Траектория вымирания

– Оно активно, – сказал Паркер, когда увидел цилиндр. – После пятидесяти тысяч лет.

– Либо очень надёжный источник питания, либо… – Изабель не закончила мысль.

– Либо оно питается чем-то, что мы не понимаем, – договорил МОРФЕЙ. – Рекомендую крайнюю осторожность при транспортировке.

– Само собой.

Брандт настоял на том, чтобы цилиндр поместили в изолированный контейнер с многоуровневой защитой. Изабель не спорила – она сама чувствовала иррациональный страх при виде этого мерцающего света. Что-то работало внутри этого объекта. Что-то, созданное пятьдесят тысяч лет назад существами, о которых человечество ничего не знало.

Обратный путь к шаттлу прошёл в молчании. Каждый из членов группы был погружён в свои мысли, пытаясь осмыслить увиденное. Изабель несла один из дисков – просто чтобы чувствовать его вес, напоминать себе, что всё это реально.

Когда «Харон» оторвался от корабля-ската и начал путь обратно к «Реквиему», она позволила себе посмотреть в иллюминатор. Чужой корабль медленно уменьшался, превращаясь в силуэт на фоне бесконечного поля мертвецов.

– Мы вернёмся, – тихо сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Мы узнаем, что с вами случилось.

Корабль-скат не ответил. Но Изабель показалось – только показалось, наверное, – что тусклый свет в одном из его иллюминаторов мигнул. Один раз. Как прощание.

Или как предупреждение.

Карантинный отсек «Реквиема» занимал отдельный модуль в кормовой части корабля – изолированное помещение с собственной системой жизнеобеспечения, тройными переборками и протоколами дезактивации, способными уничтожить любой известный патоген. Здесь размещались привезённые образцы – в герметичных контейнерах, за толстыми стенами прозрачного композита.

Изабель стояла перед одним из контейнеров, глядя на диск внутри. После дезактивации – ультрафиолет, гамма-излучение, вакуумная обработка – он выглядел точно так же, как в момент находки. Что бы ни хранилось внутри, оно не пострадало от процедур очистки.

– Готова? – спросила Танака, подходя сзади.

– Готова.

Они работали вдвоём – нейролингвист и ксеноархеолог, две женщины, пытающиеся разгадать тайны мёртвой цивилизации. Остальные члены научной группы занимались другими образцами: Ким изучала органические останки, Линь анализировал материалы, Вернер пытался восстановить траектории кораблей на основе новых данных.

– Начнём со структурного анализа, – сказала Изабель. – МОРФЕЙ, подключись к сканерам карантинного отсека.

– Подключение установлено.

– Просканируй диск послойно. Максимальное разрешение.

Сканер загудел, невидимые лучи пронизали диск насквозь. На экране рядом с контейнером начала формироваться трёхмерная модель – слой за слоем, как срез древнего дерева.

– Фиксирую триста сорок семь отдельных слоёв, – доложил МОРФЕЙ. – Каждый слой содержит регулярную структуру – чередование областей с различной плотностью материала.

– Двоичный код? – предположила Танака.

– Возможно, но не в нашем понимании. Паттерны сложнее простого чередования нулей и единиц. Скорее это… – МОРФЕЙ замолчал на секунду. – Скорее это многомерная матрица. Информация кодируется не только последовательностью, но и взаимным расположением элементов в трёхмерном пространстве.

– Голографический принцип, – кивнула Изабель. – Каждый фрагмент содержит информацию о целом.

– Именно. Теоретически, даже если диск будет повреждён, данные можно будет восстановить из оставшихся фрагментов.

– Они хотели, чтобы послание выжило, – тихо сказала Танака. – Любой ценой.

Изабель продолжала смотреть на модель диска, вращающуюся на экране. Триста сорок семь слоёв. Петабайты данных. Целая библиотека, спрессованная в круг металла – или не-металла.

– Можем мы прочитать это? – спросила она.

– Прочитать – да. Понять – неизвестно. – МОРФЕЙ вывел на экран серию графиков. – Я уже экстрагировал данные из верхних слоёв. Это… паттерны. Повторяющиеся структуры. Но без ключа к их значению интерпретация невозможна.

– Покажи паттерны.

