Осколки свободы

Мирабель недовольно скривилась и отскочила от сестры, но не стала ей запрещать. Опустившись в кресло, стоящее рядом с кроватью, она добавила.

– У тебя уютно.

– Будто ты здесь не была, – опять хрипнула Рианелла и попыталась откашляться. Холодный ветер из открытого окна пронзил ее и наполнил комнату, унося с собой запах сигарет. Спальня и правда была уютной. Мебель в темных тонах, обои теплого оранжевого цвета, будто солнце на закате, красная оббивка кресла и стульев. Мягкая белоснежная перина на кровати. В таких роскошных покоях девушка никогда не жила.

Двухстворчатые двери вновь открылись. Показалась Альвина в шелковом зеленом платье с черным пояском. Скрестив руки на груди, она оглядела старших сестер и закатила глаза, выражая недовольство по поводу курения. Притворив за собой двери, она недовольно выдала.

– Тетя уже направила письмо к местному ремесленнику, чтобы тот взял меня в свои ученицы. Словно я дочь сапожника какая-то! – возмущенно выдохнула она и плюхнулась на один из стульев, раскладывая руки на высоких подлокотниках.

– Ты дочь кузнеца, – напомнила Рианелла.

– Чем заниматься-то? – поинтересовалась Мирабель. – Вряд ли сапоги шить.

– Полотна бисером вышивать.

– Это дорого, – тут же заявила Рианелла. – В жизни точно не пропадешь, если научишься. Дело довольно стереотипное и будто бы патриархальное, но, я считаю, денежное.

– Вот и вышивай своим бисером, – недовольно буркнула Альвина. – Зачем учиться, если сейчас у нас есть деньги? Когда начнутся проблемы, тогда сразу выйду на работу.

– Куда тебя возьмут, если ничего не умеешь? – попыталась вразумить ее Рианелла.

– Ты со своими музыкальными курсами много куда устроиться можешь? А Мирабель с педагогическими?

– Прекрати ерничать, – отрезала Рианелла, затушив сигарету. Альвина уже открыла рот возразить, однако, не стала. Видимо, понимала, что старшая сестра злится. Какой бы характер ни был у Альвины, она слушалась старших сестер даже больше, чем родную мать.

После того как Рианелла переоделась в длинное красное платье и взяла вязаный темный свитер, девушки спустились на первый этаж. В столовой уже сидели мама и тетя, так что оставалось только присоединиться. Впервые в резиденции после приезда гостей, словно с появлением солнца, возникло и радостное настроение, желание шутить и искренне смеяться.

Как и планировалось, после завтрака сестры направились в город пешком. Они хотели прогуляться. Аврора настаивала на том, чтобы приставить к ним сопровождающую служанку, но девушки отказались.

Чем дальше они уходили от резиденции, тем многолюднее становилось. Оферос встретил их шумом. И чем ближе Центральная площадь, тем сильнее этот шум. Людей вокруг было так много, что они смешивались в один большой клубок. Никто ни на кого не обращал внимание, и каждый спешил по своему делу. Отовсюду доносились голоса, крики и смех. Во входных дверях многоквартирных домов исчезали жители. На балконах мелькали женщины с постиранными вещами и курящие мужчины. Какие-то подростки целовались в узком переулке. Во дворах частных домов слышался шум маленьких детей и звуки животных. Какая-то ребятня отрывала облупившуюся краску с дома. По дороге несся экипаж, запряженный двумя скакунами. Дорогие повозки смешивались с бедными телегами. В окошках мелькали абсолютно разные лица.

Мирабель, Рианелла и Альвина шли бок о бок, периодически хватая друг друга за руки, чтобы не потеряться. В такой толпе они оказывались крайне редко. В их родном городе почти все население собиралось на Центральной площади по праздникам, а тут такое происходило каждый день.

– Нам нужно привыкать к такой бурной жизни! – крикнула Мирабель.

Рианелла стыдливо оторвала взгляд от магазинных витрин. Прозрачные стекла на переулке скрывали множество разных товаров: одежду, украшения, овощи, мясо, сладости и хлеб. Одна только украшенная бумажными вырезками пекарня привлекала взор Рианеллы. Хотелось забежать в эту дверку и скупить все, что там продавалось. В их провинции хлеб покупался в лавках на рынке, ни о каких витринах и целых магазинах там не слышали, поэтому девушки чувствовали себя крайне странно, очутившись в таком волшебном мире после стольких лет в захолустье.

