Цветок на лезвии катаны. Книга 2. Эпоха Тэнмэй

– Да уж, заливать мёд в уши ты умеешь, – покачал головой Комацу и Кэтсеро ответил ему лёгкой ухмылкой. – Говоришь, ездил проверить, что в твоей жалкой деревушке никто не восстал? Если всё действительно так, зачем же жену с собой взял? Как-то небезопасно это для неё.

Служанки принесли большой поднос, заставленный тарелками с горячим бульоном, рисом и хрустящими овощами. Довольно улыбнувшись еде, Асакура отхлебнул бульон и лишь после этого посмотрел на Комацу Сэйджи.

– Вы же прекрасно поняли, что я уехал, потому что они меня утомили своими заискиваниями. Надо было проветрить голову, – услышав возмущенную усмешку сюзерена, Кэтсеро пожал плечами, а затем огляделся. – Где же ваш хвалённый советник?

Комацу фыркнул и раздражённо бросил палочки на стол. Он выглядел выспавшимся, однако посвежевшее лицо продолжал портить синяк, оставленный Асакурой.

– Этот мерзавец начинает меня нервировать, – тихо выговорил сёгун. – Пришёл ко мне на рассвете и заявил, что возвращается в столицу. Дескать переживает, как бы там снова не начались беспорядки. Изображает из себя правителя…

Запивая рис рыбным бульоном, Кэтсеро нахмурился и покачал головой. Он был рад, что Такаги наконец-то убрался из его дома, но настолько дерзкое поведение советника казалось ему необычным. С чего вдруг Такаги Рю снял маску подхалима и явил всем свою настоящую личину – самоуверенного ублюдка?

– Зря вы не лишили его должности советника. Вы оскорбили его, отняв земли и не позволив ему забрать дочь Хасэгавы, но при этом оставили за ним власть. Теперь он может воспользоваться этой властью, чтобы отомстить вам, – задумчиво произнёс Асакура. Внутри зародилось дурное предчувствие. – За ним нужен глаз да глаз.

– Думаешь, он может готовить переворот? – испуганным тоном спросил Комацу, а затем посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.

– Чёрт его знает. Но раз он перестал лебезить перед вами и начал открытую конфронтацию, значит, вас, как правителя, он больше не уважает. Впрочем, он вообще мало кого уважает, – Асакура невесело усмехнулся. – На вашем месте я бы ходил и оглядывался.

Немолодой мужчина нервно сглотнул, чем позабавил вассала. Трусливая сущность Комацу Сэйджи пробивалась наружу, как бы он ни пытался хорохориться.

– И как бороться с врагом, у которого нет никаких слабостей? – проворчал сёгун, чьё лицо стало мрачнее грозовой тучи. – Ни семьи, ни существенных владений, которые могли бы удержать его от предательства. Как мне его контролировать тогда?!

Мужчина задал этот вопрос в пустоту, но Кэтсеро успел задуматься. У Такаги в самом деле не было ничего, что могло бы его сдержать. Мерзавец грамотно выстраивал свои связи, ни с кем не сближаясь, но заручаясь поддержкой многих. Все верили ему на слово, не требуя серьёзных гарантий. Благодаря этому Такаги всегда оказывался в выигрыше, а те, кто осмелился ему довериться, – проигрывали, сами того не осознавая. И всё же слабости у Такаги Рю были.

– Такаги падок на деньги, потому что они дают ему ещё больше власти над людьми, – медленно проговорил Асакура, сверля задумчивым взглядом стол. – Если он осмелился воровать из казны, значит, его собственные дела довольно плохи. Сделайте вид, что простили его и дайте жалование побольше. Для начала. А потом избавьтесь от него.

Кэтсеро сказал это так спокойно, что Комацу заёрзал на месте. Подняв глаза на сёгуна, молодой даймё хмыкнул, приметив на его лице страх. Ну какой из него воин? Как и Акира, Сэйджи выбился в люди благодаря истории своей семьи, но не благодаря усердию. И сейчас его изнеженная натура играла с Комацу злую шутку.

