ПОХОЖДЕНИЯ МАЛОИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ, МЕРТВЫЕ ДУШИ (КНИГА ВТОРАЯ)

Дом Шувары сотрясался и гудел, что тот тараканник, того гляди, вот-вот развалится. Там все были, перечислять нет смысла. Пленный и Дробный, хотя и запоздав, оказались тоже кстати. Их приняли с распростертыми руками и гулом из раскрытых слюнявых ртов. Они, под удовлетворительные возгласы присутствующих, тут же уселись на стулья, освободившиеся после ухода Марии и Валентины, затем принялись наверстывать упущенное время, для чего им были предложены штрафные порции ― полные граненые стаканы, где их раздобыла Оксана, наверное, достала из запасников Прасковьи Ивановны. Рядом с ними сидел Убийца, сын Фуры, морщился от боли, хватаясь рукой между ног: он однажды ярой самогонщице Тусихе за выпивку сооружал парники под огурцы и, загибая ореховую дугу, не удержал ее, та, выскочив, ударила мужика в промежность. Убийце нужно было бы пойти на операцию, но из-за частых пьянок было не до того. Вот и мучился.

Я просканировал дом и отметил для себя: Павла Ивановича Чичикова рядом с сидящими за столами пьяницами, нет, но он находился где-то недалеко. На подъезде. Ударила молния, и я увидел весь дом. Он в моих глазах предстал огромным, нависающим надо мной сооружением и отчего-то черным-пречерным. Снова ударила молния и на трассе мелькнула фигура Алины. Она, шевеля «булками» ― мускулистыми ягодицами, что тот колобок катилась следом за своими мужиками, при этом, не закрывая ни на минуту рта, изрыгая из него грязные потоки непонятно чего:

– Надо же не уследила, думала пусть себе в убыток: дам им одну бутылку, и они останутся дома, так нет же, стоило всего на пять минут закрыть глаза, всего на пять минут, а они сволочи, что бешеные собаки сорвались с привязи, носом повели и вперед. Ну, я им задам. Я им задам! Будут меня знать. ― Ругань не прекращалась даже после того, когда баба скрылась за калиткой и затем вошла в дом. Алинины ядреные слова давили мне на уши.

Вывести своих мужиков Алине удалось не сразу. Они, зная ее повадки, за то небольшое время, которое у них было в запасе, напились до чертиков и были до того вялы, что их нужно было тащить на руках.

– Ребята, завтра даю бутылку, помогите мне этих пьянчужек доставить до дома, ― крикнула Алина, и желающие тут же нашлись, дав добро, торопливо опорожнили свои стаканы, вытерли рукавами губы и полезли из-за стола. Кто же не захочет опохмелиться. Алина ― баба слова. Сказала, даст, значит даст.

Два рослых мужика подхватили под руки Дробного, худого с мелкими чертами лица и его хлипкого отца ― Пленного, прилагая неимоверные усилия, время от времени, заваливаясь то в одну, то в другую сторону, оттого, что и сами основательно были пьяны, высыпались, вначале во двор, а уж затем и на улицу. Следом за ними, наверное, для ускорения, что тем кнутом ― отборным матом подстегивала своих непутевых родственников Алина.

Не прошло и пяти, а может быть десяти минут, как я, проводив глазами пьяную компанию во главе с Алиной, перевел взгляд в другую сторону трассы и ужаснулся: прямо на меня неслась тройка, запряженная в бричку. Я даже знал коней. Один пристяжной был Чубарый, довольно лукавый конь, делавший вид, что тянет бричку, другой ― каурый ― Заседатель, а в коренных значился Гнедой. Неужели это за Федором, по его душу, ― мелькнула в голове мысль.

Возничий осадил разгоряченных коней, и они резко стали, прямо передо мной, при этом до слуха донесся неприятный звук, он соответствовал скрипу тормозов мощного автомобиля.

