Полная версия
Звезды над Кишимом. 2 том
Секунду ничего не происходило. Затем печь, а с ней и табурет в наших руках завибрировали едва уловимой мелкой дрожью.
– Сильнее навались, мужики! – крикнул я.
Вибрация повышалась, вместе с этим из чрева печи доносился нарастающий гул. Мы, держащие табуретку, переглянулись, и я заметил, как с возрастанием гула и вибрации расширяются глаза и каменеют лица у моих друзей. Отступать было нельзя, и мы что есть мочи давили на печную дверь. Казалось, печь не выдержит и вот-вот разлетится на части. Но все стихло так же внезапно, как и началось. Мы с облегчением выдохнули и отняли табурет и подушку от двери. Открыв печь, мы с удовлетворением услышали ровный гул, свидетельствующий о том, что тяга восстановлена. Возглас ликования раздался в нашей землянке.
Через пару минут в землянку ворвался командир взвода – лейтенант Амелин.
– Вы что, с ума посходили?! – со свирепым выражением лица прокричал он.
– Да дымоход прочистили, – с наигранной обыденностью в голосе сказал Ваня Решетников.
– Чем это вы его прочищали? – не думая успокаиваться, спросил взводный.
– Немного пороху кинули в печку, и все…
– Ну ни хрена себе немного! – продолжал лейтенант. – Мы стоим у штаба на построении. Комбат проводит совещание с офицерами, а тут из трубы нашей землянки вырывается ревущий столб пламени метров пять в высоту! Мне комбат говорит: «Беги и посмотри, что там твои архаровцы на этот раз учудили! Чего доброго, землянка на воздух взлетит!»
– Товарищ лейтенант, мы всегда так дымоход чистим…
– Чтобы больше мне никакой самодеятельности! Понятно?! – пригрозил взводный.
– Понятно, – сделав ангельские лица, ответили мы.
После отбоя дизель отключали и землянки освещались с помощью керосиновых ламп. Набрав в оцинкованный таз воды, колпаки принесли его в кубрик дембелей, чтобы те помыли ноги. Омовение ног стало обычным ритуалом перед сном, и обязанностью колпаков было доставить с родника воды.
Носили воду в металлических емкостях от термосов для еды. Если было зябко, ее подогревали, заранее ставя посуду с водой на печь. Первыми, как правило, ноги мыли самые старшие и авторитетные. Одного таза хватало на троих-четверых.
Коля Кулешов, Соловей и Юра Низовский в мерцающем тусклом свете керосиновой лампы опустили ноги в таз с водой и приступили к этому священнодействию. Через минуту из кубрика, где мыли ноги дембеля, послышалось какое-то недоуменное ворчание, перешедшее в единодушный хохот.
– Эй, чудилы! – громко произнес Куля, адресуя свое обращение в полумрак землянки. – Ну-ка принесли лампу быстро!
Колпаки напряглись и, схватив лампу со стола, стоящего у печи, спешно подошли к тому месту, откуда донесся голос.
– Посвети-ка сюда! – велел Кулеш тому, кто держал лампу.
Тот выполнил указание.
– Нет, это полный аут! – чуть не рыдая от смеха, выдавил из себя Коля, доставая из таза на свет лампы вареную вишенку.
Тут уж и мы не выдержали и подошли к кубрику дембелей. Заглянув в таз, увидали в нем красновато-бурую жидкость с покачивающимися на дне вишенками и яблочными дольками. Мы разразились дружным гоготом.
– Первый раз в жизни мою ноги компотом… – сказал Соловей. – Посмотреть нельзя было, что в таз наливаете, а? Бараны!
Оказалось, в темноте колпаки перепутали емкости и вместо воды налили в таз компот, принесенный из солдатской столовой.
– Целое ведро компота запороли… – недобро взирая на съежившихся от ужаса колпаков, констатировал Юра. – Вот заставлю вас выпить этот компот, будете знать…
– Прям как в поговорке получилось, – добавил Коля. – Не ссы в компот – там повар ноги моет.
– Идите, вылейте. И чистой воды принесите. Да поживее!
В один из дней небо прояснилось. Воздух был свеж и кристально чист. Позавтракав в солдатской столовой, мы вернулись в свою землянку. В ней было прохладно, и это несмотря на то, что печь работала на всю катушку. По расписанию в этот день была чистка оружия. Желания возиться с холодным металлом не было, но куда деваться.
