Соринки из избы: семейные истории

Яна Дворецкая

Соринки из избы: семейные истории

Моя Джульетта

Валя уходил, в руках – мусорные пакеты, в них пара кофт, джинсы и ноутбук.

– Давай! Беги бегом к своей Сиськиной, – крикнула жена.

Мусорные пакеты издали едкий звук.

«Как бы соседей не встретить».

В тридцать лет Валя – правая рука директора в небольшой айти-компании. Работает на удалёнке, зарабатывает… кхм-кхм (игриво приподнимает бровь)… хорошо зарабатывает, имеет движимое и недвижимое имущество.

Судя по тесту из интернета, который Валя прошёл только ради шутки (или нет?), он вспорхнул сильно выше российского среднего класса.

Благодаря его… кхм-кхм (уголки губ ползут вверх)… зарплате, Лада не работает. Жена занималается йогой, домом и Васьком. В основном Васьком, потому что им надо много заниматься.

У них квартира-машина-дача-отпуск два раза в год и мама в помощь.

Им завидуют друзья и родственники.

Они счастливы.

Они счастливы?

***

– Тёща у меня мировая, – важно растягивая слова, рассказывал Валя коллеге.

– Тёща мировая? Да ты извращенец какой-то! – смеялось на него с экрана лицо-дыня в очках, борода усеянная точками.

– Нет, ну правда. Знал бы ты, какие она голубцы крутит, не удивлялся.

В комнату заглянула Лада:

– Ты освободился? У мамы мигрень опять. Погуляй с Васьком, – и после тяжёлой паузы. – Погуляешь?

– У меня важный звонок вообще-то.

– Странно. Я думала, когда у людей важные звонки, они на всю квартиру не гогочут.

И ведь не ушла никуда, а стала полки в шкафах открывать, греметь ими, будто что-то ей там срочно понадобилось.

– Схожу я, схожу. Только выйди уже, – прошипел Валя, от злости по-гусиному выгнув шею.

Когда вернулся к экрану, голова-дыня уже, разинув рот, предвкушал горячую семейную внутрянку.

– Вроде всё обсудили? – смутившись, спросил Валя у головы в экране. – Кидай, значится, задачу мне. Я после обеда гляну.

После этого свернул зум-окно и крутанулся на кресле к жене.

– Не знаю, чему ты веселишься, – бросила Лада, теперь уже выходя и закрывая дверь. – Сутками сидишь перед компом, а потом жалуешься – мне и маме – на желудок и всякое там.

– Я деньги зарабатываю!

– А я твои трусы отбеливаю, чтоб ты в санаторий как человек поехал, – Лада потрясла охапкой семейников.

– Мне наряжаться не для кого, – оскалился Валя. – Меня в трусах давным-давно никто не видит.

Лада хлопнула дверью.

В санаторий уже через неделю. Лада и Алла Павловна обожали «Лебёдку», каждый год ездили и тащили Валю с собой. Валя называл эти поездки пенсионерскими, но всё равно ехал – в обнимку с ноутбуком.

– Ты давай потише, не гони так, – инструктировала его Лада с заднего сиденья. – Мам, ты тоже, следи за скоростью, а то ж этот, как с цепи…

– Где я гоню? Где я гоню-то? Алла Павловна, ну, ей-богу, надоела она мне!

– Васе плохо может стать, – строго объяснила Лада и, роясь в огромной клетчатой сумке, прибавила: – Мам, а контейнер где? Ты ж мясо Васе запекала. Ты с собой его клала?

Они выехали из придомовых ворот.

– Только ж поел, – Валя недовольно покосился в стекло заднего вида на жену.

– Всё в сумке, я ничего не выкладывала, – Алла Павловна потянуласьназад, к сумке, вывернулась лентой Мёбиуса, но в итоге достала тот самый контейнер.

Лада попробовала мясо и поморщилась.

– Ты подсаливала, что ли, мам?

– Ни грамма, – Алла Павловна оправдательно покучерявила перед собой руками.