Павел Иванович Чичиков ― это возможно был он. Только какой, вот в чем вопрос? Тот, которого я встретил на ярмарке или же гоголевский персонаж, а может и не тот и не другой, а сам приземистый и плотный малоросс ― автор книг, наполненных чертовщиной, решил вдруг собственной персоной, с ветерком прокатиться по нашим городам и весям урезанной в границах до стыдобы бывшей Российской империи, тряхнуть стариной.

Герой, высунувшись из брички, по-мальчишески громко свистнул и тотчас, будто из щелей, из двери Шуваровского дома прыснули, нет, не тараканы ― пьяницы и что те черти большие и маленькие под улюлюканье, ― они же его и изрыгали, ― принялись запрыгивать в бричку. Откуда только, и сила взялась. А еще что меня удивило, я представить себе не мог, как эта ватага могла вся поместиться, поместилась, да и мне нашлось место, правда, после слов: «Семен Владимирович, что для вас отдельный экипаж подавать? Николай Васильевич ожидает! Он непременно хочет с вами познакомиться. Не упускайте возможности лицезреть классика» ― я тут же узнал Павла Ивановича, никакого-ни будь, а Щуровского, того, который мне попался на ярмарке, не поленился, подошел и разговорился со мной.

Это неслучайно, ― подумал я и через мгновение уже сидел в бричке на диванчике и чувствовал бок, сидящего рядом человека, не то чтобы толстого, но и не худого ― подвинуться было не куда. Кучер тут же огрел кнутом сразу всех трех коней, и они взвились, ощущение было ― высоко в небо, хотя может это и не так. Мне о том судить трудно: я сидел под кожаным навесом, словно в яме. Тройка яростно неслась по столбовой дороге ― трассе, оставляя за собой километры. Мой «навигатор» не работал, я отдался в руки моего знакомого, в глазах мелькали верстовые столбы. Мой сосед на крутых поворотах брички, несущейся во весь опор, так меня придавливал к стенке, что в пору было кричать. Не знаю, как я все это терпел.

– Павел Иванович, Павел Иванович, но у вас же есть машина и неплохая? ― отчего-то задал я Чичикову глупый вопрос. ― Причем здесь лошади? Тем более они же не ваши? ― Однако до того ли было моему соседу. Едва тройка коней рванула вперед, как земля опрыскалась крупными каплями дождя, наконец, он хлынул, как из ведра, сначала принявши косое направление, хлестал в одну сторону кузова кибитки, затем в другую и вдруг, изменив образ нападения, стал барабанить сверху, брызги стали долетать нам в лицо. Шум был невероятный за сто децибел. Он заглушил мои слова. Павел Иванович никак не отреагировал.

Я оторвался от маленького окошечка и стал смотреть вперед. Перед глазами у меня маячила спина возничего, она, то была одна, то отчего-то двоилась, и мне трудно было за ними уследить. Одна из теней нагибалась в три погибели и безжалостно охаживала животных плетью, пытаясь достать Чубарого за ушами, или же попасть ему кнутом под брюхо, так оно было больнее.

– Селифан, ты что ли? ― крикнул я во весь голос, и тут же мужик на козлах оглянулся:

– Вы меня барин с кем–то спутали, ― обманул меня возничий, не знаю зачем, затем изловчился и достал Чубарого хлыстом, после снова еще раз оглянулся, но это уже был другой человек, в нем я узнал Федора Шувару. Меня изумили его черные-пречерные глаза. Я изъявил желание тут же ответить что-то своему знакомому, но лишь открывал и закрывал в недоумении рот: не верил увиденному, такого не могло быть. Откуда ему было взяться на козлах. Мужик мог сидеть где-нибудь рядом, но ни в коем случае не управлять тройкой.

– На твои деньги, ― крикнул мне Федор и, вытащив руку из кармана зипуна, бросил горсть монет. Они отчего-то зазвенели, будто упали на булыжную мостовую, а не в черноту ночи, наполненную дождем, льющимся как из ведра.

Я вытаращил на него глаза, не понимая слов. Не доходило до меня: звон монет долго оставался в ушах.

