магазин. Купил всё необходимое и повесился на люстре. Так и нашли его тем вечером родители.

***

Осень была на исходе. Голые ветки оставляли шрамы на хмуром небе. Стайки листьев уже не шептались, не кружились, а примерзали к остывающей земле и покорно становились её частью.

Стихли детские голоса за окном. Ребята, страшась лютого ноябрьского ветра, сидели по домам и ждали первого снега. Только в доме Лидии Корякиной чувствовалось оживление: дни её снова наполнились заботами. Каждую субботу надо было листву собрать, конфетки разложить, новости у могилки рассказать. Сын теперь лежал рядом, две улицы пройти.

Протирает Лидия фотографию задрогшей рукой и приговаривает:

«Эх, довела она тебя. Ну ничего, Олежа, скоро и я к тебе лягу».

И слова её мечутся, бьются, запутываются в вихляниях ветра. Закручиваются в воронку, как в пуповину. И несутся куда-то в небо, высоко-высоко.

Жирная

I

– А у нас тут только так: ты либо вджобываешь по полной, либо идешь на хрен, – заявила Люба Новенькой на созвоне по проекту.

Сомкнув напомаженные губы, она промаслила их друг об друга и жизнеутверждающе чпокнула прямо в экран ноутбука, Новенькая дернулась.

– Говно у нас в компании не делают, – подмигнула она Новенькой.

Две недели назад Люба собеседовала Новенькую на работу. Потом перед своей руководительницей Таней Началовой защищала ее наем: как ни крути, а отыскала в море, извините, говна редкую рыбку: за спиной у Новенькой десятки успешных кейсов, она спец с опытом; работала в «Школалогии» на позиции редактора, и спустя два года уходила из компании руководителем отдела в семь человек, затащила 100+ курсов с 1300+ экспертами в 10+ предметных областях. Шикарный трекшн за такой срок.

На общей планерке Таня благодарила Любу – перед всей редакцией! – за то, что та вот уже полгода в одного затаскивает наем новых редакторов. «Без Любы я бы вскрылась», – сказала тогда Таня, а потом затянулась вейпом и скрылась в дымной воронке, заполонившей окно «Зума».