Девушки медленно шагали по дорожке дальше, стараясь не терять друг друга из вида. Они подобрались уже к Центральной площади, и толпа окончательно их поглотила. Центральная площадь представляла из себя огромную площадку, в центре которой находилась статуя обнимающихся мужчины и женщины, которые махали руками, будто здороваясь со всеми. Рядом со статуей построена деревянная сцена, чуть возвышенная над остальными. На ней делались разные объявления и показывались сценки по праздникам.

По самой площади не могли ездить кареты и экипажи, поэтому здесь было немного тише. Повозкам требовалось объезжать площадь, чтобы не загрязнять центр города. Площадь была окружена многоэтажными домами разных нейтральных цветов, которые прилипли друг к другу. В некоторых местах имелись арки во внутренние дворы, но переулков между зданиями не было. В одном месте круг из домов разрывался, и дальше вела вниз дорога. Оттуда уже доносились звуки экипажа. Дорога вела в сторону порта и пристани, к морю. Из-за возвышенности Центральной площади с нее открывался чудесный вид на горизонт и синее море.

Девушки восхищенно переглянулись, и Рианелла не сдержалась, воскликнув.

– Вау, здесь просто прекрасно!

Никто не мог оспорить ее слов.

Поговорив с прохожими, девушки выяснили, где находилось здание областного управления, и сидели чиновники. Сестры направились туда, чтобы оставить на рынке труда свои вакансии. Заполнив анкеты, куда они вписали полную информацию о себе и об образовании, девушки покинули администрацию. После этого все-таки зашли в пекарню и купили сладости, не сдержавшись такого напора со стороны красочных витрин.

Рианелла чувствовала себя почти полностью счастливой. Над головой светит солнце, рядом сестры, они оставили вакансии для поиска работ, купили сладости и гуляют по шумному Оферосу. Что может быть лучше? Они же свободны!

Пока сестры разглядывали витрины, разинув рты, Альвина случайно столкнулась с каким-то парнем. Рианелла ловко подхватила ее, ставя на ноги. Густо покраснев, Альвина принялась извиняться. Парень, высокий блондин, повернулся и удивленно оглядел девушек. Поняв, что на него едва ли не свалилась невысокая брюнетка, он широко улыбнулся и, слегка растягивая слова, начал причитать, что в этом нет ничего страшного.

Альвина с ее манерой лести и комплиментов пуще прежнего стала извиняться и отвесила парочку комплиментов парню, чтобы задобрить его, хотя он не злился. Рианелла отпустила сестру и, закатив глаза, повернулась к старшей. Пряча улыбку в кулак, Мирабель хихикнула. Не прошло и часа, Альвина уже сцепилась языком с каким-то слащавым юнцом, который с трудом годился ей в ровесники.

Альвина, хлопая глазками, кажется, уже успела завести дружеский диалог с незнакомцем. Сестры неловко переминались с ноги на ногу. Вроде обрывать разговор не хотелось, но и вокруг было столько всего интересного!

Рианелла, быстро заскучав, слушая щебечущую речь сестры, стала озираться по сторонам. Вокруг сцены собралась густая толпа. Они слушали речь, появившихся на деревянном возвышении мужчин и двух женщин. Рианелла прищурилась. Люди вслушивались в каждое слово. О чем выступающие говорили, Рианелла не слышала, но нахмурилась. Хлопнув сестру по плечу, она бросила.

– Встретимся у статуи, не задерживайся! – и, схватив Мирабель за руку, потащила в сторону сцены. Мирабель попробовала сопротивляться, не желая оставлять Альвину одну, но Рианелла спокойно ответила. – Я тоже хочу развлекаться. Альвина не одна, нашла себе поклонника. Да и куда она денется на площади! Если она заблудится, буду звать ее тупицей до конца жизни.

Приблизившись к сцене, Рианелле удается разглядеть выступающих. По их облачениям она сразу догадывается, что они из Церкви. Церковь Офероса Рианелла еще не видела, поэтому ей было любопытно рассмотреть местных охотников за нечистью, которые прикрываются верой в Небеса.