– Что-о-о, не помнишь, на булочку давал. Ну, в школе? ― А затем его слова были подхвачены всей ватагой ― компанией, набившейся в бричку пьяниц: «В школе, в школе, в школе….

– А-а-а, ― ответил я, и стал судорожно цепляться руками, за что только можно было зацепиться: бричка на крутом повороте накренилась, откидывающийся верх внезапно сложился и я, оторвавшись от мягкого кресла, полетел вверх тормашками, прямо в мягкую грязь.

Через мгновенье шум тройки затих, как и гам компании, набившийся в бричку, что в мешок и чертово представление для меня окончилось. Лишь неистово били молнии, гремел гром и лил, как из ведра дождь. Я вздохнул и вдруг услышал знакомый голос Ивана Сергеевича:

– Ненастье на дворе. Стоило ли вам Семен Владимирович в такое время, когда хороший хозяин, ― Тургенев хотел сказать охотник, ― собаку на улицу не выгонит, отправляться в путешествие. Хорошо, что я оказался рядом, а то и не знаю, что было бы. Хотя познакомиться с Николаем Васильевичем только и можно в непогоду. Однако, поторопимся, а то несдобровать нам. Вон как черти крутят… ― и Иван Сергеевич помог мне подняться, затем препроводил к себе в усадьбу, предложил место на диване «самосон». Я не удержался, едва расположившись, тут же поинтересовался, а он сам знаком с Гоголем или же так и не довелось.

– Довелось, довелось, ― тут же отрапортовал мне Тургенев, ― меня с Николаем Васильевичем Гоголем свел сам Щепкин. Как и тогда в реальной жизни, я здесь на втором уровне, часто при встречах, представляю его стоящим у конторки с пером в руке. Он одет в темное пальто, зеленый бархатный жилет и коричневые панталоны. За неделю до того дня я его видел в театре, на представлении «Ревизора»; он сидел в ложе бельэтажа, около самой двери, и, вытянув голову, с нервическим беспокойством поглядывал на сцену, через плечи двух дюжих дам, служивших ему защитой от любопытства публики. Я, для того чтобы увидеть Гоголя, был вынужден несколько оборотиться, однако он, вероятно, заметил это мое движение и немного отодвинулся назад, спрятался в угол….

– Да-а-а, и у меня ничего не получилось, хотя я уже думал о встрече. Николай Васильевич был почти рядом и вот тоже, если говорить образно, «спрятался в угол». У меня велико было желание увидеть его, да оно и теперь не исчезло, но я в будущем не вижу уже никаких предпосылок, тому сбыться. И надо же было мне незадолго до встречи шлепнуться прямо в грязь.

Тургенев со смешком взглянул на меня и, опустив глаза, ответил:

– Не переживайте Семен Владимирович, все в ваших руках. Для встречи у вас уже есть козырь. Достаточно вам в непогоду лишь только «зацепиться» глазами за один из запомнившихся эпизодов своей поездки к Николаю Васильевичу и вот уже перед вами мчится тройка лошадей…, ― Иван Сергеевич замолчал, а затем, вскинув вверх глаза, продолжил: ― Только уж теперь крепче держитесь, не оплошайте. Здесь у нас все возможно, время, что тот песок… ― Тургенев снова умолк, а я неожиданно для себя продолжил: ― стремящийся сквозь пальцы. Раз, сжал пальцы и не бежит, остановлен поток времени. Нет времени. А вот оно снова пошло своим чередом….

То, что я ночью где-то пропадал, узнал от матери. Она, что-то ворчала себе под нос, очищая от грязи мой костюм.

– Ну, сколько можно раз говорить тебе, что в коридоре стоит поганое ведро, зачем надо было в такую грозу выходить во двор. Зачем?

Я делал вид, что еще сплю, и не торопился открывать глаза. Вокруг меня витал запах всяких печеностей.