Лада выдернула кусок из рук Васька, который уже почти всё съел.

– Как будто солёное всё равно, – Лада основательно прошлась по шершавому мясу языком туда-сюда и вскричала: – Я же говорила! Опять он пятнами покроется!

– С чего ты взяла, что это на солёное? – в страхе повернулась к ней Алла Павловна. – Не на солёное у него, Лада, а на сладкое!

– Врач сказал: аллергия невыясненной этиологии. Ты, видно, уже всё забыла.

– Я помню про этимологию, – буркнула Алла Павловна, и они с Валей недовольно переглянулись.

– Сама бы запекла вместо того, чтоб ворчать, – заметил Валя жене.

– Сама впредь и буду, – ответила Лада и продолжила облизывать кусок за куском, снимая так лишнюю соль, а потом возвращала обезвреженную пищу Ваську.

Валя наблюдал за ней в стекло заднего вида с отвращением, и ему хотелось крикнуть: «Да перестань ты уже!», но не стал: тогда бы тёща перекинулась на сторону жены, случился бы нежелательный перевес сил.

До «Лебёдки», по навигатору, часа три, но Валя держался строго шестидесяти километров в час. Когда плейлист про синий трактор проигрывался по третьему кругу, Валя мыслями унесся в далёкую даль… Он не просто вошёл в медитативное, отрешённое состояние – его туда буквально всосало. И когда уже совсем разнежился и забылся, машина вдруг начала сама собой разгоняться.

– Валя! Ты с ума сошёл, что ли? Куда понёсся? Мам, а ты почему не следишь?

Лада крикнула так, что даже Васёк вздрогнул во сне. И Алла Павловна вроде тоже уже закемарила, а тут вся мигом собралась, словно вместо позвоночника швабру ей вставили.

– Хоспаде, что ж ты кричишь-то так? – закудахтала.

– Смотреть надо потому что, – ответила Лада. – Я ж с малым! Мне ещё за вами следить прикажешь?

Хотела бы Лада прокатиться беззаботно, слушая музыку и блуждая взглядом по тёмно-синей ленте елей, впитывая буйный августовский зелёный цвет. Она ведь так ждала эту поездку! И в этом году всё ещё лучше: Лада сняла не номер, как в прошлом, а дом на территории санатория, и у них с Валей там будет отдельная от мамы и Васька комната. Прикидывала, как утром после кормления эти двое будут отчаливать на прогулку, и тогда… «Хотя бы начнём говорить с ним как люди».

Ведь с того момента, как Валя ушёл в зал (на последних месяцах беременности), только командами и общались: «Васька вывести на улицу», «Маму вывезти на рынок». Да коллеги знали про жизнь её мужа больше, чем она.

Утром, днём, вечером – Валя, точно гвардеец у Букингемского дворца, был на посту у своего компьютера. Листал ленту, переписывался непонятно с кем, и всё у него было в паролях. С его работы Лада никого не знала, разве что того дынного в очках, вечно по-маньячному следил за их ссорами.

Жили теперь как соседи. Лада ложилась с Васьком в девять, Валя в час-два ночи (по времени захода в «Телеграм» следила). Вставали вместе, но тут уже и мама приходила, а при ней любой личный разговор словно не к месту. Но там, среди леса и травы, среди отдыхающих и вкусной еды, после хорошего массажа и бодрящего дневного сна… Уж там-то они смогут, наконец, заняться друг другом.

– Ещё в Библии говорится: почитай отца твоего и мать, – пробубнила сонная Алла Павловна. – А ты на меня кричишь, Лада. Ты загляни в священную книгу. Там именно так и написано.

– Ещё там говорится, чтобы мать не тревожила детей своих, ага.

Лада откинулась на сиденье, прикрыла глаза. Васёк уже спал, может, и она покемарит часок?

– Готова всех с головой сожрать, – нагибаясь к тёщиному уху, обречённо и с наслаждением посмеялся Валя.

