Конституционно-судебная аргументация: теория и методология

Нужно отметить, что на нормативные положения может быть наложена условная дисквалификация, когда сохранение юридической силы соответствующего акта связывается с выполнением правотворческим органом определенных требований, совершением тех или иных действий. Так, констатировав, что временно применяемые международные договоры России, затрагивающие права и свободы человека и гражданина, не подлежат исполнению без доведения их содержания до всеобщего сведения, Конституционный Суд России исключил возможность их дальнейшего применения, если по истечении трехмесячного срока с момента провозглашения постановления они не будут официально опубликованы[246].

Кроме того, в целях последовательной реализации конституционных предписаний орган конституционного правосудия может прибегнуть к отложенной дисквалификации, когда нормативное положение утрачивает юридическую силу не с момента признания его неконституционным, а спустя некоторое время. Необходимость отсрочки обычно обосновывается тем, что в результате немедленной дисквалификации правовой нормы могут пострадать конституционно значимые интересы (например, конституционные права и свободы граждан[247]), может быть поставлено под сомнение надлежащее исполнение бюджетных обязательств[248] и т. д.

Наконец, не исключена возможность замены дисквалификации нормативного правового акта своеобразным предупреждением правотворческому органу. Так, установив, что при принятии спорного федерального закона было допущено нарушение законодательной процедуры, выразившееся в голосовании депутатов Государственной Думы за отсутствовавших коллег, и указав, что требование о личном голосовании является существенным элементом надлежащего порядка принятия федеральных законов, Конституционный Суд России тем не менее воздержался от признания закона неконституционным (прежде всего, ввиду того, что это поставило бы под сомнение конституционность ранее принятых федеральных законов и, как следствие, подорвало бы стабильность уже возникших правоотношений). Одновременно с этим он предупредил законодателя, что в последующем подобные нарушения могут «служить основанием для признания [закона] не соответствующим Конституции Российской Федерации по порядку принятия»[249].

В целом для обоснования необходимости дисквалификации правовой нормы аргументативные усилия должны быть направлены на поддержку тезиса, согласно которому проверяемое предписание подлежит изъятию из системы действующего правового регулирования, поскольку оно принципиально не укладывается в конституционные рамки, а в качестве нормативных предпосылок выступают конкретные стандарты правотворческой деятельности, в том числе получившие уточнение в конституционно-судебной практике, вопреки которым приняты спорные нормы.

3.1.2. Формулирование исключения из общего правила

Формулирование исключения из общего правила позволяет сохранить в структуре правопорядка саму спорную норму, допустив возможность правомерного отступления от нее в случаях, когда это оправданно. Потребность в таких ситуативных изъятиях обычно обусловливается тем, что при определенных обстоятельствах применение правовой нормы может приводить к менее разумным и справедливым результатам, нежели отказ от ее реализации. Соответственно, возможность осуществления нормативной коррекции в виде формулирования исключения из общего правила придает праву должную гибкость и позволяет эффективнее достигать целей правового регулирования.

Анализ конституционно-судебной практики показывает, что установление исключения из общего правила требует подтверждения двух самостоятельных тезисов. С одной стороны, должен быть аргументирован рациональный характер самой спорной нормы, причем именно в разрезе наиболее типичных и часто встречающихся правоприменительных ситуаций, и приведены доводы о ее принципиальной допустимости. С другой стороны, должны быть продемонстрированы разумность и оправданность отступления от общего правила, которое при этом не должно превращаться – в свете общераспространенности тех или иных практик – в само правило.

Например, Конституционный Суд России допустил исключения из законодательного запрета участникам публичного мероприятия скрывать свое лицо. Так, гражданин не подлежит административной ответственности, если он был вынужден скрыть лицо в силу объективных причин, в частности по погодным условиям, медицинским показаниям и т. д. Необходимость же сохранения общего запрета была обоснована тем, что его наличие обладает «очевидным предупредительным эффектом, оказывающим заметное сдерживающее воздействие на поведение участников публичных мероприятий» [250]. Этот запрет также «препятствует появлению у них ощущения возможности безнаказанного совершения противоправных действий и способствует обеспечению условий для неотвратимого наступления ответственности»[251].

