Цугцванг. Право на паузу

Её внимание сразу зацепилось за детали.

На одной из больших напольных досок чёрные клетки были чуть темнее, чем на других, словно их чаще топтали. В углу, у окна, стояла доска классического вида – деревянная, с тяжелыми фигурами, покрытая тонким слоем лака. На стене рядом с ней висела фотография: молодой мужчина и женщина за доской, между ними позиция, примерно в середине игры. Подпись: «Основатели Института. Партия №1».

Чуть дальше – витрина, в которой лежали старые, потертые карточки с записанными партиями. Почерки были разные: чёткий каллиграфический, скачущий, почти неразборчивый. Некоторые записи были перечёркнуты, на полях пометки: «ошибка», «лучше было так», «жалко, но верно».

– Они настоящие? – тихо спросила Кира, оказавшись рядом.

– Какие? – не поняла Алия.

Кира кивнула на витрину.

– Эти партии. Или это просто декорация?

– Думаю, настоящие, – сказала Алия, не отрывая взгляда. – Декорации у них и так хватает.

– Хочешь сказать, – фыркнула Кира, – что у Института, который крутит целые страны, не хватит бюджета на пару правдоподобных подделок?

– Вопрос не в бюджете, – сказала Алия. – В уважении к фигурам.

Кира посмотрела на неё, приподняла бровь.

– Ты звучишь как моя бабушка, когда говорит про старую посуду, – сказала она. – «Не выкидывай, у неё память».

– У этих тоже, – кивнула Алия на карточки. – Это всё шаги, которые кто-то уже делал. Хорошо помнить, чем они закончились.

Перед тем как разговор мог стать слишком философским, в зале стало тише.

В дверях появился человек, которого не нужно было представлять – его лицо Алия уже видела на десятках материалов про Институт.

Элиза Гольд.

Живая, а не на экране, она выглядела одновременно проще и страшнее. Ни гербов, ни мантии. Тёмный брючный костюм, рубашка без украшений, волосы убраны в низкий хвост. На запястье тонкий браслет, почти как у всех, только с дополнительным сегментом. На лацкане маленький значок: та же диагональ-бесконечность.

Она встала не на кафедру – её вообще не было, – а просто на одну из центральных досок, на поле d4. Сделала это так, будто этим ходом уже что-то заявила.

– Добро пожаловать, – сказала она.

Голос был спокойный, ровный, без особой театральности. Но каждое слово ложилось в зал чётко.

– Вы приехали сюда не потому, что нам не хватает шахматистов, – продолжила она. – И не потому, что Протокол решил порадовать вас бесплатной поездкой в столицу. – В зале кто-то тихо усмехнулся. – Вы здесь, потому что в ваших решениях мы нашли то, что мы называем „редкими траекториями“.

На экране в углу появилось слово: «Редкие траектории».

– Обычно люди выбирают из двух-трёх очевидных ходов, – сказала Элиза. – Это нормально. Так устроена психика: она не любит перенапряжения. Протокол тоже это учитывает, предлагая вам «наилучший» вариант. – Она сделала маленькую паузу. – Но иногда находятся те, кто видит ход, которого нет в меню.

Она подошла ближе к краю доски и ногой, в идеально отполированной туфельке, тронула одну из клеток.

– Мы не знаем заранее, будет ли этот ход хорошим или опасным, – сказала она. – Наша задача – понять, как он устроен, и может ли он расширить поле, а не взорвать его.

На экране сменились слова: «расширить поле».

Алия вдруг почувствовала, как внутри будто бы откликнулось что-то своё. Как если бы в её голове, давно уже привыкшей видеть партии простыми плоскими диаграммами, кто-то тихо повернул ручку, и доска стала трёхмерной.

– Программа „Живая партия“, в которой вы будете участвовать две недели, – продолжила Канцлер, – это наш способ посмотреть, что будет, если собрать вас вместе. – Она обвела зал взглядом. – Мы будем давать вам задачи – иногда шахматные, иногда социальные, иногда смешанные. Мы будем смотреть, как вы влияете друг на друга. И мы будем… – лёгкая улыбка, – …очень аккуратно вмешиваться.

В углу снова мигнуло: «Вы всегда можете отказаться от эксперимента».

Сейчас эта строка выглядела как слабый ход, оставленный в стороне: формально есть, но кто им пользуется?

– Я обязана сказать, – продолжила Элиза, – что все наши эксперименты проходят этическую экспертизу. – Она произнесла это без тени иронии. – Мы не имеем права ломать вам жизнь ради красивой модели. – Небольшая пауза. – И не имеем права обещать, что никакие решения, которые вы здесь примете, на неё не повлияют.

В зале прошёл лёгкий шорох.

– Так устроен мир, – сказала она. – Любой ход что-то меняет. Даже тихий.

Слово «тихий» прозвучало так, будто она видит сквозь зал ту самую маленькую пешку, которую когда-то сдвинули в Башне на одну клетку.

Алия почувствовала, как у неё по спине пробежал холодок.

Лукас. Башня. Тяжёлый воздух.

Она с усилием отвела взгляд от Канцлера и посмотрела на Марата, стоявшего у стены. Тот смотрел на Элизу ровно, без восхищения и без ненависти, как на очень сильного соперника, с которым у тебя долгий матч.

– Теперь о приятном, – вдруг сказала Элиза. – Академия – это не только эксперименты. Это место, где можно учиться, спорить, ошибаться. Где можно впервые увидеть, как выглядят модели, по которым живёт ваш город, не в виде «рекомендаций» в приложении, а в виде рисунков на стенах. – Она чуть смягчилась. – Я надеюсь, что вы будете пользоваться этим щедро. Шагайте по доскам, заходите в библиотеку, задавайте вопросы. Особенно неудобные.