– Да уж, что-то я недоглядела в своё время, – ответила тёща с закрытыми глазами и в целом довольно умиротворёнными лицом.

Лада слышала их разговор, но ничего не сказала. Этот альянс её не напрягал, и даже вполне устраивал. У неё-то ведь тоже была своя коалиция – с сыном.

Дорога почти пустая. Вид из окна как на открытке: голубое небо, спокойное солнце и неподвижные ели с соснами. Валя наслаждался редким выходным днём. Или всё же не совсем выходным: рабочее время он таймшифтнул. Решил, что ночью доработает, когда прибудут на место.

Лада спала: Валя решил приоткрыть окно, подышать. Тёща тоже заснула: можно и поднажать. Ради сына, конечно же: быстрее доедем – меньше устанет. А то ведь проснётся, закричит чайкой, а за ним и Лада…

«До ста бы дожать. Никто всё равно не заметит».

Валя прижал правую ногу к педали, и его новенькая, блестящая «Хёндэ» начала разгоняться. Валя пошёл дальше: опасливо переключил детский плейлист на «Наше Радио», и запело:

«С головы сорвал ветер мой колпак. Я хотел любви, но вышло всё не так».

На деление громче.

Валя опасливо посмотрел на тёщу: голова набок, болтается, как помидор на ветке, язык чуть выглядывает из-под усатой губины.

«Нет, не проснётся».

Посмотрел назад: Васёк дрыхнет вовсю, долго продрыхнет. И Ладка десятый сон видит, иначе бы уже сделала замечание.

Он набрал в лёгкие побольше воздуха и стал пробираться в левый ряд. Потом приспустил окно ниже, свежий воздух ворвался в их сон-час. Алла Павловна вскрикнула во сне, что продует-де ребёнка, надо бы прикрыть, но Валя уже не слышал ничего, кроме шума дороги. Дорога влекла его вперёд и куда-то вверх…

Он видел себя водителем трака. Могучий тягач прёт по американским хайвеям среди одичалых прерий, иссушенных солнцем, на стекле беспечно болтается пахучка с красоткой в шортиках с огромными сиськами, у сисек тех малиновые соски, стоят, как надувные, блестят как леденцы.

Тормозит у заправки.

– Залезай на заднее, крошка! Покувыркаемся, а потом я тебя ссажу.

Где попало ссажу. Мне вообще пофиг. Кончу на твой губашлёпистый фейс. С тобой только так. И тебе это нравится. Верно же? Когда ты свалишь, натягивая на ходу майку и шортики, я вопьюсь в огромный мясистый бургер. Двойная, нет, тройная котлета, сыр и соуса побольше.

А в санатории питание трёхразовое, но есть и ресторан для особых случаев. Хороший ресторан, диетический. Лада читала в отзывах, что туда даже из Москвы приезжают поужинать.

Она пойдёт туда в красном платье. Спит и видит, как идёт она в этом облачении к их столику. Всюду свечи, на женщинах поблёскивают дорогие украшения, мужчины галантные, смотрят на спутниц восхищённо, вожделенно. Так, как Валя будет смотреть на неё.

Но за столиком её ждёт не муж… Это кто вообще? Незнакомый по виду, но знакомый по ощущениям мужик. Кажется, парень из летнего лагеря, куда она ездила ещё подростком. Ну, пусть так. Лада улыбается во сне.

Смущённая, она садится за стол напротив того парня. Волосы щекочут обнажённые плечи. Ладе кажется, что её плечи – совсем тонкие, совсем нежные: ювелирная работа. И чувствует она себя удивительно раскованно. Никогда не было у неё таких длинных волос, стригла практичное каре и обязательно за уши закладывала, чтобы в глаза не лезли, – а тут царственные локоны по спине и плечам расплескались. Ну, пусть так. У Лады слезятся глаза под закрытыми веками.

– Богиня, – шепчет ей тот мужик и превращается вдруг. В Валю!

Как же глупо. Как глупо! Но до чего же хорошо!

