Дом на перекрестке миров

За Фырмыриками, держась в тени, идут существа покрупнее – Бурмаляки. Они коренастые, с жёсткой шерстью, меняющей цвет от рыжего до тёмно-зелёного. Глаза светятся в темноте, как у кошек, только ярче, интенсивнее. Они двигаются с удивительной грацией для своих приземистых тел, почти не касаясь земли.

Фырмырики достигают порога первыми. Окружают чашку, переговариваются – слышу тихие звуки, похожие на шелест листьев, перемешанный с птичьим щебетом. Один из них, самый маленький, наклоняется над чашкой, принюхивается, затем оборачивается к остальным и издаёт трель, похожую на смех ребёнка.

Старейшина с рожками выходит вперёд, поднимает руку – все замолкают. Он наклоняется над чашкой, касается жидкости длинным пальцем. Отвар начинает светиться, как будто в нём растворили звёздный свет. Фырмырики выстраиваются в очередь, каждый подходит к чашке и отпивает глоток. После каждого их свечение становится ярче, словно напиток подпитывает их внутренний свет.

Бурмаляки тоже приближаются, но держатся чуть в стороне, будто сомневаясь. Один, с янтарными глазами, выходит вперёд, подходит к чашке после того, как Фырмырики отступают. Он не пьёт, а просто касается жидкости, и она как будто впитывается в его кожу.

Не могу поверить глазам. Это происходит на самом деле! Не сон, не галлюцинация. Прямо на моём крыльце собрались существа из бабушкиных сказок, пьют отвар, который я приготовил по её рецепту. Голова кружится от осознания.

В этот момент, наклоняясь ещё ближе к окну, задеваю локтем стоящий рядом стул. Он скрипит по полу – звук не громкий, но в тишине ночи кажется оглушительным.

Все существа замирают, как по команде. Потом их свечение резко усиливается – будто от испуга – и в следующую секунду они разбегаются, растворяясь в темноте сада. Только старейшина с рожками остаётся на месте. Он поворачивает голову к окну и смотрит – прямо на меня, словно видит сквозь стекло.

Меня бросает в жар. Что делать? Бежать? Прятаться? Или…

Старейшина делает жест рукой, словно приглашая. Он хочет, чтобы я вышел.

Сердце колотится где-то в горле, когда я поднимаюсь с кресла. Ноги дрожат, но иду к двери. Открываю её, медленно выхожу на крыльцо. Старейшина смотрит на меня снизу вверх – его рост едва достигает моего колена, но в его глазах, похожих на маленькие изумруды, читается древняя мудрость.

– Н-наконец-то внук Агани увидел истинное, – произносит он, и я едва не падаю от удивления.

Его голос – не писк, не шёпот, как можно было бы ожидать от такого маленького существа. Он глубокий, резонирующий, словно говорит не одно существо, а многие, в унисон.

– Вы… вы говорите по-русски? – это первое, что приходит в голову.

Старейшина издаёт звук, похожий на смех:

– М-мы говорим на всех языках лесов и полей, рек и озёр. Человеческий язык – просто один из многих. – Он делает паузу. – Ты искал нас. Зачем?

Сглатываю комок в горле:

– Мой кот, Черныш. Он исчез. Я видел, как он… как вы… – не могу подобрать слова.

– Чёрный стр-раж перешёл гр-раницу по своей воле, – кивает старейшина. – Он выполняет древнюю м-миссию.

– Какую миссию? Что значит «перешёл границу»? Куда он делся?

Старейшина поднимает руку, останавливая поток вопросов:

– Твоя бабка, Аганя, знала о равновесии м-миров. Она была хр-ранительницей пер-рекрёстка. – Он показывает вокруг. – Этот дом-м, этот сад – они стоят там-м, где м-миры соприкасаются. Тонкая гр-рань м-между вашим-м м-миром-м и нашим-м.

Он говорит с странным акцентом, растягивая некоторые согласные, особенно «р».