Мартын и Черногорцев высказали свои идеи по поводу утепления землянки. Они предлагали закрыть единственное оставшееся открытым вентиляционное окошко в ее торцевой части под коньком, и после того, как уголь перегорит, заткнуть печную трубу и отворить дверцу печи. Последнее вызвало у меня некоторые вопросы.
– Мартын, – обратился я к Игорю Мартынову. – А как мы узнаем, что уголь хорошо перегорел? Так ведь и угореть можно…
– Не боись! – ответил Мартын. – Не первый раз замужем. – Все будет как надо.
– Просто я слышал, что затыкать печную трубу опасно, – не отставал я.
– Да не парься ты… – поддерживал Мартына Черногорцев. Дождемся, когда уголь как следует перегорит, и только потом закроем трубу. Зато весь жар пойдет в помещение.
То, с какой уверенностью они отстаивали свою идею, несколько развеяло мои страхи. Не хотелось показаться занудой и обидеть их недоверием. В конце концов, они были родом из России и, должно быть, сталкивались с такими вещами.
– Ну ладно, – сказал я. – Надеюсь, знаете, что делаете…
Ребята заткнули оконце землянки старой подушкой. Немного погодя они проверили топку печи и пришли к выводу, что уголь уже не дымит. Удостоверившись, что обитателям землянки ничего не угрожает, Мартын и Черный закрыли трубу и отворили дверцу печи. Вскоре стало теплее. Чистка оружия давно закончилась, и свободные от нарядов и прочего солдаты улеглись на свои кровати, чтобы отдохнуть. Я, прикорнув на подушке, незаметно провалился в сон.
Прошло, наверное, около получаса. Что-то заставило меня проснуться. С усилием разомкнув веки, я встал с кровати. Голова была тяжелой, и кровь стучала в висках. Во рту был кислый привкус. Была потребность глотнуть горного воздуха, и я, пошатываясь, побрел к выходу из землянки. Преодолев ступенчатый подъем, открыл наружную дверь, и в глаза мне ударил яркий дневной свет. Я полной грудью жадно вдохнул морозный воздух. Передо мной все поплыло. Небо и снег, лежащий на земле, из ослепительно белых вдруг стали ядовито-зелеными. Потеряв сознание, я рухнул на порог, но тут же, словно отпружинив от пола, вскочил на ноги и бегом спустился обратно в землянку.
В казарме тонким сизоватым покрывалом висел слой дыма. Все солдаты спали.
Первым делом я растормошил Мартына и Черного, они ошалело смотрели по сторонам, борясь с признаками отравления угарным газом.
– Ну что, доигрались? Открывайте окно и трубу! Землянку проветрим.
Пока Мартынов и Черногорцев проветривали помещение, я будил спящих. Когда все проснулись, я вышел на улицу, взял пригоршню снега, откусил от нее несколько кусочков и, разжевав, проглотил. Прохлада талой воды дала живительной свежести, будто смывая едкую, изнутри обжигающую грудь кислоту. Остатками снега я отер лицо. Стало лучше, но головокружение и подташнивание прошли не сразу.
Еще в детстве от своих родителей слышал истории о том, как люди, стараясь подобным образом обогреть свое жилище, погибали целыми семьями, отравившись угарным газом. Мы остались живы. Мне подумалось тогда, что было бы глупо и нелепо, служа в горячей точке, умереть по такой причине.
На одном утреннем построении личному составу батальона сообщили о ночном происшествии. Дежурный экипаж девятой роты подстрелил духовского лазутчика, проникшего в батальон. Комбат поблагодарил отличившихся солдат за службу и пообещал лично ходатайствовать о представлении их к награде.
К тому моменту мы знали, как все было на самом деле. На дежурстве находились два солдата моего призыва. На дежурный экипаж в случае тревоги возлагался запуск двигателей всех машин взвода. Видимо, наши герои считали наблюдение за периметром задачей внешнего охранения и иногда могли позволить себе вздремнуть. Они сидели на башне одной из машин своего взвода, а автоматы засунули внутрь, чтобы исключить возможность изъятия оружия проверяющими, если заснут.
По их словам, приметив человека, крадущегося за орудиями второго гаубичного взвода, они приняли его за одного из проверяющих посты офицеров. Наши герои окликнули его, но он попытался ретироваться. Тут-то до них дошло, что это никакой не проверяющий, и полезли в башню за оружием. Когда они его извлекли, лазутчик уже пересекал минное поле. Они открыли по нему огонь. Утром пришли афганские военные и с нашими бойцами пошли искать тело. Козырь рассказывал, что нашли его на минном поле. Тот умер от полученных ран.
