Пьяная утка

– Вечный поиск папы продолжается: напомню, что брака-то уже было три, и нигде папы нет.

– Здесь всё усугубляется тем, что ты взрослый ребёнок Аддикта, потому что в любой семье, где есть зависимость: наркотическая, алкоголизм, игромания, – это называется аддиктивное расстройство личности. Чем характерно дитя с аддиктивным расстройством? Все участники семьи, в которой есть Аддикт, они созависимы психически. Здесь алкогольная зависимость сделала твои отношения созависимыми, то есть здесь есть ещё выученная беспомощность, – это раз; два, – это виктимология. Жертва.

– Это о чём?

– Это по треугольнику Карпмана. Созависимость, желание отыграть те же роли, схемы, которые были для меня знакомы ещё с родителями. Бессознательное повторение. Проявляться это может как и в алкоголизме, и как в тревожно-избегающем типе привязанности. У твоих родителей был тревожно-избегающий тип привязанности, и у тебя он сформировался автоматически для проигрывания знакомой схемы. Искажаются психические границы.

– Ну, родители очень ругались на моих глазах. Разное видела.

– Когда ты говоришь, что всё было гладко и классно, ты не видишь, что на самом деле было иначе.

– Я очень часто вспоминаю один случай, когда на моих глазах мама бьет папу 5-литровым алюминиевым бидоном прямо по голове. Помню, как мне было сильно страшно, что она его убьёт. Видела кровь на его голове. Не знаю, как отразилось это на моей жизни, но отпечаток точно есть. А, ну я помню, как бесстрашно замахнулась на бывшего.

– Сколько лет ты с ним была?

– Шесть, или шесть с половиной.

– Ой, Алёночка,… давай с травмой работать.

– Давай.

– Следующую сессию мы начинаем с травмы и с отношений, нужно чтобы ты поняла, что всё это шесть лет с тобой происходило.

– Ужас происходил.

– Я то понимаю, но мне нужно, чтобы ты поняла, чтобы у тебя на этот счёт не осталось иллюзий.

– А перекур здесь есть?

– Нету.

– Так и знала. Просто захотелось сбежать, хоть на пару минут, чтобы подышать.

– С чем бы ты могла провести аналогию этого процесса?

– Так же и от бывшего, мне хотелось сбежать, чтобы подышать немного. Ну он рукастый, конечно был,… но…

– Ни это ли видела твоя мама в папе?

– Да. Ну и знаешь, с кем попало спать как-то не хотелось. Да и оргазм,… ну для меня всё-таки важно постоянство.

– Ты сейчас говоришь не про отношения с человеком, а о функционале с человеком. Во-первых, тебе важен оргазм, а во-вторых…

– Ну, Кать.

– Алён, хорошо, какой он был человек, кроме того, что ты уже перечислила?

– Спокойный, как папа, добрый, как папа, ужас… Катя, просто папа.

– Алёночка, держись.

– Сейчас, – и я заплакала снова.

– Плачь, плачь, умничка, я тебя понимаю.

– Так, уффффф, ну,… посуду мог помыть, готовил иногда вкусно, рассудительный, можно было пообщаться о глубоком, и когда что-то не получалось, он всегда включался, умел успокоить и настроить, он мог направить. Поддержка, да, он за меня не делал, но поддерживал самое невероятное, и я шла и делала. Понятно, стоит шуруповёрт и есть просьба, он также пойдёт и сделает, молча, спокойно, сразу до конца и всегда качественно и аккуратно и красиво. Но аааааа, Катя, его не было то полгода, то месяц, то три, потом приедет, где-то рядом обоснуется и: люблю, куплю, улетим. И снова нет ни его, и ничего, что говорил. Зачем он вообще нужен?

– Алён, а зачем нужен вообще мужчина?

– Составить интересную компанию.

– А тебе зачем нужен мужчина, Алён?

– Закрыть какие-то потребности?

– Функционал. Давай будем честными. Тебе нужен функционал.

– Это нормально, разве что мужчина – функционал для меня? Это нормально, разве?

– Нет, Алён. Мужчина в первую очередь личность, а не функционал. И здесь, когда ты говоришь, что выбрала его как функционал: нарцисс строит отношения функционально, потому что на отношения и действительно глубокую близость он просто не способен, потому что он не знает и не умеет этого делать.