Экран заполнился символами – не теми, что покрывали корпус корабля, но связанными с ними. Изабель видела спирали, углы, кривые – элементы, которые складывались в более сложные конструкции.

– Это язык, – выдохнула Танака. – Определённо язык. Смотрите – вот этот элемент повторяется… раз, два, три… семнадцать раз на этом участке. А этот – только дважды.

– Частотный анализ, – поняла Изабель. – Часто повторяющиеся элементы – вероятно, служебные слова или грамматические маркеры.

– Да! Как артикли или предлоги в человеческих языках. – Танака подошла ближе к экрану, её пальцы летали по интерфейсу. – МОРФЕЙ, проведи частотный анализ всех уникальных элементов. Построй кривую распределения.

График появился через несколько секунд – плавная кривая, удивительно похожая на те, что описывали человеческие языки.

– Закон Ципфа, – Танака почти смеялась от возбуждения. – Они подчиняются закону Ципфа! Это универсальная характеристика естественных языков – частота слова обратно пропорциональна его рангу.

– Что это значит в практическом смысле? – спросила Изабель.

– Что мы можем начать дешифровку. Не быстро – потребуются недели, может быть, месяцы. Но структура есть. Логика есть. Это не случайный шум – это осмысленный текст.

Изабель почувствовала, как сердце забилось быстрее. Осмысленный текст. Послание от существ, умерших пятьдесят тысяч лет назад. Голос из бездны времени, терпеливо ждавший, пока кто-нибудь придёт и услышит.

– Продолжай анализ, – сказала она. – Я хочу знать всё, что ты сможешь извлечь.

Танака кивнула, уже полностью погружённая в работу. Изабель отошла к другому контейнеру – тому, где хранился светящийся цилиндр.

Объект по-прежнему мерцал своим тусклым внутренним светом. Ритм пульсации был почти незаметен – примерно раз в десять секунд интенсивность чуть возрастала, затем снова падала. Как сердцебиение. Или как дыхание.

– МОРФЕЙ, анализ цилиндра.

– Проводится. Внешняя оболочка – тот же композитный материал, что и корпус корабля. Внутренняя структура… сложная. Множество компонентов, функции которых неясны. Источник света – центральный элемент, приблизительно три сантиметра в диаметре. Природа излучения не соответствует известным типам люминесценции.

– То есть?

– Это не химическая реакция. Не радиоактивный распад. Не электрическое возбуждение. Что-то иное.

Что-то иное. Изабель прижала ладонь к стеклу контейнера, глядя на пульсирующий свет. Что-то, созданное пятьдесят тысяч лет назад, и всё ещё работающее. Всё ещё… живое? Нет, неправильное слово. Но и «мёртвое» не подходило.

– Доктор Шань, – голос Танаки вывел её из размышлений. – Вам лучше это увидеть.

Танака стояла перед экраном, на котором отображались данные с нескольких дисков одновременно. Она вывела параллельные колонки символов, выделив определённые элементы цветом.

– Я сравнила записи с разных дисков, – начала она. – И нашла кое-что неожиданное. Смотрите – вот это последовательность символов с первого диска. А вот это – со второго. Они идентичны.

– Копии?

– Нет, не копии. Контекст разный. Но эта конкретная последовательность – назовём её маркером – повторяется на всех дисках, которые мы проанализировали. Всех двадцати.

Изабель нахмурилась.

– Что это может быть? Какой-то стандартный элемент? Подпись? Дата?

– Возможно. Но это не всё. – Танака переключила экран. – Я расширила поиск. Использовала данные, которые мы собрали со стен корабля – те узоры, что вы приняли за орнамент.

На экране появилось изображение стены корабля-ската, с выделенным участком.

– Тот же маркер, – сказала Танака. – Точно такой же. На корпусе корабля возрастом пятьдесят тысяч лет.

– Значит, это действительно какой-то универсальный элемент их письменности…

– Подождите. – Танака подняла руку. – Я не закончила. МОРФЕЙ, выведи изображение корабля 2156.

На экране появился другой корабль – не скат, а что-то более угловатое, с острыми гранями и длинными шпилями.

– Это один из кораблей, который мы сфотографировали с шаттла. Возраст, согласно датировке МОРФЕЯ – восемьсот тысяч лет. Другая цивилизация. Другая технология. Другой стиль.

Участок стены этого корабля увеличился.

