Траектория вымирания

– Мне это не нравится, – заявил он, едва переступив порог.

– Зафиксировано, – ответила Изабель. – Но мы продолжаем.

– Вы понимаете, что это устройство может быть ловушкой? Приманкой, оставленной специально, чтобы привлечь… – он замолчал, не зная, как закончить.

– Привлечь кого?

– Тех, кто найдёт корабль. Нас.

– Ловушка, которая ждала пятьдесят тысяч лет? – Танака скептически подняла бровь. – Это было бы… очень долгосрочное планирование.

– Мы имеем дело с цивилизациями, которые строили корабли миллионы лет назад. Для них пятьдесят тысяч – как для нас пятьдесят минут.

– Командор, – Изабель повернулась к нему. – Ваши опасения обоснованы. Именно поэтому мы приняли все меры предосторожности. Контейнер с устройством находится за тройной изоляцией. Если что-то пойдёт не так, мы можем в течение секунды заполнить камеру плазмой и уничтожить образец. Плюс – у вас есть разрешение на применение силы в случае угрозы экипажу.

Брандт помолчал, обдумывая её слова.

– Какая сила поможет против технологии, которая на миллионы лет опережает нашу?

– Возможно, никакая. Но это не причина отказываться от попыток понять, с чем мы столкнулись.

Он не ответил. Но и не ушёл – встал в углу, скрестив руки на груди, готовый действовать при первом признаке опасности.

Изабель кивнула Танаке.

– Начинай.

Нейролингвист заняла место за терминалом, связанным с изолированной камерой. На экране перед ней отображался цилиндр – увеличенное изображение с камеры высокого разрешения. Пульсирующий свет казался гипнотическим в полумраке отсека.

– МОРФЕЙ, – позвала Танака. – Подготовь сигнал. Последовательность символов, идентифицированных как «универсальный маркер», закодированная в электромагнитном импульсе.

– Сигнал подготовлен. Частота – 147.3 мегагерца. Мощность – минимальная. Готов к передаче.

– Хронометраж?

– Три импульса длительностью по 0.5 секунды с интервалом в 2 секунды.

– Хорошо. – Танака оглянулась на Изабель. – Готовы?

Изабель кивнула. Она почувствовала, как сердце забилось быстрее – смесь страха и возбуждения, знакомая каждому исследователю, стоящему на пороге открытия.

– Передача.

Танака нажала кнопку.

На мгновение ничего не произошло. Цилиндр продолжал пульсировать своим мерным ритмом – десять секунд на цикл, как и раньше.

Потом – изменение.

Свет внутри цилиндра вспыхнул ярче, затем погас. Вспыхнул снова. Погас. Ритм изменился – теперь пульсация была быстрее, нервнее, словно устройство проснулось и пыталось понять, что его разбудило.

– Фиксирую изменение электромагнитной активности, – доложил МОРФЕЙ. – Интенсивность излучения возросла на триста процентов. Паттерн нестабилен.

– Оно реагирует, – выдохнула Танака. – Боже мой, оно реагирует.

Изабель подошла ближе к прозрачной стене контейнера. Цилиндр теперь светился ровным светом – не пульсируя, просто светился, словно лампа, которую включили на полную мощность. И этот свет… менялся. Переливался оттенками – от холодного синего к тёплому золотистому, и обратно.

– МОРФЕЙ, анализ?

– Устройство испускает сложный электромагнитный сигнал. Множественные частоты, модулированные по амплитуде и фазе. Пытаюсь декодировать… – пауза. – Это не случайный шум. Это структурированный поток данных.

– Оно передаёт информацию?

– Или пытается установить связь. Сигнал содержит повторяющиеся элементы, напоминающие протокол квитирования в коммуникационных системах.

– Оно ждёт ответа, – поняла Танака. – Ждёт, что мы подтвердим приём.

Изабель обменялась взглядом с Брандтом. Его рука сжалась на рукояти пистолета, но он не вмешивался – пока.

– Танака, – сказала Изабель. – Пошли подтверждение.

– Но мы не знаем протокола…

– Повтори тот же сигнал, который отправили изначально. Если устройство настроено на диалог – оно интерпретирует повтор как подтверждение.

Танака колебалась всего секунду, затем её пальцы забегали по клавиатуре.

– Передаю.

Второй сигнал ушёл в камеру.