– Отсюда тревожкхкхкхккххкхкххк тип близости, и отсюда непонимание, что не так, и отсюда неверный выбор холодных, недоступных партнёров, потому что сейчас я слышу одну идеализацию. Алёна, вот давай сейчас так: назови мне его 7 минусов.

– ….амммм… неопределенность в выбранной деятельности. Неумение зарабатывать. Безответственность?

– Безответственность. Вот теперь мы начинаем замечать, что здесь есть не только замечательные стороны, и если мы прикасаемся к реальности, то там очень много вытесненного. После уже первого раза можно было понять, что человек безответственный, после второго раза, когда он уже приложил руку, он нарушил твои личные границы, а для пограничника у нас что характерно? Да: сближение – отдаление, сближение – отдаление. То ближе, то дальше. Безответственный, незрелый, и я спрашиваю тебя…кхкхкхкхкхкхк….

то, что с тобой сейчас происходит: торг, гнев, отрицание, процесс горевания, плюс, ты зашла в распаковку и поняла, что тут тоже не всё так просто, лыком шито, и подскакивает тревожность, с другой стороны, когда ты увидишь, что всё это нужно менять, что всё это работает – будет легче. Через отреагирование, через разговор работаем с регрессиями, травмой и отторжением, работаем в первую очередь. Вот я тебя спрашиваю ещё раз: Алёна, для чего тебе нужен мужчина?

– Для роста?

– Да! Да, для роста! Для совместного роста. Именно поэтому пара распадается, или вместе деградируют, или вместе растут. И когда ты говоришь о том, что человек уходил три раза, что была драка, что он пьет, это говорит о чём? Что человек очень много обучается, постоянно развивается, формирует вокруг себя здоровое пространство, выстраивает себя психически, растёт духовно, выстраивает высокую социокультурную среду? Или что это значит?

– Разрушает.

– Да, он разрушает пространство и людей вокруг себя. Да, он выбирает оставаться безответственным, незрелым человеком. Всё.

– Я поняла, я была готова на всё, что угодно, лишь бы убрать из своей жизни эти качели: то есть он, то нет его. Он уже для меня был человеком, с которым я просто разговариваю по телефону. Мне как будто телефон в любви признавался, а сделать ничего не мог. Мозгов-то нет. Рук нет. Ног нет. Ничего нет. Глупость просто. У меня зимой котел ломается, колесо где-то на обочине пробивается, холодильник ломается, а его нет. Нельзя обратиться. Есть иллюзия, что есть человек, а человека нет. Поняла, Кать.

– Что ты сейчас чувствуешь?

– Раздражение на себя! Что я так долго верила в образ, которого нет.

– Что ещё чувствуешь?

– Глупость, и я молодец, что увидела глупость.

– Ты злишься?

– Злюсь, что так долго продолжала свою иллюзию, ещё и улыбаться научилась для всех. Будто счастлива. Если вдруг хорошо, жди жопы через чуть-чуть времени.

– Нарциссизм, мазохизм, абьюз. Если ты сейчас ничего не сделаешь с этим, то следующие отношения будут абсолютно такими же.

– Ой, ещё поняла: я к нему постоянно возвращаюсь, потому что… а зачем мне такой же еще, этот-то хотя бы уже понятен. Уххх… Катя…

– Этот хотя бы рукастый, – улыбается.

– Я выхожу из этого болота и разрешаю себе новый опыт.

– Да.

– Что это хоть за любовь-то такая, что за болезненность и зачем она мне, Кать?

– Алён, это он такой, или все мужчины такие?

– Он.

– Да, он, Алён: личность или функционал. Ещё раз задаю тебе вопрос: ты злишься на него?

– Да! Сильно злюсь! Ненавижу и пускаю даже проклятья. Очень жёстко отдаю эту злость, иначе чувствую разрушение.

– О чём говорит злость?

– Моя картина не совпадает с реальностью?

– Мои личные границы были… что?

– Нарушены!

– Да.

– Он мне обещал другое, аж сверкал лучами! И постоянно проговаривал, что ни при каких обстоятельствах не оставит семью, а ребёнка и на работу готов будет брать, и приводил пример супер мужиков, супер семьянинов, просто искрил.

– Запоминай, пожалуйста: эмоциональный интеллект. У тебя очень сильно разорван контакт с эмоциями. Я спрашиваю тебя, что ты чувствуешь, а ты рассказываешь мне о том, что ты думаешь, кто что делает и т.д. Ещё раз: чувствовать можно. И злость здесь базовая эмоция: ни хорошая, ни плохая, а базовая, и все базовые эмоции нам очень важны. Злость сигнализирует, что личные границы были нарушены.

