Соло

Я уставилась в экран. Эти строчки как пластырь на рану, которую она же только что вскрыла. Хотелось пойти к ней, поговорить. Но я осталась лежать.

Лиз всегда была такой. Резкая, давящая, но потом извинялась, и мне становилось стыдно за свою обиду.

Я:

Всё нормально. Спасибо, что переживаешь.

Экран погас, но ощущение тяжести не ушло.

На следующий день всё происходило, как будто я двигалась сквозь плотную воду. Даже свет казался тусклым. Я делала все привычные вещи: выполняла домашнее задание, собирала сумку, перекладывала ноты, но в голове, назойливым мотивом, продолжал звучать разговор с подругой.

«Вот почему ты всегда на втором месте.»

Я застегнула куртку, бросила взгляд в окно. Сумерки оседали на улицы, стирая границы между зданиями, машинами, людьми. Всё казалось размытым, словно мир тоже не мог определиться, кем быть. Он устал притворяться сильным и уверенным. Я узнала себя в этом полутоне. Ни света, ни тьмы – только неопределённость, и, как и я, он молчал.

Лиз ведь права. Конечно, права!

Я не такая, как она. Элизабет – сосредоточенная, собранная, сильная. Я всегда ощущала себя немного рассеянной рядом с ней. И всё же… Но почему тогда, когда Джексон смотрел на меня, я чувствовала, что могу всё?

Коснулась губ пальцами, вспоминая, как он стоял совсем рядом. Как смотрел на меня. В тот момент мне казалось, что если я просто закрою глаза и шагну навстречу, всё станет проще. Легче.

Но я не шагнула.

Теперь, оглядываясь назад, я понимала – это к лучшему. Если бы я его поцеловала, это стало бы реальным. Стало бы чем-то, от чего нельзя отвернуться. А мне ведь надо сосредоточиться!

Я села на кровать и сжала край пледа. В голове снова раздался строгий голос матери: «Ты не можешь позволить себе ошибку.»

Что бы сказали родители, если бы узнали?

Они и так недовольны, что я не оправдываю их ожиданий так быстро, как им хотелось бы. Ещё одна причина для разочарования – и они начнут смотреть на меня с этим знакомым выражением, в котором читается усталость и раздражение.

«Ты тратишь время на интрижки, как малолетняя бунтарка.» – я почти слышала, как могла бы сказать это мать.

Сжала руки в замок, вглядываясь в своё отражение в окне.

А ведь я не бунтарка. Никогда не была. Я просто… встретила его. Просто чувствую к нему что-то. Но чувства – это ещё не оправдание.

Я вздохнула, поднялась и, решительно схватив рюкзак, вышла из комнаты. Нужно прогуляться и проветрить голову. Я отвлекусь. Подышу свежим воздухом, позвоню Гвен, и мы поболтаем. Всё будет как обычно. А потом эта странная, глухая тоска внутри меня, возможно, отступит.

Но не отступила и преследовала меня изо дня в день. Я не знала, что делать. Как правильно поступить.

В среду, сразу после занятий, я мчалась на работу почти бегом. Серое небо висело низко, дождь моросил, оседая на коже холодными каплями. Влага стекала по щекам, волосы сбились в пряди и прилипли ко лбу. Жакет промок в плечах, и я съёжилась, пытаясь сохранить последние остатки тепла в себе.

Как только пересекла порог кофейни, в лицо ударило тепло и приятный запах. И тут же – Гвен.

– Боже, Минна! – она ахнула, застыв с полотенцем в руках. – Ты похожа на утопленницу. С тебя же течёт!

Она подскочила ко мне, размахивая клочком бумаги, как флагом победы. Её глаза сияли так ярко, что мне даже стало больно смотреть.

– Что это? – я стягивала жакет, чувствуя, как мокрая подкладка противно липнет к рукам. Пальцы закоченели и плохо слушались.

– Плевать на дождь, слушай! Ты не представляешь, кто только что был здесь! – Гвен буквально подпрыгивала на месте. – Тот самый парень. Гитарист!

Я замерла с одним рукавом в руке.

– Джет?

– Да! – победно выдохнула она и насильно вложила записку в мою ладонь. – Он спрашивал про тебя. Выглядел… ну, очень заинтересованным. И оставил это.

Я развернула бумагу. Влажные пятна тут же проступили на краях листа. Почерк был размашистым, словно он торопился.

Дорогая Минна!