– Предлагаешь убить его? Вот так просто? – Сэйджи наклонился к вассалу и недовольно зашептал. – Ты же говорил, что хватит с меня казней. Люди плохо воспримут, если я казню ещё и своего советника. Тогда все точно уверятся, что я тиран!

– А я не говорил, что вы должны его казнить. Найдите кого-то, кто его убьёт. Тихо, незаметно, где-нибудь подальше от столицы, – хозяин дома ощутил, как всё тело расслабляется. Причиной тому была не только вкусная еда, но и мысль о том, набивший ему оскомину Такаги получит по заслугам.

– Меня пугает, что ты так спокойно говоришь об убийстве советника. Уж не хочешь ли ты и от меня избавиться подобным образом? Пытаешься расчистить себе дорогу?

Асакура закатил глаза, услышав сомнения в голосе Комацу. Он начинал всё больше походить на параноика-Токугаву. Тому тоже постоянно мерещились враги и заговоры, которых на самом деле не было. Уж не сойдёт ли и Комацу к концу жизни с ума, пытаясь удержать власть?

– Слушайте, меня ваше место не интересует. Я прекрасно живу здесь и мне хватает забот со своими землями. За всю страну я отвечать уж точно не хочу, – ответил Кэтсеро, в душе ужаснувшись подобной перспективе. – Да и мне бы не хотелось, чтобы вы лишились трона. Новый раскол страна не переживёт. Как и моя семья.

Покрытое глубокими морщинами лицо Комацу исказила улыбка. Немолодой мужчина посмотрел на вассала со снисхождением и покачал головой:

– А ты всё о своей семье. Как же ты будешь жить без них в столице, если так привязан к ним? Точнее, к ней?

Прозвучало как издёвка. И всё же, вместо того, чтобы ощетиниться, Асакура поджал губы. У него и самого не было ответа на этот вопрос. Он лишь знал, что должен будет столкнуться со всем, что ожидает его в Эдо, в одиночку.

– Будет тоскливо, но ничего не поделаешь, – вымолвил Кэтсеро, стараясь отгонять печальные мысли. – Зато смогу сосредоточиться на решении ваших проблем.

Он услышал, как Комацу тихо усмехнулся. Наверняка это смирение ему польстило.

– Да уж, с такой семейкой под боком в столице от тебя было бы больше вреда, чем пользы. Что твой брат, что твоя жена – одинаковые. Оба не умеют себя вести, – протянул сёгун, допивая остатки чая.

На этот раз Асакура оскорбился. Вскинув бровь, молодой даймё фыркнул.

– Ваша-то племянница – пример благовоспитанности. Как бы дом мне не спалила, – язвительно ответил он, приметив краем глаза, что гости начали подниматься из-за столов.

Комацу довольно хохотнул и хлопнул ладонью по столу, приподнимаясь с дзабутона.

– Наоки – та ещё мерзавка, но дом крушить она не будет. Эта девчонка хочет жить в комфорте и богатстве, так что грань разумного не переступит. Побоится, что прогонят. А обратно я её в таком случае не приму, так что вернётся она в дом юдзё. Это её самый главный страх, запомни.

Дав этот внезапный совет, Сэйджи встал во весь рост. Кэтсеро же и не подумал последовать его примеру: он всё ещё надеялся пообедать в тишине и покое, когда все разбегутся.

– Завтра утром отбываем, – громко произнёс сёгун, вынудив вассала поднять глаза на него. – Будь готов к рассвету!

Не сказав ни слова, Асакура удручённо кивнул, а затем склонил голову, когда Комацу Сэйджи направился к выходу. Сердце захватила такая печаль, что Кэтсеро предпочёл бы пережить ещё один пожар в доме. Тогда это дало бы ему повод задержаться в родовом поместье. Уезжать чертовски не хотелось.

