Дом на перекрестке миров

– Тётя Маша! Вы дома?

– А где ж мне ещё быть? – доносится скрипучий голос с крыльца.

Мария Степановна сидит на лавочке, перебирая какие-то семена в плошке. Ей, должно быть, под девяносто – морщинистое лицо как древесная кора, редкие седые волосы собраны в пучок на затылке. Но глаза ясные, проницательные.

– Доброе утро, – здороваемся мы с Еленой.

Старуха окидывает нас внимательным взглядом.

– Ищешь что-то, Серёжа? – спрашивает она, хотя я ещё ничего не сказал.

– Да, Черныш пропал. Не видели его случайно?

Мария Степановна откладывает плошку с семенами, вытирает руки о передник. Потом вдруг хватает меня за запястье сухими, но удивительно сильными пальцами и тянет к себе. Наклоняюсь.

– Чёрный пушистик отправился за границу видимого, – шепчет она, глядя мне прямо в глаза. – Он всегда был особенным, твой кот. Как и дом твой особенный.

Отстраняюсь, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

– Что это значит, тётя Маша?

– То и значит. – Она выпускает мою руку. – Твоя бабка знала, а ты не знаешь. Или не хочешь знать.

– О чём вы?

– О том, что не всё видно глазами, – отвечает старуха загадочно. – Кот твой вернётся, когда сделает то, что должен. А ты лучше смотри внимательнее вокруг. Смотри и слушай. Особенно ночью.

Замечаю, что Елена достала блокнот и записывает каждое слово Марии Степановны. Старуха тоже это видит и вдруг замолкает.

– А ты кто такая будешь? – спрашивает она у Елены недружелюбно.

– Елена Петрова, журналистка. Пишу статью о местных традициях и…

– Писака, значит, – перебивает Мария Степановна. – Только смотри, что пишешь. Не всё можно на бумагу переносить. Не всё для чужих ушей.

Елена смущённо убирает блокнот:

– Я с уважением отношусь к местным обычаям, поверьте.

– Поверю, когда увижу, – ворчит старуха. Потом снова поворачивается ко мне: – А ты вот что, Серёжа. Поставь на ночь молоко на крыльцо. Свежее, парное. У Лизаветы спроси, она корову держит. И кот твой вернётся.

– Спасибо, тётя Маша, – говорю без особой уверенности. – Так и сделаю.

Обратно идём молча. Елена явно переваривает услышанное, а я не знаю, что и думать. Старушечьи байки – или в них есть доля правды? После всего, что я видел за последние дни, уже не так просто отмахнуться.

Когда подходим к моему дому, день клонится к вечеру. Черныша так и не нашли.

– Извините, что не смогла помочь, – говорит Елена на прощание. – Но я бы хотела продолжить поиски завтра, если можно. И если выдастся время, поговорить с вами о вашей бабушке.

Она протягивает мне листок с номером телефона.

– Позвоните, если кот вернётся. Или если захотите просто поговорить.

Благодарю её, хоть и без особого энтузиазма. После её ухода захожу в дом, привычно сбрасываю ботинки у порога. И сразу замечаю: что-то не так. Кружка с чаем, которую я оставил утром на краю стола, теперь стоит посередине. Тру глаза – может, ошибаюсь? Нет, точно помню, где её оставил.

Прохожу на кухню и застываю на пороге. На столе лежит пучок свежей мяты и зверобоя, аккуратно перевязанный ниткой. Я сегодня ничего не срывал. Значит…

– Кто здесь? – спрашиваю громко.

Тишина в ответ. Но половицы вдруг скрипят так, словно кто-то невидимый идёт по коридору. Волоски на руках встают дыбом. Шагаю на звук, заглядываю в комнаты – пусто.

Возвращаюсь на кухню, беру пучок трав, разглядываю. Обычная мята, обычный зверобой. Только очень свежие, будто только что сорванные. И пахнут сильнее, чем должны. Кладу их обратно на стол.

