ПОХОЖДЕНИЯ МАЛОИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ, МЕРТВЫЕ ДУШИ (КНИГА ВТОРАЯ)

Петр Сосновский

ПОХОЖДЕНИЯ МАЛОИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ, МЕРТВЫЕ ДУШИ (КНИГА ВТОРАЯ)

Глава

Петр СосновскийРОССИЯ

Россия! Ты мое отечество,

хоть многие сейчас как иностранцы;

моя душа от горя мечется

в твоем, судьбой искромсанном пространстве.

Жизнь не спокойна, гибнет твой народ ―

Ребенка крик стал редок у купели,

Темнее небо, ниже его свод ―

заботы только лишь о бренном теле.

Ну а душа? Желает широты,

многоголосия веселых песен

о светлом будущем, но нет мечты

и оттого мир несказанно тесен

и оттого я в жизни сам не свой,

мирскими занят ― мелкими делами

и о стране не думаю родной,

а ей торгуют где-то за морями.

Россия сделай, сделай что-нибудь!

Найди безумца, пусть он нами правит,

Нет сил стоять, нам нужно снова в путь

К мечте навстречу ― гибели иль славе.

Россия! Ты мое отечество,

Хоть многие сейчас как иностранцы;

Моя душа от горя мечется

В твоем, судьбой искромсанном пространстве!

1991г.

1

Желания возвращаться из Щурово ― малой родины, в Москву у меня не было. Оно и понятно ― лето, работы в усадьбе много, не переделать. Я, не Иван Сергеевич Тургенев, у которого было пять тысяч душ и не Федор Михайлович Достоевский у него хоть какая-то прислуга, но имелась. А у меня одни руки. Однако, мне пришлось все бросить и отправиться в дорогу ― уговорили женщины. Причем я поехал не на своей «Ласточке», а на поезде и что интересно ― в качестве сопровождающего Валентины Максимовны ― жены брата Федора Владимировича, Натальи Алексеевны ― матери погибшего в ДТП Коколева Алексея Григорьевича моего подопечного из второго уровня существования, а также их малолетних внуков Саньки и Алешеньки. Дети явились основной причиной моей поездки. Должен же находиться рядом, хотя бы один мужчина способный, в случае необходимости, защитить эту странную компанию от пьяниц в поезде. Их много ездит на заработки в столицу. Не зря состав из двадцати двух, а то и двадцати трех вагонов называют «пьяным». Народ в нем напивается порой до поросячьего визга и куролесит ― не хочет сидеть спокойно. Казалось бы, женщине проводнику вызвать полицию и высадить таких пассажиров на станции, пусть идут пешком, так нет же, еще и прячет, жалко. Дома есть свой пьянчужка. Этот хоть на заработки ездит, что-то да привозит в семью. А того самой приходится кормить.

Алешеньку, Наталья Алексеевна везла на новое место жительства ― в столицу, Саньке было выделено в детском саду место, и потерять его Владислав с женой Антониной не желали.

– Пусть закрепиться тогда можно будет снова съездить к бабушке и дедушке в Щурово, ― сказал в телефонном разговоре капитан полиции Владислав своим родителям и был прав.

В районном городке Климовке я отправился на вокзал, в кассу, мельком мне попался на глаза Олег ― бывший работник Коколева, а теперь уже моего зятя Юрия Александровича. Он промелькнул и исчез. Я так понял, взял билет и пошел на улицу ожидать прихода поезда. Мужик ехал в Москву на заработки.

Я отстоял очередь в кассу и взял билеты в плацкартный вагон на всю компанию. Особого выбора я не имел, даже, несмотря на то, что станция была начальной или конечной в зависимости, откуда считать и билетов должно быть навалом, выбирай, сколько и какой хочешь, но не тут-то было, в продажу их пускалось определенное количество и не самые лучшие. Что еще было противно сознавать, что цены все независимо от купленного места, например, наверху или же внизу, на боковой полке, рядом у туалета ― одинаковы и часто расторопные парни, и девушки выбирали, конечно же, самые хорошие места, лишая детей и пожилых пассажиров нижних полок. Дай на плохие места цену пониже, и вот они бы беспрекословно брали их, а так я однажды наблюдал интересную картину, как одна старушка пыталась забраться наверх. Социализм кончился, люди перестроились, и никто уступать ей свое место не захотел. В общих вагонах при посадке у входа столпотворение: люди пытаются, показав билет проникнуть вовнутрь и занять вторые полки: ночью пусть и без матраца, но можно будет поспать, сидеть двенадцать часов утомительно. Их бы, эти вторые полки продавать пассажирам на дальние дистанции, не продают.

