Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе

Что мне было делать? Серьги – ниточка к прошлой жизни, к маме. Или ночь под небом, среди пьяниц и бродяг, где меня могли обокрасть, избить… или того хуже? Я закрыла глаза, сжала кулаки, и слеза скользнула по щеке. Прости, мама.

– Ладно, – прошептала я, голос сломался. – Забирайте.

Пальцы дрожали, когда я отстегивала серьги. Они казались тяжелыми, как камни. Лара выхватила их с быстротой ястреба, сверкнула беззубой ухмылкой, взвесила в ладони и сунула в глубокий карман передника.

– Умница, девка! Правильный выбор. Нечего нюни разводить, – хмыкнула она, уже поворачиваясь к шатру. – Пошли, накормлю. Похлебка вон закипает, горяченькая!

Похлебка оказалась жидкой, мутной и с подозрительными комочками – сероватыми, скользкими, которые лениво всплывали на поверхность, то еще зрелище. Я старалась не всматриваться в них, черпая ложкой по краям миски, чтобы не думать, что это могло быть: кусок хряща, жира или чего похуже. Вкус был пресным, а от пара, поднимающегося над миской, в шатре стало еще душнее, все было пропитанным запахом дыма, пота и перегара. Тюфяк, который Лара милостиво постелила в углу, оказался жестким, колючим – солома внутри сбивалась в комки, торчала сквозь тонкую ткань, царапая кожу даже через платье, и пахла старым сеном, плесенью и чем-то кислым, как забродившее молоко. Ночь обещала быть длинной.

Я ворочалась на этой импровизированной постели, чувствуя каждый бугорок земли, каждый укол соломы, и сначала прислушивалась к бодрым, пьяным голосам – они еще не спали, перебрасывались шутками и сплетнями, их хриплые, громкие голоса, заставляли меня вжиматься в тюфяк и притворяться спящей. Лара, развалившаяся на своем месте с кружкой в руке, хохотала громче всех, ее смех был грубым.

– Ой, девки, слыхали про того купчишку из Нижней Деревни? – завела она, чавкая чем-то – наверное, остатками похлебки. – Того, что с бородой до пупа? Ха, приехал на ярмарку, а баба его, вишь, с соседом сбежала! Оставила ему записку: "Твои монеты – мне, твой сосед – тоже мне!"

Подруга Лары – тощая, как вобла, женщина по имени Мара, с голосом визгливым, в самый раз для базарной торговки, фыркнула и подхватила, перекатываясь на бок и толкая меня локтем – случайно или нарочно, не разобрать.

– Ха, Ларка, а помнишь ту толстуху с прошлой ярмарки? Что пряностями торговала? Вишь, она мужу своему в суп мышьяк подсыпала, чтоб от него отделаться! А он выжил – теперь сам пряностями торгует! А она пропала! Ой, девки, мужики – они как сапоги: старые жмут, новые натирают, а без них и шагу не ступишь!

Они заржали в унисон, их смех перешел в сиплый кашель – от жижи в кружках или от дыма костра снаружи, – и Лара, отдышавшись, ткнула пальцем в сторону Мары, ее глаза блестели в полумраке.

– Ой, Мара, ты сама-то от своего благоверного сбежала, потому как он храпит, как медведь в берлоге! А помнишь, как он тебя искал? "Где моя баба? Где моя баба?" – а ты в кустах сидишь, хихикаешь! Ха, бабы мы крепкие, нас не сломишь. Вот как эта рыжая, что мы приютили – мужик ее выгнал, а она жива-здорова, ей повезло еще, что я ночлег предложила, а расплатиться пришлось только сережками. Эй, рыжая, спишь али подслушиваешь? Не боись, мы не кусаемся… ну, разве что иногда!

Мара хихикнула, и показательно щелкнула зубами. И добавила, понижая голос до шепота, но достаточно громко, чтобы я услышала:

– Ага, Ларка, сережки-то ладные, с камушком. Ты их завтра толкнешь тому ювелиру в городе? Он за такие хорошо даст! А девка эта… эх, жалко ее, но жизнь такая – кто не кусает, того сожрут. Спокойной ночи, бабы, завтра вставать ни свет ни заря!