– И тот же маркер, – закончила Танака. – Идентичный. На корабле, построенном на семьсот пятьдесят тысяч лет раньше первого.

Изабель застыла, пытаясь осмыслить услышанное.

– Это… невозможно. Разные цивилизации, разделённые сотнями тысяч лет…

– Должны иметь совершенно разные системы письма. Я знаю. И всё же – вот оно. – Танака вывела ещё несколько изображений. – Я нашла этот маркер на семнадцати кораблях из разных эпох. От пятидесяти тысяч до двух миллионов лет. Разные конструкции, разные материалы, разные стили. Но один и тот же символ.

– МОРФЕЙ, – Изабель повернулась к ближайшему терминалу. – Подтверди анализ Танаки.

– Подтверждаю. Вероятность случайного совпадения при таком количестве независимых экземпляров – менее одной миллиардной.

– Но как? – Изабель начала ходить по лаборатории, не в силах стоять на месте. – Как цивилизации, разделённые миллионами лет эволюции, могут использовать один и тот же символ?

– Три гипотезы, – ответил МОРФЕЙ. – Первая: все эти цивилизации имеют общего предка. Некую прото-культуру, которая распространила свою письменность по галактике миллионы лет назад.

– Маловероятно, – покачала головой Танака. – Языки меняются слишком быстро. За миллион лет от исходной системы не осталось бы ничего узнаваемого.

– Вторая гипотеза: цивилизации контактировали друг с другом. Перенимали элементы письменности.

– Возможно, – признала Изабель. – Если они все бежали к одной точке, они могли встречаться по пути. Обмениваться информацией.

– Третья гипотеза, – продолжил МОРФЕЙ, и что-то в его голосе – если у ИИ мог быть голос – заставило Изабель насторожиться. – Этот символ не принадлежит ни одной из этих цивилизаций. Он был дан им извне.

– Извне? – переспросила Танака. – Кем?

– Неизвестно. Но если существует некая сила, воздействующая на развитые цивилизации… сила, от которой они все бежали… логично предположить, что эта же сила могла оставить на них… метку.

Тишина повисла в лаборатории. Изабель смотрела на экран, где повторяющийся символ мерцал на изображениях дюжины разных кораблей. Метка. Клеймо. Знак того, что эти цивилизации были… отмечены?

– Или, – медленно произнесла она, – это знак сопротивления. Символ, который они использовали, чтобы идентифицировать друг друга. «Мы бежим от того же, от чего бежите вы. Мы – союзники».

– Тоже возможно, – согласился МОРФЕЙ. – Без расшифровки контекста определить невозможно.

– Тогда расшифруем контекст, – Изабель повернулась к Танаке. – Это твой приоритет. Найди, что означает этот символ. Всё остальное – вторично.

Танака кивнула.

– Мне понадобится время. И больше данных. Если мы сможем обследовать ещё несколько кораблей…

– Обследуем. Завтра я организую новую экспедицию. А пока – работай с тем, что есть.

Ночью – снова условной ночью, отмеренной корабельными часами – Изабель не могла уснуть.

Она лежала на койке, глядя в темноту, и перебирала в голове события дня. Корабль-скат. Мёртвые существа, свернувшиеся в круглом зале. Диски, полные непрочитанных посланий. Светящийся цилиндр. И символ – один и тот же символ на кораблях разных эпох.

Всё указывало на нечто большее, чем просто скопление беженцев. Здесь была система. Закономерность. Связь между цивилизациями, которые никогда не должны были знать друг о друге.

Что-то объединило их. Что-то заставило бежать к одной точке, использовать один символ, собираться в одном месте, чтобы умереть.

Изабель закрыла глаза, пытаясь заставить себя уснуть, но мысли не отпускали. Она думала о матери – о Цзинь Шань, которая шестьдесят лет назад отправилась искать ответы на вопросы, которые ещё даже не были сформулированы. Знала ли она? Подозревала ли, что найдёт?

Обломок «Авроры», дрейфующий среди чужих кораблей. Ещё одна загадка в череде загадок. Изабель решила, что на следующей экспедиции они обязательно посетят этот объект. Посмотрят, осталось ли что-нибудь. Какие-нибудь записи, какие-нибудь данные.

Какие-нибудь ответы.