Места на поезд для нашей компании я взял в «разнобой» ― порядка не было, правда, в одном вагоне. Нам невольно пришлось разделиться: Валентина Максимовна с внуком пристроилась в одном купе, Наталья Алексеевна с Алешенькой в другом, а я между ними на боковой полке наверху. Ничего не поделаешь. Хорошо было то, что возня с детьми позволила нам не заметить, как прошло время, и мы рано утром оказались на Киевском вокзале.

На платформе нас встретил улыбавшийся Юрий Александрович ― муж моей дочери. Звонила ему и договаривалась с ним Наталья Алексеевна, мой зять был как-никак ее доверенным лицом и заправлял фирмой Коколева. Домой он меня доставил после всех и тут же укатил на работу. Еще ему нужно было поспеть на занятия в институт, завидовать Юрию Александровичу не следовало.

Я поднялся на свой этаж, оказавшись в квартире, был встречен женой Светланой. Она собиралась на работу и как говорят в подобном случае: я поспел к чаю, затем проводил ее до двери и остался один.

От нечего делать я прошелся по комнатам, услышав с улицы звук, сработавшей сигнализации, выглянул в окно: небо хмурилось ― состояние предгрозовое, мелькнула мысль ― хорошо, что заставил Светлану прихватить зонтик. Дождь может на нее обрушиться, если не по дороге в школу, где она работала учительницей, то на обратном пути домой.

О пиликающей сигнализации я на время забыл, а затем, снова услышав повтор режущей уши мелодии, усмехнулся: нет необходимости беспокоиться ― моя машина стояла в Щурово, во дворе за железными воротами.

Дорога меня утомила: ночью с двумя детьми выспаться было невозможно, а тут еще Андрей Пельмин пытался меня вытащить на второй уровень существования: у него, видите ли, ко мне разговор.

Что интересно? Соединиться за всю долгую ночь нам так и не удалось. Постоянно мешали какие-то крики: «Ого-го-го! А ну залетные! Давай вперед!» ― ну и другое что-то в этом роде.

Я, сделав «круг почета», не разбирая постель, прилег на кровать, отдохнуть. Глаза сами собой закрылись. Не знаю, сколько времени я спал или же если не спал, то находился в забытьи, но скоро до меня донесся знакомый голос наставника Ивана Сергеевича Тургенева:

– Семен Владимирович, я бы хотел с вами встретиться, на этой самой башне, однажды вами построенной, как вы ее там называете, ах-х, да ― «Останкинской». У меня одно важное дело нетерпящее промедления. ― Я внял словам писателя и тут же отправился навстречу, находясь при этом под впечатлением от произошедшего события в Щурово: Наталья Алексеевна неожиданно для себя нашла внука, ― обрела смысл жизни. Что это так, я понял из реакции женщины, она, когда Юрий Александрович, высаживал их у дома, и неожиданно заикнулся о своих планах на день, в ответ лишь махнула рукой: «Ах, делайте что хотите, занимайтесь фирмой сами, мне сейчас не до того», ― и прижала свою кровинушку к себе.

На пути к «Останкинской башне» я, окутанный черным пространством, озаряемом сполохами молний, пересекся с Андреем Пельминым, однако, остановиться и завести с ним беседу не мог, но и взять его с собой тоже был не в состоянии, хотя он был бы славным оппонентом. На тот момент я знал: Иван Сергеевич ждет меня у лифтов, он не один и разговаривает с неизвестным пока мне человеком, называет его Мэтром, и я сам того не желая, слышу их разговор.

Мысли, высказанные незнакомцем о нас людях, реально существующих, ― первого уровня, ― наверняка бы заинтересовали Пельмина и вызвали желание подискутировать. Он умный человек, умеет говорить, я бы тоже к нему присоединился и с удовольствием поспорил с собеседником Ивана Сергеевича Тургенева, хотя бы по причине того, что он нас людей отчего-то разделил на два больших рода: мужской и женский, и сообщил: ― «одна из задач ― главная ― это репродуктивная». ― Здесь я с ним согласился, мне припомнились слова, произносимые священниками при венчании молодых: «плодитесь и размножайтесь», но Мэтр назвал и ― третий род, малочисленный, не тот, что встречается в грамматиках многих языков мира, так называемый средний. Этот род, о котором он помянул, отсутствует в библии, вот что меня задело, значит, он лишний, и появился после изгнания наших прародителей Адама и Евы из Эдема, то есть в наказание, а у Мэтра люди третьего рода оказывается, отчего-то особенные. Я с ним не согласен, ― не могут люди, имеющие отклонения быть особенными, тоже мне особенные, их впору пожалеть, из-за того, что они гермафродиты, трансвеститы, лесбиянки и прочие…, пожалеть и ничего более.

