Звезды над Кишимом. 2 том

Собрав интересующие сведения, особист поделился своей версией:

– Если я что-то скажу не так, поправьте меня… Я не знаю, как к вам попал этот автомат, – он указал на оружие, висевшее на плече у лейтенанта. – Скорее всего, вы купили его у духов либо обменялись с ними. А вот что именно вы отдали душманам взамен, с этим мы еще разберемся…

При этих словах он многообещающе посмотрел на командира взвода пехотинцев. Тот молча слушал инспектора, и было заметно, как напряглось его лицо.

– И когда в ваших руках оказалось это оружие, вы решили извлечь максимум выгоды из своего приобретения.

Особист, расхаживая по склону перед строем солдат, то и дело награждал кого-нибудь из них своим припечатывающим взглядом.

– Все, что вы мне тут наплели про нападение на заставу, не выдерживает никакой критики. Вы просто инсценировали атаку духов.

Он подошел к лейтенанту вплотную и жестко произнес:

– Ты основательно подготовился к этому, старлей! Мало того, тебе нужны были помощники, и ты легко нашел их среди своих подчиненных, посвятив их в свой план… Ты думал, что все просчитал, и в таком случае за успешно организованную оборону заставы тебя ждет повышение и всякие там правительственные награды? И в придачу трофей в виде непригодного для боевого применения автомата. Он и стал ключевым звеном, вокруг которого ты разыграл весь этот спектакль.

Теперь начальник заставы смотрел на особиста со смиренной обреченностью. В его глазах появился оловянный блеск, и уголок сжатых губ приподнялся в едва уловимой улыбке. Он и не пытался убедить своего оппонента в обратном, отдавая себе отчет в том, что перед ним специалист с богатым опытом разбирательств в таких вопросах.

– Ах да, чуть не забыл! – точно спохватившись, сказал следователь. – Как же быть со следом от тела убитого душмана? – сделав паузу, он скомандовал солдатам заставы: – Кругом!

Те выполнили команду.

– Естественно, никакого тела не было, – проходя вдоль обращенного к нему спиной строя, заявил он. – Эту роль исполнил вот этот боец, – он указал на одного из моих земляков, выцветшие штаны которого в области ягодиц были с потертостями и испачканы травой. – Он съехал вниз по склону на заднице, оставив за собой этот след.

Особист замолчал и, скользнув своим взором по бойцам, остановил его на старшем лейтенанте.

– Ты у меня за все заплатишь. За каждый снаряд, за каждый выпущенный вчера патрон рассчитаешься! Возвращайтесь к своим служебным обязанностям, товарищ старший лейтенант. До особого распоряжения.

Наблюдая за всем происходящим, я не понимал, кто в этом противостоянии вызывает во мне больше симпатии. Хотя мы выступали в качестве охраны проверяющего, которая позволяла сохранять нейтралитет, мое нутро требовало определиться с выбором. С одной стороны, лейтенант со своими бойцами, решившие прошустрить и заработать себе дополнительные очки, обещавшие быть полезными в дальнейшем. С другой – офицер из органов государственной безопасности как представитель системы. Чисто по-человечески мне был ясен мотив, движущий первыми, но за вторым была правда.

Мы сопроводили проверяющего обратно в батальон. Добытое на заставе оружие он прихватил с собой, доложив о результатах командиру батальона. Они проверили боеспособность автомата, даже не удосужившись для этого выйти на стрельбище. Наши, кто был при этом, потом рассказали, что ППШ плевал пули метров на триста с огромным разбросом.

На следующий день проверяющий улетел в полк. Чем закончилось все для лейтенанта, сказать не могу, но после этого он недолго служил в батальоне. Возможно, его перевели в другую часть.

Дни становились короче, ночи длиннее и холоднее. Утренний воздух делался все более бодрящим, и яркие островки молодой зелени, пробивающиеся сквозь рыжий ковер пожухлой травы, сверкали инеем в лучах восходящего солнца. Деревья сбрасывали увядшую листву. И хотя днем было довольно тепло, осень, уступавшая натиску безразмерного афганского лета, казалось, дошла до последнего рубежа и перешла в контрнаступление.

Дембеля находились в ожидании команды на вылет домой. Коротая дни, они наводили лоск на свою и так кажущуюся безупречной парадную одежду.

