Цветок на лезвии катаны. Книга 2. Эпоха Тэнмэй

– Я хочу, чтобы ты поддерживала все мои решения, – лицо Асакуры не посветлело от её улыбки, что заставило ту померкнуть. – Я не знаю, что будет впереди, но если все мои планы и надежды продолжат рушиться, я должен знать, что хотя бы ты будешь рядом.

– Конечно, я буду рядом. Почему вы сомневаетесь? – хмурилась Юи, смотря на него с непониманием.

– Потому что ты уже выступаешь против меня. Когда устраиваешь сцены во время омиай, когда сбегаешь с обеда с сёгуном, уверившись, что я в чем-то виновен. Даже сейчас ты осуждаешь моё решение не вмешиваться в дела Хасэгавы. Я это вижу.

– Я не осуждаю вас. Ваше решение правильное, и я его принимаю. Просто мне жалко Кёко, вот и всё, – пролепетала Такаяма, опуская взгляд. – А что касается тех ссор… Простите меня. Я была неправа. Я тогда дала волю страху и совсем не подумала о том, что могу вас задеть. Мне жаль.

Она стояла в ожидании хоть какого-нибудь ответа и только по прошествии минуты подняла голову, чтобы встретиться взглядом с мужчиной, который внимательно на неё смотрел.

– Я тебе доверяю, – произнёс он наконец. – И хочу, чтобы ты доверяла мне. Что бы ни происходило вокруг. Потому что я всегда буду действовать ради блага семьи.

Юи послушно кивнула и сжала пальцами поднос. Она чувствовала себя пристыженной.

– Я вам доверяю, господин. Больше, чем кому бы то ни было, – сказала девушка, пытаясь вложить в голос всю свою уверенность. – И я всегда была и буду на вашей стороне, потому что люблю вас.

Договорив, она замолчала и снова уставилась в пол, ощущая, как горят от стыда щеки.

– Хорошо. Я надеюсь на это, – ответил Асакура мгновение спустя и улыбнулся Такаяме, когда она подняла на него взор. – А теперь мне надо поспать. Всё перед глазами расплывается.

Юи поклонилась и направилась к закрытым сёдзи, собираясь всё-таки дать мужчине возможность отоспаться. Выйдя в длинный коридор, в котором не было ни души, девушка вздохнула и направилась к своим покоям. Кичиро, должно быть, уже заждался маму.

***

В отличие от родового гнезда, который клану Асакура пришлось почти полностью перестроить, горячий источник, расположенный между лесистым холмом и виднеющейся вдалеке лесной чащей, остался таким же, каким он был на протяжении трёх десятков лет. Спрятанный за камнями, кустарниками и невысокими деревьями, он оставался колыбелью тишины и покоя, даже когда в самом поместье работа кипела. И за это Кэтсеро, опустившийся в горячую воду по плечи, любил старый онсэн.

Цикады, испуганные подступающими холодами, больше не пели свои песни, а светлячки не освещали ночную тьму. Вместо них темнота разгонялась масляными лампами, которые слуги зажгли специально для хозяина дома. Их мягкий свет скользил по водной глади и деревьям, которые до сих пор не теряли свой летний окрас. Недавно взошедшая на небо луна тоже проливала свой холодный свет на мужчину, который сидел с закрытыми глазами и наслаждался тишиной. Для того чтобы обдумать всё, что случилось с ним за последние несколько дней, Асакуре нужна была абсолютная, звенящая тишина.

Рёбра всё еще побаливали после падения с лестницы, а бровь нещадно зудела под слоем мази, но Кэтсеро этого не замечал. Он думал о Хасэгаве Исао и о его дочери Кёко, которая должна была выйти замуж за советника сёгуна. Размышлял о брате, взбешённом из-за его совершенно справедливого решения отказаться от соперничества с Такаги за руку Кёко. Об императоре, который держал под своей крышей человека, уничтожившего большую часть его семьи. И, конечно же, о том, какой опасности он подвергает самого себя, обеспечивая императора не только деньгами и рисом, но и сведениями.