Правда, не знаю для кого горькая, а для кого нет, но они эти люди точно созданы не для гей-парадов, других демонстраций своих особенных черт и не для извращенных утех друг с другом, как это отчего-то принято понимать в настоящее время, ― исключительно для Бога. Их следует признать и всего лишь. Их задача, не афишируя, тихо молиться Всевышнему за всех нас грешных и за себя тоже, причем неистово и рьяно до умопомрачения.

Я еще многое услышал, хватало и возмущенных слов от собеседника Ивана Сергеевича, но для меня это не имело какого-либо значения, до поры, до времени. Мэтр был человеком значимым и пришел неслучайно ― распорядиться судьбой Коколева Алексея Григорьевича и Козырь Оксаны Игоревны. Я, после того, когда определилась судьба их сына Алешеньки: Наталья Алексеевна признала мальчика, ― собирался в ближайшее время отправить молодых людей в рай, но не отправил, так как Федор Михайлович Достоевский мог в любой момент затребовать их к себе. Мне необходимо было этот свой шаг согласовать прежде с ним. Затянул, не согласовал и оттого возможно опоздал

Что еще? Андрей Пельмин не зря стремился, искал со мной встречи, не зря. Он хотел меня поторопить с принятием решения по моим подопечным. А я, махнув в знак приветствия рукой, тут же расстался с ним.

– Будет время, ― крикнул я, ― будет. Занят, во-о-о, ― показал рукой у горла, ― под завязку, так что извини товарищ. ― Мне не терпелось увидеть наставника и, конечно же, его собеседника, но увидеть Мэтра я не мог, так как пространство, то, которое он занимал, было осветлено до такой степени, что даже абрис его фигуры не фиксировался глазом.

Это был гость из третьего уровня существования, у меня на этот счет не возникло никаких сомнений. Только вот что, находясь в отдалении, я слышал его голос наравне с голосом Ивана Сергеевича, а когда оказался рядом, то был лишен этой возможности: невидимый Мэтр хотя и общался со мной, но исключительно через наставника. Понять, как это происходило, мне не удалось, но не в том дело. Плохо одно, что требования неизвестного посланца из третьего уровня не сразу до меня дошли, и я отчего-то позволил распорядиться душами своих подопечных, как того ему хотелось. Они не попали в рай и не попали в ад, их этот странный собеседник Ивана Сергеевича временно отправил в реальный мир, ― откуда они и пришли.

Мне запомнилось, как я привел Ивана Сергеевича и его странного спутника в помещение к Алексею Григорьевичу и Оксане Игоревне на нужный этаж. Мои подопечные предстали перед нами лежащими рядом со сцепленными между собой руками. Этого и следовало ожидать ― молодая влюбленная пара, часто тянулась друг к дружке. Я не раз после прокручивал в голове, увиденную картину и пытался осмыслить, что бы произошло, если бы они были разъединены: находились на разных кроватях, возможно, маленького Алешеньку ждало другое будущее. Он бы получил душу только отца, а не дополнительно еще и матери. Но тогда мне было не до того, я был занят своими мыслями и беспрекословно выполнял требования человека с третьего уровня существования, выглядело это примерно так: ― Чего угодно вам, сударь? Ах, вы хотите, чтобы я сделал это, пожалуйста, нет проблем! И так далее…

До того, как отправиться в Щурово все, что от меня требовалось, было сделано. Иван Сергеевич Тургенев и неизвестный мне человек ― Мэтр, мной остались довольны. О том я понял после телефонного разговора с Валентиной Максимовной женой брата. Вначале она, извиняясь, сообщила мне, что не может составить компанию, ей обязательно нужно еще побыть в Москве, а затем отчего-то принялась меня выпроваживать:

– Ты, поезжай Сеня, не жди меня, работы тебе в Щурово полно, не переделать, а я к ярмарке обязательно приеду, ― и уже собралась положить трубку, как неожиданно воскликнула: ― Ах да, что я хотела тебе сообщить: мальчик Натальи Алексеевны вялый и хилый ― вдруг ожил, словно душу обрел… ― я, тут же оторопел: мне стала ясна причина такого приращения. ―Алло-алло, ― кричала женщина: ― Ну, что ты замолк! ― Я, чтобы проверить свои догадки назвал ей день произошедшего изменения. ― А ты откуда знаешь? ― тут же спросила Валентина. У меня не было желания влезать в ненужные подробности, поэтому я тут же спросил: ― Ну, что угадал с датой?