Предстоящая отправка на дембель старшего призыва была событием и радостным, и пронизанным щемящей тоской. Глядя на то, как наши друзья готовятся к нему, ты воодушевлен вместе с ними, но и острее чувствуешь время, отделяющее тебя от этого желанного момента.

Еще немного, еще полгода, и ты тоже, надев дембельскую форму, обнимешь тех, кто остается служить в этом захолустье, и, поднявшись на борт вертолета, бросишь с высоты взгляд на тающий вдалеке квадратик батальона. На горы, которые были с тобой все эти полтора года, но так и не стали тебе родными. Непостижимая печаль сожмет твое сердце, словно ты оставляешь в этом чужом и неприветливом краю что-то очень дорогое. И это не только ребята, которых ты покидаешь и которые стали тебе почти семьей, это нечто иное, неосязаемое. Как будто ты оставляешь в этом диком и неуютном месте часть себя, своей жизни, полной тревог, горечи и надежды, оставляешь навсегда и не вернешься уже никогда, как не вернутся назад годы твоей молодости, проведенные здесь. Ты оставляешь этим горам того себя, каким ты уже никогда не будешь.

Скоро тебя захлестнет совсем другая жизнь, размеренная и предсказуемая. Дом, семья, работа… Ты ждал и жаждал этого. Но когда ты будешь вспоминать о днях службы, откуда-то из глубин твоего существа будет накатывать волна светлой грусти.

Незадолго до начала демобилизации в батальоне у гаубичников произошел несчастный случай. Часовой из числа тамошних колпаков стоял под грибком, когда одна курица из подсобного хозяйства артиллеристов отправилась на прогулку по минному полю, опоясывающему батальон.

Куры, принадлежащие батарее, свободно паслись у границ батальона, нередко заходя и на минное поле. После этого они спокойно возвращались в свой родной курятник. Может, молодой солдат подумал, что птица хочет переметнуться к противнику, и посчитал своим долгом воспрепятствовать ей или решил, что если с курицей что-то стрясется, то отвечать придется ему. Короче, полез он за ней на минное поле и при погоне зацепил проволоку от мины-растяжки…

Артиллеристы рассказывали потом, что когда вытащили его с минного поля, живот пострадавшего был распорот осколками и внутренности вывалились наружу. Принесли его в медсанчасть, вызвали вертолеты, но спасти не удалось.

Комбат Прохоренко построил батальон на плацу и сокрушался по поводу того, что новичков недостаточно хорошо проинструктировали по технике безопасности. Он приказал командованию всех подразделений повторно провести личный состав вдоль границ минных полей и объяснить бойцам, что к чему. Но это был скорее жест отчаяния. Этот-то знал, куда лезет, только на что надеялся?

Немногим позже на общем построении батальона комбат зачитал письмо, в котором мать погибшего просила сообщить причину смерти. «Я слышала, что там у вас вырезают целыми ротами…» – писала убитая горем женщина.

– Что я, по-вашему, должен ей ответить?! – вопрос комбата повис над построенным на плацу батальоном. – Сказать ей правду? Мол, сын ваш подорвался, когда полез за курицей на минное поле? Что молчите? Не знаете, что сказать? Вот и я не знаю…

Опять воцарилась тишина. Атмосфера была гнетущая. Было такое чувство, что в смерти этого бойца в какой-то мере повинен каждый из нас.

– В следующий раз, – наконец заговорил комбат, – прежде чем сделать какую-нибудь глупость, подумайте о тех, кто ждет вас в Союзе.

Глава 28. Ветер перемен

Это было, по-моему, на одной из последних для наших дембелей засад. Путь лежал к высоте, которая располагалась на той же гряде, что и Двугорбая. Горная цепь, изрезанная несколькими перешейками, плавно изгибаясь и набирая высоту, переходила в гору Алибег. Тот район был под контролем Вадуда, одного из местных главарей. Недавно его убили, и руководство бандой взял на себя его брат Бахадур.

Вышли вечером и, дождавшись наступления темноты на Двугорбой, двинулись по намеченному маршруту. Спуск с заставы и подъем на следующую высоту осложнялись тем, что каменистые склоны были покрыты щебнем, проскальзывающим под ногами, но дошли без приключений.

Окопались. Ночь была теплой и безветренной. Мы просидели в окопах часов до девяти утра. Активности на караванных тропах замечено не было, и нам дали приказ отходить в батальон.