– Черныш? – зову, хотя понимаю – это не кот ходит по дому. Коты не умеют срывать травы и связывать их в пучки.

Снова скрип половиц – на этот раз из бабушкиной комнаты. Сердце колотится, но иду туда. Никого. Только окно чуть приоткрыто, хотя утром я точно его закрывал. Занавеска колышется от лёгкого ветерка.

Кажется, Мария Степановна права. Здесь происходит что-то странное. И, видимо, Черныш как-то с этим связан.

***

Просыпаюсь резко, будто кто-то окликнул по имени. Сердце колотится, в комнате темно, только лунный свет просачивается сквозь занавески. Сначала не понимаю, что меня разбудило, но потом слышу – странный звук из сада. Мяуканье, но не обычное. Оно смешивается с чем-то похожим на шёпот, словно Черныш с кем-то разговаривает. Приподнимаюсь на локтях, прислушиваюсь.

Вот опять – мягкое «мяу», а в ответ тихий шелест, как шёпот листвы, но более… осмысленный. Будто кто-то отвечает коту на его языке. Сажусь в кровати, тру глаза, пытаясь прогнать остатки сна. Может, это просто ветер играет с ветками яблонь? Или соседский кот забрёл на участок?

Но внутренний голос шепчет: «Ты знаешь, что это не так». Слишком это похоже на те странности, которые происходили в последние дни. На то, о чём писала бабушка в своём дневнике.

Звук доносится снова – теперь отчётливее. Точно Черныш! Его мяуканье невозможно спутать ни с каким другим. Значит вернулся! Но с кем он там?

Встаю с кровати, подхожу к окну. Отодвигаю занавеску, всматриваюсь в сад. Полная луна заливает всё серебристым светом, делая привычный пейзаж призрачным, нереальным. Яблони отбрасывают длинные тени, грядки с травами словно светятся изнутри, а забор кажется размытым, будто нарисованным акварелью.

И вдруг замечаю – посреди лужайки что-то есть. Днём этого точно не было. Приближаю лицо к стеклу, вглядываюсь. Камни! Кто-то выложил из камней странный узор – круг, внутри которого переплетаются линии, образуя сложный рисунок, похожий на…

Сердце замирает. Рисунок в бабушкином дневнике! Тот самый, с пометкой «дверь»! Я точно помню эту страницу – бабушка нарисовала почти такой же узор и подписала: «Дверь между мирами открывается, когда камни расположены в правильном порядке. Но открывать её следует только в крайней нужде».

Кто мог выложить эти камни? Я – точно нет. Елена? Но она не знает про дневник… И зачем?

Пока лихорадочно перебираю возможные объяснения, замечаю движение в центре узора. Прищуриваюсь. Черныш! Мой кот сидит прямо посреди каменного круга, его чёрная шерсть кажется синеватой в лунном свете. Он смотрит… на что-то. На кого-то.

Рядом с ним… сначала думаю, что это игра света и теней. Но нет. Около него стоит маленькая фигурка размером с ладонь, излучая мягкое голубоватое сияние. Очертаниями она напоминает человечка – голова, туловище, тонкие ручки и ножки. Но это точно не человек – слишком маленький, слишком… светящийся.

Протираю глаза – может, я всё ещё сплю? Но когда снова смотрю в окно, фигурка всё ещё там. Более того, она двигается! Поднимает крошечную руку и касается головы Черныша. Кот в ответ мягко мурлычет – звук доносится до меня даже через закрытое окно.

– Что за чертовщина? – шепчу я, не веря своим глазам.

Фырмырики? Бурмаляки? Те самые существа из бабушкиного дневника? Нет, это невозможно. Такого не бывает в реальном мире.

Но вот же оно – прямо перед моими глазами. Маленькое светящееся существо гладит моего кота, а тот мурлычет, будто это самая обычная вещь на свете.