Внизу живота почувствовала Лада тяжесть, кровь хлынула по хлипким сосудам, не привыкшим к такому напору. И теперь Валя гладил ей руки и говорил низким волнующим голосом:

– Гордо скину плащ, вдаль направлю взор. Может, она ждёт? Вряд ли, это вздор.

Почему вздор? Я жду! Я мечтала об этом ресторане. Я мечтала о тебе. Здесь, среди этих свечей. Я так давно жду тебя. Я хочу, чтобы ты взял меня на руки и унёс туда… куда?.. я сама не знаю, куда… Просто поднял и просто унёс…

А Валя, словно и не слышал, продолжает своё:

– …камнем брошусь вниз. Это моей жизни заключительный капри-и-из…

«Какой ещё каприз? Ничего себе, во даёт!»

Лицо то Валино, то не Валино. Меняется раз по десять, и затошнило от мельканий.

«И все-таки: какой ещё каприз у него?»

Лада начала суетиться.

«Так и знала, знала же: стоит позволить одно, как обнаглеет и попросит другое».

Мягко гудит дорога под колёсами красненькой «Хёндэ». И куда-то вдруг делся тот ресторан, и платье красное. И как будто неудивительно ей даже теперь, что ничего этого нет. Потому что это правда жизни.

Хорошую машину выбрала, подумала Лада в полудрёме, плавно идёт. А Валька чуть ни купил. Китайца, как у Юлькиного мужа. А тот Юльку, кажется, побивает. Хоть про синяк она не призналась. Но это и понятно почему.

– У тебя Валя – святой, конечно, – говорила Юлька, когда встретились у подъезда (жили в одном доме). – И зарабатывает, и с сыном помогает. Я же вижу. Без отца непросто сына растить. Всё-таки мужской пример нужен.

«Жалко Юльку, муж от неё потом и вовсе ушёл».

– Ты обращайся, Валя поможет, – отвечала Лада.

Вспомнив те свои добрые слова, сказанные соседке, она почувствовала себя хорошо. По-христиански это – ближнему помогать. Ведь и с ней всякое может случиться. И она может остаться без мужа. Хорошо, когда такие, как она, добрые люди на свете есть.

Открыла один глаз: деревья обрушились на неё всей мощью своих драконьих стволов. «Мамочки мои! А что мы так быстро-то?»

Открыла второй глаз: вроде всё нормально. И Васёк спит. Но всё равно гул какой-то странный.

– Валя, какая скорость? – спросила строго.

– Что? А?

Лада схватилась за кресло мужа, подтянулась и прохрипела в ухо:

– Какая скорость, говорю.

– Я это, – начал бубнить.

Ну, всё ясно.

– Угробить нас вздумал? Сто гонишь! Валя!

– Я это, только пока Вася спит. Так же ж ему меньше мучиться в дороге.

– Тормози, говорю! – Лада кричала так, словно муж уже катил под грузовик.

– Да сейчас я!

И пока не снизил скорость до одобренной, Лада висела у него над плечом, отслеживая падение стрелки на панели управления.

– Нет, ну ты… Я вообще… – у неё даже все слова растерялись от такой наглости мужа.

Как он мог забыть её указания? Может, скоро забудет и то, что он и муж и отец? Заведёт себе какую-то пеструшку-шуструшку. Мало ли таких, готовых на всё? Валя – завидный мужик, хоть и не знает об этом (что к лучшему). Но это ведь она подняла его с голодной студенческой скамьи, оформила, так сказать, он тогда даже не работал, жили на её зарплату. Так что с него причитается.

– Раскомандовалась, – буркнул Валя.

– Ты ж на трассе, Валя, – объяснила Лада, но уже мягче (почувствовала себя виноватой за крик).

– И, правда: опасно это, Валя, – проснулась и поддакнула тёща.

– Да я ж ради малого только, – оправдывался Валя.

А ведь эта особа из Валиных мыслей не была выдумкой. Это ж Юлька из соседнего подъезда.