Погружённый в свои мысли, глава семьи не заметил, как в конце концов остался в зале совершенно один. Гости разошлись, а прислуга, забрав грязную посуду, выскользнула, боясь потревожить господина. Сидя посреди широкого зала, Кэтсеро обвёл его глазами, впитывая внезапно нагрянувшее одиночество и следующую за ним печаль. Придётся привыкать к этим чувствам. Они станут его спутниками на ближайшие несколько месяцев.

В конце концов Асакура раздражённо бросил на стол палочки и потёр утомлённые глаза. Захотелось завалиться на мягкий футон и забыться на несколько часов. Или же лучше направиться к Юи, пока ещё есть время?

Однако не успел мужчина подняться из-за стола, чтобы направиться в покои жены, как на пороге зала появился Иошито. При виде брата, который отчего-то глядел на него неуверенным взглядом, Кэтсеро опустился обратно на дзабутон и нахмурился.

– Соизволил наконец явиться? Сидел, небось, у себя, трясся и выжидал, пока я вернусь? – недовольно протянул Асакура-старший, глядя на брата с осуждением.

– Ты о чём вообще? – с непониманием спросил Иошито и присел за стол напротив брата. – Ты куда-то уезжал?

Глава семьи вскинул бровь. Лишь теперь, когда младший брат сидел на расстоянии вытянутой руки, Кэтсеро заметил, как растрёпанно он выглядит. Из низкого хвоста выбивались черные пряди, под глазами залегли синяки, а хлопковое одеяние было сильно измятым.

– Я-то ездил в деревню. А ты, я смотрю, настолько хорошо отпраздновал вчера, что только сейчас проснулся?

Асакура-младший тут же покачал головой и схватился за чайник. Плеснув себе щедрую порцию дымящегося чая, Иошито сделал глоток, после чего посмотрел на брата пустым взглядом.

– Да если бы я спал! Я полночи глаз сомкнуть не мог из-за этой девчонки! Ты на ком меня женил? На самой дорогой проститутке страны?

– Ты жалуешься или восхищаешься? – позабавлено усмехнулся Кэтсеро, чья тоска на время отступила.

Глаза Иошито округлились от возмущения, которое он, впрочем, не смог толком высказать. Пробубнив что-то себе под нос, парень махнул рукой и осушил до дна чашу с чаем.

– Чертова девка. Совсем меня запутала. Творила такое, чего я даже в весёлом квартале не видал, – Асакура-младший громко вздохнул и поднял глаза к потолку. Подумав с минуту, он вновь посмотрел на брата, который тихо посмеивался напротив. – Она как ураган. Дерзкая и громкая. Её стоны полдома слышно!

Увидев, как покраснело лицо брата, Кэтсеро не сдержался и громко захохотал, отчего Иошито и вовсе стал пунцовым.

– Смешно тебе? Она меня перед половиной дома опозорила в первую же ночь! – прошипел парень, сжав кулаки.

– Может, она наоборот пыталась возвысить тебя в глазах гостей? Преувеличила, так сказать, твои достоинства, – вымолвил Асакура-старший сквозь смех.

Иошито смерил его уничтожающим взглядом, после чего раздражённо зарычал и спрятал лицо в ладонях.

– Не понимаю. Ничего не понимаю. Какого чёрта мне было хорошо?! Так не должно было быть! Это всё алкоголь, не иначе. Я слишком много выпил.

– Да, я уже наслышан о том, что ты напился и катался тут по полу, – сказал Кэтсеро, отсмеявшись. Лицо младшего брата стало слишком несчастным, чтобы продолжать насмехаться над ним. – Ладно тебе. У тебя красивая и раскрепощенная жена. Что в этом плохого? Одни плюсы.

Настала очередь Иошито громко усмехаться. Вот только его смех был отнюдь не веселым,

– Ты не понимаешь. Это как если бы ты полюбил Юи, дал клятву защищать её и беречь, но вместо этого женился бы на другой. А потом эта девка устроила бы тебе такую ночь, что имя Юи вылетело бы у тебя из головы! Это сбивает с толку. Злит. Неимоверно раздражает!