Как только мы покинули окопы, более чем в километре от нас увидели караван, идущий со стороны кишлака Вахши. Он был весьма солидных размеров – не менее пятидесяти навьюченных ишаков и примерно столько же человек охраны. Мы сразу вернулись в свои окопы, но надеяться, что нас не засекли, не приходилось. Караван, не меняя своей скорости и направления, скрылся из виду за одной из пологих возвышенностей.

Арткорректировщики, бывшие с нами, передали координаты каравана в батальон, и, полагаю, оба огневых взвода гаубичной батареи уже навели стволы своих орудий на этот район. Некоторое время мы ожидали, что караван появится в том месте, где дорога выходит из-за горы. Но тщетно. Он затаился за естественной преградой. Предположения, что нас засекли, подтвердились. На покатый склон гребня, за которым укрылся караван, немного погодя высыпал небольшой отряд духов, посланных, по всей видимости, разведать обстановку. Нам было приказано не ввязываться в бой и отходить.

– Твою мать! Вон, гляди, выбежали на поляну, – сказал Соловей.

– Герои… – хмыкнул Юра Низовский.

– Вообще страх потеряли! – произнес Куля. – Или думают, мы их на таком расстоянии не достанем?

До отряда душманов было около тысячи метров. Прицельная дальность стрельбы моего пулемета как раз позволяла вести огонь с этой дистанции. На таком расстоянии их АК-47 не причинили бы нам вреда. Опасность представляли «Буры», но это нужно было бы очень постараться, а в случае ответного огня из более тяжелого оружия мы могли отступить и запросить поддержку своей артиллерии.

Духов, высыпавших на открытое пространство, было до двенадцати человек. Они выбежали, подобно стаду овец – бесформенной и скученной толпой.

Мы уже собирались отходить. Минометчики сворачивали свою огневую позицию.

– Товарищ лейтенант, – обратился я к командиру взвода, поставив пулемет на сошки. – Разрешите пальнуть для острастки… А то, похоже, они нас в грош не ставят.

– Огонь не открывать, – отреагировал взводный с интонацией, в которой я не распознал однозначного запрета. Напротив, мне показалось, что и он был бы не прочь остудить воинственный порыв наших оппонентов, но положение обязывало его подчиниться приказу руководства батальона.

Бросаю вопросительный взгляд на дембелей. Они лишь неопределенно повели бровью, мол, мы не возражаем.

– Я их припугну, товарищ лейтенант? – спросил я, прицелившись в центр этой толпы. И расценив секундную задержку командира с ответом как знак согласия, выпустил очередь патронов в восемь. Треск пулеметных выстрелов нарушил утреннюю тишину. На фоне подернутых рассветной дымкой гор трассирующие пули, указывая путь пээсам8, прочертили ярко-алым пунктиром пологие дуги и погасли на подлете к группе моджахедов. Это действо приковало взоры моих сослуживцев.

– Тагиров! – соорудив сердитую гримасу, резко окрикнул меня взводный. – Я ведь приказал не открывать огонь!

– Да ладно вам, товарищ лейтенант… Не будут выпендриваться в другой раз. А то что за понты?

– Ух ты! Как точно полетели пули, – заметил Коля Кулешин, смотря в бинокль. – И на таком расстоянии пулемет как бьет!

Духи немедля ретировались, укрывшись за хребтом, из-за которого, будучи настроены самым решительным образом, они появились минуту назад. Я же поймал себя на том, что не испытываю никакого отторжения, стреляя в людей. Даже, напротив, разочарован тем, что все духи убежали целыми и невредимыми. Между тем минометчики упаковали свой самовар.

– Отходим! – скомандовал взводный.

Пока основные силы отходили на следующий оборонительный рубеж, группа прикрытия, в составе которой был и я, оставалась на месте, наблюдая за ситуацией вокруг. Затем и мы, легкой рысью рисуя зигзаги на спуске, двинулись следом. Оказавшись в зоне, хорошо простреливаемой с заставы «Двугорбая», мы благополучно добрались до батальона.

Во второй половине дня обоих наших переводчиков вызвали в штаб. Придя оттуда, они рассказали, что явился человек от Бахадура, караван которого мы видели этим утром, и принес известие.

– Бахадур говорит, что он приметил нашу засаду.