На деревянной сцене стояло четверо мужчин и две женщины. Женщины были облачены в длинные черные монашеские одеяния, закрывавшие полностью их тела, кроме ладоней. На голове у женщин были длинные черные платки, которые завязывались толстой белой лентой. Лица монахинь были серыми и померкшими, в глазах не горела жажда жизни. Они были уже в возрасте, примерно ровесницы ее матери, но казались старухами. Они больше походили на ведьм, нежели сама Рианелла.

Мужчины были облачены в абсолютно одинаковое обмундирование. На них были серебристые костюмы, которые мелькали при ярком свете солнца. Костюмы состояли из брюк и камзола, доходящего мужчинам ровно до черного ремня брюк. Камзолы застегивались на золотые пуговицы и на груди имели белый блестящий орнамент расправленных крыльев. Их руки закрывали белые перчатки. Их притворно сладкая внешность и крылья на камзоле, олицетворяющие свободу, вызывали лишь рвотный рефлекс.

– Пойдем отсюда, – дернула ее за рукав Мирабель. Кто-то в собравшейся толпе шикнул на нее, будто девушка мешала слушать великого композитора или поэта, а не лицемеров Церкви.

– Подожди, – прошептала Рианелла. – Давай послушаем их бред.

Весь отряд молчал, кроме единственного мужчины, стоящего чуть впереди. Похоже, он был главным и самым харизматичным, поэтому его выбрали на эту роль. Мужчина, лет на пять старше Рианеллы, был высоким и широкоплечим, однако, его телосложение можно было назвать худым. Камзол облегал мужчину и обрисовывал формы тела, когда тот двигался. Точно, худой, но довольно жилистый и сильный. В одной руке, облаченной в белоснежную перчатку, он держал второй такой же идеально чистый кусок ткани.

Кожа у него была цвета слоновой кости, выделялся острый подбородок и такие же острые скулы. Светлые русые волосы крупными волнами идеально покрывали голову, видимо, уложены каким-то специальным средством, потому что они даже поблескивали на свету. Рианелла хмыкнула себе под нос: она меньше уделяла внимания своим волосам. Густые брови сошлись на переносице. Особое внимание привлекали его прозрачные голубые глаза, которые будто разноцветное стекло, отражали его эмоции. Весь он был каким-то слащавым и слишком правильным, с одной стороны, мужественным, но, с другой, изящным. Про такого мужчину можно было смело сказать: привлекательный. Но привлекательный не из-за чересчур прекрасных черт лица, а со стороны искусства. Будто парень сам был воплощением Небес.

Его речь была складна, он не заикался и не использовал слова-паразиты. Он ласкал слух своим говором и тембром. Но Рианелла на это не повелась. Она слышала в этих сладких речах истинных подтекст.

– Наши меры радикальны, однако, это необходимо для удержания власти. Представьте, мы ослабим бдительность и что тогда? Ваши дочери будут выходить замуж за демонов, а сыновья жениться на ведьмах? Во что тогда превратится мир?

«В равноправное существование» – хотелось крикнуть Рианелле, но она сильнее сжала зубы. Такого бы на Центральной площади ей точно не простили.

– Род человеческий особенный, он разумен и сумел эволюционировать. Вся нечисть, как монета с двумя сторонами, эволюционировала вместе с нами. Но некоторые демоны! Что они из себя представляют? Сгустки энергии, неспособные говорить на человеческом языке! Кто они такие? Разве достойны они делить с нами землю?

«Они демоны из своих родов, со своей речью и правилами. Не все они отравляют людям жизнь. А среди людей и так достаточно тех, кто молится не богам, а существам, отвечающим за соблазн, месть и проклятия. Кто они, по мнению людей? Неужели они думают, что за такие грехи отвечают боги? О, нет, они просят исполнить свои желания демонов, а потом сами же их ловят и истребляют».

– Ведьмы околдуют нас! Навлекут на нас свои чары и захватят власть. Для этого нужно искоренять зло.

«Нет, вы просто ненавидите тех, кто может оказаться сильнее вас».