Реакция была мгновенной.

Цилиндр вспыхнул ослепительным светом – таким ярким, что камеры на секунду ослепли, заполнив экран белым шумом. Изабель инстинктивно отшатнулась, закрывая глаза рукой. Когда зрение восстановилось, она увидела…

– Что за… – голос Брандта был полон изумления.

Над цилиндром висело изображение. Голограмма – или что-то похожее на голограмму, хотя технология явно отличалась от всего, что производило человечество. Свет не проецировался из одной точки, а словно материализовался из воздуха, создавая трёхмерную фигуру.

Фигуру существа.

Оно было похоже на тех, чьи тела они нашли на корабле-скате: вытянутое, с множественными конечностями, с головой-овалом. Но это изображение было живым – или создавало иллюзию жизни. Существо двигалось, жестикулировало своими многочисленными руками, и из него исходил звук.

Голос.

Нет, не голос – скорее серия щелчков, свистов и гудящих тонов, складывающихся в нечто, что могло быть речью. Нечеловеческая речь, нечеловеческие интонации, нечеловеческая мелодика.

– МОРФЕЙ, переводи! – Изабель почти кричала.

– Невозможно. Язык неизвестен. Не имеет соответствий в базе данных.

– Тогда записывай! Всё! Каждую секунду!

– Записываю.

Существо продолжало говорить. Его движения становились всё более оживлёнными – возможно, оно пыталось что-то объяснить, что-то донести. Одна из его конечностей указала куда-то – Изабель попыталась проследить направление, но не поняла, на что указывает призрак.

А потом изображение дрогнуло.

Существо замолчало. Его форма начала расплываться, терять чёткость – словно видеозапись, повреждённая временем. И сквозь эту расплывающуюся фигуру начало проступать что-то иное.

Другое изображение.

Другое существо.

Нет, не существо. Человек.

Изабель смотрела на голограмму и не верила своим глазам.

Женщина. Человеческая женщина. Высокая, худая, с чёрными волосами, собранными в строгий пучок, и тёмными глазами на лице с высокими скулами.

Лицо, которое Изабель видела каждый день на фотографии в своей каюте.

– Мама? – прошептала она.

Голограмма повернулась к ней. Глаза – нет, изображения глаз – остановились на Изабель, словно видя её насквозь.

– Изабель.

Голос. Тот самый голос, который она помнила сорок один год. Голос, который говорил ей «солнышко» и обещал вернуться. Голос, который она больше никогда не слышала – до этого момента.

– Это… это невозможно, – Танака отступила на шаг, её лицо было белым как мел. – Это человек. Человек внутри инопланетного устройства.

– Изабель, – повторила голограмма. Черты её лица были идеальны – каждая морщинка, каждая родинка на том же месте, где Изабель помнила их. – Ты нашла меня.

– Мама… – Изабель шагнула вперёд, к прозрачной стене контейнера. Её рука коснулась холодного стекла. – Как? Как ты…

– Времени мало, – голограмма Цзинь Шань подняла руку – жест, который Изабель помнила из детства. Жест, означавший «слушай внимательно». – Устройство нестабильно. Я могу говорить только несколько минут.

– Что произошло? Где ты была все эти годы?

– Это неважно. Важно то, что я должна тебе сказать. – Голограмма сделала паузу, и в её глазах – изображении глаз – появилось выражение, которое Изабель интерпретировала как страх. – Они приходят, Изабель. Те, от кого бежали все эти корабли. Они уже здесь. На краю.

– Кто «они»?

– У них нет имени. Нет формы. Они – процесс. Цикл. Каждые сотни миллионов лет они… – голограмма дрогнула, изображение на мгновение расплылось. – Нет. Нет времени объяснять. Ты должна понять сама. Записи на этом устройстве… они содержат всё, что тебе нужно знать.

– Какие записи? Как их прочитать?

– Символ. Тот, что ты уже нашла. Это ключ. Введи его в последовательности: спираль, линия, снова спираль. Устройство откроет архив.

Изабель лихорадочно пыталась запомнить инструкции. Спираль, линия, спираль. Три элемента. Код доступа к древнему архиву.

– Мама, я не понимаю. Как ты оказалась здесь? Почему…

– Я искала ответы, – голограмма Цзинь улыбнулась той же улыбкой, которую Изабель помнила – тёплой, но с оттенком грусти. – Как всегда. Нашла больше, чем рассчитывала. И теперь… теперь я часть чего-то большего.