– Тоже мне соколиный глаз… – ухмыльнулся Козырь. – Мы готовились к отходу, из окопов вышли. Так бы шиш они нас засекли.

Переводчики продолжали:

– Еще уведомил о том, что мог бы потрепать нас. Мол, у него в караване, помимо обученных бойцов, было пять безоткаток, три ДШК и три миномета.

– Это кто кого пожалел?! Если бы мы запросили поддержку пушкарей, где бы сейчас они были со своими безоткатками и минометами? Уделали бы их в два счета, – заключил Куля.

– Причем он это понимает, – сказал Юра Низовский. – Просто цену себе набивает.

– В общем, так… – подошли к сути переводчики. – Он намерен провести переговоры и заявить о готовности пойти нам навстречу, если наш батальон не будет вести войну против его людей, перестанет обстреливать его территории и начнет пропускать его караваны. За это он обещает не стрелять по батальону и перестать минировать дороги.

– Нет, ты только посмотри на этого козла! – выпалил Козырь, покачивая головой. – Как будто мы когда-нибудь от нечего делать обстреливали их кишлаки. Сами нарываются, а потом стонут.

– Бахадур, к слову, не такой агрессивный. Вот его покойный братец был более кровожадным. Грохнули этого уклепка…

– Если все пойдет по плану, – Аброр окинул нас многозначительным взглядом, – духи завтра придут на переговоры в наш батальон.

– И, вероятно, они догадываются, что скоро всему этому настанет конец, – отметил Соловей. – Вывод войск на носу. К чему им лишняя головная боль, когда не сегодня-завтра мы отсюда уйдем.

– Да уж. Кому охота помирать под конец войны… – докуривая сигарету, задумчиво согласился Юрик Низовский.

На следующий день несколько человек из нашего взвода вызвали в штаб. Заместитель командира батальона капитан Чураков сообщил нам, что вечером намечаются переговоры с представителями афганских бандформирований, орудующих в нашем районе.

– Встреча запланирована на шесть часов. Ваша задача – не допустить провокационных действий со стороны духов, – сказал капитан. – За пару часов до этого вы займете скрытые позиции у второго КПП. Вы должны, будучи невидимыми, держать на прицеле афганских главарей. Не оставлять их без внимания ни на миг до тех пор, пока они не сдадут оружие. Если что-то пойдет не так, вы уничтожите их. Вам понятно?

– Так точно, товарищ капитан.

– Это всего лишь мера предосторожности. Духи – народ ненадежный. После того, как наши гости сдадут оружие, их сопроводят в Ленкомнату восьмой роты. Во время пребывания духов в нашем батальоне не спускайте с них глаз. Снаружи уже стемнеет, и вас не будет видно. Если что… огонь на поражение. Все ясно? – переспросил капитан.

– Так точно!

– Вопросы есть?

– Никак нет!

В назначенный час мы были на своих позициях. Парламентеров ожидалось пятеро. Нас было столько же. Мы разделились на две группы. Одна группа из трех человек, в которую входил я, укрылась на позициях минометчиков на востоке от КПП. Вторая группа находилась к западу от КПП, неподалеку от позиций девятой роты. Мы спрятались в капонире круглой формы диаметром метра четыре-пять, вырытом для установки миномета. Вокруг него из земли торчали высокие и густые кусты высохшей колючки, скрывая нас от посторонних. Наша выгоревшая на солнце форма сливалась с цветом кустарника. Мы проверили позиции на предмет маскировки и остались довольны.

Как мы и договорились с бойцами девятой роты, дежурившими на КПП, они предупредили нас о приближении афганцев. Делегация душманов из пяти человек явилась с северо-востока от восточной оконечности заставы «Окопная».

Одеты они были по-дехкански, ткань чалмы, намотанная на головы, была светлых тонов. Наверное, это говорило о чистоте их намерений. Однако все они были вооружены автоматами АК-47 и АКМ, а поверх их рубах надеты кожаные портупеи, поясной ремень и лямки, увешанные маленькими подсумками, в каждом из которых было по пять автоматных патронов.

Пока афганцы были вдали, мы наблюдали за ними в бинокль, стоя на дне минометной позиции. Взяли их на прицел лишь тогда, когда они приблизились метров на сто к границам гарнизона. Моджахеды шли не спеша, исполненные достоинства и спокойствия.