– А вот Семен Владимирович пресный пирог с яйцом, моя кухарка славно умеет его загибать, ― слышался в ушах голос Анастасии Петровны Коробочки. Затем мягкий ласкающий ухо голос пел:

– У нас, конечно, не то, что в других домах всего лишь щи, но зато от чистого сердца, не побрезгуйте ― это торопился вставить свои слова слащавым голоском помещик Манилов. Этот книжный человек был чем-то похож на Галстука. Мне было достаточно лишь уличить сходство Манилова с Галстуком, как он тут же нарисовался и принялся передо мной извиняться:

– Семен Владимирович, я просто не увидел вашей машины, не увидел…. ― Рядом с ним стоял Стопарик, невысокого роста вялый мужчина, словно не живой. Он, нехотя отбивался от Оксаны. Женщина, глядя в его бесцветные глаза, отчего-то плакала навзрыд и просила пустить к себе в дом, объясняя это тем, что она однажды уже с ним жила и могла бы жить снова.

– Нет-нет, ну что вы, помилуйте, как можно, а что я скажу Федору Шуваре. Он меня не поймет, вы же его супруга. Затем, я уже был женат, у меня есть дочь и сын. Жена уже ставила передо мной условия: я или же водка? Я свой выбор сделал, ― выбрал водку. Вы, обратитесь к Павлу Ивановичу Чичикову. Этот господинчик для вас все сделает, в беде не оставит, не оставит… Мы живем благодаря его усилиям, благодаря его усилиям. Он наш барин. Он!

3

На дворе было утро. Солнце, заглядывая в окно через приоткрытую штору лезло в глаза и не только, разгораясь огромным ярким костром, торопилось подсушить влажную землю и ничего не оставить от бушевавшей только что несколько часов назад ― ночью, большой грозы. Для моей работы: я собирался покрасить дом, ― это было просто необходимым условием, иначе труд не принесет желаемого результата, будет насмарку. Я, своей неторопливостью, пока умывался, завтракал, выслушивал мать, а затем подбирал и натягивал на себя старенькую одежду, дождался того, что светило поднялось, и температура тоже. Выбравшись из дома, я с задумчивым видом обошел его по периметру и решил начать работы с фасада, а уж затем продолжить их во дворе. Для подготовки стен под покраску я притащил из сарая лестницу и, установив ее, забрался под самый фронтон здания. Вооружившись железной щеткой, я принялся обдирать шелушившуюся старую краску. Довольно скоро мне понадобились и другие инструменты, так как я обнаружил, что некоторые из швов недостаточно прочны и сыплются. Причиной явились обычные осы, устроившие для себя в кладке многочисленные гнезда, а также другие насекомые мне незнакомые. Для их удаления я воспользовался шпателем и острым шилом. Одолевая квадратные метры, я увлекся и не заметил, как у дома неожиданно появился сосед по прозвищу Стопарик. Не знаю, чем я его привлек. Он, выбравшись за калитку, с трудом, но перебрался через слегка возвышавшуюся трассу и минут пять стоял, переступая с ноги на ногу, пытаясь сохранить равновесие, наблюдал за моими действиями, пока я случайно не опустил вниз глаза и не заметил его.

– Бог в помощь, Семен Владимирович! ― тут же донесся до меня его мягкий голос. Затем Стопарик поздоровался. Я ответил на приветствие и неторопливо спустился с лестницы вниз, прошелся до скамейки, которую когда-то сам поставил, следом за мной несколько шагов сделал и Стопарик. Мы присели на морщинистую от старости и изрезанную ножами доску, прямо на инициалы и на даты, оставленные в прошлом ребятней, желавшей понять бег времени, и начали разговор, причем начал его я, чтобы как можно скорее отвязаться от соседа. Не до него было.

– Давно уже вот не красили. Надо будет привести дом в порядок. Решил заняться, ― сказал я, лишь, для того чтобы что-то сказать. Я хотя и слышал о том, что Стопарик мой бывший одноклассник, но никак не мог его припомнить, сколько не тер лоб, детство не отдавало, держало в себе этого невысокого ростом седовласого еще крепкого на вид мужчину.