Я, наконец, дописал свою песню. Она важна для меня, и я не могу дождаться пятницы, когда смогу впервые спеть её на сцене. Это будет особенный момент, и я надеюсь, что ты будешь там, чтобы поддержать меня.

Твой Джекс.

Слова пронзили меня насквозь.

Гвен захлопала в ладоши, заглядывая мне в лицо с нетерпением ребёнка.

– Твой Джекс! – она хихикнула.

– Пятница… – я сжала записку так, что бумага хрустнула. – У меня мастер-класс!

Гвен сразу погасла.

– О, чёрт…

Я начала лихорадочно прикидывать… Что, если мистер Харт отпустит нас пораньше? Что, если отпрошусь?

– Может, ты ещё успеешь на пару песен, – неуверенно предположила Гвен.

Я снова взглянула на записку. Бумага немного дрожала в руках. В груди начинало ныть. Мне хотелось быть там. Но… я могла не успеть.

Рабочая смена тянулась бесконечно. Я принимала заказы, разливала кофе, вытирала стойку, слушала обрывки разговоров посетителей. Вроде бы ничего особенного, но внутри было странное онемение.

Гвен несколько раз пыталась меня разговорить, но я лишь слабо улыбалась и кивала, делая вид, что всё в порядке. Наверное, она понимала, что это ложь, но не настаивала.

Я снова думала о Лиз.

О том, как безапелляционно она расставляет приоритеты, будто моё мнение не часть уравнения. Как уверенно она решает, что имеет вес, а что – временное, бесполезное.

И я верила ей. Всегда верила. Но почему тогда мне так… нехорошо? Почему внутри пусто, как будто я оставила часть себя где-то далеко?

Я опёрлась на стойку, устало склонившись вперёд. Отражение в полированной стали кофемашины смотрело на меня бледными глазами. Медленно достав из кармана записку, снова прочла несколько строк.

«я надеюсь, что ты будешь там…»

Я перечитала ещё раз. Как долго я ждала, чтобы кто-то сказал мне такое?

Не надо быть. Не ты должна. Не иначе разочаруешь.

Он просто… надеется. Просто желание видеть меня рядом. Это… изменило всё. В груди, где до этого сжималась тоска, вдруг стало тихо. Её вытеснило другое, яркое и живое чувство. Я хотела быть там. Хотела слышать его голос, видеть, как он играет, как его пальцы скользят по грифу гитары, как он закрывает глаза, полностью уходя в музыку.

Я не знала, как поступлю, что скажу Лиз, как объясню родителям. Но это было потом.

А сейчас… Сейчас имело значение только одно:

Я должна успеть.

Глава 7

Пятница. После занятий – вымотанная, но собранная – я направилась в зал, где должен был проходить мастер-класс. С каждым шагом по пустынному коридору пульс замедлялся, а внутри нарастало напряжение.

Дверь была приоткрыта. Тонкая полоска света разрезала полутьму, и я осторожно заглянула внутрь. Никого. Только мистер Харт одиноко сидел на стуле, уткнувшись в мобильный телефон.

Я тихо постучала костяшками по косяку. Мужчина резко поднял голову, и в следующую секунду вскочил, будто его застали за чем-то личным. Телефон исчез в кармане, а лицо тут же собралось в маску внимательности.

– Проходите, – сказал он, кивая на ряды стульев.

– Я… не опоздала? Уже всё закончилось?

– Нет, вы вовремя. Но, скорее всего, кроме вас никого и не будет.

Он сказал это так спокойно, обыденно, что от этого стало ещё более неудобно.

– Проходите, будем репетировать вдвоём, – добавил он и похлопал по ближайшему стулу

– А так… можно? – я шагнула внутрь, прижимая к себе виолончель. – Я имею в виду – если я одна. Я бы не хотела отнимать ваше время.

– Вы его не отнимаете. Ни минуты, – отозвался он, и голос у него был хрипловатый, низкий.

Мистер Харт выглядел так, как будто сошёл с афиши. Тёмные волнистые волосы небрежно падали на лоб, создавая иллюзию случайности, хотя всё в нём кричало об аккуратной продуманности. Тонкий галстук, идеально сидящий пиджак, и этот собранный до мелочей образ как картина, где каждая деталь на своём месте. Красота его была негромкой, но оттого ещё более разрушительной.

– Странно, что никто не пришёл. Вы же… знаменитый, – мой голос прозвучал чуть глупо, как будто я пыталась оправдаться за чужое отсутствие.

Он только развёл руками.

– Вот и я не понимаю. Иногда… бывает.