– Ведьмы способны соблазнить и мужчин, и женщин, предать их разврату. Сколько нам известно историй с очарованными юношами, которые женились на ведьмах, даже зная об их происхождении? Так зачем же нам убивать сородичей, нам стоит искоренить зло, изжить его…

Договорить парню Рианелла не дала. Ее нервы сдали. Такой сумасбродной речи она не слышала давненько даже от Церкви. Вот это отряд промывал людям уши! Они буквально пропагандировали исключительно одни идеи – убивать нечисть – не давая людям даже выбора.

– А может они просто любили? – раздался голос Рианеллы в толпе. Звенящая тишина оглушила будто всю площадь. Люди оторвали взгляды от выступающего и отыскали в толпе столь смелую девушку. Рианелла не могла позволить, чтобы такие оскорбления сыпались в сторону ведьм в ее присутствии. Да эти падкие мужчины сами кланялись ведьмам в ноги и молили их о любви! И теперь смеют обвинять женщин? Хоть где-то женщины не будут виноваты? – Про какое соблазнение ты говоришь? – крикнула Рианелла незнакомцу, щурясь от солнца, но гордо смотря вверх, пытаясь сохранить с парнем зрительный контакт. – Ты сам-то разве не отдавался соблазну? За закрытыми дверьми, я уверена, ты делал вещи и похлеще тех, о которых говоришь на людях! Так зачем проповедовать ту жизнь, которую не ведешь сам?

– Девушка… – начал он твердым голосом, будто хотел переубедить Рианеллу и объяснить ей что к чему. Но Рианелла перебила его, упрямо и грубо продолжая.

– Да как ты вообще…

Ее оборвали на полуслове. Чья-то теплая ладошка заткнула ей рот, не позволяя больше сорваться с губ ни единому слову. Рианелла попыталась вырваться, но Мирабель так крепко схватила сестру, что не дернешься. Все уставились на них, но Церковный отряд не шелохнулся, продолжая стоять на сцене, лишь растерянно переглядываясь. Похоже, они не привыкли, чтобы им перечили и так открыто выражали несогласие.

Мирабель цепко ухватила сестру за руку, второй все еще зажимая ее рот, и, бросая извинения во все стороны, буквально поволокла разъяренную Рианеллу прочь.

Оттащив ее на приличное расстояние и спрятавшись за статуей, Мирабель наконец-то отпустила Рианеллу, и та раздраженно принялась плеваться, пытаясь поправить волосы и сжечь взглядом сестру.

– Зачем ты меня остановила? Почему не разрешила высказаться? Они ведь не правы, Мира! Они не священники, а лжецы!

– Это не значит, что нужно так открыто кидаться на них, – спокойно отреагировала Мирабель, следя за выходками сестры. Вдруг, еще чего выкинет.

– Я… – Рианелла запнулась, сделала глубокий вздох. – Я не могу спокойно стоять в стороне, пока они несут такую околесицу про ведьм.

– Знаю, – кивнула Мирабель. – Но умерь пыл. Тебе нужно быть поспокойнее, иначе тебе несдобровать.

– Что случилось? – нахмурилась Альвина, которая буквально выросла из-под земли. Старшие сестры подпрыгнули от неожиданности и уставились на девушку.

– Ничего, – тут же ответила Мирабель. – Рианелла едва ли не потерялась в толпе, бурно реагируя на все вокруг. Вот я и сказала ей быть осторожней.

– Ладно, – согласилась Альвина. – Вернемся домой? От шума уже разболелась голова.

– А где твой блондин-поклонник?

– Он попросил у меня адрес, и я назвала выдуманную улицу. Боюсь, нам не судьба больше встретиться, – усмехнулась Альвина не слишком расстроенно.

Сестры вернулись домой к обеду. Переполненные эмоциями и впечатлениями, с юношеским румянцем на щеках, они наперебой рассказывали маме и тетушке, что видели и слышали, лишь старшие умолчали о позорном эпизоде.

– Мы тоже не сидели без дела, – после бурного рассказа племянниц сказала Аврора. – Я договорилась об учебе Альвины. Будешь заниматься вышиванием бисером. И не смотри на меня так, – вдруг строго заявила тетя, глядя на Альвину нахмурено. – Не будет учебы, не будет и светских мероприятий в твоей жизни.