У КПП их встретил дежурный офицер, переводчик Хабиб и несколько солдат. Афганцы по нашей просьбе сдали оружие. Два солдата забрали автоматы и унесли их в штаб батальона. А самих парламентеров попросили немного подождать, когда их примет наше руководство.

Теперь мы могли выйти из своих укрытий. Причем сделать это следовало с особой аккуратностью, чтобы не вызвать у афганцев никаких подозрений.

Они уселись прямо на пыльную землю у входа в периметр и с интересом рассматривали нас и нашу экипировку. На их загорелых и бликующих в лучах заходящего солнца лицах читались радушие и осторожное любопытство.

Чувствуя себя хозяевами положения, мы подошли к ним и обменялись рукопожатиями. С помощью переводчика побеседовали на отстраненные темы. Меня удивило то, что они неплохо осведомлены о политической обстановке в Союзе. Упомянули даже Ленина и коммунизм.

Во время нашего разговора афганцы широко и открыто улыбались. Я подумал, что еще вчера мы бы без зазрения совести резали друг друга на куски, а сегодня смотрю на них и не замечаю ничего такого, что кардинально отличает их от нас. Было понятно, что желание переговорщиков заключить перемирие вовсе не делает их нашими союзниками и тем более друзьями. Они продолжали оставаться нашими врагами, и если завтра в горах мы столкнемся с ними в бою, пощады не будет ни нам, ни им.

Их натруженные руки, темные от солнца, покрытые сетью морщин и испариной лица говорили о том, что они такие же люди, как и мы, и эта война надоела не только нам, но и им. У меня не было презрения к этим людям. Мне были ясны мотивы, по которым они воюют против нас. И они, и мы – солдаты, отстаивающие свои идеалы.

Мы считаем, что они заблуждаются, защищая свои покрытые слоями вековой пыли порядки и устои. Они видят в нас агрессоров. По их мнению, мы хотим внедрить здесь чуждую им модель государственного устройства. Волей случая мы оказались по разные стороны баррикады.

Случай. Как много в нашей жизни зависит от случая. Случай свел нас с этими людьми сегодня. При других обстоятельствах каждый из них мог бы быть твоим другом или братом. Но череда случайностей привела нас сюда, и мы являемся их врагами. Человек не выбирает, где и когда ему появиться на свет. Рождаясь, мы не выбираем ни пол, ни цвет кожи, ни социальную и национальную принадлежность. С детства нам твердили, что человек хозяин своей судьбы. Сдается мне, это очень сомнительное утверждение. На этой планете, где не стихают войны, где люди находят решение своих проблем в грабеже, насилии, эксплуатации и порабощении тех, кто уязвимее, почти невозможно свободно выбирать свою долю. Десятки миллионов считают друг друга противниками и порой не могут объяснить истоков и подлинных причин этой неприязни.

Во многих странах забота о подрастающем поколении и защита материнства и детства – одни из приоритетов государственной политики. Неужели это всего лишь ширма, за которой таятся совершенно иные мотивы? Рожайте больше сильных и здоровых детей! Любой системе нужны выносливые и крепкие рабочие! Любой системе нужны солдаты, считающие за великое счастье отдать ради нее свои жизни!

У солдата не должно быть времени на размышления. Ему положено выполнять приказы, не испытывая при этом угрызений совести. Идеальный с точки зрения любой системы солдат подобен дуболому из детской сказки про Урфина Джюса.

Подростком я грезил о службе в армии, занимался борьбой, прыгал с парашютом. Меня привлекала суровая романтика военного бытия. Мечтал быть смелым и сражаться против зла. А оказавшись здесь, понял, что все гораздо сложнее.

Любая война – явление неоднозначное, хитросплетение различных факторов, когда бок о бок уживаются правда и ложь, самопожертвование и предательство, героизм и подлость, вера и отчаяние, любовь и ненависть, милосердие и жестокость.

Все нормальные люди хотят, чтобы на свете восторжествовало добро. Парадоксально, но именно это желание нередко становится поводом для развязывания самых кровопролитных военных конфликтов. Почему для достижения благих целей люди выбирают такой варварский путь? Почему он кажется таким привлекательным? Стоит одному почувствовать существенный перевес в военной мощи, он сразу обращает ее для устранения противника. И часто только те, кто сам вплотную столкнулся с отвратительной стороной войны, без прикрас и романтического антуража уясняют для себя, какой ценностью является мир.