Ему повезло, что Комацу Сэйджи не прознал о том, что вот уже полгода он сообщает императору обо всём, что творится в сёгунском замке. Повезло, что Комацу не обнаружил его шпиона. Повезло, что Токугава не проболтался о его письмах императору, в которых были подробно описаны все действия, предпринимаемые сёгуном для подавления восстаний. И уж совсем небывалым везением можно было назвать тот факт, что Комацу так и не догадался о его собственной роли в этих восстаниях. Пока что, по крайней мере, не догадался.

Хасэгаве повезло куда меньше. Такаги Рю, у которого нюх был острее, чем у охотничьей собаки, несомненно поймал неудачливого даймё за руку. Вспоминая, как объяснялся перед ним Исао, Асакура чувствовал себя как человек, в миллиметре от которого пролетела нацеленная на его горло стрела. Хасэгава был одним из многих воинов в стране, который перестал поддерживать правление Комацу вскоре после того, как тот сел на трон. Однако у него не было ни денег, ни влияния, чтобы открыто противостоять новому сёгуну, поэтому Хасэгава обратился за помощью к императору. Не для того, чтобы попросить старика о даровании ему титула сёгуна, нет. Исао был слишком мягок для правителя, оттого его дела и шли всё хуже и хуже.

Тем не менее, он сумел обратить внимание императора, о котором Асакура успел позабыть за полтора года мирной жизни, на то, что Комацу Сэйджи ведёт отнюдь не миротворческую политику. Он убивал всех, кто осмеливался сказать хоть слово против его правления. Он лишал влиятельные семьи их земель, которыми те управляли поколениями, и одаривал ими своих единомышленников. Даже на подавление восстаний он высылал не переговорщиков, как ранее это делал Токугава, а наёмников, которые вырезали мятежников под корень. Комацу отчаянно пытался удержать власть в своих руках и не гнушался ради неё убивать. Естественно, это не осталось без внимания императора страны.

Кэтсеро вспомнил первое за полтора года письмо, которое ему прислал император. Толстое послание с символом императора – хризантемой, – отпечатанной на желтой бумаге. Сердце тогда не просто замерло, а провалилось куда-то в тартарары. Открывать его не хотелось. И всё-таки Асакура вскрыл послание и тем самым будто открыл дверь проблемам, врывающимся в его мирную жизнь бурным потоком.

Император хотел, чтобы молодой даймё пристально следил за каждым действием Комацу Сэйджи. Не ради его, императора, возвращения на трон, а ради предотвращения гибели безвинных людей. Ведь гибли они, писал старик, из-за того, что Кэтсеро усадил сюзерена на трон. Обвинение казалось несправедливым, но чем больше Асакура его обдумывал, тем более отчетливо понимал, что оно было честным. Да, это он вручил Комацу бразды правления. Он убедил императора проявить снисходительность к человеку, кандидатура которого была отвергнута, стоило ему одержать победу в войне. Не будет ли лучше выполнить просьбу императора так, чтобы тот сумел удержать страну от падения?

И Кэтсеро это сделал. Вместе с рисом и мешочком, наполненным золотыми рё, Асакура раз в несколько месяцев отправлял в Киото подробный отчёт о том, как именно Комацу Сэйджи управляет страной и справляется ли он с управлением вообще. Вероятно, вести императора совсем не радовали, потому что вскоре по всей стране начали вспыхивать мятежи. Молодому даймё это не понравилось. Он чувствовал, что император использует полученные от него сведения, чтобы еще сильнее ослабить власть Комацу. Старик действовал исподтишка и чужими руками, благодаря чему сёгуну сложно было доказать, что именно император подрывает его правление. Однако, знал теперь Кэтсеро, он несомненно об этом догадывался.