Асакура-младший вновь спрятал лицо в ладонях, не желая видеть усмешку, исказившую лицо брата.

– Плохое сравнение, – произнёс спустя пару минут Кэтсеро, вынудив Иошито посмотреть на него с непониманием. – Во-первых, потому что Кёко для тебя – не то же самое, что Юи – для меня. И не старайся убедить меня в обратном, всё написано на твоём лице. А во-вторых, ты злишься, потому что Наоки сумела за одну ночь затмить собой Кёко. А ты-то рассчитывал страдать по ней и дальше.

– Я не собирался страдать, я хотел действовать! – воскликнул парень и ударил кулаком по столу, отчего вся посуда на столе подпрыгнула. – Я пришёл к Кёко вчера, чтобы поговорить, предложить нечто большее, чем жизнь служанки. А она? Выставила меня за дверь, словно я какой-то непослушный пёс! В очередной раз! Из-за неё я напился в хлам и остался с Наоки. Если бы Кёко меня выслушала и согласилась…

– Если бы Кёко согласилась стать твоей наложницей, я бы тебе голову снёс. А её прогнал бы к чертям, – заявил Асакура-старший. – Кёко умнее тебя. Она знает, где её место, а ты своё всё усвоить не можешь. Хватит упрямиться. У тебя теперь прекрасная жена, чего ещё ты хочешь?

– Я хочу быть рядом с девушкой, которую люблю, – процедил в ответ Иошито. – Это так сложно понять?

– Ну, так и будь. Только сначала ответь себе честно, кого ты любишь, а кого – нет, – сказав это, Кэтсеро поднялся с дзабутона и воззрился на брата сверху. – Ты уже взрослый мужчина. Не одну войну прошёл, а сам себя до сих пор понять не можешь. Поверь, если бы тебе на самом деле была интересна Кёко, ты бы всех с пути смёл, особенно меня. Но ты сидишь здесь и недоумеваешь, каким образом Наоки смогла затмить эту девчонку за одну ночь. Это красноречивее твоих рассуждений о любви к Кёко.

Асакура-старший отряхнул тёмное кимоно, которое успело измяться за целые сутки. Захотелось избавиться от него и погрузиться в горячий источник, чтобы снять напряжение в затекших мышцах. Иошито, видел он, глядел на него снизу со смесью обиды и злости, но молчал, пытаясь подобрать слова.

– Ты не знаешь ни меня, ни что я чувствую, – выговорил парень в конце концов. – Поэтому ты не понимаешь. Я – не ты. Я не буду ради Кёко никого сметать с пути и уж тем более убивать. Но это не значит, что я её не люблю. Любовь, Кэтсеро, это не разрушение всего в угоду своим чувствам. Иногда это смирение.

Асакура-младший поднялся вслед за братом и сделал шаг вперёд, чтобы на равных взглянуть в прищуренные глаза молодого даймё.

– Не думай, что ты лучше меня, только потому, что умеешь играть в эти ваши политические игры, – к неприятному удивлению Кэтсеро, Иошито смерил его снисходительным взглядом. – Ты ничего, кроме этого не умеешь. Ты – подобие нашего отца, хочешь ты этого или нет. Пока рядом Юи, ты себя сдерживаешь. Но скажи-ка, Кэтсеро, что станет с тобой в столице без неё? Я вот знаю ответ. И заранее жалею каждого, кто попадётся тебе на пути там.

Асакура-младший с презрением посмотрел на брата в последний раз и, толкнув его плечом, направился к выходу. Кэтсеро проводил его хмурым взглядом, изо всех сил сдерживаясь. Он бы с радостью дал обнаглевшему глупцу звонкую затрещину, однако затевать сцену сейчас, когда в доме полно гостей, было бы опрометчиво.

– Что за идиот, – фыркнул глава семьи, стоя посреди опустевшего зала.

И всё же слова Иошито его задели. Не полоснули по сердцу и не надломили. Нет. Скорее просочились в самую душу и принялись медленно, но верно травить её изнутри. Он знал, что брат был прав.