Они ещё поворчали, обмениваясь сплетнями о соседях – "А тот кузнец, вишь, с дочкой мельника путается, жена-то его рогами дом подпирает!" – и постепенно затихли, их разговор утонул в храпе и сопении, которые теперь заполнили шатер, как густой туман. Лара захрапела первой – громко, с присвистом, как кузнечные меха, а Мара бормотала во сне что-то неразборчивое, перекатываясь и толкаясь. А я лежала и смотрела в потолок шатра, чувствуя, как холодок пустоты расползается по всему телу, как паутина, опутывая сердце. Моя жизнь, моя безопасность, мое достоинство – все это теперь оценивалось в пару серебряных сережек. Горько. Унизительно. Слезы жгли глаза, но я не дала им вырваться – только сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, и пообещала себе: это не конец. Это только начало.

Утром они поднялись с рассветом, шумно и бодро, будто и не ложились накануне, – шатер наполнился шорохом, стуком посуды и громкими зевками. Лара, увидев мое помятое лицо с темными кругами под глазами, лишь фыркнула, шмыгнув носом.

– Жива? Ну и славно. А то помрешь – потом куда тебя девать, еще разбираться. Вставай, девка, не лежи, как барыня! Мы-то не спим, ярмарка ждет.

Они стали быстро собираться в путь, сворачивать палатки и грузить товар. Лара уже торговалась с каким-то проезжим купцом по поводу партии сапог, даже не взглянув в мою сторону. Я стояла в стороне, на краю опустевшей площади, понимая, что мне не пойти вместе с ними. Моя дорога с этим караваном закончилась. Они забрали свою плату и забыли обо мне.

Телеги, скрипя, тронулись с места, поднимая тучи едкой пыли. Я закрыла лицо руками, пытаясь не закашляться. Когда пыль осела, я увидела, как последняя телега скрывается за поворотом. Они уехали. Я осталась совершенно одна на опустевшей, изрытой колесами площади. Впереди была лишь пыльная дорога, уходящая в никуда.

И тут мой взгляд упал на одинокую фигурку у самого края дороги, у подножия старого, корявого дуба. Сидела морщинистая старушка, сгорбленная, как вопросительный знак. Над ней болтались редкие седые пряди, выбившиеся из-под темной шляпки. Перед ней на потрепанном, но чистом одеяльце лежала крошечная, жалкая кучка яблок. Мелких, кривоватых, явно диких, не для барского стола.

Что двигало мной – то ли жалость к такой же одинокой душе, то ли отчаянное желание сделать хоть что-то простое и осмысленное, чтобы не сойти с ума, – я не знала. Ноги сами понесли меня к ней.

– Здравствуйте, бабушка, – мой голос прозвучал сипло. – Торгуете? Хороший нынче урожай?

Старушка медленно подняла голову и уставилась на меня своими удивительно ясными, пронзительно-зелеными глазами, которые казались совсем не старыми. Они были яркими, как молодая трава после дождя.– А ты как думаешь, милая? – ее голос скрипел, как несмазанное колесо, но в нем чувствовалась стальная, нестареющая жилка. – Сама-то купить хочешь? Выглядишь как благородная дама, хоть и потрепанная. Тебе бы яблочко с королевского сада, а не мое дикое.

Я честно покачала головой, опускаясь на корточки перед ее одеяльцем.– Нет, не куплю. Просто… не могу смотреть, как вы тут одна сидите. Все уже разъехались.

– Добрая душа, значит, сквозь все несчастья проступила, – старушка хмыкнула, но в ее глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение. – А лицо-то у тебя зареванное и грязное. И платье грязное. Мужик, значит, бросил? – она повторила вопрос Лары, но в ее устах он звучал не как насмешка, а как констатация факта.