Решаю, что нужно выйти в сад, убедиться лично. Может, это какой-то фокус света? Или… или что-то настоящее, что можно потрогать руками?

Хватаюсь за оконную ручку, дёргаю – не поддаётся. Заклинило? Дёргаю сильнее – никакого результата. Окно словно намертво прикипело к раме, хотя днём открывалось без проблем.

– Да что же это такое? – бормочу, прикладывая всё больше усилий.

В отчаянии колочу по раме. В саду Черныш поворачивает голову к окну, его глаза сверкают зелёными огоньками. Светящаяся фигурка тоже замирает, словно прислушиваясь. И мне кажется, или она смотрит прямо на меня?

Налегаю на ручку всем весом, и вдруг окно поддаётся с громким скрипом. Холодный ночной воздух врывается в комнату. Высовываюсь наружу.

– Черныш! – кричу я. – Кис-кис-кис!

Но в тот же момент и кот, и светящаяся фигурка исчезают – не убегают, не улетают, а просто растворяются в воздухе, будто их никогда и не было. Каменный узор остаётся на месте, тускло поблёскивая в лунном свете.

Не веря своим глазам, выбегаю из комнаты, через коридор, на крыльцо. Ночной воздух холодит разгорячённое лицо. Быстрым шагом иду туда, где только что видел Черныша и странное создание.

Круг из камней на месте – камни самые обычные, каких полно вдоль ручья за огородом. Выложены в сложный узор, точно повторяющий рисунок из бабушкиного дневника. Опускаюсь на колени, трогаю их – холодные, влажные от росы.

– Черныш? – зову снова, вглядываясь в темноту между яблонями. – Где ты?

Тишина. Только лёгкий ветерок шелестит листвой да где-то далеко ухает сова. Кота нет. И странного светящегося существа тоже нет.

Обхожу сад, заглядываю под кусты, зову Черныша – никакого отклика. Возвращаюсь к каменному кругу, сажусь рядом с ним. Что это было? Что я видел? Неужели все эти сказки, все бабушкины записи о маленьком народце, о границе миров – правда?

«Место силы», – писала она. «Дом стоит на месте силы. Здесь сходятся потоки энергии земли. Потому и травы тут растут особые…»

Вспоминаю цветущие не по сезону травы, странную росу, светящуюся голубым, маленькие следы на земле. И вот теперь – Черныш, исчезнувший вместе с загадочным существом.

– «Чёрный пушистик отправился за границу видимого», – повторяю слова Марии Степановны.

Может, это и есть ответ? Выходит, Черныш каким-то образом пересёк ту самую границу миров, о которой писала бабушка? И эти камни – действительно дверь?

Провожу рукой по каменному узору. Обычные камни. Обычная трава под ними. Ничего волшебного, ничего необычного. И всё же…

Поднимаю глаза к небу. Звёзды подмигивают с тёмного купола, луна освещает сад призрачным светом. Окружающий мир вдруг кажется мне иным – полным тайн и возможностей, о которых я даже не догадывался.

«Когда придёт время, он заметит их и примет своё наследство», – писала бабушка обо мне.

Кажется, это время настало.

Глава 4. Наследие Агафьи

Часы на стене показывают три ночи, но сон не идёт. Сижу в кресле, листая бабушкин дневник уже который час. Глаза слипаются, но каждый раз, когда почти проваливаюсь в дрёму, передо мной встаёт картина: Черныш и то светящееся существо, исчезающие в никуда. И я снова листаю потрёпанные страницы, ища ответы. Где мой кот? Что это было за существо? И как, чёрт возьми, вернуть Черныша домой?

Настольная лампа отбрасывает тусклый жёлтый свет на страницы. Её абажур с бахромой – ещё бабушкин, как и почти всё в этом доме. Тру глаза кулаками. Они болят и чешутся от усталости. Рядом – пустая чашка с засохшим чаем на дне. Уже третья за ночь.

