Звезды над Кишимом. 2 том

Звезды над Кишимом

2 том

Шамиль Асанов

Корректор Сергей Ким

Редактор Алиса Асанова

Дизайнер обложки Комола Расулмухамедова

© Шамиль Асанов, 2025

© Комола Расулмухамедова, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-6782-6 (т. 2)

ISBN 978-5-0068-6265-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 24. Осень

На одной из засад, проводимой с афганцами, в которой помимо пехотинцев Пахлавана участвовали бойцы из Царандой и ХАД, я познакомился с уже немолодым человеком.

Он был, наверное, одним из самых возрастных в отряде. Служил в ХАДе, куда брали исключительно проверенных и преданных делу защитников Апрельской революции. На вид ему было далеко за сорок, мы годились ему в сыновья. Ночью в горах было прохладно, и он с пышными усами, в теплой одежде и старой солдатской шапке-ушанке походил на партизана из фильмов про Великую Отечественную войну. Лицо у него было открытое, глаза добрые, взгляд прямой. Мы рыли окопы. Он бросил свою накидку на землю и устроился поблизости.

– Здравствуй, друг, – обратился он ко мне по-русски.

– Хуб асти? Бахайр асти? Джур асти?1 – произнес я на его языке.

Переводчик Аброр был рядом, и всю ночь мы благодаря ему вели ненавязчивый разговор. Звали его Саидахмад. Он показался мне любознательным и образованным.

Нередко подобные диалоги кажутся надуманными и искусственными, и толком не знаешь, что спросить. Но в этот раз было по-другому. Афганец своей мягкостью и искренностью сумел приоткрыть ширму формализма. Обменивались и общими, большей частью наивными фразами, как это обычно бывает, когда люди из разных стран делают одно дело.

– Шурави хорошо! – заметил Саидахмад.

– Наджибулла бисёр хуб! Душманы хароб!2 – поддержал тему я.

Общение состояло из вопросов и ответов на абсолютно не связанные между собой темы, но при этом получилось задушевным. Оказалось, у него в Кишиме семья, четверо детей, жена ждет пятого. Он поинтересовался, откуда я родом, и понимающе закивал головой, узнав, что из Ташкента. До встречи с ним у меня не было знакомых среди афганцев.

После этой засады мы пересекались с ним в Кишиме и на совместных операциях и всегда тепло приветствовали друг друга.

Как-то мы по тревоге выехали в Кишим, и Саидахмад, издали увидев нас, сидящими на броне БМП-2, купил в дукане пригоршню жевательных резинок. Когда машина проезжала мимо, подошел и дал их мне.

– Ташаккур, дуст!3 – поблагодарили его мы и поехали дальше, по-детски радуясь такому подарку.

Если в батальон приходил кто-либо из афганских военных, я через переводчиков выяснял, как поживает Саидахмад, и просил передать ему привет.

Афганцы часто наведывались в батальон. Чаще всего это были военнослужащие и представители администрации Кишима. Некоторые были откровенными пройдохами и приспособленцами.

Ярчайшим их представителем был один кишимский инженер по имени Джума. Наш переводчик Хабиб настолько не переваривал его, что однажды, когда мы находились в гостях у гаубичников на их наблюдательном пункте, навел на идущего в батальон Джуму лазерный дальномер и многократно нажимал на кнопку определения расстояния.

– Для чего ты это делаешь? – спросил я.

– Облучаю его… – ответил Хабиб. – Хочу, чтобы у этого жополиза член не стоял.

Я засомневался по поводу того, что лазерный дальномер может оказывать на человека такое воздействие. Но Хабиб был неуклонен в своем стремлении сделать из местного активиста импотента, и пока инженер был в поле зрения, неоднократно посылал в ни о чем не подозревающего бедолагу невидимый страшный луч.

Иногда сарбозы, выходя на засаду, проходили через наш батальон. Мое внимание привлекал пулемет ДШК, который они постоянно брали с собой. Он был установлен на станину, как у пулемета «Максим» с металлическими колесиками и защитным стальным щитком, похожую на маленький лафет от старинной пушки. Хотя сам по себе станок был тяжелым, он избавлял от необходимости таскать более чем тридцатикилограммовый пулемет на плечах, как это делали наши солдаты.