И это ставило под угрозу уже его жизнь и жизни его родных. Несмотря на то, что он не организовывал восстания, он был в них виновен. Комацу сочтёт именно так, если узнает, что в его замке есть шпион, который доносит обо всём его же вассалу. Именно поэтому Асакура не рисковал отправлять своих подчинённых ни в обитель императора, ни в замок сёгуна: узнай хоть кто-то о том, что Кэтсеро следит за сюзереном, слухи расползутся далеко за пределы поместья, и не успеет мужчина их пресечь, как его голова покатится по насыпи. По этой же причине он проявлял предельную осторожность с Аской: стоит ей подловить его на постоянном общении с императором или, что было бы еще хуже, перехватить одно из писем, и беды не миновать. Любит ли она свою дочь настолько, чтобы не предать ненавистного зятя? Проверять моральные устои тещи Асакуре не хотелось.

С этим необходимо было заканчивать, и как можно скорее. Если Такаги Рю поймал Хасэгаву за изменой, ему не потребуется много времени, чтобы выйти на Кэтсеро. Впрочем, действительно ли Такаги верил в то, что Асакура хоть сколько-нибудь виновен в нарастающих мятежах? Отчего-то Кэтсеро сомневался. Скорее всего, того раздражала несостоятельность Комацу, и он пытался побыстрее отыскать смутьянов, чтобы не подвергнуть опасности своё положение: стоит Сэйджи лишиться титула сёгуна, и Такаги отправится на дно вслед за ним. Впрочем, даже во время поиска виновников всех его бед, Рю не гнушался пользоваться своим положением. Чего только стоит его предложение Хасэгаве: жизнь в обмен на руку (но скорее, тело) его дочери.

Не было никаких земель неподалёку от столицы, которые пообещал обедневшему семейству Такаги. Не было ежемесячного содержания. Была только угроза смерти, которую Хасэгава старался избежать. Исао признался в этом, когда Асакура надавил на мужчину посильнее, пытаясь выведать правду об отказе от брачного союза. Разве же был у него какой-то иной выбор, кроме как расторгнуть так и не состоявшуюся помолвку?

Сидя в горячей воде, Кэтсеро подумал, не стоит ли просветить брата обо всём? Коли уж тот так болезненно отреагировал на отказ Хасэгавы. Впрочем, дёрнув бровью, которая мгновенно вспыхнула болью, мужчина фыркнул. Нет уж. Если он узнает всю правду – а её придётся рассказать, чтобы Иошито осознал масштаб проблемы, – младший брат наверняка его убьёт. И за Кёко, и за авантюру, в которую он попал, сам того не ожидая.

– Кхм… – кашлянул кто-то в нескольких метрах от расслабившегося в воде мужчины.

Асакура неохотно открыл глаза и с трудом вгляделся в ночную темноту. На противоположной стороне источника сидел Иошито, сверливший брата недовольным взглядом. Увидев его, глава семьи приподнял бровь, но тут же нахмурился, ощутив вспышку боли: порез еще даже не начал заживать.

– Что тебе нужно? – лениво спросил он хриплым голосом. – Я думал, ты уже умчался спасать Кёко от «ужасающей несправедливости мира».

Асакура-младший тихонько фыркнул, потупив взгляд.

– Твоя жёнушка сказала, что я должен перед тобой извиниться, – проговорил он так тихо, что старшему брату пришлось напрячь слух.

Кэтсеро хмыкнул. Судя по всему, Юи взяла себе за правило примирять обитателей дома друг с другом.

– Что ж, я слушаю, – ухмыльнулся мужчина, наблюдая за Иошито, который явно боролся с собой.

– Как ты можешь быть таким лицемером, а? Тебе, что же, совсем наплевать на то, что этот извращенец сделает с Кёко? – выпалил младший брат, очевидно, не выдержав его насмешливого взгляда.