– Не просто бросил, – горько выдохнула я, и вся история разом поперла из меня, подогретая участием в ее голосе. – Он Дракон огня. Я его жена. Бывшая жена. Он вернулся из долгой отлучки и привел в мой дом другую. Молодую. И с сыном. Своим наследником. Мне был предложен выбор: стать служанкой и нянькой в собственном доме или уйти с пустыми руками в никуда.

Старуха внимательно слушала, кивая головой.– А-а-а, – протянула она многозначительно. – Значит, так. Ну-ка, помоги старухе, раз такая добрая. Глаза у меня уже не так хорошо видят, слеповата стала. Посмотри мои яблочки, не червивые ли они? А то боюсь, зря я их собирала.

Я машинально наклонилась ближе, взяла в руки одно из яблок. Оно было маленьким, неказистым, но на удивление твердым, упругим и на редкость душистым. Я глубоко вдохнула его аромат. От него пахло лесом, осенью и чем-то еще, неуловимо-знакомым и таким теплым. Я внимательно, поворачивая, осмотрела его со всех сторон, потом взяла другое, третье.

– Нет, бабушка, все чисто, – сказала я искренне. – Ни червоточинки, ни пятнышка. Все яблоки целые и крепкие.

Старушка странно улыбнулась, и ее морщинистое лицо преобразилось и стало лукавым. Ее глаза будто бы вспыхнули изнутри мудрым, знающим светом.– Значит, и жизнь у тебя наладится. И червивое яблочко достанется не тебе, а твоей сопернице. Проверено. Запомни это.

Я замерла с яблоком в руке, ощущая внезапный холодок, пробежавший по спине. Эти слова прозвучали не как простое утешение, а как… предсказание. И такое странное ощущение возникло.

– Откуда вы…? – начала я, и голос мой дрогнул. – Почему вы так уверены?

– А ты же вчера ко мне в гости без спроса заглядывала, – сказала старуха, и ее улыбка стала еще шире и загадочнее. – Правда, я тогда дома не была. На сборе корней была, за горами. Спасибо моему проказнику, что проводил тебя, а то бы ты, поди, в моем лесу заблудилась, бедовая.

У меня перехватило дыхание. Лед по спине превратился в настоящую метель. Эта старуха… Она знает. Знает о хижине! Знает о коте! Она…

– Вы… Вы та самая… Ведьма? – прошептала я, отступая на шаг и чуть не падая от неожиданности.

– Ведьма? – она рассмеялась, и ее смех звучал как дружный треск сухих веток под ногами. – Ну не прям таки ведьма. Ну по крайней мере не такая как ты себе нафантазировала. И вообще это говорит девушка, которая только что променяла память о матери на ночь в вонючем торговом шатре? А тебя легко обмануть, детка! А кот? Ты поверила, что он просто так, по своей кошачьей прихоти, водит кого попало в чужие дома? Ой, наивная!

И тут из-под ее широкой, пестрой юбки вдруг выскользнул черный, как смоль, хвост, а затем и сам виновник торжества появился, лениво потягиваясь. Жнец. Он грациозно вылез, обтерся о ее высохшую, как палка, ногу и уставился на меня своими невероятными глазами, в которых плясали искорки чистого, неподдельного злорадства.

– Она, как ни странно, права, – произнес кот, садясь в изысканную позу и поднимая заднюю лапу, чтобы вылизать шерстку на животе. – Ты удивительно доверчива для особы, прожившей несколько лет в обществе одного из самых коварных хищников. Хотя, учитывая твой незавидный выбор супруга, это не удивительно. Ты явно питаешь слабость к плохим идеям и их реализациям.

Я стояла, разинув рот, и смотрела то на старуху, то на кота, чувствуя, как земля уплывает у меня из-под ног. Весь мир перевернулся с ног на голову.

– Так вот оно что! – наконец выдавила я, обращаясь к Жнецу. – Ты меня специально завел в ту хижину? Но… зачем? Что тебе с того?