В нашем батальоне ДШК владели только танкисты. Пулеметы были закреплены на башнях танков, а в горы пехота тащила «Утесы». Они, имея тот же калибр, весили меньше, да и станок «Утеса» больше подходил для переноски. В полку ребята брали и ДШК, а в особо сложных ситуациях находили пулемету и другое применение.

У Саныча в полку был друг по прозвищу Филин, с которым они познакомились в учебке. Если не ошибаюсь, служил он в полковой разведроте и на боевых использовал ДШК. Со слов Санька, тот был очень крепкого сложения.

В своем письме Филин рассказывал ему, как в одном кишлаке они попали в переплет. Духи лупили по нашим бойцам, и надо было срочно отойти на более выгодные позиции, а везде невысокие глинобитные заборчики, которыми афганцы так любят ограничивать свои делянки.

Филин, загруженный по самое не хочу с ДШК на плече, не поспевал за своими, карабкаясь через эти дувальчики, и при этом был легкой мишенью. Вот тут-то ему и пригодилось массивное тело пулемета. Подбегая к очередному препятствию и орудуя пулеметом как тараном, он крушил верхнюю часть забора, что существенно помогало ему в преодолении оного. Что ж, умение импровизировать, принимать порой нестандартные решения здорово выручает, в том числе и на войне.

Одним погожим деньком мы, как обычно, сидели и курили у своей землянки. Кто-то из наших заметил, как отряд «зеленых» внезапно выдвинулся из Кишима. Миновав каменный мост, они направились на северо-запад. С противоположной стороны навстречу им приближалась группа моджахедов. При подъеме на невысокое плато солдаты афганской армии вступили в бой с духами.

Приказа посодействовать сарбозам нам не давали, и мы просто смотрели, как одни афганцы убивают других. Даже находясь в батальоне, мы могли бы поддержать их огнем из бронетехники, артиллерии или из снайперских винтовок. Расстояние до поля боя было около километра. Но приказа не было, и мы оставались в роли пассивных наблюдателей.

Бывало, сидишь ночью на посту и слышишь, как где-то в горах идет перестрелка. Никаких «зеленых» там быть не могло. Было ясно, что это воюют конкурирующие группировки моджахедов.

– Гляди-ка! Война… Духи между собой фигачатся!

– Что-то не поделили…

– Нет ничего хуже, чем дикари с оружием в руках.

– А пусть поубивают друг друга. Нам меньше останется.

Были свидетелями и того, как прямо средь бела дня моджахеды устроили войну у моста через Машхад на въезде в Кишим. Они начали обстрел оборонительных позиций Кишима и прилегающего кишлака из стрелкового оружия. Мы поднялись к гаубичникам на башню и в окуляр лазерного дальномера следили за перестрелкой на отроге массива «Медведь», который располагался перед мостом.

Странное чувство овладевает тобой, когда ты в относительной безопасности, а на твоих глазах идет бой. Льется кровь, гибнут люди, трещит барабанная дробь выстрелов, а неуемный бог войны продолжает свою дикую пляску.

Война не щадила никого, часто женщины и дети становились жертвой, принесенной на ее алтарь.

Недалеко от границ нашего батальона лежала старая ржавая мина от 120-миллиметрового миномета. Выходя на тактику и засады, мы, не трогая ее, проходили мимо. По-хорошему, нужно было бы подорвать ее с помощью тротиловой шашки, но все было не до того, и вспоминали про нее лишь тогда, когда она вновь попадалась нам на пути.

Мальчишки-пастухи лет десяти от роду, пасущие стадо овец в этом месте, подобрали мину и, по словам караульных, стоящих на втором КПП, принялись стучать ею о камень. Солдаты нашего батальона принесли их к медсанчасти. Два маленьких окровавленных и изуродованных взрывом тельца, в которых совсем недавно кипела жизнь. Фельдшер Виноградов был не в силах что-либо сделать, ведь он не бог.

В другой раз мы были очевидцами не менее драматичной сцены. По дороге, ведущей в Кишим, двигалось небольшое стадо баранов. Погоняли его афганские детишки мал мала меньше. В центре стада верхом на ослике ехала женщина с младенцем на руках. По всей видимости, это была семья, по какой-то причине оставшаяся без мужчины, и мать семейства вынуждена была сама и скотину пасти, и за детьми присматривать.