– Угадал! Может, еще и час назовешь? ― Продолжать разговор я не стал и тут же попрощался:

– Ну, ладно, до встречи на малой родине ― в Щурово ― и торопливо положив трубку, задумался ― это хорошо, что Алешенька ожил. Хорошо! ― и тут же переключился на другое событие: так значит, в Щурово ожидается ярмарка. Мне обязательно нужно найти время и посетить ее, давно я не бывал на подобных мероприятиях.

Раньше Щуровские ярмарки славились на всю округу. Что важно: на них приезжали люди, не только населявшие близлежащие деревни, села, города Брянской области, но даже из окрестных мест Украины и Белоруссии; до этих республик рукой подать ― километров пятнадцать не больше.

Теперь, с распадом нашей страны ― ярмарки стали не те. Правда, радует то, что незадолго до предательского акта на Мальте президента СССР Губачева и последующего подписания Беловежского соглашения правителем России Ециным, на границе трех республик, неожиданно соорудили монумент дружбы трех славянских народов. Раз в году, в последний выходной день июня к нему съезжаются русские, белорусы и украинцы. Праздник, который проводится у монумента, напоминает мне знакомые с детства ярмарки.

Ярмарки, были значимыми событиями в Щурово, что километровые столбики на дороге жизни сельчан. Их было пять в году. Летом две и по одной ярмарке ― осенью, зимой и весной.

Мои земляки, в своих разговорах часто ссылаются на них, не зависимо от прямой необходимости в том. Речь порой могла идти, например, о поссорившихся друзьях-товарищах Иване Ивановиче, жившем на Сахаровке и Иване Никифоровиче, который имел усадьбу на Деменке. Что интересно, каждый из собеседников такого разговора изощрялся, как мог и старался обязательно приплести ярмарку, оттолкнуться от нее. Это считалось у жителей Щурово обычным делом:

– А, помнишь? ― талдычил один мужик другому, худому и «длинному», похожему на гусака, глядя на проезжавшего в стороне ― метрах десяти на бричке объездчика Листаха, запряженной резвой лошадью: ― это все случилось как раз на Маккавея….

– Да нет, ты что-то путаешь, ― отвечал ему, не дослушав до конца речь, мужик фигурой потолще и ростом пониже.

– Ярмарка на Маккавея была в августе, так? ― услышав подтверждение, собеседник продолжал: ― А, сено я своей рябой корове купил на Козьму и Демьяна. Оно в это время года самое дешевое. Так вот это было в ноябре, понятно тебе. Ох, и драчка у них была.

– У кого? ― недоуменно спрашивал мужик, а затем, сообразив, или просто так лишь бы не толкаться на глазах у народа и закончить этот случайный разговор, торопливо соглашался: ― А-а-а, да точно, ― и друзья-товарищи, пожав на прощание руки, расходились в разные стороны, им совершенно было не до Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.

Правда, все это уже в прошлом. Молоко, да и другие «чисто деревенские» продукты в Щурово норовят теперь привезти из города, оттого и нет той рябой коровы, для которой когда-то мужик покупал на ярмарке сено, да и не только ее нет, но и других коров, пусть они были другой масти. Их от большого стада в двести голов, а то и более, в селе осталось пять-шесть, не больше: детей стало рождаться мало и особой необходимости держать скотину не стало.

Моей свояченице Валентине Максимовне было все равно, она, возможно и не собиралась на ярмарку, что нужно купит и в Москве, сказала просто так, отметив отрезок времени своего приезда. Ну, опоздает женщина домой, ну и что из того, главное для нее помочь сыну и невестке, а мне, если я надумал побывать на ярмарке, нужно было торопиться.

Желания, неожиданно вспыхнув внутри меня, начали обуревать, подстегивать, и я крикнул сам себе, ― один был в квартире: «Ну, что Семен Владимирович, в дорогу? ― В дорогу!».