Применительно к необходимости личной подачи гражданином заявления о выдвижении кандидатом в соответствующую избирательную комиссию Конституционный Суд России указал, что такое законодательное требование не лишено разумных оснований, поскольку личная подача документов подчеркивает «высокую степень ответственности, которую принимает на себя [баллотирующийся] гражданин», с самого начала обеспечивает «непосредственное взаимодействие кандидата и избирательной комиссии с целью создания условий для реализации им своих прав» и исключает «возможные злоупотребления на [соответствующей] стадии избирательного процесса»[252]. Вместе с тем суд предписал, что в случае помещения лица под домашний арест ему должна быть предоставлена возможность подачи документов в избирательную комиссию через адвоката либо представителя, полномочия которого должны быть удостоверены в нотариальном порядке[253].

Таким образом, исключения рождаются потому, что благодаря отступлению от общего правила достигаются результаты, перевешивающие значение ценностей, которые защищались бы в случае соблюдения этого правила. При этом предпосылками для появления исключений могут выступать соображения «справедливости либо другие принципы и ценности»[254].

Здесь также стоит заметить, что данная модель нормативной трансформации отражает внутреннюю диалектику принципа равноправия. Все дело в том, что, с одной стороны, любое исключение из правила предполагает дифференциацию правового регулирования, а значит, чтобы не обернуться дискриминацией, оно должно иметь объективное и разумное оправдание. С другой стороны, сам отказ допустить исключение из общего правила – при наличии к этому рациональных предпосылок – приводит к нарушению принципа равноправия.

3.1.3. Изменение гипотезы и диспозиции правовой нормы

Не умаляя значение других видов трансформаций, которые могут претерпевать правовые нормы в результате осуществления конституционного контроля, нужно заметить, что наиболее частым корректировкам подвергаются их гипотеза и диспозиция. Это закономерно, поскольку именно диспозиция содержит само правило поведения, выражаемое через конкретные права и обязанности[255], а гипотеза указывает на условия, при наличии которых правовая норма действует[256].

Начнем с гипотезы правовой нормы, которая по соображениям конституционности может быть подвергнута расширению либо сужению. Расширение гипотезы обычно преследует цель восполнить упущение законодателя, который хотя и сформулировал пригодное правило, однако не учел отдельные обстоятельства, при наступлении которых его применение становится также конституционно необходимым и уместным. Так поступил Конституционный Суд России с положениями Уголовно-процессуального кодекса России, «прирастив» оспоренную норму указанием на то, что уголовное дело не подлежит прекращению в связи со смертью обвиняемого (подозреваемого), если против этого возражают его близкие родственники[257].

Нужно отметить, что самостоятельную проблему для конституционного правосудия представляют нормативно закрепленные перечни. Как показывает практика, умаление конституционных прав нередко происходит в результате позиционирования тех или иных перечней в качестве исчерпывающих, что обусловливает необходимость их точечного расширения. Именно так отреагировал Конституционный Суд России, когда расширил круг оснований для возобновления уголовного дела по новым обстоятельствам, включив в него соображения Комитета по правам человека[258] и мнения Рабочей группы ООН по произвольным задержаниям Совета ООН по правам человека[259].

Что касается сужения гипотезы, то оно может являться реакцией органа конституционного правосудия среди прочего на порочную правоприменительную практику, когда спорная норма толкуется буквально либо распространительно, хотя разумное и справедливое разрешение конкретного дела, напротив, требует ограничительного толкования. Например, Конституционный Суд России обязал взыскивать с субъекта Российской Федерации в пользу муниципальных образований недополученные субсидии, запретив судам отклонять исковые требования только лишь на том основании, что они предъявлены по окончании финансового года[260]. Переосмыслению подверглась довольно безобидная, на первый взгляд, правовая норма, согласно которой «бюджетные ассигнования, лимиты бюджетных обязательств и предельные объемы финансирования текущего финансового года прекращают свое действие 31 декабря» (пункт 3 статьи 242 Бюджетного кодекса России).

Как нетрудно заметить, при корректировке гипотезы правовой нормы орган конституционного контроля исходит из недопустимости сугубо формального подхода к разрешению тех или иных вопросов, ибо это ослабляет гарантии реализации конституционных прав и искажает предназначение правового регулирования.

Говоря о сужении гипотезы правовой нормы, необходимо также иметь в виду, что подобная нормативная корректировка нередко применяется к составам правонарушений с целью ограничить возможность привлечения лица к юридической ответственности. В этом смысле вполне допустимо рассматривать конструкцию состава правонарушения в качестве гипотезы, поскольку именно состав правонарушения отражает совокупность необходимых и достаточных условий для привлечения лица к ответственности.