– Давно из Москвы? ― спросил Стопарик.

– Да около двух недель уже будет, ― ответил я. Затем мой собеседник отчего-то поинтересовался о моей семье и не преминул спросить про дочь Елену Прекрасную. Я удивился, но ответил. Мужчина тут же объяснил:

– Моя дочь и ваша ― дружили. Летом, во время каникул, они вот здесь, у окон дома под ветвями каштана, довольно часто играли в школу. Моя бывшая жена учительница, да и у вас супруга, как я знаю, тоже преподает в школе. Этим все объясняется, ― помолчал и продолжил: ― Вот этот дом видите? ― махнул рукой через трассу, я взглянул на добротное деревянное строение, ― Раньше был весь мой. В нем жили я, моя жена, дочь и сын, а сейчас мое место существования в левой его части. Со мной обитает еще Галстук. Думаю, вы с ним знакомы?

– Да, я тут вчера чуть было на него не наехал. Слава Богу, вовремя надавил на тормоз ― остановился.

– Это зря ― надо было придавить, ― шутливо изрыгнул Стопарик и удовлетворенно засмеялся, показывая гнилые неухоженные зубы. Затем на какое-то время затих и, собравшись с мыслями, снова открыл рот: ― Галстук у меня живет совсем ничего, месяца два. Он тут прозябал у одной женщины. Она забирала у него всю пенсию, даже на выпивку не давала. Вот мужик и не выдержал ее наглости. Убежал. Я пустил: жить на что-то надо. ― До меня донеслось: «не жить, а пить». ― У него пенсия и она нас обоих выручает. А то я свою, ― мы идем на пять лет раньше, как никак Чернобыльская зона, ― все не оформлю. Из-за этих пьянок, времени нет, чтобы мотаться по разным там учреждениям, ― Стопарик старался быть со мной откровенным, как я после понял просто бравировал своим положением. Причина была, отчего он не торопился оформлять пенсию. Я о ней узнал позже. А тогда, я не понимал его и даже попенял мужика, чтобы однажды съездил в Климовку.

– Да, ладно как-нибудь съезжу, ― сказал Стопарик в ответ и продолжил: ― Так, на чем я остановился? Ах да. Так вот в правой части дома живет Февраль другой мой приятель собутыльник с женой и дочерью. Сына он…, ― мужик осекся, а затем, поправился: ― не он, а его жена спровадила в армию, на исправление: пить стал, похлещи отца, да еще и приворовывать. Дома такой не нужен, даже для работы на огороде, вот так! Правда, Февраль числится у меня в соседях нечасто, его супруга Анна женщина строгая и не раз уже мужика выгоняла из дому после того, когда сама закодировалась от водки и перестала пить. Иначе бы у нее дочку забрали. Так вот он, то у нее живет, то у матери пенсионерки в Фовичах. Там у нее дом. На этот дом глаз положил наш благодетель Чичиков. Я думаю, заберет. Дай время. Февраль тут случайно обмолвился, что Павел Иванович подталкивает его забрать мать к себе на жительство. Я думаю, Анне пенсия свекрови не помешает. Жизнь, здесь у нас не стоит на месте: больно бьет ключом и в основном по голове», ― Стопарик, криво усмехнулся: ― Был вот с утреца у Оксаны. Не поленился, сгонял. Так она зараза, даже на порог не пустила, вытолкала за калитку. Понятное дело: у нее самой неприятности, сцепилась с родственниками Федора за дом мертвой хваткой. ― Я знал, куда клонит мой бывший одноклассник, и приготовился дать отпор. И не напрасно. Он сделал глубокий вдох, и умоляюще взглянув мне в глаза, задал давно приберегаемый для меня вопрос:

– Опохмелиться, у тебя не будет?

– Откуда? Я же не пью, ― не задумываясь, ответил я. ― Да и тебе не советую налегать на спиртное. Ты ведь еще со вчерашнего дня не отошел, пытайся потреблять умеренно. Глядишь, жена вернется. Да и дети, они, наверное, уже взрослые, признают тебя, потянутся.