Пальцы непроизвольно дрожат, когда переворачиваю очередную страницу. Почерк бабушки мелкий, но чёткий, с завитушками на заглавных буквах. Почти каллиграфия. «Сегодня Бурмаляки принесли в дар кусочек янтаря с замёрзшей внутри пчелой. Говорят, это дар от самой Матери-Земли. Янтарь следует добавлять в настои от тяжёлых болезней…»

За окном всё ещё темно, но скоро рассвет. Черныш пропал больше суток назад, а я до сих пор не нашёл ничего конкретного. Да, бабушка писала про своих «маленьких друзей», про их привычки, про то, что они помогали ей с травами, находили пропавшие вещи, подсказывали, где копать колодцы. Но нигде ни слова о том, что делать, если твой кот исчезнет вместе с одним из этих существ.

– Чушь какая-то, – бормочу я в пустоту комнаты.

Но видел, собственными глазами. И камни эти в саду – не сами же они сложились в такой узор. И как объяснить цветущие осенью травы? И светящуюся росу?

Откидываюсь в кресле, закрываю глаза. В памяти всплывает лето, мне лет восемь. Сидим с бабушкой на веранде, пьём чай с малиновым вареньем.

– Фырмырики, внучок, – тихонько говорит она, наклонившись ко мне, – это хранители дома. Маленькие, не больше твоей ладошки, но очень умные. Они следят, чтобы в доме был порядок, чтобы печка хорошо топилась, чтобы еда не портилась. А ещё они помогают находить потерянные вещи.

– Как домовые? – спрашиваю я, жуя пирожок.

– Похожи, но не совсем, – бабушка улыбается, морщинки собираются лучиками вокруг глаз. – Домовой – один, а Фырмыриков много. И они не просто в доме живут, а на границе.

– Какой границе?

– Между нашим миром и их миром, – бабушка показывает рукой в сторону леса. – Там всё по-другому. Другие законы, другое время. Иногда граница становится тонкой, почти прозрачной, и тогда они могут приходить сюда, а мы – туда. Если знаешь дорогу, конечно.

– А ты знаешь?

Бабушка смеётся:

– Знаю, внучок. И тебя научу, когда время придёт.

Но время не пришло. Она умерла, а я так и остался со сказками вместо знаний. Считал всё это выдумкой, фольклором, чем-то, что она придумывала, чтобы занять городского внука долгими летними вечерами.

Какой же я дурак.

Открываю глаза, возвращаюсь к дневнику. Читаю записи не по порядку, выхватывая случайные страницы.

«Бурмаляки сегодня предупредили о грозе. Сказали, что будет сильный град, нужно укрыть посадки. Так и случилось – град размером с перепелиное яйцо. У соседей весь урожай побило, а мой цел».

«Фырмырик с рожками, тот, что старший, показал новое место для колодца. Старый почти пересох. Выкопали там, где он указал – вода чистая, сладкая. Фёдор Ильич, что из колхоза, удивлялся – как я узнала, где копать. Сказала, что сон видела. Люди не готовы к правде».

Перелистываю страницы, глаза скользят по строчкам. Так много записей, но ничего конкретного о том, как вызвать этих существ, как с ними поговорить. Только наблюдения, случайные факты.

За окном начинает светлеть. Первые лучи рассвета проникают в комнату, падая на страницы дневника. И вдруг замечаю что-то странное – между строчками бабушкиного почерка проступают другие, более бледные, словно написанные невидимыми чернилами. Моргаю, похоже от усталости снова что-то мерещится. Но нет, они всё ещё там – тонкие, едва различимые строки.

Подношу страницу ближе к окну, где светлее. И да – там точно есть текст! Бледно-зеленоватый, почти прозрачный, но точно читаемый. Бабушка писала между строк обычного текста, используя какие-то особые чернила, которые проявляются только при определённом освещении.