Мистер Харт снова сел, удобно устроившись на одиноком стуле, и закинул ногу на ногу. Глаза – серо-зелёные, пронизывающие, устремились на меня. Я же расстегнула футляр. Пальцы будто взбунтовались, сопротивлялись каждому движению, пока подготавливала инструмент. Всё во мне кричало: будь идеальной.

Только бы не облажаться.

– Знаете, ученики иногда просто проходят мимо объявлений… Или считают, что уже знают достаточно, – сказал он с обидой.

Я не знала, как ответить. Только кивнула.

– Как ваше имя? – спросил он.

– Минна Баллард.

– Минна, – он повторил, словно пробуя моё имя на вкус. – Могу задать вопрос?

– Конечно, мистер Харт.

– Почему вы пришли?

– У меня… трудности с техникой, – призналась я. – А ещё вы… вы один из лучших. Я хотела бы учиться у вас.

– Тогда посмотрим, с чем вы пришли.

Я нервно сглотнула. Мне было страшно провалиться перед ним. Харт взял со стола партитуру и, открыв её, направился ко мне. Его взгляд пробежался по нотам.

– Хорошо, попробуем это место, – он указал на одну из строчек на нотном листе, которую я должна была сыграть. – Можете начать?

– Да, – ответила я и, обняв виолончель, приступила к исполнению.

Мистер Харт внимательно следил за мной, пока я играла. Казалось, он слушал не только музыку, но и меня саму, улавливая нечто большее в движениях, в колебании смычка.

Когда я закончила, наступила короткая, почти болезненная тишина. Я ждала замечаний, но он молчал. Затем медленно кивнул, словно обдумывая что-то важное.

– Знаете, Минна, – наконец заговорил он. – Вы играете так, будто сами сочиняете эту музыку.

Я на секунду растерялась.

– Что?..

– Ваше исполнение. Оно живое. Настоящее. Вы не просто воспроизводите ноты, вы наполняете их чем-то своим. Это редко встречается.

Я не знала, что ответить. Его слова впились под рёбра, оставляя там горячие следы. Я хотела верить. Боже, как же я хотела этому поверить.

– Мне потребовалось много лет, чтобы добиться этого. Но вы… – Он пристально посмотрел на меня, чуть прищурившись, словно пытаясь разгадать загадку. – У вас это есть. Это редкость, Минна.

Я нервно сжала смычок в пальцах. Что-то в его словах заставляло кровь бежать быстрее. От волнения? От гордости? Или от чего-то другого?

– Но… у меня ведь проблемы с техникой. С ритмом, – прошептала я.

– Это всё ерунда, – он отмахнулся, как от назойливой мухи. – Проблема в другом.

– В чём?

Он чуть наклонился вперёд. Его голос стал ниже, будто он делился со мной чем-то сокровенным:

– Вы боитесь.

Я вздрогнула от того, как точно он попал. Взял мои страхи и вытянул наружу.

– Боитесь ошибиться. Боитесь почувствовать музыку по-настоящему, потому что тогда придётся открыть себя. А это страшно.

Я отвела взгляд, сжимая гриф крепче, чем нужно. До боли.

– Я… просто стараюсь играть правильно.

Харт покачал головой, усмехнувшись, но на этот раз в его улыбке мелькнуло сожаление.

– В этом и есть ваша ошибка.

Он медленно прошёлся по залу. Потом остановился и обернулся ко мне.

– Позвольте спросить… почему вы выбрали музыку?

– Ну… – я задумалась, – не знаю. Я не выбирала, если честно. Но она уже давно стала частью меня.

– Значит, без неё вы не существуете?

Харт подошёл ближе. Мне показалось, что между нами возникло некое напряжение.

– Да, наверное…

– Тогда перестаньте играть правильно. И начните играть по-настоящему.

Я едва заметно поёжилась.

– Как?.. – голос дрогнул.

– Начните с доверия.

Напряжение плело кокон вокруг каждого мускула. Челюсть свело, плечи поднялись, словно готовясь к удару. В горле пересохло, и я не могла выдавить из себя ни слова. Этот внезапный свет, эта похвала – они пугали меня больше, чем любая критика. Ведь если я привыкла к темноте, то как мне теперь жить в этом ослепительном сиянии?

– Проиграйте ещё раз. Только медленнее, – сказал мистер Харт.

Я вновь коснулась смычком струн. Харт стоял рядом, спокойно и точно указывая, где следует замедлиться, где отпустить зажатость в плече. Я ловила каждое слово.

– Плечо мягче… да, так. Вот здесь – аккуратнее.