– Когда Аганя ушла, р-равновесие нарушилось. Граница истончилась. Существа из нашего м-мира начали проникать в ваш без контр-роля. Чёрный страж видел это и решил действовать.

– Черныш? – переспрашиваю недоверчиво. – Но он просто кот!

– Нет, – качает головой старейшина. – Он никогда не был «просто котом-м». Аганя выбрала его, вырастила как стр-ража гр-раницы. Он понимает оба м-мира.

Вспоминаю, как Черныш всегда странно себя вёл – словно видел что-то, чего не вижу я. Как разговаривал с пустотой. Как находил вещи, которые я считал потерянными.

– И что теперь? Где он? Как его вернуть?

Старейшина смотрит на меня оценивающе:

– Он в нашем-м м-мире, пытается восстановить р-равновесие. Но один не справится. Нужен новый хр-ранитель с этой стор-роны. Человек.

Догадка ударяет, как молния:

– Вы хотите, чтобы я…

– Да. Ты – кр-ровь Агани. Её наследие в тебе. – Старейшина делает шаг ближе. – Ты уже видишь нас. Уже слышишь. Осталось принять ответственность.

Мотаю головой:

– Я ничего не знаю о хранителях! О равновесии миров! Я обычный человек, фотограф из Москвы!

– Нет, – мягко возражает старейшина. – Ты выбрал этот дом-м. Выбрал эту землю. Что-то позвало тебя сюда. Что-то внутр-ри тебя знало.

И он прав. Что-то действительно удерживало меня здесь все эти два года. Что-то не давало вернуться в город, к прежней жизни.

– Если я соглашусь, что будет? Что я должен делать?

– Научиться видеть. Научиться слышать. – Старейшина показывает на каменный круг в саду. – Научиться пр-роходить. Как это делала твоя бабка.

– Проходить? Через границу миров?

– Да. Найти чёрного стр-ража. Пом-мочь ем-му закр-рыть бр-решь. Вернуть р-равновесие.

Голова идёт кругом от всей этой информации. Другие миры, волшебные существа, Черныш на какой-то космической миссии… Это слишком!

– А если я откажусь?

Глаза старейшины темнеют:

– Гр-раница р-разрушится окончательно. М-миры см-мешаются. Это принесёт хаос и в ваш м-мир, и в наш. – Он делает паузу. – И чёрный страж никогда не вер-рнётся.

Черныш. Мой кот. Мой друг. Два года он был рядом, единственное живое существо, которому я мог доверять, с которым мог поговорить. Не могу его бросить.

– Хорошо, – слышу собственный голос будто со стороны. – Что я должен делать?

Старейшина кивает, словно именно такого ответа и ожидал:

– Сначала научиться видеть по-настоящем-му. – Он указывает на мои глаза. – Ты видишь нас, но не полностью. Видишь наш облик в этом-м м-мире, но не нашу истинную сущность.

Он оглядывается на сад, словно проверяя, не подслушивает ли кто:

– Завтр-ра в полночь. Каменный круг. Пр-риходи один. Начнём-м твоё обучение.

И прежде чем я успеваю задать ещё хоть один вопрос, старейшина растворяется в воздухе – не исчезает, а именно растворяется, как капля чернил в воде.

Стою на пороге, глядя в ночной сад. Пустая чашка – всё выпили до капли – единственное доказательство, что мне не померещилось. Ну, и ещё мелкие следы на пыльных досках крыльца – пятипалые отпечатки, слишком маленькие для человека, слишком человеческие для животного.

– Ну и влип ты, Серёжа, – говорю сам себе. – По самые уши.

Но странное дело – внутри нет страха. Только удивление, любопытство и… облегчение? Да, пожалуй, именно облегчение. Наконец-то этот мир обрёл смысл. Наконец-то странности последних дней сложились в понятную картину.