Сон всё же пришёл – тяжёлый, беспокойный. Изабель снились коридоры корабля-ската, бесконечные переплетения проходов, ведущих в никуда. Она шла по ним, и стены покрывались узорами, которые складывались в слова на языке, который она почти понимала. Почти – но не совсем.

И в конце коридора – свет. Тусклый, пульсирующий свет, похожий на тот, что исходил от цилиндра. Он звал её. Манил. Обещал ответы.

Она шла к нему, и с каждым шагом свет становился ярче, а коридоры – уже. Стены сжимались вокруг неё, узоры на них начинали двигаться, извиваться, складываться в лица – странные, нечеловеческие лица с множеством глаз.

Они смотрели на неё. Они чего-то ждали.

Она открыла рот, чтобы спросить – чего? – но слова не шли. Только тишина. И свет. И глаза, глаза, глаза…

Изабель проснулась в холодном поту.

Часы показывали 04:17 по корабельному времени. До официального подъёма ещё почти два часа. Но она знала, что больше не уснёт.

Она встала, оделась, вышла из каюты. Коридоры «Реквиема» были пусты в этот час – только гудение систем жизнеобеспечения и отдалённые голоса вахтенной смены на мостике.

Её ноги сами понесли её в карантинный отсек.

Лаборатория была погружена в полумрак – только экраны мерцали мягким светом, и сквозь прозрачные стены контейнеров виднелись образцы, привезённые с корабля-ската.

И там, у одного из контейнеров, стояла Танака.

– Ты тоже не спишь? – спросила Изабель, подходя ближе.

Танака вздрогнула, обернулась.

– Доктор Шань! Я… да. Не могла. Слишком много всего в голове.

– Понимаю. Нашла что-нибудь новое?

Танака помедлила.

– Да. Кажется, да. Но я не уверена, что это значит.

– Показывай.

Они подошли к экрану, где были развёрнуты данные с нескольких дисков. Танака указала на участок, где символы были выделены жёлтым.

– Я продолжала частотный анализ. Пыталась определить структуру предложений – где начало, где конец, какие элементы связующие. И наткнулась на… это.

На экране появилась последовательность символов, повторяющаяся несколько раз.

– Это встречается в начале каждого крупного блока текста. На всех дисках. Как… как заголовок или вступление.

– И ты смогла понять, что это означает?

Танака покачала головой.

– Понять – нет. Но я нашла паттерн. Эта последовательность содержит два элемента: один – тот самый символ, который мы нашли на всех кораблях. Второй – уникальный для каждого диска.

– Идентификатор?

– Возможно. Как подпись автора. Или название документа. Но важно не это. – Танака перевела дыхание. – Важно то, что первый элемент – общий символ – стоит перед идентификатором. Всегда. На всех дисках, со всех кораблей.

Изабель нахмурилась, пытаясь понять, к чему ведёт нейролингвист.

– В человеческих языках, – продолжала Танака, – порядок слов несёт информацию. Подлежащее перед сказуемым, или наоборот. Определение перед определяемым, или после. Если общий символ всегда стоит первым…

– Он главный, – поняла Изабель. – Более важный, чем индивидуальный идентификатор.

– Именно. И это… это меняет всё. – Танака смотрела на экран с выражением человека, заглянувшего в бездну. – Все эти записи, на всех дисках, со всех кораблей… они все начинаются с одного и того же слова. Слова, которое важнее имени автора. Важнее названия.

– Что это за слово?

– Я не знаю. Пока не знаю. Но я могу предположить.

Танака повернулась к ней. В её глазах читался страх – и одновременно странное возбуждение.

– Доктор Шань, когда люди пишут послание для далёкого будущего… для тех, кого никогда не встретят… с чего они начинают?

Изабель молчала.

– С предупреждения, – ответила Танака сама себе. – С предупреждения о том, почему это послание существует. О том, что заставило его написать.

Она снова посмотрела на экран, на символ, который повторялся на кораблях тысяч цивилизаций, разделённых миллионами лет.

– Все эти записи… все эти тысячи посланий от тысяч цивилизаций… они все начинаются с одного слова. И я думаю – я почти уверена – что это слово означает одно и то же на всех языках.

– Что?

Танака не ответила сразу. Она долго смотрела на мерцающий символ, словно пыталась заставить его заговорить.