– Развеял твой тоскливый вечер, добавил немного драмы, – парировал кот, не прекращая умываться. – А еще… Мне стало интересно, что ты за фрукт. Многие на твоем месте уже бы сдались. А ты – нет. В тебе есть искра. Правда, хорошо запрятанная под слоем глупых надежд и ненужных сантиментов. – Он наконец перестал вылизываться и уставился на меня. – И потом… хозяйке нужна помощница. А выбирать ей обычно некогда. Вот я и решил провести небольшой… кастинг.

Старуха фыркнула, и ее морщинистое лицо расплылось в улыбке. Она сделала небольшой, почти театральный поклон, удивительно ловкий для ее возраста.

– А это, – она с некоторой торжественностью указала на себя костлявым пальцем, – Яра. Провидица лесных троп, хранительница забытых рецептов и по совместительству хозяйка того самого дома с дурно пахнущими барсуками и шевелящейся мебелью. Официально – ведьма. Неофициально – та, кто всегда находит то, что потеряно. И иногда – то, что лучше бы и не находить. – Она подмигнула, и в ее глазах плескалась не злоба, а какая-то озорная, веселая искорка, заставляющая меня сомневаться в ее трехсотлетнем возрасте. – Ну что, рыжая, не боишься теперь старуху-ведьму?

Я сделала глубокий вдох, пытаясь собрать в кучу свои разбегающиеся мысли. Страх? Да, был. Но его перебивало дикое, неукротимое любопытство. А еще – та самая ярость, что вскипела во мне при виде счастливой семьи Гордана в магическом шаре. Эти двое – странная ведьма и ее саркастичный кот – были единственными, кто предложил мне не жалость, а… что-то другое. Что-то реальное.

– Я уже ночевала в шатре со злой торговкой, поэтому добрая Ведьма мне не страшна. – сказала я, и в моем голосе впервые зазвучали нотки прежнего, огненного «я». – После этого ведьма с говорящим котом кажутся куда более приемлемой компанией.

Яра залилась своим трескучим смехом.– Ну вот и славно! Значит, не совсем дура. Слушай сюда, помощница мне нужна. Руки-ноги у меня еще работают, но спину прихватывает, да и глаза уже не те. Травы собрать, зелья разлить, банки помыть, метлу приручить… Да много чего. В обмен – крыша над головой (шевелящаяся, но надежная), еда (гораздо лучше, чем та бурда, что тебя угощали, уж поверь на слово) и, возможно, пара-тройка полезных навыков на будущее. Ну что, рыжая? Как насчет сделки? Предупреждаю, откажешься – кот будет страшно обижен. А он мстительный.

Жнец издал нечто среднее между фырканьем и шипением.– Я не мстительный. Я просто злопамятный. И у меня очень длинная память. И острые когти.

Я посмотрела на дорогу, ведущую назад. Потом на свою запыленную, испачканную одежду. Потом на эту парочку – древнюю, как холмы, ведьму с глазами молодой девушки и циничного кота-философа. Выбора, по сути, не было. Но впервые за этот долгий, ужасный день у меня внутри все не сжалось от страха, а наоборот, запылало от предвкушения чего-то нового.

– Ладно, – сказала я, пытаясь сохранить остатки достоинства. – Я согласна. Я надеюсь, вы меня научите многому. Это может пригодиться.

Яра снова рассмеялась, её трескучий смех эхом разнесся по опустевшей площади.

– Договорились, деловая! Ну, что ж, добро пожаловать в новую жизнь, Алиша. Алиша? Верно? Жнец мне шепнул – он у нас болтливый, когда дело касается интересных гостей. Обещаю, твоя жизнь будет гораздо интереснее прежней. Ты точно не соскучишься

Она легко, словно пушинка, поднялась на ноги, собрала свое одеяльце с яблоками и сунула его мне в руки.

– Неси. Первое задание. А то я, старая, устала.

И тут она будто случайно ткнула своим кривым посохом в землю у своих ног, что-то негромко и быстро пробормотала на непонятном языке. Воздух затрепетал, и на месте, куда она ткнула, появился маленький, потрепанный холщовый мешочек, перетянутый кожаным шнурком.