Твоя Джульетта. Так её во ВКонтакте зовут. А вообще она Юлия Грудинина. Валя как-то пошутил про неё при Ладке, что она Сиськина. Ладка даже обиделась: она ведь с ней уже успела подружиться.

Дети у них были ровесниками, гуляли вместе во дворе, а после развода Джульетта зачастила к ним в гости. Ладка с ней на кухне ворковала, потом Джульетта ещё с детьми играла, а Ладка спала. И так менялись. «Почти гарем». Потом ещё тёща приходила, готовить начинала. Тут они втроём во всю силу разворачивались, кулинарный цех получался. Валя к обеду нисходил к ним, а тут тебе – первое, второе, третье и компот. К такому, конечно, не дай бог привыкнуть.

Вспомнил он, как Джульетта впервые ему сама написала. Не Ладке, а прямо ему в личку. Попросила за малым приглядеть, сама до пенсионного собиралась добежать, какие-то доки ей надо было занести. Валя сказал: ну, приводи. Кольнуло в груди отчего-то – в общем, взволновало его это.

И тогда пошло-поехало: стал он смотреть её фотографии. В туалете по два часа к ряду сиживал с телефоном. Тут и рулон под рукой, и сразу помыться можно. Мог ли он подумать, что спустя двенадцать лет брака влюбится в подругу своей жены? Турецкий сериал какой-то, не иначе.

Он теперь их двоих любит. Ладку – уважительно, по-товарищески. А это новое чувство к Джульетте… От него на душе сладко и мерзко, но мерзко совсем чуть-чуть, всё же больше сладко.

На самом деле, всё не так уж и плохо. Джульетта, как Валя себе объяснил, – залог их с Ладкой семейного счастья, и тем успокоился. Он ведь с Ладкой в «Лебёдку» поехал в этот раз с большей охотой только потому, что у него Джульетта есть.

За пару дней до поездки узнал, что Ладка подругу с собой в санаторий позвала, и испугался. Чувствовал: неотвратимая беда над ним нависла, даже пытался отговорить жену:

– Ну зачем она нам там?!

– Зачем-зачем? Её же муж бросил, Валя! Ей даже в отпуск поехать теперь не с кем.

– Ну а ты, что ли, святая, всем помогать?

Сказал, но не помогло.

Ладка хотела Джульетту даже в их машину впихнуть, но тут уж несложно было её переубедить: с детским креслом и их огромным дорожным провиантом места не оставалось.

«Острые её коленки в чёрных чулочках. Полупрозрачная спинка, тонкая, как суповая курочка, ключицы выпирают над её несоразмерно тяжёлой грудью. Попа в трусиках-ниточках. Полупопицы. Ням-ням, облизал бы. Лоснятся. Намазать бы их кремом и елозить-елозить.

Эх».

Но вот и «Лебёдка». У шлагбаума сквозь Васькины очередные завывания прокричал охране: «Ивановы. У нас бронь!»

По приезде засобирались в ресторан. Лада так придумала, чтобы первый день отпуска отметить. Забронировала столик на всех, включая Юльку. Та должна была вот-вот, вечерним поездом прибыть.

Лада достала платье, разложила его на кровати, складочки разгладила, загадала, чтобы всё случилось, как приснилось.

Потом вышла проверить, собирается ли Валя, а он, показалось, в туалете засел. Постучала, не ответил. Ещё постучала. Хотела уже пойти искать его на улицу, но, уже отходя от туалета, услышала глухой испуганный голос за дверью:

– Ты чего? Тут я.

– Чего не отзываешься?

– Мне в туалет уже спокойно сходить нельзя?

– Что ты заводишься сразу? Я просто спросить хотела.

– Ну?

– Ты идёшь в ресторан со мной и мамой?

Тишина.

– Валя, блин! Ты там чего?

Тишина опять. Потом так неохотно, с раздражением:

– Не иду.

– Как всегда, – и тяжело вздохнула, погромче – не для себя ведь.

– Что?

– Как всегда, говорю. Ясно.

– У тебя всё «ясно».