– Часть чего?

– Памяти. Памяти всех, кто приходил до нас. Тысяч цивилизаций, миллиардов существ. Мы все здесь, Изабель. Все, кто пытался бежать. Все, кто пытался спастись.

Голос голограммы начал искажаться – слова растягивались, дробились, теряли чёткость. Изображение мерцало всё сильнее.

– Мама!

– Слушай меня. Слушай внимательно. – Цзинь наклонилась вперёд, и на мгновение показалось, что она хочет прикоснуться к стеклу изнутри. – То, что стёрло эти цивилизации – оно не убивает. Оно стирает. Заставляет Вселенную забыть. Но память… память можно сохранить. Если знать как.

– Как? Как её сохранить?

– Найди… – голос прервался помехами. – …корабль… активный… глубже в скоплении… он знает… – снова помехи. – …берегись… не всё… – изображение начало распадаться на фрагменты. – …Изабель… я всегда…

– Мама! Нет! Не уходи!

Голограмма вспыхнула в последний раз – ослепительно ярко, до боли в глазах – и погасла.

Цилиндр потух. Камера погрузилась в темноту, разбавленную только светом экранов.

Изабель стояла, прижавшись ладонями к стеклу контейнера, и смотрела на мёртвый артефакт. Слёзы текли по её щекам – она не пыталась их остановить.

– Мама…

Тишина в карантинном отсеке была оглушительной.

Танака стояла у терминала, не решаясь пошевелиться. Брандт застыл в своём углу, его рука всё ещё лежала на кобуре, но он, кажется, забыл о пистолете.

Первым очнулся МОРФЕЙ.

– Запись завершена. Продолжительность события – четыре минуты семнадцать секунд. Все данные сохранены.

– Что… что это было? – голос Танаки дрожал.

– Голографическая проекция, использующая неизвестную технологию. Первая часть – изображение существа, идентифицированного как представитель расы, построившей корабль-скат. Вторая часть – изображение человека, идентифицированного как…

– Я знаю, кто это был, – оборвала его Изабель. Она отступила от контейнера, вытерла лицо рукавом. – Это была моя мать. Цзинь Шань.

– Ваша мать погибла шестьдесят лет назад, – сказал Брандт. Его голос был подозрительным, напряжённым. – В экспедиции к внешнему поясу Койпера.

– Я знаю.

– Тогда как она могла оказаться внутри инопланетного устройства возрастом в пятьдесят тысяч лет?

Изабель покачала головой.

– Я не знаю. Но это была она. Её голос. Её лицо. Её… жесты. Вещи, которые знаю только я.

– Или кто-то, кто имел доступ к её записям, – возразил Брандт. – К видеоархивам, личным файлам. Кто-то – или что-то – использует образ вашей матери, чтобы манипулировать вами.

– Зачем?

– Чтобы вы доверились. Чтобы сделали то, что оно хочет. – Брандт подошёл ближе. – Доктор Шань, послушайте меня. Я понимаю, как это выглядит. Я понимаю, что вы чувствуете. Но мы имеем дело с технологией, которая на миллионы лет опережает нашу. Она может делать вещи, которые мы даже не можем представить. Создание убедительной симуляции умершего человека – для неё это детская игра.

– Она знала вещи, которых нет в архивах. – Изабель посмотрела на него. – Она назвала меня «солнышко». Это прозвище мама использовала только дома, никогда – в официальных записях.

– Возможно, это было в каком-то частном файле. Или устройство считало информацию прямо из вашего разума.

– Из моего разума?

– Почему нет? Если оно может проецировать голограммы, почему не может читать мысли?

Изабель хотела возразить, но слова застряли в горле. Брандт был прав – они ничего не знали о возможностях этой технологии. Всё, что показало устройство, могло быть манипуляцией. Ловушкой. Способом заставить её сделать что-то…

Что?

Она вспомнила слова голограммы. «Найди корабль… активный… глубже в скоплении». Устройство – или то, что им управляло – хотело, чтобы они шли дальше. Глубже в Некрополь. К чему-то, что там ждало.

– МОРФЕЙ, – позвала она. – Ты проанализировал сообщение?