Так, благодаря усилиям Конституционного Суда России в нашей стране не наступает уголовная ответственность за неоднократное нарушение порядка организации публичного мероприятия, если это не повлекло причинения или реальной угрозы причинения вреда охраняемым ценностям[261] (как видно, в результате осуществленной нормативной коррекции состав преступления из формального плавно трансформировался в материальный). Равным образом не наступает административная ответственность за формально незаконные действия валютного резидента России по возвращению денежных средств из иностранных банков без посредничества уполномоченных российских банков в ситуации, когда есть реальный «риск [] лишиться валютных ценностей или утратить на неопределенный срок контроль над ними» в результате ограничительных мер, введенных иностранным государством в ненадлежащей международной процедуре[262].

Корректировка гипотезы правовой нормы может осуществляться и другим способом. Так, возможен вариант установления гипотезы, которую ранее проверяемая норма вовсе не предполагала. Подобная корректировка была осуществлена в отношении Гражданского процессуального кодекса России, в результате чего в настоящее время председатель Верховного Суда России или его заместители могут вносить представление в Президиум Верховного Суда России о пересмотре судебных актов в порядке надзора не иначе как при наличии обращения заинтересованных лиц, но никак не по собственной инициативе[263].

Теперь перейдем к диспозиции правовой нормы. Исходя из обозначенного ранее понимания диспозиции, процесс ее нормативной корректировки предлагается рассмотреть через призму способов правового регулирования, а именно – дозволения, позитивного обязывания и запрещения. Такой подход оправдан, поскольку, с одной стороны, правовое регулирование материализуется через определение содержания субъективных прав и юридических обязанностей[264]. С другой стороны, органы конституционного правосудия обладают ограниченным правотворческим функционалом, так как они лишены возможности осуществлять – в силу принципа разделения властей – комплексное регулирование и в части непосредственной нормативной коррекции вынуждены довольствоваться точечными изменениями.

Прежде всего, орган конституционного правосудия в процессе корректировки диспозиции правовой нормы может сформулировать новое дозволение, то есть предоставить отдельным лицам конкретное субъективное право. Поскольку субъективному праву неизменно корреспондирует юридическая обязанность, такая нормативная коррекция с необходимостью приводит и к возникновению новых обязанностей. При этом, как нетрудно догадаться, основным источником легитимации новых дозволений преимущественно выступают конституционные нормы о правах и свободах человека и гражданина.

Яркий пример – решение Конституционного Суда России, в котором он, одобряя запрет на сообщение места захоронения лица, смерть которого наступила в результате пресечения террористического акта, предоставил его родственникам право оспорить постановление о прекращении уголовного дела в связи с его смертью, содержащее выводы о его причастности к террористической деятельности. Такому праву, выводимому из презумпции невиновности, права на судебную защиту и принципа уважения достоинства личности, корреспондирует обязанность суда рассмотреть поданную жалобу по существу, а также обязанность государственных органов не предавать тело покойного земле до принятия судебного решения[265]. По такой же логике Конституционный Суд России обязал законодателя предусмотреть возможность обжалования в судебном порядке актов Федеральной налоговой службы России, формально не являющихся нормативными правовыми актами, но фактически обладающих нормативными свойствами и тем самым затрагивающих права неопределенного круга налогоплательщиков[266].

Что касается позитивного обязывания, то Конституционный Суд России вывел из права на судебную защиту конкретное требование, согласно которому квалификационные коллегии судей в России должны мотивировать решение об отказе в рекомендации на должность судьи. Это было сделано с опорой на то, что в противном случае блокируется сама возможность оценить правомерность принятого решения в судебном порядке[267].

Не исключены ситуации, когда орган конституционного правосудия не формулирует качественно новую обязанность, а лишь конкретизирует уже имеющуюся. Так, Конституционный Суд России указал на возможность муниципальных образований, ограниченных в финансовых ресурсах и неспособных поддерживать функционирование официального периодического печатного издания, исполнять обязанность по опубликованию муниципальных правовых актов посредством их размещения на своем официальном сайте, предварительно наделив его статусом сетевого издания[268].