Когда вся процессия отдалилась метров на тридцать от того места, где дорога, выходя из гор, поворачивает к Кишиму, ослик наступил на мощную мину. Это взрывное устройство было рассчитано на подрыв военной техники, и ослик со своими седоками разлетелись в клочья.

Уцелевшие бараны в панике разбежались по сторонам. Те же из детей, кто выжил, вероятно, были оглушены взрывной волной и шокированы настолько, что долго не могли прийти в себя и осознать масштаб потери.

С очередным прилетом вертолетов из Файзабада к нам во взвод прислали первого из колпаков нового набора. Перед Афганистаном он прошел в Союзе трехмесячный курс молодого бойца. Это был паренек среднего роста, в старой солдатской шапке-ушанке. Ту, что выдали перед отправкой «за речку», у него, должно быть, забрали полковые шустряки, а, может быть, он расстался с ней еще в Кундузе.

Волосы цвета выгоревшей соломы, круглое веснушчатое смышленое лицо с выразительными серо-голубыми глазами. Отличался скромностью и молчаливостью. Сразу принял уготованную ему на ближайшие месяцы колпацкую долю и стал надежным подспорьем для Эдика и Азиза, колпачество которых близилось к завершению. Звали солдатика Олег Блюменталь.

Через несколько часов после его прилета батальон подвергся духовскому обстрелу. Я помог Олегу накинуть бронежилет и каску, взять автомат и боеприпасы и сказал, чтобы бежал за мной. По прибытии на позиции лицо у него было растерянным.

У всех нас вид был озорной – каски набекрень, с расстегнутыми ремешками, плюс заношенные броники или плавжилеты. Многие выбежали на позиции в том, что было на них до разрыва первой мины – в трусах и тапочках, схватив только оружие и боекомплект. Глядя на новенького, я решил пошутить.

– Прикинь, Олежка… Так у нас каждый день! – прокричал я ему в самое ухо сквозь вой падения и грохот взрыва минометного снаряда.

Услышав это, его и без того круглые глаза стали больше.

– Да, вот такая тут у нас жизнь, тезка… – подыгрывая мне и с видом бывалого фронтовика, попыхивая сигаретой, подтвердил Козырь. – Но ты не бойся… Месяц-другой – и освоишься.

После этих слов Олежка явно приуныл, а мы с Козырем незаметно перемигнулись, не став разубеждать его. Сам во всем разберется.

Стоим мы как-то с Козырем в карауле на первом КПП. Бронежилеты скинули, повесив их на бойницы сооружения. Темным-темно. Мы, чтобы скоротать эти часы, совмещаем приятное с полезным и толкуем на разные темы. А минут за десять до окончания нашего дежурства раскурили косячок. Вдруг со стороны штаба доносятся шаги. Расстояние до приближающегося метров пятьдесят, а Козырь как заорет:

– Стой, кто идет?!

– Капитан Верховинин! – раздался голос начальника штаба, судя по всему не ожидавшего, что в этой темени его окликнут на таком удалении.

– Блин, Аким… Давай ты на доклад иди, – засуетившись и тщетно пытаясь просунуть голову с надетой каской в горловину бронежилета, говорит мне Олег. – А то я броник никак не надену…

Волнение Козыря, усиленное действием чарса, непонятным образом передается и мне. Я быстро накидываю свой бронежилет, каску и выхожу из КПП, но не иду навстречу проверяющему, а, задержавшись на последней ступеньке, жду, когда он подойдет.

Капитан подошел почти вплотную ко мне. Правой рукой я придерживал висящий на плече пулемет, а левую приложил к каске и доложил:

– Товарищ капитан, за время дежурства никаких происшествий не было! Дневальный по КПП рядовой Тагиров!

– Вообще-то, товарищ солдат, когда вы вооружены, честь отдавать не нужно… – поправил меня офицер.

– Прошу прощения, – сказал я. – Впарился что-то. Устал, наверно.

– Бывает, – успокоил меня проверяющий и переспросил: – Все нормально, значит, у вас?

– Так точно, товарищ капитан.

– Что ж, продолжайте наблюдение.

– Есть!

Капитан направился к позициям, где на одной из машин нес вахту дежурный экипаж нашего взвода.

Войдя в КПП, я застал Козыря, который сумел-таки напялить на себя амуницию и беззвучно смеялся, прислонясь к стенке.