Сердце начинает биться чаще. Поднимаю дневник, держу его так, чтобы утренний свет падал на страницы под углом. Слова проступают чётче:

«Для призыва хранителей границы требуется отвар из семи трав, собранных на рассвете. Зверобой, чабрец, мята, полынь, валериана, тысячелистник и цветок папоротника, если найдёшь. Собирать босыми ногами, с благодарностью земле. Варить в родниковой воде при молодой луне. Добавить каплю крови призывающего – это дань за переход. Поставить на пороге дома с заходом солнца, отступить в тень и ждать. Они придут, если зов искренний».

Дальше идут детали – как именно варить отвар, какие слова произносить, как вести себя при встрече с «маленьким народцем». Лихорадочно перелистываю страницы, ища продолжение. Вот оно!

«Чтобы перейти границу миров, нужен проводник из их мира или опытный человек из нашего. Без проводника путь опасен – можно потеряться навсегда между мирами. Граница тонка в особые дни – равноденствия, солнцестояния, полнолуния. В эти дни переход возможен даже для неопытного человека, но риск всё равно велик».

Значит, Черныш каким-то образом пересёк эту границу? Может, он сам стал проводником? Или его забрали? И при чём тут каменный круг в саду?

На следующей странице нахожу ответ:

«Круг камней – это дверь. Каждый камень должен лежать на своём месте, создавая правильный узор. Узор меняется в зависимости от дня года и фазы луны. Неправильно выложенный круг – путь в никуда».

Руки дрожат так сильно, что я едва не роняю дневник. Это безумие какое-то. Волшебные существа, другие миры, тайные рецепты зелий… Я же нормальный человек! Взрослый, образованный, с высшим образованием. Как я могу верить в эти сказки?

Но что, если всё это правда? Что, если бабушка не выдумывала, а действительно знала что-то, недоступное обычным людям?

Смотрю на часы – почти шесть утра. За окном полностью рассвело, и странные, проявившиеся строки начинают бледнеть, сливаясь с пожелтевшей бумагой. Ещё немного – и они исчезнут совсем.

Хватаю телефон, начинаю фотографировать страницы. Не знаю, отразятся ли невидимые строки на снимках, но должен попытаться. Щёлкаю страницу за страницей, потом проверяю фото – да, тексты видны, хоть и нечётко. Этого хватит.

Откладываю дневник, тру лицо руками. Неужели я всерьёз собираюсь варить какое-то волшебное зелье и вызывать сказочных существ? Это же бред!

Но перед глазами снова встаёт сцена в саду – Черныш и светящаяся фигурка, исчезающие в никуда. И цветущий не по сезону зверобой. И странная роса. И все другие необъяснимые вещи, которые я видел за последние дни.

Выбора у меня, похоже, нет. Ради Черныша я готов поверить даже в сказки. Хотя бы на время.

***

Выхожу в сад, как только первые лучи солнца касаются верхушек яблонь. В руках – плетёная корзинка, та самая, с которой бабушка собирала травы. На ногах – ничего, как и написано в дневнике. Земля холодная, влажная, пальцы немеют от утренней росы, но я упрямо иду к дальнему углу сада, где растут лечебные травы. Список чётко отпечатался в памяти: зверобой, чабрец, мята, полынь, валериана, тысячелистник и… цветок папоротника. Последний, конечно, сказка – папоротник не цветёт. Но остальное найти можно. Должен смочь.

Странное дело – обычно в октябре все травы уже засыхают, готовятся к зиме. Но в бабушкином саду они до сих пор зеленеют, а некоторые даже цветут. Словно время здесь идёт по-своему. Или словно кто-то поддерживает их жизнь.

Зверобой нахожу первым – его жёлтые звёздочки ярко выделяются среди зелени. Наклоняюсь, осторожно срезаю ножницами несколько стеблей с цветками. Бабушка всегда говорила: «Не рви траву с корнем. Срезай так, чтобы она могла расти дальше». Кладу зверобой в корзинку.