– Да, и злость нарастает, становится не сдержанной. Да просто хочется взять и что-то в башку запустить! А, ну как мама папе.

– Алёна, он не первый человек, который нарушил твои личные границы. Потому что ты всегда ищешь человека, отыграть детско-родительские отношения.

– Да.

– Да! И твои границы, и твоя злость появились гораздо раньше бывшего.

Пару секунд назад я начала мять беспокоившую меня шею, и тут произошёл характерный звук, когда позвоночник выстраивается ровно и позвонки снова встают на места.

– Уфффф, – протянула я с выдохом, – целую неделю мучилась, и вот, сейчас захотелось помять, и так легко и просто… Уффффф, – снова длинный выдох, – мне многое стало легче, нелегко, нет. Ничего не отпустило, но мне стало легче. Кать, спасибо большое.

– Тебя качают на качелях не потому что хотят, а потому что ты сама в одного прекрасно качаешься с самого детства. Понимаешь?

– Запрос помнишь? Я хочу захотеть. Я так сказала в начале сессии. Мне немного захотелось. Прокрутились какие-то истории, что я что-то продолжаю делать в ближайшее время из своих дел, которые под-запустила. Я вообще не видела, насколько я не здорова. И знаешь, а вы все тоже, так что просто выхожу из норки и продолжаем дальше делать дела.

– Да, молодец. 80% населения должны работать с этим, но работают единицы.

– Я поняла, Кать, спасибо, сейчас сделаю перечисление. До следующего понедельника.

– Давай, да, до следующего понедельника.

Терапия. День 2. "Пьяная Утка"

ПРОШЛА НЕДЕЛЯ

Алёна: Только одно было на уме – скорее добраться до телефона и "выгрузить" в Катю всё, что я прожила за неделю. Обязательно что-то важное взять из этой сессии и, по возможности, сразу – по максимуму. Ну, знаете: и деньги плачу за консультации, и консультации ограничены…

– Я себя очень и очень рада видеть на второй консультации! И я невероятно рада, что вообще до неё дожила!

– Ты дожила, кххххххх.

– Так… У нас крякает… Подожди. Почему у нас крякает?.. Так…

– Что-то у тебя происходит, что ты так рада?

– Ну, во‑первых, у меня пошли месячные второй раз за месяц. Как будто «прорвало» что-то – и отразилось сразу на всём организме. Во‑вторых, ощущение, будто я выдохнула, но ещё не вдохнула. Мне как будто договорить надо… высказаться всему миру. Мне нужно додышать, договорить, выпустить свою трагедию из себя.

И вот, когда меня спросили: «А в чём личность-то человека для меня?» – я не смогла ответить. Оказалось, что я глубоко жила трагедию интереса, понимаешь? Выходить замуж за идею и признавать себя дурой уже шестой год – как-то странновато.

По пути было пару развлекательных мероприятий, но прям в этот раз мне все эти толпы умных и глубоких людей вдруг абсолютно не важны. Ушла тихо. И еще пообщалась с интересным мужчиной – правда, по телефону, что вообще не является хоть чуточку привычным для меня занятием. От слова «совсем». Все знают: Алёне не звоним, Алёне пишем, и да, Алёна отвечает исключительно на важное. А тут вдруг синергия и пару часов из моей жизни – ещё и по телефону.

Не знаю как, но, Кать, после прошлой сессии я не просто отпустила бывшего – я почувствовала необъяснимую легкость. Видимо это все был грипп: долгий, прогрессирующий, с кашлем и пневмонией с поражением лёгких процентов на 28: задыхаешься третью ночь подряд, мёд уже не помогает, и от гриппа ничего не помогает, и от кашля тоже… А в одно прекрасное утро просыпаешься – а кашля больше нет. Перед сном вдруг появляется какая‑то тайная таблетка, выпиваешь её в полубреду, а утром – на тебе, чудо, нет кашля.

Бывшего прям не было‑не было, а потом вдруг звонит мне и говорит: «Ты мерзкая тварь». Вероятно, это потому, что ведро, куда можно слить помои, вдруг заварено крышкой.

– Ты увидела манипуляцию?

– Да, да, именно. Только раньше я поддавалась, а теперь – нет.

– Алён, тебе было действительно легко или сначала был какой‑то неприятный момент, а потом легко?