– Аким, ну ты и исполнил! – произнес Олег. – Мало того, что не пошел с докладом к проверяющему, так еще и честь левой рукой отдал. Не знаю… Я лично никогда не хожу к проверяющему. Все равно сам подойдет. А с левой рукой учудил, конечно.

Мы шутили до прихода новой смены, не забыв при этом предупредить наш дежурный экипаж о приближении к ним проверяющего. У нас была договоренность подавать сигнал огоньком зажигалки часовым, в сторону которых идет офицер с проверкой. Как только капитан Верховинин отошел от нашего поста метров на пятнадцать, мы так и сделали. Скорее всего, его удивлению не было предела, когда он в кромешной тьме, не дойдя до нашего дежурного экипажа добрую сотню метров, был остановлен окриком часовых. И отвечать, переходя на крик, ему тоже пришлось на таком расстоянии.

– Похоже, мы ошеломили начальника штаба своей бдительностью…

– Небось, про себя подумал: «Молодцы эти разведчики… Одни в полной темноте за полсотни метров заметили, а другие за сотню».

К нам в батальон из полка прибыл капитан Чураков. В полку он был командиром разведывательной роты, и вот теперь его перевели в штаб батальона. Кажется, он временно исполнял обязанности то ли отсутствующего комбата, то ли отлучившегося начальника штаба. Будучи разведчиком, он и к нам был расположен.

В один из ночных обстрелов батальона мы по тревоге выбежали в район заброшенного кишлака Фараджгани. Минометный огонь предположительно вели оттуда. Командовал выходом капитан Чураков. Добежали до подножия первого горба гряды, на второй вершине которой была застава «Двугорбая». Здесь начинались развалины кишлака. Несколькими группами мы стали прочесывать этот участок. Уже стемнело. Серп луны давал скудный свет.

Я шел по левому флангу. Внезапно наша группа почти нос к носу столкнулась с вооруженным отрядом, спускавшимся к развалинам со стороны заставы. Их силуэты чернели на фоне звездного неба.

– Ложись! – крикнул кто-то.

Мы заняли позиции для боя.

Произошла короткая заминка.

– Свои! Девятая рота! – прокричали сверху.

Бойцы девятой роты спустились с заставы «Двугорбая» нам на подмогу, но нас об этом никто не известил. Хорошо, что в небе висела луна. Это позволило нам и бойцам девятой роты сориентироваться и понять, что перед ними не духи, а свои. В противном случае потери были бы неизбежны. Такая несогласованность была непростительным разгильдяйством. Вместе с пехотинцами с Двугорбой мы взяли развалины в кольцо.

В кишлаке была пара домов, где до сих пор жили афганцы. Во дворе одного из них послышался лязг металла. Капитан Чураков и еще несколько человек осторожно вошли туда. Они пробыли там недолго и не обнаружили ничего подозрительного, кроме перекидной сумки, используемой для вьючных животных. В ее карманах поместились бы и мины для миномета.

Наличие такой сумки в доме не могло быть доказательством причастности его обитателей к обстрелу. Но куда же делся сам минометный расчет с минометом? Выйти из нашего оцепления было невозможно, и металлические звуки показались мне очень уж похожими на шум при обращении с минометом.

Продолжать поиски ночью не имело смысла. Опасаясь того, что обстрел имел целью выманить нас из батальона и на обратном пути мы могли попасть в засаду, капитан Чураков приказал нам и бойцам девятой роты в темпе двигаться к заставе «Двугорбая».

Даже несмотря на то, что мы были налегке и несли только оружие и боекомплект, бежать на вершину горы было сложно. Бойцам девятой роты приходилось труднее, ведь они были в бронежилетах. Поднялись на Двугорбую, отдышались, солдаты из девятой роты занялись своими делами. А для нас прозвучала команда: «Бегом вниз!»

Мы спускались со стороны, противоположной той, по которой совершили подъем. Бежать вниз по щебню ночью, когда тропу еле видно, оказалось непросто. Большинство наших считали такую предосторожность в непосредственной близости от двух застав и батальона излишней. У капитана Чуракова было иное мнение, и мы выполнили приказ старшего по званию. Добрались до батальона несолоно хлебавши. Главное, все целы и невредимы.

Тогда же совсем распоясались сигнальщики афганцев. Они со своими фонариками по ночам стали подходить все ближе к границам батальона. Руководство приняло решение организовать засаду с целью захвата и допроса сигнальщиков для выяснения причин их усилившейся активности.