– А, вот еще кое что , – коварно блеснув глазами, Яра наклонилась, подняла его и протянула мне. – Держи. Пригодится. Считай это авансом за будущие трудовые подвиги.

Я аккуратно взяла мешочек. Он был удивительно тяжелым для своего размера. Изнутри прощупалась до боли знакомая форма. Сердце у меня сжалось. Нет, не может быть…

Пальцы дрожали, когда я развязала шнурок и заглянула внутрь. На темной ткани тускло серебрились два знакомых силуэта.

Мои сережки.

Я онемела. Просто уставилась на них, не в силах вымолвить ни слова. Серьги с рубином, холодные и гладкие, лежали на моей ладони, вернулись домой.

– Как… – я сглотнула комок в горле. – Как вы…? Они же у той торговки!

Яра усмехнулась, и в ее смехе слышалось шкодливость кошки, стащившей сливки.– О, не беспокойся о ней. У нее теперь есть кое-что гораздо более ценное.

– Что? – прошептала я, все еще не веря своим глазам.

– Пробки от бутылок, – с азартом ответила ведьма, поворачиваясь и заковыляла по дороге. – Очень редкие. Коллекционные. Она сейчас, наверное, пляшет от радости. Или плачет. Не всегда могу угадать с реакцией смертных на мои… эквивалентные обмены.

Я стояла, держа в одной руке мешок с яблоками, а в другой – заветные сережки, и чувствовала, что все еще есть те, кому я могу доверять.

Жнец, проходя мимо, бросил взгляд на мою ладонь и фыркнул:– Ну и ну!Что за пошлость, твой вкус к безделушкам ужасен. Хотя он лучше, чем твой вкус на мужчин.

Он гордо проследовал за своей хозяйкой.

Я постояла еще мгновение, затем бережно, как самое дорогое сокровище, спрятала сережки в надежный внутренний карман платья. Груз вины и потери, давивший на сердце, стал чуть легче.

Потом, глубоко вздохнув, я двинулась вслед за уходящими фигурками.

В мою жизнь ворвалась магия.Неожиданная. Странная, немного пугающая, но определенно справедливая. И, черт возьми, это было куда лучше, чем быть нянькой у мужа-изменника.

Глава 4: Хижина и ее жители

“И ночь накроет их плащом из бархата и звезд,Дуб засыпает старым сном, храня Лисицын хвост.Все дороги ветра знал, все легенды слышал,И в листве своей усталой, тишинуколышал.”

Яра пела эту бодрую, бессмысленную песенку, шагая впереди по тропинке, и ее голос, скрипучий и ритмичный, отгонял страх, который все еще таился в уголках моего сознания. Слова повторялись в припеве, с вариациями – то лиса обманывала дуб, то дуб как-то хитро ее заманивал к себе, – и это создавало ощущение бесконечного, веселого цикла, как сама жизнь в лесу.

Дорога до хижины на этот раз показалась короче, хотя лес вокруг ощущался гуще и загадочнее в дневном свете. Солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, отбрасывая танцующие тени на тропинку, и каждый шаг отзывался легким хрустом листьев под ногами. Возможно, путь казался короче потому, что я уже знала, что меня ждет, а возможно, потому что Яра шла впереди, напевая эту песенку, и ее уверенность передавалась мне, как тепло от костра.

Жнец, как всегда, то появлялся, то исчезал в кустах, словно играл в прятки с самим лесом. Вдруг его голова высунулась из-за толстого ствола дерева, и он фыркнул:

– Не наступай на тот рыжий мухомор слева. Он обидчивый. В прошлый раз наступили – он всю неделю кошмарные сны всем подбрасывал. Мне, кстати, понравилось: снились мышиные пиры с сыром размером с дом.

Я замерла и аккуратно обошла яркий гриб, который и правда выглядел немного надменным – его шляпка была надменно вздернута, а ножка казалась выпрямленной, как у стражника на посту. "Интересно, – подумала я, – а он тоже говорящий?" Но спрашивать не стала – мне казалось, что хватит на сегодня с меня чудес.