– Да. Голограмма предоставила несколько конкретных указаний. Первое: код доступа к архиву устройства – последовательность «спираль, линия, спираль». Второе: информация о некоем «активном корабле» в глубине скопления. Третье: предупреждение о некоей угрозе, которая «стирает» цивилизации.

– Угроза, которая стирает, – повторила Танака. Она подошла к терминалу, начала просматривать запись. – Это связано с тем, что мы нашли на стенах корабля-ската. Изображение расширяющейся пустоты, пожирающей звёзды.

– Связано или создано, чтобы связаться, – мрачно заметил Брандт.

– Командор, – Изабель повернулась к нему. – Я понимаю вашу осторожность. И я согласна – мы должны быть внимательны. Но если всё это правда… если действительно существует угроза такого масштаба…

– То что? Мы побежим искать «активный корабль» по указке устройства, которому не доверяем?

– Мы проверим информацию. Осторожно. С соблюдением всех протоколов. – Изабель выдержала его взгляд. – Это наша миссия, командор. Исследование. Поиск ответов. Мы не можем игнорировать данные только потому, что они получены необычным способом.

Брандт молчал, его челюсти были сжаты.

– А если это ловушка?

– Тогда мы узнаем. И примем меры.

– Когда будет поздно.

– Возможно. – Изабель не стала спорить. – Но альтернатива – сидеть на корабле и ничего не делать. А это точно не приблизит нас к пониманию того, что здесь происходит.

Брандт смотрел на неё долго – целую минуту, может быть, дольше. Потом его плечи едва заметно опустились.

– Хорошо. Но с условиями.

– Какими?

– Первое: артефакт изолируется полностью. Никаких больше экспериментов, пока мы не поймём, с чем имеем дело. Второе: любые экспедиции в глубину Некрополя – только с усиленной охраной. Третье: если ещё раз произойдёт что-то подобное – мы уничтожаем устройство. Без обсуждений.

Изабель хотела возразить против первого условия, но прикусила язык. Брандт шёл на компромисс – редкость для человека с его характером. Давить дальше означало потерять и это.

– Согласна.

– Тогда я отдаю приказ о полной изоляции карантинной зоны. Никто не входит без моего разрешения.

– И моего, – добавила Изабель.

– И вашего, – неохотно согласился он.

Когда Брандт ушёл, забрав с собой охранников и оставив за дверью вооружённый пост, Изабель позволила себе осесть на ближайший стул.

Руки дрожали. Только сейчас, когда напряжение спало, она осознала, насколько потрясена.

Мама. Она видела маму. Слышала её голос. Получила от неё послание – через шестьдесят лет после исчезновения, через бездну времени и пространства.

Или не от неё?

Брандт был прав – это могла быть симуляция. Ловушка, использующая самые глубокие чувства, самые потаённые надежды. Инопланетный разум, играющий на человеческих эмоциях ради каких-то своих целей.

Но…

«Солнышко».

Это слово было личным. Интимным. Ни в каких архивах его быть не могло – Изабель была уверена. Мама использовала его только дома, только наедине с ней. Даже отец – французский инженер, с которым Цзинь развелась, когда Изабель было три года – не знал этого прозвища.

Если устройство действительно считало это из её разума… значит, оно обладало способностями, которые даже представить было страшно. А если не считало… значит, голограмма каким-то образом содержала реальную информацию от матери.

Оба варианта были пугающими. Но второй – второй давал надежду.

– Доктор Шань?

Она подняла голову. Танака стояла рядом, в руках – стакан воды.

– Спасибо. – Изабель приняла стакан, сделала глоток. Вода была прохладной, с металлическим привкусом корабельной рециркуляции.

– Я… – Танака помедлила. – Я проанализировала сигнал, который испускало устройство во время проекции. Там было что-то ещё. Помимо голограммы.

– Что?

– Поток данных. Массивный – терабайты информации за несколько минут. Он шёл параллельно с голографической передачей, на другой частоте.

– Куда он шёл?

Танака покачала головой.

– Не «куда» – «откуда». Устройство не передавало данные. Оно их принимало.

Изабель нахмурилась.

– Откуда?

– Не знаю. Источник находился вне корабля. Где-то в Некрополе. – Танака вывела на планшет диаграмму. – Я попыталась триангулировать направление. Сигнал шёл… отсюда.