Мята растёт тут же, рядом. Её запах – свежий, прохладный – усиливается, когда касаюсь листьев. Срезаю несколько веточек, растираю лист между пальцами. Запах становится интенсивнее, пробуждает воспоминания о чаепитиях с бабушкой, о её рассказах, о том, как она учила меня различать травы.

– Мята успокаивает не только тело, но и душу, – словно слышу её голос. – А ещё она открывает двери, которые обычно закрыты.

Чабрец, тысячелистник, полынь – все они растут на грядках, ухоженных, словно кто-то за ними присматривает. Может, я сам, неосознанно, поддерживал бабушкин сад в порядке? Или…

Валериану нахожу в тени яблони. Её запах сильный, терпкий, немного неприятный. Бабушка говорила: «Самые сильные лекарства часто пахнут хуже всего». Добавляю несколько корешков в корзинку.

С цветком папоротника сложнее. По легендам, он цветёт только в ночь на Ивана Купалу, и увидеть его почти невозможно. Конечно, это миф – папоротники размножаются спорами, а не цветами. Но что-то мне подсказывает, что бабушка имела в виду что-то конкретное, какое-то растение, которое она называла «цветком папоротника».

Вспоминаю её травяную кладовую – маленькую комнатку в дальнем углу дома, где хранились засушенные травы, настои, отвары. Там, на верхней полке, в синей стеклянной банке, она держала что-то особенное. «Это на крайний случай, – говорила она. – Когда другого выхода нет».

Возвращаюсь в дом, иду прямо в кладовую. Банка всё ещё там, покрытая тонким слоем пыли. Открываю крышку – внутри что-то, похожее на сморщенные бутоны тёмно-фиолетового цвета. Пахнут странно – сладковато, но с горчинкой. Не знаю, что это, но интуиция подсказывает – то, что нужно.

Беру один бутон, добавляю в корзинку. Теперь все ингредиенты собраны.

На кухне достаю старый глиняный горшок, в котором бабушка всегда готовила отвары. В нём сохранился её запах – травяной, тёплый. Наливаю воду – не из-под крана, а из бутыли, которую наполнил вчера из колодца. Родниковая, как и требуется.

Раскладываю травы на столе, осматриваю их. Каждая должна быть качественной, без порчи. Бабушка учила: «Испорченная трава даст испорченное лекарство». То же, видимо, касается и волшебных отваров.

Развожу огонь в печи – старой, дровяной. Газовая плита есть, но для этого дела нужен живой огонь, так написано в дневнике. Пока дрова разгораются, промываю травы прохладной водой, затем нарезаю их специальным ножом – с серебряным лезвием, ещё бабушкиным.

Вода в горшке начинает нагреваться. Добавляю травы в определённом порядке, как указано в дневнике – сначала корни валерианы, потом полынь, тысячелистник, чабрец, мята, зверобой. Странный «цветок папоротника» оставляю напоследок.

Варево начинает пахнуть – сложно, многослойно. Запахи трав смешиваются, создавая новый аромат, который заполняет всю кухню. Не могу сказать, приятный он или нет – просто очень сильный, почти ощутимый физически.

Согласно инструкциям, отвар должен кипеть ровно семь минут. Ставлю таймер на телефоне, помешиваю деревянной ложкой по часовой стрелке. Жидкость меняет цвет – из прозрачной становится зеленоватой, потом приобретает янтарный оттенок.

Когда таймер звенит, добавляю последний ингредиент – загадочный бутон из синей банки. Он растворяется почти мгновенно, и отвар вдруг становится тёмно-фиолетовым, почти чёрным.

Снимаю горшок с огня, даю остыть. Пока жду, мысли крутятся вокруг одного вопроса: неужели я всерьёз верю, что это сработает? Что какой-то отвар из трав привлечёт волшебных существ? Это же абсурд, детская сказка, фольклор!