Он не повышал тон. Не требовал. Возможно, именно поэтому я слушалась без капли сопротивления.

Мужчина отвернулся и отошёл к своему столу, где достал из рюкзака бутылку с водой. Он сделал из неё глоток, затем вернулся ко мне.

– Теперь попробуйте спеть мелодию. Это нужно только для того, чтобы почувствовать ритм и правильно расставить акценты на нужных нотах.

Я последовала его указаниям, тихо напевая мелодию.

– А теперь – снова проиграйте. Но в темпе.

Я играла. Он стоял рядом.

– Намного лучше, – одобрил он. – Вы почувствовали переход. Это важно.

Мистер Харт обошёл меня. Я не сразу заметила, насколько сжала пальцы, пока костяшки не побелели. С трудом разжала кулаки, глядя вниз.

– Я… – губы пересохли, и я провела по ним языком. – Я боюсь не только ошибок.

– Что именно?

– Пять лет назад… – каждое слово давалось, как через вязкий воздух, но я всё же продолжила. – Я слишком много репетировала. До изнеможения. Тогда мне казалось, что чем больше я играю, тем лучше. Я не слушала ни себя, ни своё тело.

Прикрыла глаза, вспоминая те дни. Свет лампы, блики на лакированной поверхности виолончели, тупая, ноющая боль в запястье, которую я игнорировала.

– Воспаление сухожилий. Почти год без музыки.

Я ожидала всего – раздражения, укора, холодного «ты сама виновата». Но увидела совсем другое. Его глаза потемнели от сочувствия.

Неожиданно мистер Харт протянул руку и осторожно взял мою ладонь в свою.

– Позвольте? – мягко спросил он.

Я кивнула. Он медленно провёл пальцами по внутренней стороне моего запястья, по косточкам пальцев. Его прикосновение было тёплым и бережным.

– Если играю слишком долго, то иногда чувствую, как напряжение возвращается.

Он продолжал медленно, успокаивающе, поглаживать мою ладонь.

– Я знаю, как это – ломаться.

Я оцепенела, уловив в его голосе далёкую, но всё ещё живую боль.

– Я играл, пока пальцы не кровоточили. Пока руки не каменели. Мне говорили: боль – путь к мастерству. Я верил. Долго. Пока не понял, что музыка, это не штурм крепости. Это живое существо. Её нельзя насиловать. Её нужно чувствовать.

Харт сжал мои пальцы чуть крепче, как бы подчёркивая свои слова.

– Вы боитесь снова загнать себя в угол. Это понятно. Но теперь – вы не одна.

– Вы правда думаете, что я могу… больше?

– Я уверен.

Он медленно разжал мою ладонь, но его тепло ещё оставалось на коже.

– Мы будем работать правильно.

Мне так сильно хотелось ему верить. Кажется, впервые за долгое время я почувствовала, что, может быть, у меня получится.

– Повторите пьесу, Минна, – скомандовал Харт.

Ещё некоторое время мы занимались. Я украдкой взглянула на настенные часы. В груди зародилось беспокойство. Джекс должен был выйти на сцену совсем скоро, а я всё ещё здесь.

– Достаточно на сегодня, – голос мистера Харта вывел меня из мыслей. Я подняла голову и встретилась с его взглядом. Он изучающе смотрел на меня, затем слегка кивнул.

– Спасибо, что пришли, Минна. Мне нужно на время улететь в Сиэтл, но когда вернусь, хотел бы повторить занятие.

Я затаила дыхание. Внутри разлилось что-то тёплое, расправляя незримые крылья у меня за спиной. Он – человек, который видел сотни талантов, – говорил это мне.

– Спасибо, – прошептала я.

Руки дрожали, пока собирала свои вещи. Скромно улыбнулась на прощание Харту, и поспешила покинуть класс.

Я бежала, чтобы успеть на открытый микрофон. Чем быстрее я двигалась, тем сильнее меня било холодным ветром. Поток воздуха развевал длинные волосы в разные стороны.

С грохотом распахнув двери, я ворвалась в кафе. Сразу хлынул шум музыки и громкие голоса людей. Воздух казался душным, кипящим. По залу было сложно пробираться из-за количества людей, поэтому мне приходилось лавировать, чтобы не споткнуться.

На сцене выступал дуэт, и мне оставалось надеяться, что очередь Джекса ещё не подошла.

Я взглянула на Гвен – она принимала заказы у стойки, а когда увидела меня, её лицо тут же помрачнело. По глазам всё стало ясно.