Яркие солнечные лучи освещали большой зал, раздражая Кэтсеро. Казалось, что они подсвечивают внутреннюю тьму, которую мужчина старался не замечать в последнее время. Однако игнорировал её только он. Весь остальной мир – родные, сюзерены, вассалы, слуги – видел его насквозь.

Сгорая от злости на себя, а не на младшего брата, Асакура вышел в коридор, желая одного: запереться в своих покоях и не видеть никого, кто мог бы стать свидетелем той бездны, что уже разверзлась внутри него. Никто в доме не должен был её видеть.

Он даст ей волю в столице, но не здесь.

***

Жизнь Кёко никогда не была похожа на сказку. За свои восемнадцать лет она успела пережить то, что многие и за восемьдесят не проживают. И тем не менее, что бы ни случалось, девушка всегда старалась верить в лучшее, как учил её отец. Даже после гибели родителей и брата, Кёко держалась за свою веру, убеждая себя в том, что всё ещё наладится. Боль в груди утихнет. Она сможет улыбнуться без тени печали. Она станет счастливой. Боги обязательно ей помогут.

Однако прожив в доме Асакура больше месяца, Кёко впервые в жизни усомнилась в том, что богам есть до неё дело. Всё чаще перед сном она думала о том, что боги скорее издеваются над ней, испытывают на прочность, посмеиваются, подкидывая ей всё новые и новые сложности. Нет, у Кёко не было проблем с принятием роли служанки. Она никогда и не мнила себя госпожой. Но она совершенно не понимала, как человек, уничтоживший её семью, мог спокойно разгуливать под крышей дома, где она нашла убежище.

Кёко не ждала, что Такаги Рю будет наказан рукой Кэтсеро. Она надеялась на то, что советника накажет человек, чья власть безгранична – Комацу Сэйджи. Однако этого не произошло. Такаги был наказан, но не за то, что сотворил с кланом Хасэгава, а за его личные огрехи, которые всплыли наружу. О разрушенной жизни юной девушки никто и думать не стал.

Осознав такую несправедливость, Кёко почувствовала злость и обиду. Она плакала несколько часов кряду, закрывшись в комнате, из которой ей запретили выходить ради её безопасности. Почему она вынуждена была прятаться в то время, как Такаги Рю ходил по коридорам поместья с высоко поднятой головой? Он ел, пил и хохотал, пока она скорбела по убитым родственникам. Почему его не наказали ни боги, ни правитель?!

Когда на порог её покоев появился Иошито, девушка не выдержала. Собрав в кулак весь гнев на мир, на себя – такую слабую и ничтожную – и на молодого парня, Кёко прогнала его. Не нужна она ему такая. И он ей не нужен. Пусть живёт счастливо с племянницей сёгуна.

Прокручивая в голове эти мысли, утопая в печали и скорби, девушка не сумела сомкнуть глаза этой ночью. Она верила в лучшее восемнадцать лет подряд. Но один день обрушил её надежды, сломав окончательно.

Кёко не могла отпустить свою обиду на мир, даже находясь в покоях госпожи. Сидя на татами и смотря пустым взглядом перед собой, служанка медленно проводила гребнем по мокрым волосам Юи. Кёко не замечала ни обеспокоенного взора хозяйки дома, ни того, что расчесывает её волосы уже по десятому кругу.

– Извини за такой вопрос, но… ты в порядке? – осмелилась Юи наконец спросить. Голос госпожи вернул служанку из мира грёз, и она захлопала глазами.

– А… простите, Юи-сан. Я немного задумалась, вот и всё, – Кёко спешно поклонилась, отложив гребень в сторону.

Заглянув через плечо девушки в зеркало, что стояло напротив них, служанка поняла, почему её вид вызвал у Юи тревогу. Глаза после выплаканного литра слёз были опухшие. Кожа была бедной, почти синюшной. Да и безжизненный взгляд не добавлял уверенности в том, что она справляется с тем, что на неё навалилось.