– Да, я думаю, что всё‑таки сначала неприятный момент, а потом легко. Вероятно, потому что я не поддалась провокации, и это дало мне ощущение облегчения.

– Умничка.

– А! – вспомнила я. – Вчера ходила на нейрографику. Рисовали с экспертом мою полноценность. А ещё на этой же неделе встречалась с другим экспертом и проговаривала вопросы моего проекта: почему вдруг остановилась, когда так хорошо шла, как я вижу продолжение развития проекта и может ли продвижение происходить, когда моя жопа плотно прилипла к дивану. Вижу, что после первой нашей встречи сдвинулись пласты. Я увидела вопросы, в которых мне нужно разобраться, иначе я погибну. Хочу увидеть корни текущей прокрастинации и готова идти дальше.

– Алён, я подняла записи самой первой нашей сессии.

– Не поняла. Первая же была на прошлой неделе?

– Нет, я о той, где мы пробовали разложить метафорические карты, ещё примерно год назад. Ещё тогда я видела у тебя травму расщепления ядра. Ты сказала: «Не‑не‑не, это всё меня пугает, давай просто легонько разложим текущую ситуацию до понятного». Кхххххх… Говорю тебе сейчас, что мы будем кхххх… работать с высоким уровнем тревожности и кхххххх… самооценкой. У меня записана фраза: «Брату всё покупали, а мне сапоги купить не могли зимой, только чтобы он учился. На меня денег нет». Это очень яркий момент, кххххх.

– Да, да. Я такое говорила и продолжаю говорить.

– Кххххххх.

– Так, Кать, снова телефон у нас кряхтит. Ты с какого звонишь? Проверь: если с айфона – переключи, пожалуйста, на второй.

– Кхххх… да, легко…

«Плям» – звук, когда звонок прерван, и сразу – новый звонок.

– Так лучше?

– Да, Кать, спасибо.

– Продолжу. Момент с невыхождением замуж за идею – это Эдипальный комплекс. Идея самого замужества… Скажи, что такого для тебя во фразе: «Я дура шестой год»? На что бы ты обратила внимание, если бы кто‑то тебе такое сказал? На что бы ты обратила внимание?

– На правду, которая сразу неприятна, или на то, что…

– Адвоката давай включим!

– Какого адвоката?

– Во‑первых, есть травма, есть незакрытый гештальт, который туда тянет, но это вовсе не значит, что ты дура. Ощущение самокритики в данном случае – как возможность продолжения самонаказания, самоуничижения, самообвинения. Я бы сказала так: ты не дура, ты шестой год в том, что не могла разобрать сама. И говорить о том, что ты дура, – это нападать на себя.

– Ты права.

– Научить себя вытаскивать за косичку из болота. Нарциссическая жертва. Мир – место, где есть ограничения и долженствования. Мы живём социально одобряемой жизнью. Есть цепочка обязывающих событий: детский сад, школа, университет, создание семьи, «адаптирование» личности. Мы должны родителям, социуму, самому себе. Все ждут от нас выполнения существующих норм. Эта проекция благополучно переносится из‑наружи внутрь. Интроекция. И даже если ты будешь в полном одиночестве, ты всё равно себе что‑то должна – как минимум себя обслуживать. Социум предъявляет большое количество требований, и так или иначе, мы не можем им соответствовать всем. А когда мы не соответствуем, начиная с самых ранних лет, сталкиваясь с требованиями, мы травмируемся. А значит – приглушаем те значимые части себя, которые в социум просто не вписываются.

– Чтобы не чувствовать себя отделенным от общества?

– Это называется нарциссическая травма. Она внутри воспринимается как травма отверженности, в том числе и твои шесть лет – попытка заглушить ощущение пустоты и заполнить её кем‑то.

Что тут происходит, смотри: я, такая, какая я есть, со всеми моими импульсами, не очень этому миру подхожу и соответствую, а значит, не имею права на заботу, любовь, поддержку и принятие. У травмы есть особенность: ее нельзя прожить в иных декорациях, чем те, в которых мы травмировались. Поясню: если отец был холодным, отвергающим, недоступным, и мы с ранних лет травмировались об то, что рядом не было доступного, теплого объекта для фиксации, то мы будем повторять подобную инсценировку и искать холодный, отвергающий, недоступный объект, чтобы в тех же самых декорациях прожить то же самое ощущение, как в детстве.