В конституционно-судебной практике также имеют место случаи, когда орган конституционного правосудия подтверждает существующую обязанность, которую правоприменительные органы и их должностные лица последовательно игнорируют. Относительно недавно это коснулось процессуальной формы принятия решения об отказе в возбуждении дела об административном правонарушении. Как известно, КоАП России в случае отказа в возбуждении соответствующего дела обязывает правоприменителя выносить мотивированное определение (часть 5 статьи 28.1)[269], что не соблюдается, однако, повсеместно.

Наконец, рассмотрим вариант нормативной коррекции, выражающийся в формулировании запретов. Поскольку цель конституционного контроля состоит в защите основных прав и свобод, соответствующие запреты, как правило, адресуются властным субъектам, с тем чтобы усилить гарантии реализации прав и свобод либо оградить граждан от необоснованных и несправедливых обременений. Резолютивная часть конституционно-судебных решений нередко сопровождается формулировками наподобие «данная норма по своему смыслу не предполагает…», «норма по своему смыслу не позволяет…» и т. д. Так, в конституционно-судебной практике были сформулированы запреты на исследование и изъятие в ходе обыска у адвоката материалов адвокатского производства, защищаемых адвокатской тайной[270], на возложение на организатора публичного мероприятия обязанностей по обеспечению общественной безопасности, которые надлежит выполнять органам публичной власти, обладающим для этого необходимыми полномочиями и ресурсами[271], и т. д.

В завершение данного подпараграфа отметим, что содержание как гипотезы, так и диспозиции правовой нормы может нуждаться в уточнении ввиду его неопределенности. При этом стандарты определенности могут варьироваться в зависимости от сферы правового регулирования (как известно, повышенные требования ясности и недвусмысленности предъявляются к уголовно-правовым нормам). Что касается аргументативных паттернов, то тезис о нежелательности неопределенных по своему содержанию правовых норм обычно выводится через описание деструктивных последствий, среди которых произвольное правоприменение и избирательное правосудие[272], коррупциогенные проявления[273] и т. д.

Кстати, не исключены ситуации, когда в правоприменительной практике могут устояться несколько вариантов понимания правовой нормы, каждый из которых при этом является принципиально допустимым с конституционной точки зрения. В таких ситуациях Конституционный Суд России обычно воздерживается от обозначения приоритетного варианта регулирования и во имя правовой определенности призывает законодателя сделать однозначный нормативный выбор[274].

3.1.4. Корректировка санкции правовой нормы

Разумеется, конституционное правосудие не обходит стороной вопросы, связанные с адекватностью санкций правовых норм, поскольку именно санкция предусматривает неблагоприятные последствия в случае совершения правонарушения. При этом, как показывает проведенный анализ, нормативной корректировке могут подвергаться не только характеристики самих санкций (обоснованность установленной меры юридической ответственности[275], безальтернативность санкций[276], размеры конкретных штрафов[277]), но и целые нормативные комплексы, сочетающие регулятивные и охранительные нормы (скажем, когда наряду с мерами ответственности объектом контроля выступает процедура их реализации[278]).

Говоря о корректировке санкции правовой нормы, необходимо иметь в виду, что выбор мер принуждения, определение конкретного набора санкций и их качественно-количественных параметров традиционно относятся к дискреционным полномочиям законодателя. Это разумно, поскольку в содержании санкции выражается «законодательная оценка характера и степени общественной опасности запрещенного деяния»[279]. Как следствие, орган конституционного правосудия прибегает к корректировке санкции правовой нормы лишь тогда, когда в текущем виде она не соответствует фундаментальным принципам юридической ответственности, принятым в правовом государстве (перечень таких принципов вполне обозрим и подробно раскрывается в соответствующих конституционно-судебных решениях[280]). В остальных же случаях Конституционный Суд России склонен проявлять сдержанность, выражая неготовность вторгаться в административно-деликтную и уголовную политику законодателя. Соответственно, в обозначенном контексте самостоятельной аргументационной задачей становится обоснование того, что поднимаемые вопросы касаются исключительно юридических параметров рассматриваемых санкций.

В каких конкретных нормативных корректировках могут нуждаться санкции правовых норм? Немалое количество правовых норм подвергается конституционно-судебной проверке с точки зрения принципа non bis in idem. Так, апелляция к данному принципу легла в основу упомянутого ранее решения Конституционного Суда России, которым было признано недопустимым дважды привлекать индивидуального предпринимателя к ответственности (по отраслевому законодательству и по КоАП России) за нарушение порядка представления сведений для целей индивидуального учета в системе обязательного пенсионного страхования[281]. В подобных нормативных ситуациях обоснованию подлежит тезис о том, что объективную сторону соответствующих правонарушений составляет одно деяние, которое совершается лицом при одних и тех же обстоятельствах.