Альвина обиженно надулась, но послушно пробормотала.

– Хорошо, тетушка. Приступлю к учебе.

– Вот и отлично, – искренне порадовалась мама. – Я тоже устроилась на работу. Вернее, Аврора мне помогла, – неловко пробормотала мама. – Вас она не сломала своим желание помочь, – она усмехнулась. – А мою карьеру устроила. Я буду работать в больнице медсестрой. Быть может, даже ведьминские способности пущу на благо человечества.

Рианелла фыркнула, однако, ее эмоцию заглушили поздравления Мирабель. Рианеллу распирал гнев. Почему к ведьмам так несправедливо относятся? А к демонам? Люди ведь правда часто поклоняются им, чтобы получить то, что обычно не обсуждают в общественных местах?

Как же ей добиться того, чтобы ведьм принимали такими, какие они есть? Сколько лет ей потребуется сражаться, чтобы доказать, она не преступница? Сколько времени ей потребуется, чтобы обрести свое место в этом мире, успокоить жажду мести и счастливо зажить? Ведь эмоции так и распирают ее.

Глава 3. Плохое предчувствие, предвещающее появление наглой незнакомки

Если бы я мог попросить о чем-нибудь,

Что точно исполнится,

я бы хотел вернуться в тот момент,

когда мы встретились.

Тогда сейчас все было бы по-другому.

Я сделал бы все,

чтобы не заметить тебя в толпе.

Яркие солнечные лучи так удивляют, что Ноэль то и дело отрывает взгляд от разложенной на столе письменности и поднимает голубые глаза на пейзаж за окном. Солнечные лучи Оферос не видел уже несколько дней. Осень так поглотила город, что никто и не думал, будто она вернет хорошую погоду хоть на мгновение. Но нет, грозы закончились, тучи рассеялись, и настало благоприятное мгновение.

Раннее утро, но Ноэль уже сидит за столом. Нужно успеть прочесть и написать письма. Перед ним стопка непрочитанных писем, а также чистый лист бумаги и чернила, подготовленные для нового письма. Почему-то слова не идут в голову этим утром.

Рядом кружка крепкого кофе, который принесла единственная в доме служанка. Ноэль делает щедрый глоток и поправляет шелковую рубашку для сна. Ему душно, хотя окно приоткрыто, а легкий наряд для сна пропускает ветерок.

Сделав тяжелый вздох, взъерошив русые волосы и глотнув кофе, Ноэль наконец-то принимается писать письмо.

«Моя дорогая!

Надеюсь, это письмо еще застанет тебя дома. Твой отец написал мне на днях, что ты должна прибыть в Оферос. Я очень жду тебя и нахожусь в крайнем волнении. Твой приезд должен преподнести новые эмоции. Я так странно себя чувствую, что даже сейчас эти слова даются мне с трудом. Твое прибытие в Оферос означает более частые наши встречи, и я нахожусь в предвкушении того, что смогу любоваться твоим ликом и наслаждаться нежными речами практически каждый день.

Мне хочется показать тебе Оферос. Я знаю, что ты уже бывала в столице не раз, но мне хочется рассказать именно о тех местах, которые значат нечто для меня. К тому же, я прочитал несколько томиков поэзии и могу задекламировать тебе выдающиеся стихотворения. Я знаю, долгая поэзия утомляет тебя, но эти произведения искусства должны коснуться твоего слуха!

Я еще не говорил о твоем приезде дедушке и сестре, но все в восторге только от одной мысли о свадьбе. Представляю, как после церемонии ты переедешь в нашу усадьбу, и мы будем вместе встречать рассветы. Делить с кем-то эти эмоции – это намного важнее дележки постели, и я верю, что мы уживемся с тобой, и быт не станет тем, что заставит очерстветь наши сердца и превратиться в обычных сожителей, которые называют друг друга мужем и женой, женившимися когда-то по случайной тени влюбленности.

Передай твоему отцу от меня низкий поклон. Я целую твою ручку и ожидаю твоего приезда. С уважением, твой Ноэль Лéквелл!»

Отложив готовое письмо, Ноэль вновь схватил кружку кофе. Обычно он растягивал напиток на все утро, до сборов на службу в Церковь, а сегодня осушил в несколько глотков. Впрочем, все этим утром было странное: и неожиданно хорошая погода, и отсутствие мыслей, и быстро выпитая кружка кофе.