Бабушка не сочиняла сказки. Она рассказывала правду. Просто я был слишком взрослым, слишком рациональным, чтобы её услышать.

Поднимаю глаза к звёздному небу. Где-то там, за невидимой границей, мой Черныш пытается спасти равновесие миров. А я стою на пороге – в прямом и переносном смысле. На пороге дома и на пороге новой жизни. Жизни, в которой мне предстоит стать хранителем перекрёстка миров.

Вдруг понимаю – я готов. Может быть, всегда был готов. Может, именно поэтому вернулся сюда два года назад. Может, именно поэтому никогда по-настоящему не чувствовал себя частью городской жизни.

Каким бы безумием всё это ни казалось, я чувствую – это моя судьба. Моё наследие. И завтра в полночь я сделаю первый шаг к тому, чтобы его принять.

Глава 5. Перепутье решений

Сумерки окутывают сад мягким серым покрывалом. Сижу на крыльце, обхватив колени руками, и вглядываюсь в темнеющее небо. С момента ночного разговора со Старейшиной прошли сутки, а я всё ещё не могу уложить в голове услышанное. Хранитель перекрёстка миров. Я. Городской фотограф, который два года назад не отличил бы мяту от крапивы. Пальцы непроизвольно касаются серебряного кулона на шее – единственной вещи, оставшейся от бабушки Агафьи.

В воздухе пахнет свежестью и прелыми листьями. Где-то на околице лает собака, ей вторит другая, дальше. Обычные звуки деревенского вечера. Только теперь я знаю, что они – лишь завеса, скрывающая другую реальность.

Лёгкое движение у края грядки привлекает моё внимание. Сначала думаю, что это просто ветер играет с листьями, но нет – там определённо что-то есть. Что-то маленькое и быстрое.

– Выходи, – говорю негромко. – Я знаю, что ты там.

Тишина. Потом шорох, и из-за куста шалфея появляется фигурка, не больше кошки. Но это не Фырмырик – существо крупнее, коренастее, с большими ушами и глазами, которые отражают лунный свет как два маленьких зеркала.

– Шурх, старейшина Бурмаляков, приветствует внука Агани, – произносит существо, выходя на лунный свет.

Его голос глубже, чем у Старейшины Фырмыриков, с хрипотцой, словно камни перекатываются по дну ручья.

– Здравствуй, – отвечаю, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. – Ты пришёл раньше полуночи.

Шурх делает ещё несколько шагов. Теперь вижу его лучше – жёсткая шерсть, меняющая цвет от рыжего до тёмно-зелёного в зависимости от освещения. Короткие, но крепкие ноги. Руки с шестью пальцами, каждый с крошечным когтем.

– Мы не могли ждать, – говорит он, и я замечаю, что он использует множественное число, хотя пришёл один. – Чёрный страж в опасности. Брешь растёт.

– Что с Чернышом? – вскакиваю на ноги. – Он ранен? Он…

– Спокойно, внук Агани, – Шурх поднимает руку. – Чёрный страж жив, но не может вернуться. Он нашёл то, что искал, но цена возвращения высока.

– О чём ты говоришь? Какая цена?

Шурх подходит к ступенькам крыльца, смотрит на меня снизу вверх. В лунном свете его глаза кажутся бездонными.

– Мы пришли предложить ритуал открытия врат между мирами, – говорит он торжественно. – Древний обряд, известный только хранителям перекрёстка.

Сажусь обратно на ступеньки, чтобы быть ближе к его уровню.

– Расскажи подробнее.

– В полнолуние, – начинает Шурх, – когда граница тоньше всего, можно создать проход. Временный, но достаточный, чтобы вернуть Чёрного стража домой.

– И что для этого нужно? – спрашиваю, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

Шурх обводит взглядом сад.

– Круг камней уже есть. Нужны травы, собранные в правильный час. Огонь от чистого дерева. – Он делает паузу. – И жертва.

Последнее слово повисает в воздухе, тяжёлое и мрачное.