Но опять же – я видел светящуюся фигурку собственными глазами. Видел, как Черныш исчез с ней. Видел каменный круг, слишком похожий на рисунок в дневнике. Слишком много совпадений.

Когда отвар остывает до комнатной температуры, переливаю его в глиняную чашку. Осталось последнее – самое странное. Капля крови.

Беру кухонный нож, самый острый, протираю спиртом. Задерживаю дыхание, быстро провожу лезвием по подушечке большого пальца. Острая боль, потом тепло растекается по руке. Капля крови набухает, срывается и падает в тёмную жидкость. Отвар вскипает – без огня! – и снова успокаивается. Теперь он пахнет словно лесная земля после дождя.

– Сошёл с ума, – бормочу себе под нос, но всё равно продолжаю.

Иду к входной двери, осторожно неся чашку. Солнце уже садится – идеальное время, согласно дневнику. Открываю дверь, ставлю чашку на порог, точно на границе между домом и садом.

– Надеюсь, это сработает, – говорю в пустоту. – Мне просто нужно найти моего кота.

Отступаю в тень, сажусь в старое кресло у окна, откуда хорошо видно крыльцо. Отсюда смогу наблюдать, оставаясь незамеченным.

Сумерки сгущаются. Сад погружается в синеву, контуры предметов размываются. Звуки становятся громче – шелест листьев на ветру, стрекот сверчков, далёкий лай собак из деревни. Чашка на пороге тёмным пятном выделяется на фоне светлого дерева.

Жду. Сомнения грызут изнутри. А что, если всё это выдумка? Что, если бабушка просто сочиняла сказки, а я, взрослый мужик, повёлся как ребёнок? Что, если Черныш просто убежал, как обычный кот, и сейчас сидит у какой-нибудь соседки, выпрашивая колбасу?

Но тут же вспоминаю странное свечение, каменный круг, цветущие осенью травы. Нет, что-то здесь происходит. Что-то необъяснимое обычной логикой.

Небо окончательно темнеет. Звёзды проступают одна за другой, словно кто-то протыкает чёрный полог маленькими булавками. Луна – тонкий серп – поднимается над верхушками деревьев.

А я всё сижу, не сводя глаз с чашки на пороге. Жду чуда. Или подтверждения, что я окончательно сошёл с ума.

***

Ночь обволакивает сад, словно чернильное покрывало. Сижу в кресле у окна, не шевелясь, боясь спугнуть даже возможность чуда. Прошёл час, может больше. Глаза устали вглядываться в темноту, но я продолжаю наблюдать. Чашка на пороге почти неразличима в ночной тьме. И вдруг – лёгкий шорох в кустах смородины. Потом ещё один, ближе к крыльцу. Наклоняюсь вперёд, напрягая зрение. Что-то движется там, в темноте. Что-то маленькое, осторожное, явно не кошка и не ёж.

Задерживаю дыхание, стараюсь не моргать, чтобы не пропустить… Вот! Слабое свечение возникает у края тропинки. Не яркое, скорее, как отблеск луны на воде – голубоватое, текучее. Свечение движется, приближаясь к дому. Теперь вижу – это не просто свет. Это существо, маленькое, ростом с ладонь, с тонкими конечностями и большой, непропорциональной головой.

За ним появляется второе, третье… Они выходят из темноты сада, словно материализуясь из ночного воздуха. Все светятся, но по-разному – одни голубоватым светом, другие зеленоватым, третьи почти белым. Их не меньше десятка, и все направляются к чашке на пороге.

Теперь могу рассмотреть их лучше. Фырмырики – это точно они! – выглядят как миниатюрные человечки, только с заострёнными ушами и пальцами, напоминающими тонкие веточки. Кожа у них текстурирована, как древесная кора или листья. Один из них, повыше остальных, движется с особым достоинством. На его голове что-то вроде маленьких рожек или, скорее, ветвистых отростков, похожих на оленьи рога в миниатюре. Судя по бабушкиным записям – старейшина.