– Вот тебе и пехота… – обсуждали мы потом эту заваруху. – Надо же было такое придумать. Оружие в машине держать. И к награде за это представят. Комбат на построении обещал. Хохма, да и только.
– Ума не приложу, как духи так легко наше минное поле переходят…
– Там, поди, и мин-то не осталось… Афганцы передавали, что инженер Фидо9 хвастается тем, что его хлопцы почти полностью наше минное поле разминировали.
– А часовые куда смотрят? Как этот дух мимо их постов прошел?
– Неудивительно, что пушкари перед стрельбами обязательно заглядывают в стволы своих орудий. Говорят, находили в них гальки. Я раньше думал, что брешут, а после сегодняшнего случая вполне допускаю…
– А если выстрелить из пушки с галькой в стволе, что будет, а?
– Ствол разорвет. Ну и расчету, конечно, крышка!
– Нет, ты прикинь! Духи по батальону разгуливают как у себя дома!
– Неплохо было бы минное поле подлатать. Вызвать саперов из полка и все проверить.
– А это никому не нужно. Вывод скоро.
Комбат сдержал слово – через некоторое время обоих бойцов наградили. Одному вручили медаль «За отвагу», второму – «За боевые заслуги».
Несколько дней стояла ясная и безоблачная погода. Ежедневно прилетали вертолеты и увозили в полк батальона уволенных в запас. Они не могли вместить всех зараз, поэтому делалось это поэтапно. Мы выходили на взлетку и провожали их. Со многими из них я дружил, с другими был просто знаком, с кем-то ранее не общался.
Дембеля к возвращению домой подготовились на славу и в своих вылизанных шинелях, с аккуратными дипломатами выглядели франтовато. Почему-то мне особенно запомнился Кардан.
Он был невысокого роста и никогда не отличался элегантностью, но тогда в парадной одежде смотрелся очень даже солидно. Я попрощался с ним, крепко обняв и пожелав ему счастья в гражданской жизни. Он, казалось, был чуть скован, ведь до этого я не выражал к нему своего отношения в подобной форме. При расставании понимая, что мы, вероятно, не увидимся больше, меня захлестнули теплые братские чувства.
В один из таких дней дембелям нашего взвода тоже дали приказ собираться домой. В приподнятом настроении они ждали прилета вертушек. Мы проводили их на взлетную полосу. Прощальные объятья, короткие напутствия и взгляд на улетающие за горный перевал вертолеты, навсегда уносящие отсюда наших братьев.
Мы остались за старших в этом подразделении. Толик Соловьев, Дима Мартынов, Олег Маленко, Сергей Черногорцев, Юра Низовский, Коля Кулешин и Аброр Сафаров, честно отслужив положенные им сроки, вернулись на родину. Мы многому научились у них, и далее нам придется на практике применять все свои знания и умения.
Заместителем командира взвода назначили Сашку Ратникова. Ванька Решетников стал командиром первого отделения, а командиром второго отделения – Саша Ременьщиков, сержантик-колпак, только что прибывший из учебки.
В землянке взвода после отправки дембелей домой было поначалу неуютно. Так бывает всегда. Жизнь идет своим чередом, и ты принимаешь этот установившийся порядок как само собой разумеющееся. Но когда в один прекрасный день что-то меняется, ты не сразу можешь нащупать источник этой перемены. Все вроде по-прежнему. Так же вращается земля, день сменяется ночью, и на смену ночи приходит новый день. Однако внутри бездонной ямой возникает ощущение какой-то потери. И каждый раз, заходя в землянку, отчетливее осознаешь, чего именно тебе недостает.
Тебе не хватает тех, кто был с тобой рядом дни и ночи службы, на кого ты мог положиться в любой ситуации. Светлая грусть сжимает сердце от понимания, что в этих стенах больше не зазвучат их голоса. Мы не услышим их грубоватых шуток и не станем свидетелями уморительных выходок. И больше никогда они не пойдут с нами в ночь навстречу неизвестности.
Они оставили за плечами этот мир, и им предстоит заново открывать для себя уже знакомую жизнь. Они мечтали о ней, верили и ждали этого момента. И сейчас наши парни находятся в другой реальности, которая кажется нам невообразимой, почти сказочной. Ведь так сложно представить, что параллельно со всем тем, что происходит здесь, где-то можно жить иначе.