– Ты расстроилась из-за свадьбы Иошито-сан? – с осторожностью вымолвила Такаяма и повернулась лицом к Кёко.

Та, впрочем, покачала головой. О свадьбе Иошито она если и думала, то с облегчением.

– Нет, госпожа. Иошито-сан ни при чём. По правде говоря, я не так часто о нём думаю, как, вероятно, он обо мне, – ответила Кёко и тут же ощутила укол совести.

Юи, однако, понимающе кивнула и улыбнулась, будто молча подтвердила, что ей нечего стыдиться. И как ей удаётся сохранять этот свет внутри? Если рассказы других служанок были правдой, значит, Такаяма Юи пережила куда больше трагедий, чем Кёко.

– Просто… я не понимаю, почему Такаги Рю не получил по заслугам, – еле слышно прошептала служанка, опуская глаза в пол. – Все ведь знают, что он сотворил с моей семьей. Это бесчестно и незаконно. Меня убивает, что он не ответит за смерть мамы, папы и Широ.

Крупные слёзы вновь покатились по щекам девушки, которая сжалась на месте. Ей стало совестно плакать перед госпожой, но сдержать эту боль она была не в силах.

– Простите, Юи-сан, я не должна так себя вести…

Кёко громко всхлипнула и попыталась было отползти, желая укрыться от сочувствующего взгляда хозяйки, однако Такаяма внезапно взяла её дрожащую руку в свою.

– Плачь столько, сколько нужно. Ты должна выплакать эту боль и злость, чтобы они тебя не убили, – уверенным голосом произнесла Юи, наклонившись к ней. – То, что Такаги не понёс наказания – это чудовищно. Я понимаю твою боль. Поплачь и тебе станет легче.

Служанка разрыдалась на месте и, к собственному стыду, прильнула к госпоже, которая обняла её с заботой. Какая же она глупая! Плачет на плече у хозяйки дома! Если бы Мэй-сан это увидела, она бы заставила её отдраить полы во всём доме, чтобы выбить эту дурь. И была бы совершенно права.

Они просидели так несколько минут, прежде чем Кёко нашла в себе силы отодвинуться от Юи. Вытирая слёзы рукавом синего кимоно, юная девушка стеснялась поднимать глаза на госпожу, которая продолжала держать её за руку. Потребовалось ещё немного времени, чтобы дыхание выровнялось, а сердце перестало колотиться от стыда и нахлынувшей боли. В конце концов Кёко сумела выпрямиться и посмотреть на Такаяму со слабой улыбкой.

– Наверное, никогда ещё на вашем плече не плакала прислуга. Извините за такую бесцеремонность, – проговорила Кёко и поджала губы.

– Перестань уже извиняться! – одёрнула её Такаяма, шутливо нахмурившись. – В слезах нет ничего постыдного. Если тебе захочется поговорить или выплакаться, приходи ко мне. Я всегда выслушаю.

Служанка смущённо кивнула. Юи, тем временем, поставила перед девушкой поднос со сладостями, которые чуть раньше принесла другая прислуга:

– Поешь. Ты небось со вчерашнего дня ничего не ела. Тебе нужны силы.

Рисовые пирожки с бобовой начинкой выглядели слишком притягательно, чтобы от них отказываться, а желудок при виде еды тут же взвыл. Извинившись в очередной раз, Кёко осторожно взяла один пирожок и надкусила его. Вкус бобов и упругое тесто напомнили девушке о детстве и о сластях, которые готовила мама, отчего на лице Кёко впервые за долгое время появилась искренняя улыбка.

– Если тебе тяжело работать, только скажи. Я попрошу Кэтсеро освободить тебя от дел на какое-то время, – сказала Юи с уверенностью, которая удивила служанку.

– Не хотелось бы испытывать терпение господина Асакуры, – Кёко покачала головой, не желая представлять, как изменится выражение лица мужчины после такой просьбы. – К тому же работа отвлекает меня от грустных мыслей, так что уж лучше я буду заниматься делом. Но ваша забота мне очень приятна. Спасибо, Юи-сан.