Она указала на точку в глубине скопления мёртвых кораблей.

– Это примерно в тридцати километрах от нашей текущей позиции. Там несколько крупных объектов, которые мы ещё не каталогизировали подробно.

– Активный корабль, – прошептала Изабель. – То, о чём говорила… то, о чём говорила голограмма.

– Возможно. Если там действительно есть функционирующее устройство, способное передавать данные на таком расстоянии…

– То мы должны его найти.

Танака посмотрела на неё с сомнением.

– Брандт только что приказал изолировать артефакт и ограничить экспедиции.

– Он приказал усилить охрану. Не отменить исследования. – Изабель встала. Слабость отступала, уступая место привычной решимости. – Мы отправляемся, как планировали. Только цель меняется. Вместо корабля 2156 – исследуем источник сигнала.

– А обломок «Авроры»?

Изабель помолчала. Обломок корабля её матери. Ещё одна нить, ведущая в прошлое.

– Он подождёт, – сказала она наконец. – Сначала – активный источник. Это приоритет.

Тридцать пять лет назад Марсианский университет, кампус Олимп

– Шань! Изабель Шань!

Она обернулась, услышав своё имя. По коридору университета к ней спешил профессор Карим – седовласый египтянин с орлиным носом и проницательными глазами, один из ведущих ксеноархеологов своего поколения. Он руководил её диссертационным исследованием уже третий год, и за это время Изабель научилась распознавать его настроения по походке. Сейчас профессор почти бежал – значит, случилось что-то важное.

– Профессор? – она остановилась, придерживая стопку планшетов с данными.

– У меня для тебя новость, – Карим был запыхан, но улыбался. – Комитет одобрил твою заявку.

– Какую заявку?

– На участие в экспедиции к Сатурну. Раскопки на Энцеладе.

Изабель застыла. Энцелад. Луна Сатурна, под ледяной коркой которой скрывался океан – и, возможно, следы древней жизни. Она подавала заявку полгода назад, не особенно надеясь на успех – конкурс был огромный, желающих – сотни.

– Вы… вы уверены?

– Абсолютно. – Карим положил руку ей на плечо. – Ты заслужила это, Изабель. Твоя работа по систематизации марсианских артефактов – одна из лучших, что я видел за тридцать лет преподавания.

– Но… там же были кандидаты с большим опытом. Доктор Ли, например.

– Доктор Ли – отличный специалист. Но ему не хватает того, что есть у тебя.

– Чего?

Карим посмотрел на неё – долгим, оценивающим взглядом.

– Твоя мать была гениальной исследовательницей. Она видела связи там, где другие видели хаос. Паттерны там, где другие видели случайность.

Изабель вздрогнула. Те же слова. Те же самые слова, которые мама говорила ей сорок… нет, уже шесть лет назад, перед последним отлётом.

– Ты унаследовала этот дар, – продолжал Карим. – Я видел, как ты работаешь с артефактами. Как смотришь на них. Ты не просто каталогизируешь – ты понимаешь. Чувствуешь контекст. Улавливаешь смыслы, которые ускользают от других.

– Я просто… внимательная.

– Нет. Ты – особенная. – Карим улыбнулся. – Не спорь с профессором, Шань. Принимай комплимент и готовься к экспедиции. Отлёт через три месяца.

Он ушёл, оставив Изабель стоять посреди коридора. Вокруг сновали студенты, преподаватели, технический персонал – обычная суета университетской жизни. Но она не замечала их.

Она думала о маме. О женщине, которая ушла искать ответы и никогда не вернулась. О голосе, который говорил «солнышко» и обещал подарок с края Вселенной.

«Ты видишь связи там, где другие видят хаос».

Может быть, именно это мама и оставила ей в наследство. Не подарок – дар. Способность видеть невидимое, понимать непонятное, находить смысл в бессмыслице.

Изабель сжала планшеты крепче и пошла дальше по коридору. Впереди была экспедиция. Энцелад. И, может быть, ответы на вопросы, которые она боялась задавать.

Настоящее время Исследовательское судно «Реквием», командный мостик

– Вы понимаете, о чём просите?

Капитан Воронов сидел в своём кресле, глядя на Изабель с выражением усталого скептицизма. Рядом стоял Брандт – мрачнее тучи, руки скрещены на груди.