– Не очень-то это похоже на извинения, – заметил Асакура и запрокинул голову к ночному нёбу, в котором мерцали редкие звёзды.

– Я извинюсь, когда ты объяснишь мне, почему отступил! Ты же обещал, что сделаешь всё, чтобы убедить Хасэгаву!

– Как я могу пойти против советника сёгуна? – с раздражением поинтересовался Кэтсеро, вновь направляя острый взгляд на брата. – Ты не понимаешь, чем чреват подобный конфликт?

Ноздри Иошито раздувались, а глаза сверлили главу семьи с нескрываемым осуждением. От чего вреда будет больше – от правды или же от лжи?

– Была бы на месте Кёко Юи… – начал было Асакура-младший, но Кэтсеро шикнул, затыкая его.

Он и так прекрасно знал, на что намекает брат, и не хотел признаваться в очевидном. Помог бы он Юи, если бы она была на месте Кёко? Пошел бы против советника, рискуя всем? Даже не раздумывая.

– Не затыкай меня! – оскорбился Иошито, сидевший на земле, скрестив ноги. – Если бы речь шла о Юи, ты бы и глазом не моргнул. Тебе было бы наплевать на последствия, ты бы её спас! Чем же Кёко хуже? Тем, что в ней не заинтересован ты?

Асакура-старший глубоко вздохнул и покачал головой. Он с лёгкостью мог понять разочарование брата и всё же… Оставаться лицемером и эгоистом было не так страшно, как заново выслушивать обвинения Иошито и Юи.

– Дело не в том, что я в ней не заинтересован, а в том, что… – Кэтсеро не смог договорить, поняв, что и простейшее оправдание способно выдать его секрет. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? Потребовал от Такаги отозвать предложение? Или я должен силой заставить Хасэгаву выдать за тебя дочь?

– Предложи ему больше денег, больше земель! Предложи им защиту, в конце концов! – воскликнул Иошито. Сквозь пар, поднимающийся от воды, старший брат видел гримасу мучения на его лице. – Только не сиди здесь, делая вид, что тебя это не касается.

– Но меня это действительно не касается, – строго сказал Асакура.

Впрочем, он тут же понял, что брат его не слушает: Иошито был чересчур взбудоражен встречей с Кёко, а поцелуй, наверное, лишил его остатков разума.

– Кэтсеро, пожалуйста. Помоги ей.

– Я не могу ей помочь. Никак. Мне жаль, – он попытался произнести это с сочувствием, которым на самом деле был переполнен, но Иошито только покачал головой. – Никто не может ей помочь. Ни я, ни ты. Всё в руках Такаги.

«Такаги так крепко держит их всех за горло, что стоит Кёко дернуться, как он переломает им шеи одним движением», – подумал про себя Асакура.

– Юи рассказала мне о том, что Такаги едва с ней не сделал, – неожиданно вымолвил Иошито, отчего Кэтсеро поморщился. – И она сказала, что всё время, пока они были в одной комнате, она плакала и умоляла ей помочь. Но никто не пришёл, и ей пришлось спасаться самой. Ответь мне только на один вопрос, братец, и я от тебя отстану. Если бы ты был тогда рядом с той комнатой, что бы ты сделал?

«Что за глупец?» – Кэтсеро тяжело вздохнул и недовольно прорычал. Поставленный перед ним вопрос не просто не нравился ему, он его злил. Злил своей справедливостью и тем, что не оставлял Асакуре выбора, кроме как ответить честно.

– Ну же. Отвечай. Это не сложно. Ответ и так уже написан у тебя на лице, – скорбно пробормотал Асакура-младший, следя за ним.

– Это разные ситуации. Такаги тогда не был советником. Да и Акира не замуж дочь выдавал, так что я имел бы право вмешаться.