– Жертва? – переспрашиваю. – Какая?

– Цена будет высока, – отвечает Шурх, и его голос становится ещё ниже. – Внук Агани должен отдать то, что дорого сердцу. То, что соединяет тебя с прошлым и будущим. Мостик между мирами внутри тебя.

Его глаза останавливаются на моей шее, точнее, на серебряном кулоне, который я неосознанно сжимаю в руке.

– Этот амулет, – говорит Шурх. – Он хранит силу Агани. Её связь с мирами. Её дух.

Отшатываюсь, крепче сжимая кулон. Это простая серебряная подвеска – овальная, с выгравированным узором, напоминающим ветвящееся дерево. Бабушка никогда не снимала её. А перед смертью сняла сама и отдала мне.

– Нет, – отвечаю резче, чем собирался. – Это единственное, что у меня осталось от неё. Я не могу…

– Мы понимаем, – кивает Шурх. – Цена высока. Но мост между мирами требует опоры. Сильной опоры.

Встаю, делаю несколько шагов по крыльцу. Мысли путаются. Конечно, я хочу вернуть Черныша. Но отдать бабушкин кулон? Последнюю вещь, которая связывает меня с ней?

– Должен быть другой способ, – говорю, оборачиваясь к Шурху.

Бурмаляк качает головой:

– Другие пути есть. Но все требуют цены. Иногда выше, иногда ниже. Но всегда – личной.

Снова сажусь на ступеньки, нервно скребя затылок.

– Мне нужно подумать, – говорю наконец. – Это слишком… слишком серьёзно.

Шурх смотрит на меня долго, изучающе. Потом медленно кивает:

– Мы дадим тебе время. Но немного. – Его голос становится тревожным. – Время утекает, как вода сквозь пальцы. Чёрный страж там не просто так.

– Что ты имеешь в виду?

– Он нашёл то, что нарушает равновесие. То, что не должно было пройти через границу. – Шурх делает шаг назад, в тень. – Опасность растёт с каждым закатом.

– Подожди! – вскакиваю. – Что за опасность? Что нашёл Черныш?

Но Шурх уже отступает дальше, его фигура тает в вечерних сумерках.

– Решай скорее, внук Агани. Полнолуние через три ночи. Тогда граница будет тоньше всего.

И прежде чем я успеваю сказать что-то ещё, он исчезает, растворяясь в тенях, словно никогда и не было.

Сжимаю и разжимаю кулаки, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями. С одной стороны – Черныш, мой единственный друг в этой глуши. С другой – кулон бабушки, последняя ниточка, связывающая меня с ней.

Сажусь обратно на крыльцо, обхватив голову руками. Что бы сделала бабушка Агафья на моём месте? Она бы знала, как поступить. Она всегда знала.

Но её нет рядом. И решение придётся принимать мне. Одному.

Поднимаю глаза к небу. Луна, почти полная, равнодушно смотрит на меня. Три ночи. У меня есть три ночи, чтобы решить, готов ли я пожертвовать памятью ради будущего. Готов ли расстаться с последней частичкой бабушки, чтобы спасти Черныша.

Пальцы снова касаются серебряного кулона. Он тёплый, словно живой, словно хранит тепло рук бабушки Агафьи, десятилетиями носившей его.

«Что бы ты сделала, бабуля?» – спрашиваю мысленно. Но ответа нет. Только ветер шелестит в листве яблонь, да где-то вдалеке всё ещё лают собаки.

***

Пытаюсь работать над статьёй, но слова разбегаются, как муравьи от воды. Трижды перечитываю один и тот же абзац, но смысл ускользает. В голове крутится только разговор с Шурхом, его требование отдать бабушкин кулон, невозможность выбора между памятью о прошлом и спасением друга. Захлопываю ноутбук. Бесполезно. Как можно писать о местных легендах, когда сам оказался внутри одной из них?