– Я, свой выбор уже сделал. Моя жена Светлана, однажды сказала мне: «или я, или водка?». Понятно, ― выдохнул он с сожалением, поднялся и медленно развернулся, чтобы уйти, а затем вдруг остановился:

– Семен, послушай, а может, тебе нужна помощь? Так я мигом соберу ребят. Трубы здесь у многих горят. Вчера на сорок дней ходили. Прощались с Федором Шуварой. Проводили по полной программе, ― Стопарик чувствовал себя не комфортно, оттого и пытался раскрутить меня на деньги. Цель у него была одна: во что бы то ни стало обзавестись бутылкой сивухи.

– А что скажет Павел Иванович Чичиков? ― неожиданно спросил я, надевая рабочие перчатки.

– Что-что? Он нам сегодня не указ. Ты разве не знаешь? Умчался Павел Иванович в неизвестном направлении, возможно, сейчас находиться в Фовичах или же в Рюковичах, цыпочек щупает, а то может и …. ― Стопарик не договорил, но я услышал, застрявшие у него в горле слова: ― «у Губернаторши пьянствует». ― Мой бывший одноклассник махнул рукой и после небольшой паузы, объяснил: ― Мы у него не одни. Нас пьяниц по России о-го-го сколько, ― повернулся и сделал шаг в сторону трассы. Я увидел Галстука, и чтобы не убивать время на пустые разговоры еще и с ним, бросил: ― Ну, давай! ― и, отвернувшись от Стопарика, быстро забрался на лестницу. Находясь на высоте, у самого фронтона дома, я принялся интенсивно орудовать железной щеткой, при этом искоса наблюдая как за одним, так и другим мужчинами. Они сошлись на трассе и, стоя друг напротив друга, слегка покачиваясь, начали свой неторопливый разговор. До меня, донеся вежливый голос Галстука:

– Ну, как, не удалось? ― спросил он у Стопарика, тот в знак отрицания помотал головой. ― Тогда, я предлагаю взять корзины и айда в лес, за грибами, наберем, сдадим нашему бизнесмену Литвину, затем … ― Я, недослушал до конца фразу, но понял, что выход мужиками найден и неплохой: шатаясь по лесу, хоть протрезвятся. Здесь в Щурово многие промышляли сдачей грибов. Особенно на ура шли лисички. Их, как я слышал от брата Федора, отправляли в Польшу на переработку. В этом продукте лесов был обнаружен какой-то компонент, придающий косметическим средствам омолаживающие свойства. Что еще? После обильного дождя мужики должны были быстро управиться с поставленной задачей и получить деньги на выпивку. Я уже представлял себе картину, как они напьются этого проклятого зелья и подобно собакам или кошкам в жаркую погоду будут валяться где-нибудь на травке, мирно сопя носами.

По трассе проехала большегрузная машина, затем еще одна. Я, взглянул на дорогу: пусто, никого. Вот и смена декораций: только что стояли два мужика, разговаривали, и вот уж их нет.

Я был предоставлен сам себе. Правда, недолго. После ухода мужиков: Стопарика и Галстука, неожиданно появилась мать. Она прошлась, осмотрела мою работу, а потом сказала:

– Ты тут со Стопариком разговаривал, так он мужик что надо, главное не вор, когда была работа, жил прекрасно, это после оказался не удел и скатился. Светлана, жена не выдержала его частых попоек, забрала детей и ушла к отцу и матери, ― родительница помолчала, затем, будто что-то вспомнив, усмехнувшись, сказала: ― А ты весь в отца. Тот тоже не любил, чтобы посторонние люди находились в усадьбе. Если к нам кто-то и приходил, то его обычно встречали у калитки или же прозевав, разговаривали с ним у крыльца, при необходимости провожали в дом не далее прихожей, предлагали стул, а затем по окончанию беседы провожали, выводя за калитку. Шастать во дворе бесконтрольно могли лишь только проверенные люди ― свои, или же те, которым мы доверяли.