О сколько раз мне приходилось выталкивать из себя эту фразу, выкрикивая ее громко-громко, произнося вслух, и еле слышно, шепотом. Да разве только я один говорил подобные слова? Они, выскочив порой необоснованно из моего рта, взбадривали меня, что коня ставили на дыбы и я, назначив дату отъезда, готовился вначале морально, затем доставал с антресолей чемодан и кружил вокруг него, собирая вещи. Но, это еще ничего не значило, так как, у меня не было на руках билета, но стоило мне его только приобрести, и тогда уже не остановить.

Я помотался по стране: командировок хватало, ездил на автобусах, на поездах, летал на самолетах, а после приобретения автомобиля ― на своей «ласточке». Но это уже по Москве на работу и с работы, по магазинам. А еще автомобилем я пользовался для поездок к матери в Щурово. Туда и обратно, в километрах ― это более тысячи. Однажды, попав в ДТП, я побывал в городе Дятиново Брянской области. На более дальние расстояния я на машине никогда не ездил.

До Щурово, как и до Москвы, я был вынужден отправиться на поезде. Доехал ― не развалился. Ночь провел в беседе с Андреем Пельминым. Лишь только забрался на вторую полку и сомкнул глаза, как он тут как тут, все сделал, чтобы я не уклониться от встречи.

– Ну, как ты мог не позаботиться об Алексее Григорьевиче Коколеве и об Оксане-Игоревне Козырь? ― вдруг, ни с того ни сего, принялся отчитывать меня товарищ писатель. ― Зачем ты тянул время? Вот и получил! ― Я молчал, а что мне было говорить? Всему виной мое незнание. Да и он сам хорош, ввел меня в заблуждение, однажды рассказав о самом обычном способе формирования человеческой души. Это мне помешало, ― я не задумался о возможном многообразии вариантов. ― Минуту назад я чувствовал себя значимым, понимающим жизнь человеком. Ан, нет, я ― тля, микроба и то самая ничтожная… ― мысли переполняли голову. Правда, корил я себя недолго: «Тоже мне проблема. Ну, ошибся раз. Кто не ошибается? У самого, наверное, за плечами уйма оплошностей и ничего. Ему ― можно. А мне хоть на второй уровень существования и не показывайся. Ерунда какая-то ― вздор!

«Шлея» мне, что ли тогда под хвост попала: я не смог удержаться и пошел во банк, в наступление: «Формирование человеческой души происходит, благодаря определенным желаниям реально-существующих индивидуумов, особей женского и мужского пола, иначе матери и отца при участии других близких им людей, ― вот здесь, в виртуальном мире, где мы сейчас с тобой находимся. ― Это происходит задолго до появления ребенка на свет. Затем, душа при зарождении в утробе матери ребенка невидимыми нитями соединяется с телом и уже может увеличиваться, приобретать мощь от растущего и крепнущего с каждым годом организма», ― выдал я на одном дыхании, помолчал, затем, резко бросив взгляд на Пельмина, спросил: ― Это разве не твои слова, что я неправильно тебя цитирую, или может, в чем-то неточен?

– Да, это мои слова, ― писатель тут же изменил тон беседы, ― но я же сам не знал о том, что…. ― Я не дал ему договорить: ― Вот ты сам не знал, но ведь догадывался, так зачем меня укорять?

– Да, догадывался, ― согласился Андрей: ― Однако в отличие от тебя, я пытался помешать случившемуся событию, ― задумался. Прошла вечность. Я потряс его за плечо. Он пришел в себя, поднял голову и взглянул на меня. Товарища было не узнать: он весь светился, совершенно позабыв о том, что еще минуту назад обвинял меня во всех смертных грехах, недолго думая неожиданно принялся оправдывать: ― А знаешь, а знаешь Семен, может это и хорошо? Алексей Коколев и Оксана Козырь не должны были вот так вдруг несуразно погибнуть. Возможно, что-то черное вмешалось в судьбы этих молодых людей, и они при переселении на второй уровень существования невольно захватили с собой душу маленького Алешеньки и сгубили ее; если это так, то Мэтр ― незнакомец с третьего уровня снизошел и вмешался в положение вещей ― неслучайно. Неслучайно и переселение душ твоих подопечных в тело маленького Алешеньки. Мальчик, поглотив их, создаст что-то свое. Одного я не возьму в толк, что же это получается, человеческий ребенок, подобно компьютерному «железу» может быть физически исправным, функционировать и не иметь душу. Тогда, как долго все может длиться?