Как потемнело, мы со взводом бойцов из восьмой роты вышли через второй КПП. Предупредили часовых из солдат девятой роты, стоящих на нем, чтобы не открывали огонь, поскольку мы будем находиться прямо у них перед носом.

– Следующую смену оповестите!

– Передадим, – ответили часовые.

Зарядив оружие, мы устремились к горам. Чтобы сбить с толку афганцев, которые могли следить за нами, отошли по ущелью, проходящему у заставы «Окопная», переждали тут и скрытно вернулись на обозначенный ранее рубеж. Залегли цепью лицом в сторону батальона, метрах в ста пятидесяти к северу от его границы. Нашей задачей было дождаться появления сигнальщиков, взять их в кольцо и захватить в плен.

Я и многие бойцы нашего взвода заняли позицию прямо на берегу обрывистого берега пересохшей реки. Ствол моего стоящего на сошках пулемета нависал над чернотой обрыва. Ко мне прицепилась навязчивая и глупая мысль, что сейчас из этой тьмы оврага чья-то рука может ухватить ствол моего оружия и потянуть к себе. Я рефлекторно крепче сжал рукоять пулемета, объяснив себе это тем, что в таком случае можно будет выпустить длинную очередь. Ствол нагреется, и рука отцепится. Ерунда какая-то, но стало лучше.

В паре метров правее меня лежала объемная куча соломы, и несколько наших бойцов укрылись за ней. Передо мной из земли торчал камень размером с голову. Ночь выдалась звездная, и тонкий серп луны позволял вполне сносно обозревать окрестности. На другом берегу сухого русла, прямо напротив нас, была батальонная свалка, состоявшая по большей части из ржавых консервных банок. Оттуда то и дело доносились подозрительные шорохи. В одном месте контуры свалки были такими, что в полумраке казалось, будто там кто-то притаился. Но длительное наблюдение показало, что таинственный силуэт был неподвижен и не мог быть человеком. Шорохи же, полагаю, были вызваны ночными посетителями свалки – грызунами.

Время шло, но сигнальщики не появлялись. Вдруг метрах в ста перед нами промелькнула тень, которая молнией пронеслась ко второму КПП. Вероятно, это было какое-то животное.

– Видали?

– Кажись, Амур с Двугорбой сорвался, – заметил кто-то из наших.

Тотчас на КПП сработала светошумовая сигнальная мина, сорванная собакой. На несколько метров вверх полетели светящиеся искры, сопровождаемые громкими свистящими звуками. Они ярко осветили участок на въезде в батальон, но пес уже его миновал и скрылся в темноте.

Мы вышли из батальона давно, и на втором КПП стояла другая смена. Часовые, похоже, не увидели собаку, и, не поняв, что стало причиной для срабатывания сигнальной мины, приняли это за попытку проникновения в батальон. Они начали лупить из своего оружия не только по месту, где сработала сигналка, но и по окрестностям. У одного из них был автомат, а у второго ПК. Естественно, в батальоне поднялся переполох, и все выбежали на свои позиции. Между тем пулеметчик развернул свое оружие в нашу сторону и принялся обрабатывать сектор, где залегли мы. Трассера вонзались в землю, не долетая до нас метров пятьдесят. Такой поворот событий застал нас врасплох. Прятаться было негде, мы распластались на земле, вжимаясь в нее.

– Они там сдурели, что ли?!

– Вот подлюки! Наверняка не предупредили эту смену о том, что мы здесь!

– Пехота тупорылая!

– Чмыри! Прощелкали забралом и не сообразили, что это их пес сорвал сигналку!

Пока наши пацаны бранились по этому поводу, я вышел с помощью своей Р-148 на связь со штабом батальона.

– «Маяк»! Я «Сыч», прием! – хрипящим шепотом прокричал я в микрофон. – Передайте на второй КПП, чтобы прекратили огонь!

Я говорил как можно тише, чтобы не выдавать нашего присутствия. Но необходимо было вложить в свое сообщение максимум эмоционального содержания, чтобы на том конце распознали, что дело серьезное и срочно приняли меры.

Связист, сидевший в своей уютной КШМке, не желал войти в наше положение, вынуждая меня повышать голос.

– «Сыч», я «Маяк», не понял тебя… Повторите! Что у вас происходит?