Мать ушла, а я продолжил работы и еще часа два возился, шкрябал стены, затем отправился обедать и снова вышел на улицу. На трассе я увидел Галстука и Стопарика. Они шли довольные: карман белого летника у Галстука топорщился, явно из-за, находившейся в нем бутылки. Что меня еще заинтересовало: за мужиками, неуклюже переступая ногами, торопился Бройлер. Возможно, он увидел друзей из окна своего дома и, как говорят в подобных случаях, желал «сесть на хвост». Мне нужно было спуститься вниз и переставить лестницу, но я решил не торопиться и дождаться момента, когда эти трое сойдутся и начнут разговор. Зря, так как Бройлер неожиданно увидел меня под фронтоном дома и тут же направился в мою сторону, при этом, попросив мужиков не торопиться с распитием бутылки, подождать. Стопарик промямлил что-то похожее на «угу» и, сойдя с трассы, повел Галстука к себе домой, а я торопливо спустился с лестницы и, переставив ее, стал ожидать Фуриного сына.

– Здравствуйте, ― поторопился с приветствием широкоплечий угрюмый мужик, неопрятно одетый в сапогах сорок последнего размера и тут же наступил мне на ногу. ― Я к вам с просьбой, ― сказал он и протянул для пожатия заскорузлую руку. Я выдернул свою ногу и, не скрывая брезгливости, нехотя пожал то, что было мне представлено. Мужик ничего не заметил. У него была определенная цель озадачить меня. Он тут же без лишних слов, принялся уговаривать:

– Я знаю, у вас есть машина. Мне очень нужно съездить в Мамай, ― там, в этом поселке у моей жены Нади есть дом, хочу забрать баллон с газом. Не на чем готовить еду. Отвезете? Я заплачу, ― сделал паузу и продолжил: ― Надя тоже поедет с нами, она должна получить пособие. Я, не обману, тут же сразу у почты и рассчитаюсь. Я бы не просил, но он, ― кто он, Бройлер не назвал, ― он, уехал. Может это и к лучшему. Да, не беспокойтесь, часа за два мы управимся. Только, ― мужик приложил палец к губам, ― ему ни слова. Иначе мне несдобровать.

Я не знал, что ответить, торопливо искал причину чтобы откреститься от Бройлера, но не находил ее. Он ждал. Хорошо, что в этот момент меня привлек стук в окно, я увидел родительницу: она махала рукой, призывая зайти в дом. Я тут же оживился и попросил Фуриного сына подождать, а сам бросился к калитке.

Дома, едва я вошел в комнату и закрыл за собою двери, мать, неожиданно схватив меня за руку, принялась шептать:

– Ни в коем случае не связывайся с этим пьяницей, Бройлером, иначе ты наживешь себе врага в лице Павла Ивановича Чичикова. Скажи ему, что нет бензина или еще что-нибудь придумай, словом, отправь куда подальше. Иди…, ― и мать подтолкнула меня к двери.

Неторопливо, в раздумьях, я вышел на улицу. Сосед сидел на скамейке, ждал меня. Я уселся рядом и долго молчал, собирался с мыслями.

– Ну, что, поедем? ― спросил Бройлер и заглянул мне в глаза: я нехотя позволил ему это сделать.

– Да, можно съездить, ― ответил я и замялся, ― правда, есть одна проблема: у меня мало бензина, километров на пятнадцать пути, не больше, могу не дотянуть до заправки. Может вначале нам отправиться в обратную сторону ― на таможню, это ближе, там залить бак и уж затем только в Мамай, но тогда это уже займет…, ― я замолчал, делая вид, что подсчитываю сколько.

– Мы не успеем, закроется почта, и Надя денег не получит, ― сказал Бройлер и опустил голову вниз, уставившись на сапоги. Он их носил даже летом. Возможно, по привычке или же оттого, что у него не было другой обуви.