Стук в дверь застаёт врасплох. Не жду гостей. Вообще никого не жду.

– Открыто, – говорю, потому что в деревне никто не запирается днём.

Дверь открывается, и на пороге появляется Елена – в джинсах и ярком красном свитере, с термосом в руках и улыбкой, которая кажется неуместно бодрой на фоне моего настроения.

– Привет, – говорит она, закрывая за собой дверь. – Решила заглянуть, проверить как ты. Нашёлся кот?

Качаю головой. Что ей сказать? «Да, он в параллельном мире, сражается с чем-то опасным, и мне нужно отдать бабушкин кулон, чтобы открыть портал и вернуть его»? Она решит, что я сошёл с ума.

– Нет пока, – отвечаю коротко.

Елена ставит термос на стол, снимает куртку.

– Я принесла чай. Настоящий, китайский. Не эти пакетики из магазина.

Киваю, благодарно, но без энтузиазма.

– Что-то случилось? – спрашивает, внимательно глядя на меня. – Ты какой-то… потерянный.

– Просто устал, – вру неубедительно. – Плохо спал.

Елена разливает чай. Аромат заполняет кухню – свежий, чуть терпкий. Она садится напротив, обхватывает чашку ладонями.

– Знаешь, – говорит после паузы, – когда человек говорит «просто устал», обычно дело в чём-то другом.

Невольно улыбаюсь. Журналистская хватка.

– Может, и так.

Она не давит, просто сидит и пьёт чай, давая мне время. Это неожиданно… приятно. Давно со мной никто так не сидел – в тишине, без необходимости заполнять её словами.

– Помнишь, я рассказывал тебе про дневник бабушки? – спрашиваю наконец.

– Про существ, которых она видела? Фырмыриков и… как их…

– Бурмаляков, – подсказываю.

– Да, точно. – Она ставит чашку. – Я тогда подумала, что это отличный материал для статьи. Местный фольклор в чистом виде.

Нервно постукиваю пальцами по столу. Сказать или нет? Решаюсь:

– А если я скажу, что это не фольклор? Что они существуют на самом деле?

Елена замирает на мгновение, потом откидывается на спинку стула. В её глазах нет насмешки, только острый интерес.

– Ты их видел?

Киваю:

– И не только видел. Разговаривал. Они… ищут моего кота. Точнее, он у них. То есть, не у них, а… – запутываюсь в собственных словах.

– Так, – Елена поднимает руку, останавливая мой сбивчивый рассказ. – Давай по порядку. С самого начала.

И я рассказываю. Про цветущие не по сезону травы. Про странную росу. Про Черныша, исчезнувшего с загадочной светящейся фигуркой. Про разговор со Старейшиной Фырмыриков. Про вчерашнюю встречу с Шурхом и его требование отдать бабушкин кулон для ритуала.

Елена слушает, не перебивая. Только иногда уточняет детали. Её взгляд становится всё более задумчивым.

– И ты веришь во всё это? – спрашивает она, когда я заканчиваю.

– Я видел их собственными глазами, – отвечаю, готовясь к скептицизму. – Говорил с ними. Они знают вещи, которые никто не мог знать.

К моему удивлению, Елена не спорит:

– Знаешь, в этих краях давно ходят странные истории. О людях, которые видят то, чего не видят другие. О местах, где время течёт иначе. – Она делает паузу. – Я приехала сюда именно за такими историями.

– И ты мне веришь? – спрашиваю недоверчиво.

– Скажем так, – улыбается она, – я не исключаю, что ты говоришь правду. В конце концов, в мире столько всего, чего мы не понимаем.

Это не совсем вера, но и не отрицание. Уже что-то.

– И что мне делать? – спрашиваю, чувствуя странное облегчение от того, что поделился своей тайной.

Елена задумчиво крутит чашку в руках:

– Знаешь, есть один человек, который мог бы помочь. Профессор Виктор Кузнецов. Он известный фольклорист, годами собирает легенды о деревнях в окрестностях Нижнетравинска. Если кто и знает о параллельных мирах, то это он.