Вот и хижина. В свете дня она смотрелась менее грозно, но куда более… оживленно. Дым из трубы вился не просто столбом, а закручивался в причудливые спирали, которые на мгновение складывались в подобие кошачьей морды, а потом рассыпались искрами. Оконные ставни лениво подрагивали, словно хижина тихонько посапывала во сне, а дверь слегка приоткрылась сама, будто приглашая войти. Я почувствовала легкий трепет – дом знал о нашем приближении?

Яра толкнула скрипучую, приоткрытую дверь плечом, и та отворилась с приветственным вздохом.

– Ну, входи, входи, жилищка. Знакомься с домом официально. Не стесняйся, он тебя уже ждет.

Я переступила порог, затаив дыхание. Воздух внутри был густым и терпким, пахнущим деревом, травами и чем-то еще, неуловимо живым – словно хижина дышала. Пол под ногами слегка прогнулся, как будто приветствуя мой вес, и я услышала тихий, низкий гул, эхом отдающийся в стенах.

– Итак, Алиша, знакомься, – Яра обвела рукой пространство. – Это не просто четыре стены и крыша. Это – Хранитель. Дом. Он живой. Он все чувствует, все слышит и, на свою беду, все помнит. Так что не делай при нем ничего такого, о чем потом будешь жалеть. Он обязательно припомнит – и, возможно, отомстит по-своему, например, сделает пол скользким в самый неподходящий момент.

Я огляделась, и хижина в ответ тихо, глубоко жужжала, словно огромный добродушный шмель. Кажется, это было одобрением – гул стал теплее, и воздух вокруг меня тоже слегка потеплел, как от дружеского объятия.

– А кроме нас с моим пушистым циником, – Яра кивнула на Жнеца, который уже устроился на лежанке и лениво вылизывал лапу, – здесь есть еще кое-кто. Не такие большие и заметные, но тоже считаются членами семьи. Эй, команда! У нас новенькая! Представляйтесь!

Наступила тишина. Я напряглась, ожидая чего-то эпичного – может, вспышек магии или фанфар? Но вместо этого из-за печки раздалось шуршание, и на пол выкатился небольшой, лохматый клубочек пыли. Он покатился ко мне, остановился в метре и… чихнул. Из облачка пыли проступили две блестящие бусинки-глазки и длинный розовый хвостик, который вилял, как радостный щенок.

– Это Пыльник, – представила Яра. – Домовой, насколько я могу судить. Неразговорчивый, но незаменимый уборщик. Очень стеснительный.

Пыльник смущенно завертелся на месте, подняв новое облачко пыли, и вдруг подкатился ближе, осторожно коснувшись моей ноги. Я замерла, но он просто… почистил мою юбку, смахнув грязь с дороги. Затем, довольный, завертелся и юркнул обратно за печку, оставив после себя идеально чистый пол в том месте, где стоял.

– Да, он скромняга, – вздохнула Яра. – Но без него тут был бы полный хаос. А иногда он даже рисует узоры на окнах – для нашего настроения.

Тут мое внимание привлекло движение на одной из верхних полок. Среди банок с сушеными жабрами и крыльями летучих мышей сидела удивительно упитанная сова с большими, круглыми очками на клюве. Она внимательно изучала толстый фолиант, держа его в лапах, и вдруг перелистнула страницу клювом, издав довольное уханье.

– А это – Умник, – сказала Яра. – Наша библиотечная сова. Читает все подряд. От трактатов по алхимии до бульварных романов. Иногда по ночам цитирует Шекспира. Очень драматично.

Сова – Умник – подняла на меня взгляд поверх очков, кивнула с видом заправского академика и вдруг ухнула: "Быть или не быть – вот в чем вопрос!" Затем снова углубилась в чтение, но не раньше, чем подмигнула мне одним глазом. Я не удержалась и улыбнулась – это было забавно и неожиданно мило.