– Нет, не имел бы. Потому что Юи тогда тоже не была твоей, как и Кёко сейчас не является моей. Ну, а Такаги… Он что тогда был выше тебя по положению, что сейчас. Ситуации почти одинаковые. Ну так что? Что бы ты сделал?

Кэтсеро посмотрел прямо в глаза Иошито и поджал губы. Тот прекрасно знал, что бы он сделал. И Юи, очевидно, натолкнувшая его брата на этот вопрос, понимала, что иначе её муж ответить не сможет.

– Убил бы его, – выговорил Асакура-старший таким ледяным тоном, что вода в онсэне вполне могла замёрзнуть. Иошито удовлетворённо кивнул, соглашаясь с услышанным. – Но мой ответ тебе не поможет. Я не собираюсь убивать Такаги сейчас, и уж тем более не позволю тебе это сделать.

– Я не прошу тебя убивать его. Просто помоги Хасэгаве отказаться от этого союза, – голос брата был тихим, а плечи поникли. Его вся эта ситуация убивала. – Он ведь тоже не хочет заключать его, я это видел по его лицу.

Конечно же, Хасэгава не хотел его заключать. Ведь он фактически продавал свою дочь в обмен на возможность прожить чуть дольше. Насколько дольше – будет зависеть только от Такаги Рю и от сговорчивости Кёко.

– Я ничего не могу поделать. Мне жаль, – повторил Кэтсеро, казалось, в сотый раз.

Иошито печально улыбнулся и поднялся на ноги, смерив старшего брата разочарованным взглядом:

– Я надеялся на то, что у тебя всё-таки проснётся совесть, но ты предпочитаешь оставаться эгоистичным ублюдком. Раз так, я сам её спасу. А если мне это не удастся, всё будет на твоей совести: и её сломанная жизнь, и моя смерть, если таковая потребуется.

– Не неси чепухи, – Асакура приподнялся из воды. Уж не собирался ли он в самом деле отправиться на смерть ради какой-то девчонки? – Ты рассуждаешь как безумец.

Молодой парень хмыкнул и отступил на пару шагов от брата, который внимательно за ним следил:

– Может, я и безумец, но хотя бы не мразь. Юи тоже рано или поздно разглядит это в тебе, и тогда ты поймёшь, что чувствую я сейчас.

Кэтсеро, не веря своим глазам, наблюдал за тем, как Иошито направился обратно в дом. Он не сомневался в том, что тот выполнит свою угрозу и, собрав вещи, отправится спасать Кёко. Однако в итоге только погубит её своим желанием помочь.

От чего вреда будет больше – от правды или же ото лжи?

Асакура-старший стиснул зубы и сжал кулаки. Он не мог допустить, чтобы единственный оставшийся в живых брат отправился на верную смерть и потащил за собой безвинную девушку. Окликнув Иошито, Кэтсеро схватил с края онсэна свежее полотенце и поднялся из воды. Брат посмотрел на него уставшим взглядом.

– Не спеши геройствовать, пока не услышишь всю правду, – сказал глава семьи, выбравшись из источника. Между братьями теперь не более трёх метров.

– Правду? – тупо повторил Иошито, прищуриваясь.

– Да. Я расскажу тебе, что на самом деле происходит в стране.

Глава 4

Десятый месяц был уже на самом пороге, когда Комацу Сэйджи всё-таки удалось подавить серьёзное восстание, вспыхнувшее в самом сердце страны. Сёгуну и его верным вассалам понадобился не один день, чтобы отловить всех затеявших бунт смутьянов и насадить их отрубленные головы на пики, которые теперь стояли вдоль стен замка. Увидев, какое жуткое наказание постигло непокорных, столица, а вместе с ней и вся страна, погрузились в молчание. На протяжении недели Комацу не получал ни одного письма, в котором бы его предупреждали об очередном восстании, вспыхнувшем теперь и на другом конце страны. Раньше же такие вести приходили едва ли не ежедневно.