Глава 30. Новый год
В середине декабря я и остальные деды нашего взвода постриглись под ноль, и пошел отсчет ста дней до дембельского приказа. Наши с Саньком кровати теперь располагались в левом углу землянки, неподалеку от кровати взводного. Прежде тут спали Соловей и Юра Низовский. Спустя какое-то время приказом комбата Саню перевели в восьмую роту, а новым замком стал Коля Гаврилюк. Уже и не вспомню причину Сашкиного перевода.
По заведенной традиции, с отбоем, когда все свободные от несения караульной службы укладывались в свои кровати, кто-нибудь из дедов говорил: «День прошел!», другой подхватывал: «Да и хрен с ним!» – и все колпаки нестройным хором громко произносили: «Слава богу, не убили!» Такое своеобразное подведение итогов минувшего дня было успокоительным средством и вместе с тем пожеланием доброй ночи.
После отправки дембелей взводный предпринял несколько попыток укрепить свой авторитет. Например, на тактике он решил поучить бойцов взвода и нас, дедов, ползать по-пластунски.
– Сегодня мы будем отрабатывать перемещение ползком, – торжественно объявил лейтенант Амелин, когда мы остановились перед вскопанным полем в паре сотен метров к северо-востоку от границы батальона.
Деды озадаченно переглянулись. Землю распахали около недели назад, и так как погода была сухая и относительно теплая, она успела высохнуть и обветриться.
– Сейчас Тагиров покажет нам, как перемещаются по-пластунски.
Это заявление взводного совсем меня не вдохновило. Я считал отработку тактических приемов и перемещение по-пластунски важной частью подготовки бойца. Но в этот раз желание командира навязать свою волю вызвало во мне протест. Да к тому же, по сложившейся во взводе традиции, некоторые вещи по сроку службы мне было делать не положено, и взводному следовало это учитывать.
– Может, не стоит, товарищ лейтенант? – в надежде уговорить его отказаться от этой затеи, сказал я. – Только вчера форму выстирали, до следующего банного дня еще неделя… И что, потом в грязной одежде ходить? Вы бы предупредили, что ползать придется, мы бы подменку надели.
– Ничего, отряхнешься… – не унимался лейтенант, упустив предоставленную мною возможность уладить все миром. – Ложись и ползком вперед марш!
Это был прямой вызов моему самолюбию.
– Нет, товарищ лейтенант, – ответил я. – Не поползу.
– А я говорю – поползешь!
– Вы сначала сами покажите, как ползать, а я попробую повторить.
Такой поворот завел взводного в тупик. Судя по всему, он считал, что и ему не подобает ползать перед солдатами по земле.
– Солдат! – недолго думая, нашелся взводный. – Ты знаешь, что по уставу в военное время я могу требовать выполнения приказа любыми способами, вплоть до применения оружия!
Заявив это, он, чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений, нарочито тряхнул автоматом.
– Да не умею я ползать, товарищ лейтенант, – включая дурака и еле сдерживаясь от смеха при виде такого воинственного настроя командира, сказал я.
– Что ж, – немного смягчился взводный. – Покажи хотя бы, как держать оружие при перемещении ползком. Чтобы форму не испачкать, далеко ползти не надо.
Это был уже компромисс, позволяющий и взводному, и мне выйти из щекотливой ситуации, не потеряв лица.
– Можно не по пашне, а на травке? – я указал на участок, покрытый ковром пожухлой травы. Не дожидаясь разрешения взводного, подошел к тому месту и, стараясь поддерживать свое тело над землей, чтобы не вымазаться, сделал несколько движений ползком. Затем встал и отряхнулся.
– Неправильно держишь оружие, – недовольно заметил лейтенант. – Вот Трофимов сейчас нам покажет, как нужно ползти. Он единственный из вас, кто участвовал в боевых действиях.
Последняя часть фразы взводного тоже имела целью принизить наше самомнение. Быть может, мы и не попадали в такие переплеты, в каких довелось бывать Юре Трофимову. Только это не должно было быть поводом для упрека в наш адрес. С любой задачей, выпадающей на нашу долю, мы справлялись безукоризненно. И пока удача была на нашей стороне. Трофимов, переведенный к нам из полковой разведки, продемонстрировал, как он ползает по-пластунски. У него это получалось очень ловко. Оружие он держал рожком от себя левой рукой за цевье, а правой за шейку приклада, опираясь при перемещении на предплечья. Этот способ показался мне удобнее. Я же держал свой РПКС за ремень в месте крепления его к цевью, положив сам пулемет на плечевую часть правой руки. В учебнике начальной военной подготовки я видел именно такой вариант ползания с оружием.