– Бегите, – прошептала она наконец. – Они все говорят: бегите.

Глава

3: «

Призрак

в

машине

»

Сорок один год назад Орбитальная станция «Шэньчжоу», орбита Марса

Маленькая Изабель прижалась носом к холодному стеклу иллюминатора и смотрела, как Марс медленно поворачивается внизу – огромный ржавый шар, исчерченный каньонами и покрытый пылевыми бурями. Ей было шесть лет, и она ещё не знала, что этот красный мир станет её домом на следующие десятилетия, что она будет копаться в его древней почве, искать следы жизни, которая, возможно, существовала здесь миллиарды лет назад.

Сейчас она знала только одно: мама уезжает.

– Изабель, – голос за спиной был мягким, но с той особой нотой, которую девочка научилась распознавать. Нотой прощания. – Иди сюда, солнышко.

Она обернулась. Цзинь Шань стояла в дверях каюты – высокая, худая, в форменном комбинезоне исследовательской службы. Её чёрные волосы были собраны в строгий пучок, но несколько прядей выбились, обрамляя лицо с высокими скулами и тёмными глазами, которые Изабель унаследовала вместе с упрямым характером.

– Ты опять уезжаешь, – сказала Изабель. Это не был вопрос.

– Да, малышка. – Цзинь присела на корточки, чтобы их глаза оказались на одном уровне. – Но это ненадолго. Несколько месяцев.

– Ты всегда так говоришь.

– И я всегда возвращаюсь. Правда?

Изабель хотела возразить, что «несколько месяцев» в прошлый раз превратились в два года, но промолчала. Мама всегда возвращалась – это было правдой. Просто иногда возвращение занимало очень, очень много времени.

– Куда на этот раз?

– Далеко. – Цзинь улыбнулась, но в её глазах мелькнуло что-то странное – не страх, скорее предвкушение. – На самый край Солнечной системы. Туда, где ещё никто не был.

– Зачем?

– Чтобы найти ответы.

– На какие вопросы?

Цзинь рассмеялась – тихим, мелодичным смехом, который Изабель так любила.

– На самые важные, солнышко. Откуда мы пришли. Куда идём. Одиноки ли мы во Вселенной.

Изабель нахмурилась. Эти вопросы казались ей слишком большими, слишком абстрактными. Её маленький мир состоял из вещей простых и осязаемых: каюта на станции, школьные уроки, друзья в детском секторе, и мама, которая то была рядом, то исчезала на месяцы и годы.

– Я хочу с тобой, – сказала она.

– Нельзя, малышка. Это опасная экспедиция. Для взрослых.

– Тогда не уезжай.

Цзинь вздохнула. Она притянула дочь к себе, обняла крепко, и Изабель почувствовала знакомый запах – металл, машинное масло, и что-то цветочное, какие-то духи, которые мама привозила с Земли.

– Я должна, Изабель. Понимаешь? Есть вещи, которые важнее… – она запнулась. – Нет. Не так. Есть вещи, которые нужно сделать, даже если это трудно. Даже если это больно. Потому что если мы не сделаем их – никто не сделает.

– Но почему ты? Почему не кто-то другой?

– Потому что я умею видеть то, что другие не замечают. – Цзинь отстранилась, посмотрела дочери в глаза. – И ты тоже это умеешь. Я знаю. Я вижу.

– Я?

– Ты. У тебя особенный дар, солнышко. Ты видишь связи там, где другие видят хаос. Паттерны там, где другие видят случайность. Когда вырастешь – поймёшь, о чём я говорю.

Изабель не понимала. Но она кивнула, потому что хотела, чтобы мама гордилась ею.

– Я привезу тебе подарок, – сказала Цзинь. – Что-нибудь особенное. Из самого края Вселенной.

– Правда?

– Обещаю.

Она поцеловала дочь в лоб – тёплое, мимолётное прикосновение губ – и встала.

– А теперь мне нужно идти. Корабль отправляется через два часа.

– Мама…

– Да?

Изабель хотела сказать что-то важное. Что-то, что заставит маму остаться. Но слова не шли – только ком в горле и жжение в глазах.

– Я буду скучать.

Цзинь улыбнулась. В этой улыбке было столько любви, что Изабель на мгновение поверила – всё будет хорошо. Мама уедет, но вернётся. Как всегда.