– Ты с ним знакома?

– Брала интервью для статьи, – кивает Елена. – Он… своеобразный, но очень знающий. И открытый к необычному.

Нервно постукиваю пальцами по столу. С одной стороны, рассказать ещё кому-то? С другой – может, этот профессор действительно сможет помочь?

– Думаешь, он не примет меня за сумасшедшего? – спрашиваю, не прекращая стук.

Елена улыбается, накрывает мою руку своей, останавливая нервное движение:

– Профессор сам немного… эксцентричный. Поверь, твоя история будет не самой странной из тех, что он слышал.

Её рука тёплая, и это прикосновение неожиданно успокаивает. Когда она убирает руку, чувствую лёгкое сожаление.

– Хорошо, – решаюсь. – Давай встретимся с ним. Но что я скажу? «Здравствуйте, у меня кот застрял в параллельном измерении»?

– Примерно так, – смеётся Елена. – Я позвоню ему сегодня, договорюсь о встрече на завтра. Он работает при краеведческом музее. Там полно странных экспонатов, никто не удивится ещё одной странной истории.

Киваю, чувствуя, как часть тяжести, давившей на плечи, отступает. Один я бы никогда не решился пойти к какому-то профессору. Но с Еленой это кажется возможным.

– Спасибо, – говорю искренне.

– Не за что, – она снова улыбается. – В конце концов, если всё это правда, у меня будет материал для сенсационной статьи.

– Только без имён, – быстро добавляю.

– Конечно, – серьёзнеет Елена. – Я никогда не публикую то, что может навредить источникам.

Она допивает чай, начинает собираться:

– Я позвоню, когда договорюсь с профессором. А ты пока береги себя. И свой кулон, – добавляет она, взглянув на серебряную подвеску на моей шее.

– Обязательно, – отвечаю, провожая её до двери.

Когда Елена уходит, сад за окном уже тонет в сумерках. Полнолуние через две ночи. Интересно, что скажет профессор? И смогу ли я в итоге решиться отдать кулон, если другого выхода не будет?

Впервые за долгое время у меня появилось странное чувство – смесь тревоги и надежды. И пожалуй, последней чуть больше.

***

Сон не идёт. Ворочаюсь с боку на бок, но мысли не дают покоя. Профессор завтра, Шурх с его требованием отдать кулон, полнолуние через две ночи… Часы показывают 2:33. Тишина давит на уши. Даже Черныш не сидит в ногах, мурлыча свою кошачью колыбельную. Поднимаюсь с кровати, подхожу к окну. Луна, почти полная, заливает сад серебром. И там, между яблонями, что-то движется – не ветер, а что-то более целеустремлённое, более… осознанное.

Натягиваю джинсы, свитер. Нашариваю в темноте тапочки. Тихо, стараясь не скрипеть половицами, спускаюсь по лестнице. Входная дверь открывается с еле слышным скрипом. Ночной воздух холодит лицо – свежий, с запахом земли и опавших яблок.

Сад ночью – совсем другой мир. Знакомые днём предметы приобретают странные, почти зловещие очертания. Яблони тянут ветви к небу, словно пытаясь дотянуться до звёзд. Кусты смородины – чёрные пятна, прячущие неведомое. Лунный свет играет с травой, создавая причудливые тени.

Иду по дорожке к дальнему углу сада, где вчера разговаривал с Шурхом. Что-то подсказывает – они будут там. Кто «они», ещё не знаю, но чувствую чужое присутствие, словно за мной наблюдают десятки глаз.

Поворачиваю за угол сарая и вздрагиваю – они действительно здесь. Не один Шурх, а целая группа бурмаляков – пять или шесть коренастых фигур с глазами, светящимися в темноте разными оттенками. Они сидят полукругом на земле, словно ждали меня.