Утром следующего дня после построения батальона мы прошли торжественным маршем мимо трибуны, где стояли офицеры штаба. Когда взвод миновал подиум с руководством, нашего командира окликнул майор Верховинин.
– Лейтенант Амелин! Подойдите ко мне, пожалуйста.
Взводный поспешил выполнить приказ. А мы, не сбавляя шага, проследовали дальше. Построились у своей землянки в ожидании командира. Через пару минут подошел и он.
– Взвод, смирно! – подал команду Гаврила.
– Вольно! – скомандовал взводный и, взглядом отыскав среди бойцов меня, нахмурившись, добавил: – Тагиров, шапку поправь!
Я, немного смущенный тем, что взводного озаботило положение моего головного убора, слегка повертел шапку на голове, в конце концов оставив все как есть. Взводный опять глянул на меня и уже более настойчивым тоном повторил:
– Да поправь же шапку!
Весь личный состав взвода уставился на мою шапку.
– А в чем, собственно, дело, товарищ лейтенант? – вопросительно двинув плечами и изобразив искреннее недоумение, спросил я, сместив шапку почти на переносицу.
– Из-за тебя начальник штаба сделал мне замечание! Говорит: «Посмотри, товарищ лейтенант, как твой Тагиров шапку носит. Сколько лет в армии служу, ни разу не видел, чтобы у солдата шапка так на затылке держалась. Он что, гвоздиком ее прибивает?»
Весь взвод загоготал. Я сплюнул на землю и еле слышно процедил:
– Нет, блин… Шурупчиком прикручиваю.
– Ты можешь по-человечески шапку надеть или нет?
– Да запросто. – Состряпав мину, изображающую служебное рвение, я надел шапку так, как того требует устав, отмерив два пальца от линии бровей.
– Может, так, товарищ лейтенант?
– Хватит паясничать, – парировал взводный.
– Эх, бляха-муха, – разочарованно вздохнул я. – И не угодишь ведь…
Дело близилось к Новому году. Он был особым для нас: ДМБ, весна 1988. Нам оставалось каких-нибудь четыре-пять месяцев. Взводный улетел в Союз. Поговаривали, он надумал жениться. Что ж, пришла пора, и, как говорится, в добрый путь.
Накануне праздника нас предупредили, что командование батальона совместно с руководством Кишима решили прислать к нам делегацию афганских военнослужащих.
– Вы должны показать, как советские граждане встречают Новый год! – напутствовал нас замполит батальона. – Чтобы у наших афганских друзей был перед глазами достойный пример того, как следует проводить такие мероприятия.
– Так мы что, развлекать их будем? – спросил у замполита Ваня, вернув майора с небес на землю.
– Ну зачем сразу развлекать? Магнитофон или радио у вас есть?
Мы кивнули, и он с воодушевлением продолжил:
– Вот и отлично! Потанцуете. Придумаете игры и конкурсы.
Переглянувшись украдкой, чтобы не расстраивать замполита, мы состряпали кислые физиономии.
– Мы надеемся, – завершал свою речь замполит, – вы нас не подведете.
– Так точно, товарищ майор!
Признаться, затея с афганцами казалась нам совершенно неуместной.
– На кой черт нам здесь эти сарбозы?! – негодовал Борька. – Их угощать чем-то надо. Продуктов бы тогда выделили. В штабе, конечно, молодцы сидят… Только и думают, чем занять разведвзвод.
– Да возьмем с ПАКов баланды, накормим их солдатской кашей, – сказал Хабиб. – Пусть знают, какой рубон у шурави.
– Да ладно вам! Пускай приходят! – добавил Ваня. – А что, у нас угостить нечем? Вон двадцать литров браги поспело.
Днем бойцы нашего взвода сопровождали офицеров штаба в Кишим. Командование батальона готовилось к празднику и закупало к столу водку и закуску. На обратном пути они отломили от растущей в Кишиме сосны большую ветку. Мы прикрепили ее к бревну, служившему центральной опорной колонной землянки. Разумеется, елочных игрушек у нас не было. Мы навешали на нашу импровизированную елку ручные осколочные гранаты РГН-5, РГД-5 и Ф-1, а также сигнальные ракетницы. Вышло недурно, но для полноты картины не хватало гирлянды. Кто-то притащил взятую у знакомых длинную пулеметную ленту с патронами. Мы повесили ее на нашу елочку, и все встало на свои места.