Для того чтобы психика отработала болевой, травмирующий опыт, ей нужны те же самые переживания. А в травме переживания максимально негативные. Никто не лечит отверженность, когда его любят и принимают, потому что людям травмированным, с тревожно‑избегающим типом привязанности, теплые люди не нужны. Им подавай кого? Игромана, алкоголика, наркомана, проблемного, максимально эмоционально холодного, недоступного, закрытого, дистантно удалённого, которого в «здесь и сейчас» просто нет. Вот он уезжает на вахту на три месяца, приезжает на две недели и снова уезжает на вахту: эмоционально недоступен, физически недосягаем.

Нарциссическая жертва или нарцисс вступает в отношения, обладая нарциссической травмой отвержения. Исходя из неё, выбирает партнёра, чтобы отвергать, или строит отношения так, чтобы быть отвергнутой, создавая все идеальные условия для этого. Всё это происходит в надежде исцелиться, а фактически мы не исцеляемся, а продолжаем зависать в разрушительных отношениях, продолжаем разрушаться, не давая ни свободы, ни жизни ни своему партнеру, ни себе.

Нарциссические отношения – это способ взаимодействия с миром, где человек движется не к тому, чтобы быть собой или быть счастливым, а к тому, чтобы ухудшать качество жизни – и физически, и психически. Там, где есть обесценивание, падает уровень энергии, её не хватает на новый опыт, на новые риски: нет сил поменять работу, нет сил поменять партнера, нет сил на создание проекта или продолжение текущего, нет сил жить ярко. Потому что основной ресурс уходит на удержание психической защиты: на идеализацию, обесценивание, раскачивание эмоциональных качелей и на вытеснение этого всего в тень бессознательного.

В нарциссической травме есть запрет на настоящесть в отношениях, потому что мой партнер настолько уязвим, настолько раним, что он ранится о мои углы и наказывает меня выходом из контакта, или нарциссическим гневом, или нарциссической местью. И я должна быть идеальной и соответствовать его ожиданиям. Мои эмоции, моя уязвимость, мои потребности ранят его. Он прячет собственную уязвимость от других, но прежде всего от самого себя: он уходит от меня, лишая ресурса, лишая контакта с собой. Алён, тебе понятно, что я говорю?

– Да, понятно.

– Когда ты говоришь: «дура шестой год» – это обесценивание. А где есть обесценивание, там всегда есть идеализация. И наоборот: где есть идеализация – есть обесценивание. Если есть хотя бы один из этих элементов, у нас постоянно идут что?

– Качели.

– Да, качели. Потому что в первую очередь это происходит не с партнёром, а у тебя с самой собой. Внутри тебя самой с собой происходят качели. Когда заходит партнёр в твою жизнь, ты его сначала идеализируешь, а себя в этот момент обесцениваешь. Понимаешь как работает? Или наоборот. Один и тот же хер, только в другой руке. Продукт не изменился, а упаковку поменяли.

Идеализация‑обесценивание – это нарциссизм‑мазохизм, мазохизм‑нарциссизм. Это не партнёр делает нас неценными и отвергаемыми, а мы сами неосознанно выбираем так жить, чувствуем себя страдающими, фрустрирующими, неудовлетворенными, на высоком уровне тревоги, постоянно анализируем текущее отвержение. Ладно бы он один раз вышел и ушёл, но вы же туда снова зашли, продолжать качаться. Вы же пытались это доиграть, причём оба. Когда я тебя спрашивала, какой он, вспомни, как ты его идеализировала.

– Да, ты права.

– Только ты вышла из этих отношений – и на тебе, прилетает в тебя «мерзкая тварь». Он тут же пытается тебя качнуть. Быть в таких отношениях, где я это чувствую, – это значит во многом себя игнорировать. Вспомни, я уже говорила о разорванном контакте с собой: когда ты игнорируешь свои потребности, чувства и ощущения, это и есть расщепление. Триада нарушений и симптомов нарциссической травмы – это мазохизм, нарциссизм и травма. Нарциссический паттерн, поведенческий – это идеализация‑обесценивание. Вы притянулись не потому, что вдруг решили поиграть из здорового состояния в «покачаем друг друга и сделаем больно», а потому что уже до встречи друг с другом были такими. Если я сначала идеализирую, то непременно потом разочаровываюсь настолько сильно, что начинаю обесценивать всё, что партнер делает.