Я опоздала.

Быстрым шагом помчалась в комнату ожидания. Нервно прикусив губу, молча вошла внутрь и сразу замерла у двери, не зная, что делать дальше. Ноги сами собой приросли к полу, когда Джексон вдруг поднял голову и пристально посмотрел на меня.

– Ты всё-таки пришла!

Он резко подскочил с дивана и подошёл ко мне. Остановился в нескольких шагах, внимательно рассматривая моё лицо.

– Да, как видишь, – тихо проговорила я, стараясь выровнять сбитое дыхание.

Джексон выглядел чертовски горячо в расстёгнутой на груди белой рубашке, небрежно выправленной наружу. От него исходил всё тот же аромат. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами. У меня не хватало смелости даже сдвинуться хотя бы на шаг.

– А я уже думал, что не увижу тебя сегодня. Твоя коллега сказала, что у тебя поздние занятия.

– Да. Прости, что опоздала. У меня не было твоего номера, чтобы предупредить…

– Ничего страшного, – мягко сказал Джекс, убирая руки в карманы брюк.

– Ты пел свою песню?

Он отрицательно качнул головой.

– Я же хотел, чтобы ты услышала.

Он подошёл ближе, становясь всего в нескольких сантиметрах от меня. Я чувствовала его тёплое дыхание на своей коже. Не в силах оторвать от него взгляд, я продолжала молча стоять на месте.

– Ты даже не представляешь, как я рад тебя видеть.

Джекс говорил довольно тихо, его губы нежно растянулись в улыбке, а глаза блестели. Я сглотнула вязкую слюну в ожидании действий с его стороны.

Дверь внезапно распахнулась, и в комнату ожидания, словно буря, ворвалась парочка музыкантов. Они радостно о чём-то переговаривались, но сразу же замолкли, когда увидели нас. Джексон мельком бросил взгляд на вошедших и отошёл в сторону, позволяя им спокойно пройти вглубь комнаты. Взял куртку и посмотрел на меня.

– Думаю, нам пора, – сказал он, накидывая её на плечи.

Но я не двинулась с места. Всё происходило слишком быстро. Я только что мчалась со скоростью света, потом с трудом пробралась сквозь толпу, а теперь стояла здесь, в этом полутёмном помещении, ощущая тепло его взгляда, его запах, и айсберг внутри меня стремительно таял.

Я могла бы сказать ему «пойдём», но слова замерли на кончике языка, так и не решившись сорваться с губ.

Джекс заметил это. Он улыбнулся, а в глазах мелькнул вопрос.

– Всё в порядке?

В ответ медленно кивнула, хотя внутри всё бурлило.

– Ты торопилась, чтобы успеть, – негромко сказал он. – Ради меня?

Я сглотнула.

– Конечно.

Джексон улыбнулся – не так, как обычно, без привычной уверенности, а чуть растерянно, искренне, будто мой ответ значил для него больше, чем он ожидал.

– Спасибо, Минна.

Он протянул руку, не касаясь, но близко, приглашая меня сделать первый шаг. Я выжидала, ощущая всем телом, как между нами пульсирует воздух. А потом, медленно я сделала этот шаг. Наши пальцы соприкоснулись. Лёгкое, почти невесомое касание.

Джексон чуть крепче сжал мою ладонь.

– Пойдём, – тихо сказал он.

И я пошла.

Глава 8

Когда мы с Джексом вышли из служебного входа на ночную улицу, он приобнял меня свободной рукой за плечо, притягивая ближе.

– Какого чёрта тут так холодно? – пробурчал он.

Я улыбнулась, наслаждаясь его теплом. Впрочем, было и правда холодно, и я пожалела, что легко оделась. Мы успели пройти всего несколько шагов, как вдруг кто-то толкнул меня, и я еле удержалась на ногах.

Их было много. Толпа. Девушки с сияющими глазами и телефонами наперевес окружили его, как стая, почуявшая кровь. Расталкивая друг друга локтями, они тянулись к Джексу, цеплялись за рукава, за воротник, за возможность хоть на мгновение оказаться рядом с кумиром.

Джексон не пытался отбиваться. Он позволял девушкам тискать и трогать себя. Они буквально висели на нём. А я стояла чуть в стороне, будто в другом мире, с которого видно всё, но тебя в нём никто не видит. В груди поднялась горячая волна ревности, но я понимала, что это часть его жизни.

– Джет! – одна из девушек закатила глаза, прижимая к себе телефон. – Можно с тобой фото?