– Ну ладно, не будем продолжать этот разговор, хотя он и интересен, ― остановил я Пельмина. Мой товарищ тоже был не сведущ во многих процессах, происходящих на втором уровне существования, а уж о третьем уровне и говорить не следует. На досуге необходимо будет поразмыслить, чего я достиг, потеряв души своих подопечных? Апартаменты, напоминающие больничную палату, это в них находились: Алексей Григорьевич Коколев и Оксана Игоревна Козырь для меня опустели, на Алешеньку я тоже не мог влиять в виртуальном мире, и работать с его душой, правда, я еще пока был властен над четой высокопоставленных в прошлом людей Гадаевых ― это над Тимуром Аркадиевичем и Антониной Павловной. Двадцатый и девятнадцатый этажи «Останкинской башни» были в их распоряжении, а значит соответственно и в моем.

Андрей Пельмин улыбнулся, вняв моим раздумьям, похлопал по плечу. Он готов был прекратить разговор, но я вдруг встрепенулся, было, отчего ― мне в голову пришли странные мысли:

– А хочешь, я тоже пофантазирую, какой могла быть судьба этой странно соединившейся парочки? ― спросил я у Пельмина и, не дождавшись его согласия, продолжил: ― Оксана Игоревна должна была перебраться с сыном на жительство в Москву, но уже в другом качестве ― жены Алексея Григорьевича Коколева. Она, была очень умной женщиной, не зря закончила престижный вуз, помогла бы раскрутить фирму. Мать Оксаны Игоревны нашла бы себе место у младшей дочери в Фовичах, а дом она бы продала или же сдала государству: в Щурово работает программа по переселению жителей на земли незараженные радиацией. Там многие люди помешались на больших по местным меркам чернобыльских деньгах и все, что не упало, сдают, а то, что вдруг накренилось, ― подпирают и тоже сдают.

– Да, возможно так и было бы, ― ответил мне Пельмин, и его изображение замигало, пока вдруг не исчезло. Я вздрогнул, попытался продрать глаза, поезд подъезжал к станции. Небольшая заминка ― пауза, минут в пять, а может и больше, локомотив напрягся и резко рванул вагоны, так резко, что я снова провалился в забытье: передо мной снова стоял мой товарищ.

– Семен, ты можешь мне хоть что-то сказать о человеке с третьего уровня существования? ― Пельмин вздохнул: ― Не торопись, подумай, ты, наверняка, невольно его просканировал, что-то от него у тебя осталось? ― Он снова вздохнул: ― Ну, может не от него конкретно, но впечатления о нем Ивана Сергеевича тебе известны, ты же с ним в контакте, а? ― Я завис в размышлениях. Поезд еще не добрался до нужной мне станции: ― за окном красовался возведенный в последние годы советской власти вокзал города Клинцы, ткачи, которого в нищие двадцатые годы двадцатого столетия однажды подарили отрез на костюм Ильичу ― великому Ленину. Мне трудно было одарить своего товарища информацией интересной и мне. До районного городка Климовка ― конечной остановки, было чуть более часа езды. Думай, не хочу. И я думал, напрягая память. Прошло столетие, а может и больше:

– Знаешь, что я заметил? Отъезд этого человека ― Мэтра сопровождался особым звуком похожим на топот лошадей. Что я еще могу сказать: он, человек интересной судьбы, ― выдавил я из себя, остановился, и словно, отыскивая в когда-то давно прочитанной книге нужные слова, тяжело вздохнув, продолжил: ― Он не сразу появился на свет. Его родители сформировали душу, готовились стать мамой и папой, как ребенок ― это был мальчик, ― неожиданно умер. Умер и следующий за ним и тоже мальчик, а может и не мальчик. Эти тонкости я очень слабо ощущаю. Что еще? ― Остановился и продолжил: ― Мэтр рос слабым и хилым, его тоже ждала участь двух предыдущих ребят, но душа четвертого малыша, ― неожиданно отправившегося на тот свет брата, помогла ему выстоять. Он, поглотив ее, остался жить. Жизнь его была яркой и эмоциональной, но не длинной.

Пельмин исчез. Мои мысли с его исчезновением тоже иссякли, ― поезд стоял на конечной станции, и женщина проводница шла по вагону: до меня доносились ее тяжелые, усталые шаги, хотя я ее не видел.