– Не нагнетай, дочь, – воспитывала Ладу Алла Павловна, когда они втроём, с Васьком, шли к ресторану. – Пусть Валентин поработает. Мы посидим нормально и так. Зато Васильку в спокойствии покормим.

А в ресторане продолжала:

– Ты на мужа жаловаться права не имеешь. Валентин зарабатывает, и мне всегда рад. А вот уйдёт к другой, тогда узнаешь, поплачешь, но будет поздно.

– Мам, хватит. Куда он уйдёт? – отвечала Лада, засовывая Ваську за ворот салфетку.

Алла Павловна сдирижировала вилкой над тарелкой с маленькими медузами:

– Грузди! – отметила голосом знатока. – Ну да, точно грузди.

Выпили наливочки отельной, авторской. Для сосудов полезно, и так, общеукрепляюще.

– С лаской к мужу надо и с уважением, – как выпила, опять начала Алла Павловна.

– Ты к отцу не особо-то с лаской и с уважением…

– Твой отец – другое дело. Он алкаш обыкновенный, никогда копейки в семью не принёсший. Сравнила! За что его уважать-то?

Лада отвлеклась на пары за столиками, особенно взгляд её задерживался на мужчинах.

– За что уважать-то его, говорю? – раздражённо повторила Алла Павловна.

– Не знаю, мам, – вздохнула Лада.

– Вот и я о чём. А то – к отцу без уважения, ишь! Понимать надо!

Обе в унисон вздохнули. Официантка подошла и зажгла им свечку. Затянул песню музыкальный коллектив на ресторанных подмостках. Васёк жевал хлеб и в кои-то веки не орал.

Сгорбившись над тарелкой, Алла Павловна оглядела в ресторане каждый столик. В отличие от дочери, её больше всего интересовали не посетители ресторана, а тарелки с едой:

– Что мы, живём, что ли, плохо? – подмигнула она Ладе. – Не богохульствуй! А грузди всё же попробуй. С картошечкой. Тот большой возьми да наколи.

– Потерплю немного и пойду, – лихорадочно соображал Валя, когда Лада с мамой выдвинулись в ресторан.

Ещё на въезде он заприметил вагончик с логотипом бургера, и тоска по жирному мясному с тех пор уже не покидала его.

Валя был истомлён. Валя изнывал от памятного привкуса сытного куска во рту. Когда он в последний раз ел такое? Около года назад, когда за продуктами у Ладки отпросился, да. Забежал тогда в «Домино». Весь трясся, пока готовили заказ. Время тянулось как ириска. Съел за минуту, и по пути домой тщательно зажёвывал бургерный дух жвачкой.

«Ух, не дай бог Ладке учуять».

– Ты, Валя, умереть хочешь? – всплминал, как она спросила с порога, смотрела на него как тореадор на быка.

Зря он тогда стушевался, надо было поувереннее дыхнуть. Могло бы и прокатить. По пути бодрился, думал: даже если учует, он уж за себя постоит. Ну, съел он этот бургер, ну что тут такого? Он бургеров годами не видит, хотя Ладка с мамой раз в месяц себя балуют, домой даже заказывают. Язва это его. Надо было вообще Ладке про неё не рассказывать.

Лада тогда по лицу прочла всё, по мимическим морщинам, и её враз перекосило.

– Ну да, – сказала разочарованно.

– Что, да?

– Ты в «Доминохе» был, а у тебя язва же.

В тот день Валя получил по первое число. Лада угрожала, что от такого стресса у неё молоко пропадёт, и тогда ему придется выкладывать деньги на смесь, и он в итоге убьёт ребёнку всю микрофлору. Накричавшись, ушла на дневной сон, но потом два дня ещё бухтела.

– А, чёрт! Как, однако ж, хочется этот бургер! – теперь, сидя в санаторном домике, фантазировал Валя. – Надоели эти щи-борщи столовские и котлеты парёные-варёные.