– Конечно, – улыбнулся он, наклоняясь, чтобы обнять её.

Джексон купался в лучах своей пусть и маленькой, но заслуженной славы. Фанатки просили у него автографы, а он шутил:

– Когда стану знаменитым, сможете продать за большие деньги.

Я ждала, пока он закончит, но всё длилось слишком долго. Меня не замечали. Меня здесь как будто не было. Раздражение нарастало. Я замерзала, а девушки бросали на меня такие взгляды, словно собирались сжечь силой мысли. И я решила: всё, ухожу.

Бросила последний взгляд на Джексона, окружённого поклонницами, но в этот момент наши глаза встретились, и улыбка сползла с его лица.

Он вырвался из кольца чужих рук, подошёл и взял меня за руку.

– Уходим, – бросил он решительно.

За спиной раздались крики, но я не осмелилась обернуться.

Мы быстро шагали сквозь ночной ветер, мимо машин и витрин, пока не оказались на пустынной парковке, где всё казалось тише и проще. Джекс был напряжён, то и дело озирался по сторонам. Его пальцы всё ещё крепко держали мою руку. Наконец, остановившись у чёрного Форда старой модели, он развернулся ко мне.

– Извини. Я не мог… Ты знаешь, если бы просто ушёл, они бы потом меня сожрали. Интернет – жестокий. Я не хотел тебя там оставить. Честно.

– Я понимаю. Правда.

Он посмотрел на меня, как будто не ждал этого ответа. И вдруг обнял. С силой, от которой у меня сбилось дыхание.

– Мне плевать, сколько их будет, – прошептал он в мои волосы. – Я хочу, чтобы рядом была ты.

Его глубокий голос буквально проник в мои внутренности, а дыхание щекотало висок. Я сразу же почувствовала острое покалывание в животе.

Ничего не ответила. Только прижалась ближе, позволив себе замереть в его объятиях.

– Никогда не чувствовал такого. Почему-то мне всё больше хочется проводить время наедине… с тобой.

– Что это значит?

– Думаю, мы оба понимаем, что всё это значит.

Он бережно провёл ладонью по моим волосам. Взгляд на мгновение задержался на моих губах, прежде чем снова подняться к глазам. Джексон медленно наклонился, словно давая мне возможность отстраниться, если я не хочу этого. Но я хотела.

Чувствуя его горячее дыхание на своих губах, я приоткрыла их, приглашая завершить давно начатое дело. И он поцеловал меня. Осторожно, будто боялся спугнуть. Его губы были мягкими, тёплыми. Поцелуй – лёгким, едва ощутимым, как прикосновение пёрышка.

Он чуть отстранился, ожидая моей реакции. Но я не позволила ему уйти. Моё тело само потянулось вперёд. В груди образовалась пустота, которую я жаждала заполнить.

Когда он снова коснулся меня губами, его рука скользнула по моей талии, прижимая чуть ближе. Большим пальцем он нежно провёл по моей щеке, заставляя закрыть глаза. Поцелуй стал чуть глубже. Но всё ещё оставался осторожным.

В тот момент для меня не существовало больше никого. Только он. Наши тела были прижаты так близко, что, казалось, между нами не осталось места даже для вздоха.

На секунду в голове раздался голос Лиз с её советами, но я прогнала его прочь, решая следовать велению сердца.

Через некоторое время мы уже сидели в его машине. Старая машина, пахнущая кожей, сладкой мятой и чем-то ещё. Джексон держал меня за руку. Большим пальцем водил по тыльной стороне ладони, будто неосознанно. Мы оба смотрели вперёд, в лобовое стекло, где отражался мягкий свет из окна моей квартиры.

Джекс не отпускал мою руку, даже когда я сказала:

– Мне пора.

Он кивнул не глядя.

– Знаю.

Его пальцы сжали мою ладонь ещё крепче.

– Пять минут. Но ты должен отпустить потом.

– Не факт, что смогу, – усмехнулся он и посмотрел на меня сбоку, а потом добавил почти шёпотом: – Мне не хочется, чтобы этот вечер заканчивался. Совсем.

Я тихо засмеялась, хоть и не до конца понимала, смеюсь или просто пытаюсь дышать нормально. Мы сидели молча ещё немного, просто слушая, как капли конденсата стекают по лобовому стеклу, и всё казалось правильным.

– Ты всё ещё собираешься уходить?

– Да.

Он откинулся на сиденье, но руку не убрал. Я наклонилась, быстро чмокнула его в щёку и потянулась к двери.

– Спокойной ночи, Джексон.