Уровень «среднячка» для нарциссической жертвы просто невыносим: что‑то знаю, что‑то не знаю, что‑то умею, чего‑то не умею. Нужно прыгать либо между собственной грандиозностью, либо между собственной ничтожностью. Нарциссическая жертва качается от грандиозности до ничтожности: то я говно унылое, ничего не стою и ничего не могу, то вдруг просветление и сразу попытка проявления гения в себе.

«Я ок – я не ок, я ок – я не ок; я ничтожество – я гений, я ничтожество – я гений» и т.д. «Я ок – ты не ок; я ок – они не ок». Неустойчивая качка проявляется так: в период грандиозности происходит сравнение. Мы сравниваем предыдущего партнёра с нынешним: Георгий – ужас, а вот Николай – просто космос, и наоборот. А также в сторону себя: я конфета, а она так себе. Чтобы идеализировать, нарциссическая жертва не обращает внимание на недостатки: она не имеет отношения к объекту на уровне реального, она реальный объект не воспринимает и натягивает на него свою идеализацию, как презерватив.

– Кать, я сейчас подумала: а какие у меня негативные и положительные качества? Из какой призмы я вообще смотрю на людей и ситуации? Я же могу у мужчины не увидеть плохие качества, потому что у себя их не вижу?

– Это расщепление. Ты не видишь у себя плохих качеств, потому что они погружены в тень, и у тебя нет общего видения себя самой. Нет плохих или хороших качеств – с учётом того, что ты себя и так сейчас обесцениваешь, с учётом того, как сильно лезет ложное «я» и как ты себя критикуешь, сейчас лучше не лезть в это. Мы пойдём в ложное эго позже, а сейчас к нарциссической жертве возвращаемся. Согласна?

– Согласна.

– Ещё раз: то, как ты идеализируешь, не даёт возможности увидеть реальность. Идеализация и обесценивание – это вид психической защиты. Потому что то, что делали её родители, то, как обращались с нарциссической жертвой, она то же самое продолжает проделывать с собой и то же самое – со значимыми людьми. Она выстраивает отношения на уровне фантазий именно для того, чтобы не соприкасаться с существующей болью. Это психическая защита, включается еще в детстве, чтобы ребенок просто-напросто мог выжить в существующей реальности: открывается мир красочных фантазий.

Далее человек, уже расщепленный, живёт, не соприкасаясь с реальностью, и психическая защита принимает форму утверждающую. Помнишь, когда ты говоришь с человеком, точно понимая, что он ошибочно, твердолобо убежден, и, не пытаясь в беседе с ним отстоять хоть какую‑то позицию, натыкаешься на упрямое отстаивание позиции им? Вот тебе и пример: психика сопротивляется.

«Ты такой сильный, ты такой ответственный, ты такой голубо‑кареглазо‑наинтереснейший брюнето‑блондин с сечением не как у всех» – говорит о том, что презерватив идеализации одет, и жди разочарования. «Ой, девочки!!! Я влюбилась!!! Он такой‑сякой, и знакома я с ним две недели, ну он же кошек на моих глазах не убивал!» – согласись, как‑то не очень значимый аргумент.

– Согласна.

– Что происходит при сближении. Что‑то средненькое: ну, чавкает немного, когда ест, ну, носки где‑то как‑то; едим в ресторане, а у него еда падает и т.д. Смотрю на него и думаю: «Живой человек, слава Богу, могу расслабиться». Рамки нормы = конец идеализации. У здоровой динамики конец идеализации – это про расслабление, а в нарциссических отношениях – это разочарование и крах. То есть я таким образом боюсь снять маску и плачу за ношение этого образа своими страхами, постоянным напряжением и чувством вины, что я не идеальна. Скорее всего, когда вы сходились, ты старалась для него быть хорошей, проявляла лучшие качества, хотела показать свою заинтересованность.

– Было, было, Кать, и даже больше, чем нужно. И сегодня есть такая претензия к себе: чего хоть я так долго задержалась в «плохо»?

– Это мазохизм. Он был в нарциссизме, а ты – в мазохизме. А после, когда ты ушла, он провалился в мазохизм, а ты – в нарциссизм. Вот он и пытался тебя укусить, чтобы вы снова поменялись местами и всё шло уже по привычному руслу. Плохо, но привычно. Понимаешь, как это работает? Смотри. Через обесценивание другого – «он назвал меня мерзкой тварью» – я компенсирую свою травму. То есть я чувствую внутри непереносимое: это мой внутренний продукт, это мои эмоции, которые я не могу переживать, проглотить, переварить и самого себя контейнировать – я самого себя в контакте с собой не вывожу.