– Я понимаю, – ответила Изабель. – И я не прошу – я информирую о планах научной группы.

– Научная группа хочет отправиться к неисследованному объекту в глубине Некрополя на основании… чего? Сигнала от устройства, которое только что показало вам призрак вашей мёртвой матери?

Изабель стиснула зубы. Воронов умел формулировать вещи так, что они звучали максимально нелепо.

– На основании зафиксированного потока данных, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие. – Устройство принимало информацию извне. Источник – в тридцати километрах от нас. Если там есть функционирующая технология, это может быть ключом к пониманию всего Некрополя.

– Или ловушкой, – вставил Брандт.

– Эту возможность мы тоже учитываем. Поэтому экспедиция пойдёт с усиленной охраной и полным комплектом аварийного оборудования.

Воронов потёр подбородок. Он выглядел усталым – круги под глазами, щетина на щеках. Очевидно, капитан спал не больше, чем сама Изабель.

– Сколько человек?

– Восемь. Четверо учёных, четверо охраны.

– Время миссии?

– Шесть часов максимум. Если не найдём ничего за это время – возвращаемся.

Воронов обменялся взглядом с Брандтом. Командор едва заметно покачал головой – он был против, это было очевидно. Но окончательное решение принимал капитан.

– Хорошо, – сказал Воронов наконец. – Но с дополнительными условиями. Во-первых, постоянная связь с «Реквиемом». Любой обрыв – немедленное возвращение. Во-вторых, никаких активаций чужих устройств без моего прямого разрешения. В-третьих… – он помедлил. – Доктор Шань, вы лично не участвуете.

– Что?

– Вы слишком эмоционально вовлечены. То, что произошло в карантинном отсеке… вы не в состоянии принимать объективные решения.

– Капитан, с уважением…

– Это не обсуждается. – Голос Воронова стал жёстче. – Я понимаю ваши чувства. Но я отвечаю за безопасность всего экипажа. И я не могу позволить, чтобы руководитель научной группы принимала решения под влиянием… призрака.

Изабель хотела возразить, но поймала взгляд Танаки, стоявшей у входа на мостик. Нейролингвист едва заметно покачала головой – не спорь, не сейчас.

– Хорошо, – сказала Изабель после долгой паузы. – Но я хочу быть на связи. Каждую минуту.

– Это можно устроить.

Шаттл «Харон-2» отошёл от «Реквиема» через два часа.

Изабель наблюдала за стартом с мостика, стоя у обзорного экрана. Маленький корабль быстро превратился в точку, затем в ничто – поглощённый бесконечным полем мёртвых кораблей.

На борту были Танака, Паркер, двое младших научных сотрудников и четверо бойцов Брандта под командованием сержанта Рейеса. Восемь человек, отправившихся в неизвестность по следу сигнала, который мог быть чем угодно.

– Связь установлена, – доложил оператор. – Телеметрия в норме.

– Выведи на экран, – приказала Изабель.

Изображение с камер шаттла заполнило боковой монитор. Некрополь раскинулся перед ними – бесконечная панорама мёртвых кораблей, освещённых тусклым светом далёкого солнца. Шаттл двигался между ними осторожно, как лодка среди рифов.

– «Реквием», докладывает «Харон-2», – голос Танаки в динамиках. – Приближаемся к целевой зоне. Расстояние – двадцать два километра.

– Понял, «Харон-2». Продолжайте движение.

Изабель смотрела на экран, не в силах оторваться. Она должна была быть там. Должна была сама увидеть источник сигнала, сама прикоснуться к технологии, которая – возможно – содержала ответы на вопросы её жизни.

Но Воронов был прав. Она была слишком вовлечена. Слишком хотела верить, что голограмма была настоящей. Что мама каким-то образом выжила, сохранилась, передала ей послание через бездну лет.

Это было опасно. Для неё. Для экипажа. Для всей миссии.

– Капитан, – голос оператора прервал её размышления. – Фиксирую аномалию.

– Какую?

– Электромагнитную. Источник – в направлении движения шаттла. Интенсивность растёт.

Воронов подошёл к терминалу.

– МОРФЕЙ, анализ.

– Сигнал соответствует тому, что мы зафиксировали при активации артефакта. Та же частота, та же модуляция. Источник – объект в тридцати километрах от «Реквиема». Шаттл приближается к нему.