– И конечно же, нельзя не представить нашу приму, – Яра с некоторой торжественностью указала на старую, покосившуюся метлу, прислонившуюся в углу. – Это Метла. Да, с большой буквы. Она не просто инструмент. Она – личность. С характером. Очень, о-о-очень строптивым характером.

Метла в ответ дернула ручкой и издала звук, похожий на скептическое фырканье. Вдруг она оторвалась от стены, взлетела на пару сантиметров и… легонько ткнула меня в бок, словно проверяя на прочность. Я ойкнула и отскочила, но метла вернулась на место, довольная своей шалостью.

– Она не каждому дается, – пояснил Жнец, не открывая глаз. – Меня, например, она до сих пор сбрасывает. Говорит, я слишком когтистый балласт. А тебя, похоже, тестирует – значит, интересно.

– А… а кто это? – я указала на большой глиняный кувшин в темном углу. Из его горлышка доносилось тихое, размеренное бульканье, и вдруг из него вылетел пузырек, который лопнул с легким "поп!", выпустив аромат свежей мяты.

– А, это Буля, – улыбнулась Яра. – Дух болотных газов и тихих брожений. Отличный собеседник, если тебе нужно выговориться. Он никогда не перебивает. И иногда выдает довольно философские пузыри. Правда, пахнут они порой весьма специфически.

Буля булькнул в ответ, и пузырек полетел ко мне, лопнув у лица – на этот раз запахло яблоками. Я засмеялась – это было как приветствие.

Я стояла посреди этой странной компании, чувствуя себя одновременно сбитой с толку и очарованной. Это было не похоже ни на что, что я когда-либо знала и видела. Пыльник снова выглянул, Умник ухнул, метла дернулась, Буля булькнул – и дом ответил общим гулом, словно все они были частью одного организма.

– И все они… дружат? – осторожно поинтересовалась я, пытаясь представить, как сова спорит с метлой.

– Дружат? – Яра рассмеялась. – Нет, милая. Они – семья. Со своими ссорами, обидами и совместными чаепитиями по пятницам. Например, на прошлой неделе Умник и Метла поссорились – он ее назвал "метлой для пыли", а она в отместку смахнула его книги на пол. Пришлось мирить. А теперь и ты ее часть. Так что, – она хлопнула в ладоши, – начнем с малого. Первое правило…

В этот момент из-под раковины с легким плеском выпрыгнула небольшая, изумрудная лягушка с золотой короной набекрень. Она устроилась на краю деревянного стола, поправила корону лапкой и уставилась на меня влажным, пронзительным и… откровенно томным взглядом. Затем подпрыгнула ближе и чмокнула воздух в мою сторону.

– А это наш постоянный дон-жуан и светский лев, – с тяжелым вздохом представила Яра. – Король Чирик Пятый. Бывший принц, а ныне – безнадежный романтик в амфибийном обличье.

Лягушка надула горловый мешок и издал глубокое, бархатистое:

– Ква-а-а. Приветствую тебя, о прелестная незнакомка! Твои глаза столь же прекрасны, как два изумруда в оправе из рыжего золота… Позволь предложить тебе поцелуй, который изменит все!

Я отшатнулась, но не удержалась от смеха – это было абсурдно.

Яра фыркнула и ткнула в его сторону пальцем.

– Не ведись на его сладкие речи. Вся его королевская свита из одного человека состоит – его самого. И история у нас с ним, так сказать, давняя.

Она прищурилась, глядя на лягушку, которая старательно делала вид, что рассматривает свои перепонки на лапке, но продолжала бросать на меня томные взгляды.

– Мы с ним, можно сказать, были… знакомы. Очень давно. Он тогда был красивым, молодым принцем, а я – глупой девчонкой, которая и не подозревала о своих способностях. Ну, он ухаживал, цветы дарил, стихи читал… А я-то думала, это на всю жизнь. Ан нет. – Голос Яры стал сухим и колким. – В один прекрасный день он объявил, что его сердце занято. Дочерью соседнего короля. Богатого, разумеется. Куда простой, бедной девчонке до их богатств.