– Человек-внук пришёл, – говорит самый крупный, с янтарными глазами. Его голос похож на шуршание осенних листьев, но в нём слышится сила и власть.

– Я… – начинаю, но запинаюсь. Что я делаю здесь, посреди ночи, разговаривая с магическими существами? Может, я всё-таки сошёл с ума?

– Мы знаем, зачем ты здесь, – продолжает бурмаляк. – Шурх рассказал о разговоре с тобой.

Другой бурмаляк, чуть поменьше, с зеленоватым оттенком глаз, встаёт:

– Человек-внук слишком торопится. Не уважает пути предков. – В его голосе слышится недовольство. – Сначала испытания. Потом врата. Так было всегда.

– Какие испытания? – спрашиваю, подходя ближе.

Бурмаляки переглядываются, словно решая, стоит ли мне отвечать. Наконец, третий, самый маленький, но с самыми яркими глазами, говорит:

– Агафья доказала связь с домом. Ты – нет.

– Я живу здесь два года, – возражаю. – Ухаживаю за садом, за травами…

– Жить – не значит быть связанным, – перебивает большой бурмаляк. – Дом должен принять тебя. Земля должна признать тебя.

– И как это происходит?

Бурмаляки снова переглядываются. Потом встают все вместе, образуя тесный круг. Их глаза светятся ярче, и они начинают говорить – не со мной, а друг с другом, на языке, которого я не понимаю. Звуки похожи на шелест листьев, стрекот насекомых и журчание ручья, слитые воедино.

Наконец они замолкают и поворачиваются ко мне. Большой бурмаляк выходит вперёд:

– Мы расскажем тебе о трёх испытаниях. Сможешь их выполнить и тогда не придется жертвовать амулетом!

Сердце вздрогнуло.

– Я слушаю, – говорю, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.

– Первое испытание, – начинает бурмаляк, – собрать травы на рассвете. Не просто так, а в особом порядке, с особыми словами. Травы, которые знают твои руки и помнят твоё сердце.

– Какие травы? – спрашиваю, но он продолжает, будто не слыша:

– Второе испытание – провести ночь в старой бане, слушая голоса земли. От заката до рассвета. Одному. Без огня. Без тепла. Слушать и понимать.

Бабушкина баня – старый сруб на краю участка. Я туда даже днём-то не захожу, не то что ночью.

– Третье испытание, – голос бурмаляка становится ниже, – найти корень дома. Место, где сходятся все силовые линии. Центр перекрёстка миров. Найти и открыть своей кровью.

– Кровью? – переспрашиваю встревоженно.

– Не бойся, человек-внук, – вступает маленький бурмаляк. – Несколько капель. Как для отвара, что ты варил.

– И тогда я смогу открыть врата без… без кулона? – уточняю, инстинктивно касаясь серебряной подвески на шее.

– Если дом примет тебя, если земля признает тебя, если корень откроется тебе – да, – кивает большой бурмаляк. – Тогда ты станешь настоящим хранителем. Как Агафья.

– А если не получится? Если я не пройду испытания?

Бурмаляки снова обмениваются взглядами.

– Тогда остаётся только путь жертвы, – отвечает маленький. – Серебряный амулет. Связь с прошлым в обмен на будущее.

Задумываюсь. Три испытания звучат… сложно. Страшно, если честно. Ночь в заброшенной бане? Поиск какого-то мистического «корня дома»? Что это вообще?

– Мы видим сомнения в твоих глазах, – говорит бурмаляк с зеленоватым свечением. – Ты боишься. Это правильно. Страх – это уважение к неизвестному.

– Я не боюсь, – отвечаю слишком быстро, выдавая себя. – Просто… не понимаю, зачем всё это нужно.

– Равновесие требует проверки, – объясняет большой бурмаляк. – Хранитель перекрёстка должен быть связан с местом глубже, чем просто телом. Душой. Кровью. Так было всегда. Так будет всегда.