Всем подразделениям выдали дополнительный паек, состоящий в основном из консервов и хлеба.
Вечером в штаб батальона прибыла делегация, в которую вошли военное руководство и администрация Кишима. Как и предполагалось, несколько солдат из их охраны были присланы в нашу землянку.
Мы соорудили нечто напоминающее праздничный стол. На нем было все, что удалось добыть и припасти к этому дню. И хотя особыми разносолами похвастаться мы не могли, новогодний ужин выгодно отличался от нашего повседневного рациона. Включили радио, настроив его на волну «Маяка».
Когда часы пробили двенадцать, поздравили друг друга, желая всего наилучшего и в первую очередь благополучного возвращения домой. Танцы без милых дам показались нам глупой затеей, не говоря уже о конкурсах и играх. А поскольку нам нужно было чем-то занять наших афганских друзей, мы позвали их на позиции взвода. Там была спрятана фляга с брагой. Они насторожились, не понимая, куда мы их ведем, но переводчик Хабиб успокоил гостей, объяснив, в чем дело.
Несмотря на зиму, снега почти не осталось, днем пригревало солнце и было довольно тепло. Вот только ночи были холодными, и глина, промерзнув, становилась твердой как бетон. Мы спустились в ход сообщения возле капонира 401-й БМП. Достали флягу с брагой. На газетном листке положили закуску – консервы, немного хлеба. Выпили по кружке сами, затем предложили афганцам. Пробуя брагу, они растерянно перешептывались. По-видимому, вкус казался им странным. Но когда бражка начала оказывать свое действие, заметно оживились.
Я выделил одного из них, скромного и робкого, и принялся потчевать гостя. Звали его Амин. После того, как он захмелел, я вместе с ним пошел в казарму седьмой роты.
Новый год здесь был в самом разгаре. Я познакомил Амина с Юрой и Азатом. Они угостили нас праздничным ужином, и мы еще поддали. Потом пошли к бойцам девятой роты, где тоже вовсю отмечали. Мой друг и земляк Бахадыр и Андрюха, с которым мы в колпачестве работали в офицерской столовой, с радушием приняли меня и моего спутника.
– Встречайте! Я к вам Амина привел. Прошу любить и жаловать. Да-да! Того самого…10 Жив-здоров. Тащит службу в Кишиме.
Мы отведали тамошнего отличного самогона и, пошатываясь, отправились дальше – к казарме восьмой роты.
– Стой, кто идет! – окликнул нас дневальный, стоящий под грибком.
– Глаза разуй! – крикнул я часовому. – Не видишь, что ли? Дед Мороз и этот… как его… – забыв нужное слово, умолк я. – Король Афганистана… Амин, короче, – ляпнул я первое, что пришло в голову.
Под грибком был один из колпаков восьмой роты. Он озадачено смотрел на нас. Мы вошли в казарму роты. Обстановка тут была какая-то унылая, нашего веселья никто не разделял. Мы вышли оттуда, и я повел Амина обратно в нашу землянку.
– Тоскливо у них… – сказал я Амину по дороге, не обращая внимания на то, что он ни слова не понимает по-русски. – Задушили пацанов эти американские разведчики. Даже в Новый год не дают погулять. Эх, Амин… А как в Союзе его отмечают! Шампанское, оливье, «Голубой огонек», апельсины, мандарины, хлопушки всякие, бенгальские огни… Амин, ты был в Союзе?
Я вопросительно уставился на него, настраивая резкость изображения.
– Был или нет? Я тебя спрашиваю…
В ответ он залопотал что-то невнятное на своем языке.
– На кой ляд тогда с тобой говорить? – махнув рукой, я свел на нет нашу болтовню.
Глава 31. Лейтенант Мальков
Между тем мы ожидали решения комбата о том, кого именно пришлют в качестве замены нашему отсутствующему командиру. По некоторым сведениям, к нам хотели прислать одного из офицеров восьмой роты. Он был там замполитом или командиром одного из взводов. Одно могу сказать точно: солдаты восьмой роты очень не любили его за скверный характер и за то, что он обращался с ними как со скотом.