Наши враги пришли с мирной инициативой, что может показаться пустяковым фактом в масштабах войны. Но и у этого шага есть предпосылки, чтобы сберечь десятки, а то и сотни жизней.

Мы проводили их в комнату для переговоров и, как было приказано, обеспечивали безопасность. После мы вместе с делегацией афганской вооруженной оппозиции разместились на броне МТ-ЛБ и отправились в Кишим для встречи с представителями силовых структур республики.

Тягач, на броне которого мы ехали, миновал первый КПП и направился к пятому пехотному батальону афганцев. Дорога до центра кишлака была прямой и поначалу шла между делянками дехкан. Тягач на гусеничном ходу освещал дорогу фарами. Я сидел по левому борту. Примерно на середине пути от КПП до Кишима увидел на дороге, прямо на левой колее, каких-то зверьков размером с кошку. Их было двое. Две пары горящих в темноте глаз, не мигая, смотрели на приближающуюся, лязгающую и громыхающую громаду нашего тягача. Зверьки не двигались, были словно загипнотизированные. Не знаю, успели ли они выскочить в последнюю секунду или погибли под траками тягача.

Мы сопроводили афганцев и руководство батальона до места проведения очередного этапа переговоров, подождали окончания и возвратились обратно. Затем проводили их ко второму КПП, где им вернули оружие. Они пошли той дорогой, по которой пришли, и вскоре их силуэты слились с чернотой ночи.

На следующий день мы узнали от солдат восьмой роты о том, что пока велись переговоры, в ущелье недалеко от заставы расположилось около восьмисот вооруженных духов. Скорее всего, это должно было предостеречь нас от причинения вреда представителям моджахедов.

– Если бы эти духи не явились к своим в указанное время, те что, на батальон штурмом пошли бы, а?

– Да не, не рискнули бы…

– Тогда для чего эта показуха?

– Ну припугнуть хотели, похоже…

– А если бы все же поперли на батальон?

– Перебили бы всех еще на подходе или раньше. Из гаубиц и БМП. Оставшихся в живых так, из автоматов положили бы. Делов-то.

– Да шансов у них никаких. Начали бы их кишлаки бомбить артиллеристским огнем, и все… Сами бы прекратили войну.

– Как вы думаете, они действительно перестанут минировать дороги и обстреливать батальон?

– Поживем – увидим.

Глава 29. Начало конца

Похолодание наступило резко. С севера, со стороны Союза, непрерывно дул пронизывающий ветер. Серые, навевающие тоску тучи проносились над горными цепями, рискуя распороть брюхо о покрытые первым снегом вершины.

Постоянные дожди сменились снегопадом. Снежинки мокрого снега, подгоняемые порывами ветра, метко били в лица часовым, находящимся в охранении. Солдатские сапоги месили желто-бурую жижу, состоящую из глины и снега. В воздухе запахло дымом печей, растапливаемых в землянках.

Без печи здесь никуда. Она и согреет жилище, и высушит промокшую одежду, накормит и создаст ощущение покоя и уюта. Мы тоже запалили свою печь. В нашей землянке, в отличие от металлических буржуек, бывших во многих других подразделениях, печь была выложена из кирпича и накрыта толстым листом стали. Тяга оказалась слабой, и мы решили прочистить трубу нашей печурки.

Печная труба имела приличное сечение. На середине высоты располагалось одно колено. Попытки прочистить трубу обычными методами не увенчались успехом, и мы обратились к высоконаучному способу. Сходили в гости к артиллеристам и взяли у них пару килограммов пороха, расфасованного в холщовые мешочки. Они использовали его как дополнительный заряд для увеличения дальнобойности своих орудий. Мы же намеревались применить это изобретение китайцев для того, чтобы очистить от копоти и нагара канал печной трубы.

Мысль была до гениальности простой. Три мешочка с порохом мы забросили в трубу с тем, чтобы они упали на уступ, образованный коленом, еще четыре мешочка – в горящую печь и закрыли ее. Один из бойцов, расправив старую подушку, прикрыл ею печную дверцу, а четверо солдат, в числе которых был я, придавили подушку табуретом, дабы под давлением от воспламенения дверка не распахнулась.