Такой исход воодушевил Сэйджи, подарив ему слабую надежду на то, что враги испугались такого беспощадного настроя правителя страны и оставили попытки подорвать его власть. Впрочем, надежда эта прожила недолго: на восьмой день пришла весть от одного из северных княжеств, которое объявляло, что более не намерено подчиняться человеку, позабывшему о сострадании и прощении в своих жалких попытках усидеть на троне. Княжество отказывалось платить налоги с урожая, тем самым покушаясь на совсем небольшую часть государственной казны, что заставило Комацу усмехнуться. Что за жалкая угроза?

Северные земли никогда не приносили серьёзного дохода ни стране, ни даже даймё, который ими управлял. На что они рассчитывали, объявляя себя независимым от власти сёгуна княжеством? Уж не могли же они всерьёз уверить себя в том, что правитель закроет глаза на такую дерзость только лишь из-за того, что те земли были бедны? Если так, то даймё, отправивший ему письмо, сущий глупец. Однако как бы ни были не плодородны северные земли, их отказ повиноваться сёгуну спровоцирует соседние княжества на бунты, а уж в это и без того неспокойное время такого нельзя было допустить.

«Быть может, не церемониться с этими ублюдками и отправить туда наёмников?» – размышлял сёгун, восседая в широком зале на мягкой подушке.

Просторная комната была предназначена для встреч, однако сегодня Комацу был здесь один. В зале, который буквально дышал на него богатством, оставленным Токугавой Мацуо, седоволосый мужчина чувствовал себя особенно уверенно. Его не смущало даже осознание, что он занимает замок человека, голова которого теперь нанизана на одну из пик, стоявших у ворот. Разве же он должен стыдиться этого? Всё, чем когда-либо владел Токугава, перешло теперь к Комацу Сэйджи, поскольку первый поддался слабости в самый ответственный момент, а он выстоял. Здесь нечего стыдиться.

Поднеся к губам чашу, над которой поднимался пар, мужчина отпил горячий чай и прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как внутри разливается тепло. Холод проникал сквозь отнюдь не тонкие стены замка и постепенно начинал пробирать до костей. Боясь разболеться в такое неудачное время, Комацу велел Камэ готовить ему травяные настои, которые должны были согреть его и наполнить силой. От приятного привкуса ромашки и шиповника, оставшегося на языке, Сэйджи довольно улыбнулся. Его верная служанка всегда знала, как угодить хозяину.

Солнце давным-давно село за горизонт, поэтому зал был уставлен лампами, которые отдавали комнате своё тепло. Если бы не неприятности, омрачавшие его спокойное правление, Комацу мог бы даже насладиться такой прекрасной атмосферой. Однако вместо этого он ощущал только раздражение и беспокойство. Так как же ему поступить? Убить тех, кто осмелился восстать против него, или же, прислушавшись к Асакуре Кэтсеро, попробовать подкупить их доверие?

Ему неприятно было признавать, что в словах молодого даймё, который еще не так давно был ему ненавистен, смысла было больше, чем во всех его решениях за последние полгода. Не зря провинция, которой вот уже два года управлял клан Асакура, была самой богатой и мирной. Из тех земель Комацу не получил ни одного письма с жалобой или требованием, Кэтсеро прекрасно управлялся со всеми делами. Впрочем, всё это не мешало ему также предавать, пусть и ненароком, своего сюзерена.

Сэйджи был всё еще неимоверно зол на Асакуру за то, что тот смел отправлять в замок императора деньги и зерно. Он также чувствовал, что за непозволительной щедростью вассала стояло что-то еще, но у него не было никаких доказательств того, что Кэтсеро является тем самым зачинщиком восстаний, которого они с Такаги ищут. А уж в его, Комацу, положении тыкать пальцем в небо, когда речь шла о единственной в стране уравновешенной и богатой провинции, было нельзя. И от этого Сэйджи сердился на молодого даймё еще сильнее.