Умяв пирожок, Кёко с облегчением вздохнула и вновь заглянула в зеркало. Пусть глаза и оставались всё такими же красными и опухшими, но щеки немного порозовели. Да и груз на сердце стал немного легче.

– Хватит о моих страданиях. Лучше расскажите, как прошло вчерашнее празднование? – решила сменить тему служанка. – Вам понравилось?

Юи вздохнула и покачала головой, прикрыв глаза. Брови Кёко немного приподнялись: она редко видела госпожу раздосадованной.

– Праздником это сложно назвать. Всё было торжественно и красиво, но как-то… печально, – ответила Такаяма, подтягивая к себе покрывало. В комнате стало прохладнее из-за поднявшегося снаружи ледяного ветра. – Думаю, это из-за того, что нам всем передалось настроение Иошито-сан. Неудивительно, он этой свадьбы совсем не хотел.

Услышав имя парня, которого она жестоко отвергла, Кёко закусила губу. Ничего. Так ему будет лучше. Ради или поздно, но он смирится.

– Поэтому вы с господином уехали ночью так внезапно? Захотели развеяться?

Кёко не стала говорить, как сильно она удивилась, услыхав от других слуг, что Асакура и его жена уехали посреди ночи в деревню. Кто же уезжает из дома ночью, в снег и холод? Только тот, кто хочет сбежать.

Юи же, словно услышав её мысли, смутилась:

– Я немного перенервничала после ужина. Мне непросто даются светские беседы, как ты могла заметить. А Кэтсеро и вовсе не любит такие посиделки, поэтому он предложил сбежать отсюда. Хотя, если подумать, это было опрометчиво. Гости наверняка сильно разозлились и Кэтсеро теперь приходится перед ними оправдываться.

Кёко вновь удивилась их отношениям, но виду не подала. Вместо этого она понимающе кивнула. И всё же, в памяти всплыли рассказы служанок, подслушанные на кухне. Асакура и его жена нередко ссорились, причём так, что порой на уши вставал весь дом. Она из раза в раз испытывала на прочность его терпение, заставляя быть человечным. Он же отчаянно сопротивлялся, но нередко сдавался под её мягким натиском. Служанки любили наблюдать за их противостоянием и иногда шутили между собой, когда никто из господ не слышал, однако предпочитали держаться от них на безопасном расстоянии во время таких ссор.

– Думаю, Асакура-сан подыщет слова, чтобы смягчить их гнев, – произнесла Кёко, видя, как неловко стало госпоже. – Наверняка ему было важнее утешить вас, а не выслуживаться перед гостями. Так что не переживайте и отдыхайте. Вы и так вся продрогли с дороги.

Юи улыбнулась и закуталась в покрывало ещё плотнее. Кёко приметила, что щёки девушки порозовели, стоило ей услышать похвалу в адрес Асакуры. По всей видимости, напрямую от мужа она редко слышит какие-либо признания, а потому, когда его истинное отношение к ней подмечают другие, Такаяма расцветает.

– Да, сегодня действительно очень холодно. Пора бы уже матушке и Кичи вернуться. Так и заболеть можно, если долго гулять, – с беспокойством вымолвила Юи, бросая взгляд на запертые наглухо сёдзи. – Могу я попросить тебя отыскать их и привести сюда хотя бы Кичи? Матушка может и не пойти, она всё обижается на меня за то, что я убежала посреди праздника. Но Кичи не должен мёрзнуть там.

– Конечно, госпожа. Я всё сделаю, не переживайте, – Кёко спешно поднялась с татами и, поклонившись девушке, попятилась к выходу.

Оказавшись в коридоре, девушка торопливо зашагала в сторону двора, где любили гулять маленький господин и его бабушка. В доме стало на удивление пустынно и тихо: большая часть гостей уже разъехалась, остальные должны отправиться в путь завтра утром. Вместе с Асакурой Кэтсеро и сёгуном.