Любопытно, что само по себе привлечение лица к двум видам ответственности за одно и то же деяние не всегда свидетельствует о нарушении принципа non bis in idem. Например, в конституционные рамки вполне может укладываться такая модель законодательного регулирования, которая в случае привлечения лица к двум видам ответственности позволяет поглотить одну санкцию другой (например, если время содержания военнослужащего под дисциплинарным арестом можно предварительно зачесть в срок лишения свободы[282]).

Далее обратим внимание на принцип соразмерности санкции характеру противоправного деяния. Поскольку оценка степени общественной опасности всегда связана с риском необоснованного вторжения в сферу законодательной дискреции, органы конституционного правосудия предпочитают реагировать на спорные нормативные ситуации, только когда усматриваются признаки явного отклонения от конституционных стандартов правового регулирования – например, если предусмотренные санкции носят чрезмерно суровый характер. Подобные оценки получили среди прочего бессрочное (пожизненное) ограничение пассивного избирательного права для лиц, совершивших тяжкое преступление[283], драконовские и абсолютно недифференцированные штрафы за совершение налоговых правонарушений, признаки составов которых при этом невозможно отграничить друг от друга[284], и т. д.

Одновременно с этим Конституционный Суд России, напротив, признавал конкретные санкции не соответствующими степени общественной опасности деяния и констатировал их явную недостаточность для обеспечения должной превенции. Так, в частности, была признана неконституционной статья 116.1 Уголовного кодекса России ввиду того, что она позволяла лицу, нанесшему побои, избежать уголовной ответственности только лишь на том основании, что оно не находится в состоянии административной наказанности за нанесение побоев, хотя за предшествующий эпизод побоев данное лицо имеет судимость[285].

Примечательно, что органы конституционного правосудия, чтобы избежать корректировки проверяемых санкций, могут добиться смены аргументационной повестки, «переквалифицировав» сущность рассматриваемого правового явления. Делается это, разумеется, для того чтобы сделать неуместной апелляцию к принципам юридической ответственности. Как отмечалось ранее, так поступил Конституционный Суд России в деле, в котором ставился вопрос о конституционности механизма отмены решения о приобретении лицом российского гражданства, принятого до вступления в силу закона, закрепившего соответствующее основание. Назвав данную меру «конституционно-восстановительной», суд нейтрализовал действие принципа lex retro non agit[286].

Хотя справедливости ради нужно отметить, что ранее Конституционный Суд России прибегал к подобной «переквалификации», наоборот, в целях расширения правовых гарантий личности, признавая, что к столь неординарной мере, как обращение в доход государства имущества, в отношении которого госслужащим не представлены доказательства его приобретения на законные доходы, должны в полной мере применяться конституционные принципы юридической ответственности[287].

3.1.5. Уточнение механизма действия правовой нормы во времени, в пространстве и по кругу лиц

Конституционная дефектность правовой нормы может быть связана с тем, что она распространяет свое действие на общественные отношения, возникшие до ее вступления в силу и на которые, если руководствоваться конституционными требованиями, она распространяться не должна; и наоборот – правовая норма не применяется к тем или иным отношениям, хотя в свете конституционных положений ее применение предполагается.

Рассмотрим некоторые примеры. В 2014 году Конституционный Суд России ограничил возможность увольнения сотрудника органов внутренних дел, если фактические предпосылки для его увольнения возникли еще до появления в законе соответствующего юридического основания. В конкретном деле речь шла об увольнении сотрудника органов внутренних дел по факту его уголовного преследования по делу частного обвинения, прекращенного в связи с примирением сторон. Орган конституционного правосудия посчитал такой нормативный подход недопустимым, поскольку сотрудник органов внутренних дел, соглашаясь на прекращение уголовного дела по нереабилитирующему основанию, «не мог предвидеть последствий процессуальной позиции, которую он занимал во время производства по уголовному делу, для своей будущей служебной деятельности»[288]. Соответственно, был сделан вывод о том, что ретроспективное действие правовой нормы ставит увольняемых сотрудников в неравное положение по сравнению с теми сотрудниками, которые будут изначально знать о возможных негативных последствиях прекращения уголовного дела по нереабилитирующим основаниям[289].