– Я тоже буду скучать, солнышко. Каждый день. Каждую минуту.

Она ушла.

Изабель осталась у иллюминатора, глядя, как Марс медленно поворачивается под станцией. Через несколько часов она увидела, как маленькая точка – корабль «Свет зари» – отделилась от стыковочного узла и начала удаляться, превращаясь в звёздочку среди тысяч других звёзд.

Мама не вернулась.

Подарок так и не приехал.

Настоящее время Исследовательское судно «Реквием», карантинный отсек

Изабель очнулась от воспоминаний, когда голос Танаки пробился сквозь туман прошлого.

– Доктор Шань? Вы в порядке?

Она моргнула, возвращаясь в реальность. Карантинный отсек. Контейнеры с образцами. Экраны, мерцающие данными. И Танака, смотрящая на неё с беспокойством.

– Да. Простите. Задумалась.

– Вы выглядите… усталой, – осторожно сказала нейролингвист.

– Не спала толком. Слишком много всего.

Это была полуправда. Да, она не спала. Но причина была не только в обилии информации – причина была в призраках. В воспоминаниях, которые накатывали волнами с тех пор, как она увидела обломок «Авроры» на сканерах. Шестьдесят лет – целая жизнь – а боль никуда не делась. Только притупилась, спряталась глубже, ожидая момента, чтобы вернуться.

– Сколько времени? – спросила она.

– Почти семь. Утренняя смена скоро начнётся.

Три часа. Она простояла у контейнера с цилиндром три часа, погружённая в прошлое. Непозволительная роскошь для руководителя экспедиции.

– Хорошо. Давайте продолжим работу. Что у нас на сегодня?

Танака протянула планшет с расписанием.

– Вторая экспедиция к объектам Некрополя запланирована на 10:00. Вы хотели посетить корабль 2156 – тот, которому восемьсот тысяч лет.

– Да. И объект 2847 – обломок «Авроры».

Танака кивнула, но в её взгляде мелькнуло любопытство. Она явно хотела спросить о связи между Изабель и старым земным кораблём, но сдержалась. Профессиональная деликатность – качество, которое Изабель ценила в коллегах.

– А до экспедиции… – Танака указала на контейнер с цилиндром. – Я хотела кое-что попробовать. С вашего разрешения.

– Что именно?

– Цилиндр всё ещё активен. Он излучает свет, и МОРФЕЙ фиксирует слабые электромагнитные колебания. Я думаю… возможно, это не просто источник энергии. Возможно, это устройство ввода-вывода.

– Интерфейс?

– Да. Способ взаимодействия с чем-то большим. Может быть, с системами корабля, на котором мы его нашли. Может быть, с чем-то ещё.

Изабель посмотрела на цилиндр за прозрачной стеной контейнера. Тусклый свет по-прежнему пульсировал с медленным ритмом – десять секунд на цикл, как она заметила ещё вчера.

– Что ты предлагаешь?

– Попробовать установить связь. Послать сигнал и посмотреть, будет ли отклик.

– Какой сигнал?

Танака подошла к терминалу, вывела на экран серию диаграмм.

– Тот символ, который мы нашли на всех кораблях. Если он действительно универсальный… если его использовали тысячи цивилизаций… возможно, устройство настроено на его распознавание.

– Это… рискованно.

– Я знаю. Но если сработает – мы можем получить доступ к информации, которую иначе никогда не расшифруем.

Изабель обдумала предложение. Риск был очевиден: они понятия не имели, что может произойти при активации инопланетного устройства. Оно могло оказаться чем угодно – от безобидного архива до оружия или, что ещё хуже, маяка, способного привлечь нежелательное внимание.

Но если они не рискнут – не узнают ничего.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Но с максимальными мерами предосторожности. Полная изоляция. Только необходимый персонал. И готовность к немедленному уничтожению образца, если что-то пойдёт не так.

– Понимаю.

– Вызови Брандта. Он захочет присутствовать.

Через час карантинный отсек превратился в командный центр импровизированного эксперимента.

Брандт пришёл, как Изабель и предполагала, – мрачный, настороженный, с рукой, небрежно лежащей на кобуре. За ним следовали двое бойцов в полной боевой экипировке, словно они готовились к штурму, а не к научному эксперименту.