– Передай на второй КПП, – прорычал я в микрофон рации, – прекратить огонь! Быстрее, мать вашу!

– Понял тебя! – уловил суть обращения связист.

Я лежал, стараясь спрятать голову за камнем передо мной, но это было не слишком надежным укрытием. Если бы пулеметчик взял выше, нам не поздоровилось бы. Те, кто был справа от меня, вообще лежали за кучей соломы.

Обозначить себя сигнальным огнем было нельзя, это привело бы к демаскировке. Да и не было никакой гарантии, что часовые, увидев сигнальный огонь за пределами батальона и не зная, что там находились мы, перестали бы стрелять. Напротив, могли начать палить прицельнее. Нам оставалось только лежать и ждать, когда им позвонят из штаба.

Наконец, на КПП прозвенел звонок полевого телефона, и через несколько секунд стрельба прекратилась. Мы вздохнули с облегчением.

– Надо будет отоварить предыдущую смену, – заключил Юра Низовский. – Не известили этих, что мы рядом засели…

– Да и эту тоже не мешало бы… – добавил Соловей.

– И с чего это Амуру приспичило ночью с заставы в батальон бежать?

– Из-за такой промашки под самый дембель грохнуть могли!

После этого происшествия ожидать, что появятся сигнальщики, было бы глупо, и вскоре нам дали команду ступать в батальон. Мы опять связались со штабом и попросили уведомить часовых о нашем возвращении. Проходя мимо второго КПП, мы высказали часовым все, что думаем о них, об их Амуре и о тех, кто стоял на смене перед ними.

– Привет им от нас передайте! Сегодня-завтра заглянем к ним, лично поблагодарим негодяев.

Но, естественно, специально заходить и устраивать разборки никто не собирался. При встрече напомнили им об этом. Да что толку? Пехота есть пехота4.

В целом отношения между солдатами из разных подразделений в батальоне были нормальные – народу всего-то около трехсот. Но что касалось совместных выходов на боевые, частенько возникали проблемы. Контингент в ротах формировался разношерстный. Были там и достойные ребята, но тех, кто отличался высоким уровнем самоорганизации, ответственности и дисциплины – не так много.

Вот выходим ночью на засаду. С нами пехота и самовары. Вышли за КПП, звучит команда: «Зарядить оружие!» Все становятся, направив стволы под углом вверх и в сторону, пристегивают рожок к оружию, снимают предохранитель и, дослав патрон в патронник, снова ставят оружие на предохранитель. И тут какой-нибудь недотепа, чаще из числа колпаков вышеназванных подразделений, после досылки патрона в патронник все перепутает и сделает контрольный спуск, как на разряжании оружия со сменой караула. И если бы кто-то один. Случалось, сразу двое или даже трое. Все остальные, кто про себя, кто вслух чертыхаются и сквозь зубы костерят виновных в демаскировке, не стесняясь в выражениях. Грохот выстрелов в тишине или трассера, улетающие в темноту, салютуют всем местным духам о том, что шурави выходят на тропу войны и можно начинать бояться.

Далее мы уходим вперед и слышим за спиной, как, подобно средневековым рыцарям, закованным в латы, бренчат бронежилетами и плохо подогнанной амуницией наши братья по оружию. Этот звон, кажется, разносится по всей округе, ни о какой конспирации не может быть и речи. При отходе часть нашего взвода обычно исполняла роль группы прикрытия. Следуя за основными силами, мы подбирали за ними потерянные патроны, а бывало, находили и гранаты. Как правило, выходы проходили без прямого боестолкновения с противником, иначе эксцессов было бы неизмеримо больше.

Глава 25. О культуре

Культурная среда, сложившаяся в Советской армии – явление совершенно уникальное. Несмотря на то, что армейские подразделения имели множество отличий по внешним признакам и географически были разбросаны по всему Союзу и за его пределами, специфика военной службы налагала на любой воинский коллектив печать некоего стандарта.

И дело не в том, что руководство армией осуществлялось из единого центра, офицерские кадры готовились по одной программе, а в основе военной службы лежали одни и те же уставы. Просто сам по себе суровый и незатейливый уклад армейской жизни прививает определенную мировоззренческую модель со свойственной ей шкалой ценностей и этическими нормами. И хотя советский народ считался самым читающим в мире, культуры на бытовом уровне строителям коммунизма хватало далеко не всегда.