Он понимал, что тот был хитрее его и, возможно, умнее, а значит при желании мог обвести сюзерена вокруг пальца, как бы последнему не хотелось это признавать. К тому же Комацу одолевала неожиданная для него самого зависть, которую он прочувствовал, увидев, какой идеальной стала жизнь Асакуры. Человек, которого презирали и ненавидели на протяжении всей его жизни, внезапно обрёл уважение общества, а в доме его царили тишина и покой. По крайней мере до тех пор, пока Такаги не поприветствовал всё семейство головой Токугавы.

Вспомнив эту отвратительную сцену, Сэйджи фыркнул и отпил еще чая. Неудивительно, что Юи и Иошито после такого отказались присутствовать на обеде. С одной стороны, это сыграло на руку Комацу, который фактически оставил вассала без поддержки родных, но с другой… разве же ему это помогло хоть сколько-нибудь? Нет. Асакура не позволил себя прогнуть, даже когда давление со стороны Такаги стало невыносимым. Безусловно, он теперь ощущал себя по-другому. Сэйджи хорошо знал это пьянящее чувство, нашептывающее на ухо о превосходстве над остальными людьми. Вероятно, Кэтсеро тоже познал его, оттого и вёл себя столь дерзко с правителем страны, которому обязан всем.

И в этом была его слабость. Все люди допускают ошибки, а уж те, кто уверен в своём величии, ошибаются гораздо чаще. Молодой даймё уже допустил оплошность, позволив Токугаве Мацуо проболтаться о его общении с императором. Кто знает, сколько еще совершённых им ошибок всплывёт в ближайшее время? Однако есть вероятность, что ошибки эти ударят по Комацу Сэйджи даже сильнее, чем по его вассалу.

Громкий стук в дверь заставил Комацу вернуться из своих мыслей в реальность, которая окружала его мягким светом ламп. Не очень довольный тем, что его отвлекают в столь поздний час, мужчина всё-таки дал позволение войти и с удивлением увидел, что на пороге стоял его советник. Невысокий воин вошел в зал и запер за собой сёдзи, удерживая на тонких губах дружелюбную улыбку.

– Простите за беспокойство, Комацу-доно, – поклонился Такаги Рю и сделал несколько шагов вглубь комнаты. Сэйджи смотрел на него всё с тем же удивлением. – Я хотел предупредить вас, что мне нужно будет уехать на неопределённое время в дом Хасэгавы Исао. Вы же помните его?

В последнее время он, подумал Комацу, слышит это имя слишком часто, чтобы иметь возможность забыть. Сначала во время обеда в доме Асакуры, потом по возвращению в замок, когда Такаги объявил, что собирается жениться на дочери бедного самурая… А теперь советник намеревается навестить будущего тестя, невзирая на то, что куда больше нужен ему здесь?

– Зачем вам туда ехать? – поинтересовался сёгун, не скрывая своего недовольства.

– Хочу познакомиться с будущей женой и уладить некоторые моменты с её семьёй, – уклончиво ответил Рю и улыбнулся сюзерену, который только приподнял бровь и хмыкнул. – Вы же понимаете, с такими семьями приходится быть крайне осторожными, чтобы не переплатить им больше, чем стоит союз.

– Ты будто о товаре говоришь, а не о невесте, – усмехнулся Комацу.

Намерение Такаги жениться до сих пор казалось ему сущим безумством и блажью. С другой стороны, осуждать его он не мог: в конце концов мужчина умудрился перекупить дочь Хасэгавы и тем самым дал господину надежду на то, что брачный союз между кланом Асакура и кланом Комацу всё-таки будет заключен. Кэтсеро так и не дал ответа на повторное предложение сёгуна выдать Наоки за его младшего брата, но Сэйджи не терял надежду на то, что всё разрешится благополучно. Возможно, Асакуре просто нужно больше времени, чтобы оценить все выгоды этого союза.