Пробираясь по санаторской дорожке к вагончику с бургерами, Валя воровато оглядывался. Ему чудилось, что Ладка не пошла с мамой в ресторан, а ловушку ему устроила. «Нет, всё чисто. Они на ужине, а у меня просто паранойя».

За воротами синел хвойный лес, впереди размазывались по темноте огни бургерной. Мокрый воздух холодил. Рот уютно наполнялся сладковатой слюной.

Бургерный вагончик горел в полутьме оранжевым светом. На открытой террасе сидели за столикам люди. Перед каждым на подносе – картошка фри, в руках – конвертики с бургерами: из них на Валю нахально пялились котлеты.

Быстро обозрев меню, Валя заказал «Жирного Тони». Самого мясного, самого жирного. Двойная котлета, бекон, фарш. «Если я от этого сегодня помру, то и пусть».

Времени на поедание было предостаточно, Лада с мамой любили планомерную, без спешки смену блюд, но Валя всё равно зачем-то торопился. Уплёл бургер стоя, как стопку опрокинул. Последний кусок закладывал уже с каким-то пьяным взглядом. И когда в следующий раз свидимся? Обратно не шёл, а плыл, тёк по дорожке как тесто. «Не зря Ладка говорит, что в этих бургерах много глутамата кладут, вот и эффект. Она сама противостоять усилителю вкуса не может, но «у меня-то язвы нет, в отличие от некоторых». И с этим не поспоришь».

Вернулся в домик. От Лады – сообщение. Испугался: отследила всё-таки. Но нет – она написала про другое: «Юлька на проходной. Добеги, встреть. Она там одна с дитём и чемоданами».

Сердце Валентина заколотилось. Ответил жене, что, конечно же, сейчас встретит. Выскочил навстречу темноте вечера, сбивающей дыхание, и полупрозрачным чулочкам. «Такие ведь на Джульетте были в последнюю фотосессию в “ВКонтакте”?»

– Валечка, спасибо! – радовалась Джульетта, когда он забрал у неё из рук чемодан, и зачем-то ещё простонала. Вале даже неловко стало, когда он это услышал. «Она что, так и в спальне стонет?» Мысленно ударил себя по губам.

– Да без проблем. Тебя куда тащить? – и как будто случайно ошибся в слове.

Джульетта посмотрела на него особенным взглядом. В её синих глазах словно только что летний дождь прошёл.

– К вам же. Тебе Ладка разве не сказала? – усмехнулась.

– Не-ет. К нам в домик, что ли?

– Ну да. Мы подумали, что детям так веселее будет.

Валя сглотнул слюну.

– Ну, верно, – произнёс.

Джульетта вдруг замялась, опустила голову набок, промурлыкала:

– Лада сама предложила с вами… Надеюсь, не стесню вас? Мой же, ты знаешь, без копейки нас оставил.

– Нет, что ты. А что ж так, без копейки прям?

И зачем спросил? Будто пошёл бы с ним разбираться. Смешно самому стало.

– Ой, Валь, такому мужчине, как ты, не понять. Свинья человеку не товарищ, как говорится. Если интересно, я расскажу потом, что он вообще творит.

И потом она рассказала. И поплакала у Вали на плече.

Валя сделал ей чая, заварил пакетик из набора, который нашёл в домике. Давно не делал ничего такого на кухне, а теперь летал как фея. В чемодане у Ладки отыскал конфеты, что Ладка для Васька брала, противодиабетные, тоже выложил Джульетте.

Пробыли вместе часа два, пока из ресторана не вернулись Лада, Алла Павловна и Васёк.

– Ох, как хорошо, что вы тут без нас не скучали, – сказала Лада и заключила румяную, ещё горячую и потную, сильно смущённую подругу в объятия.

Лада пришла из ресторана счастливая и, по правде сказать, впервые за много лет запьяневшая. Ещё пару часов назад Валя казался ей каким-то бирюком, проявляющим к ней… да ничего, собственно, не проявляющим… сморщенным и высохшим от своего программирования. Ещё и с вечными черкашами на трусах. Фу, жуть!