Ноэль еще раз пробежался глазами по письму невесте и запечатал его, готовя к отправке. Никаких громких слов любви и пафосных обещаний, хотя они вот-вот должны были жениться. Все кратко и по делу, а любовь выражена в простых словах уважения и заботы. И когда невеста уже прибудет в Оферос, время до свадьбы промчится незаметно, и возможности сомневаться в своем выборе больше не будет.

После этого Ноэль тянется к стопке запечатанных писем. Верхнее же прямиком из Церкви и подписано Патриархом лично Ноэлю. Парень спешит открыть его. Обычно Патриарх не посылает ему писем и записок, ведь они обязательно увидятся на службе. Похоже, ситуация была критической, и требовалось доложить информацию без лишних ушей.

Руки Ноэля дрогнули, когда он разверну письмо. Мелкий почерк Патриарха было очень трудно разобрать, и парень нахмурился, выглядывая слова главы Церкви.

«Ноэль, мальчик мой, дело не терпит отлагательств! Отправляю тебе посыльного с письмом. Понимаю, что уже сегодня мы свидимся в Церкви, но работать нужно начинать уже сейчас. Областная Церковь доложила нам о деле о сожженном человеке, причастному к порочному роману с ведьмой. По предварительным данным, его жена и дочь (единственный ли она ребенок?) сбежали. Впрочем, думаю, ты уже слышал эту историю.

Ты тот, кому я полностью доверяю, и я хочу, чтобы ты занялся общественной работой и сегодня часов в одиннадцать утра выступил с речью на Центральной площади и объяснил людям их верный путь. Пусть те, кто только задумываются над грехом, встанут на правильную дорожку.

Я бы сам занялся этим, но теперь необходимо помимо общих задач насчет вечерних служб заниматься и расследованием побега ведьм. Твой голос будет услышан народом, я уверен. Вразуми их и наставь грешников, а тех, кто живет по воле Небес, напомни им праведный путь. Ведьмы способны очаровать, но нам нельзя давать слабину даже людям, с ними связавшимися. С утренней службы я тебя, безусловно, отпускаю. Возьми некоторых ребят и огласи свое мнение народу. Уверен, оно будет схоже с моим.

Забеги сегодня после утренней службы в Церковь, я дам тебе еще несколько наставлений и расскажу о всплывших в деле ведьмах;

С уважением, Патриарх».

Ноэль вздохнул. Еще раз пробежался по тексту. Буквы разбегались перед глазами. Что же сегодня за день такой? Все идет как-то не так, как обычно. Дурное предчувствие буквально повисло в воздухе.

Про сбежавших ведьм и сожженного человека в провинции Ноэль, конечно, слышал. Вся Исливария, особенно Церковь, только и обсуждала это событие в последние дни. Почему именно Оферос занимается расследованием этого дела? Неужели есть доказательства побега ведьм в столицу? Если так, то Ноэлю немедленно требуется вступить в отряд по поимке ведьм, отыскать нечисть и изничтожить ее своими руками, чтобы хоть немного подавить жажду мести.

Патриарх говорил, что месть – это чувство, от которого должны отказаться священнослужители и те, кто состоит в Церковном отряде. Ноэль был согласен с ним, но столько несправедливости он перетерпел в жизни, что теперь не мог просто взять и отказаться от мести. Он хотел заставить мучиться виновных так, как всю жизнь мучился он и его семья.

Отложив письмо в сторону, Ноэль сжал переносицу. Читать остальные письма расхотелось, и он оставил их на вечер.

В дверь постучали. Он быстро оглядел свой растрепанный вид, но понимал, что собраться не успеет, поэтому, поднявшись, попросил войти пришедшего. На пороге появился дедушка Ноэля, Луис, держа на руках племянницу Ноэля, свою правнучку Элоизу.

Элоиза прижималась к дедушке, обвивая своими тоненькими детскими ручками его шею. Несмотря на возраст, дедушка таскал четырехлетнюю внучку на руках и выглядел вполне бодро. Ноэль обожал дедулю, тот воспитал его и сестру, вложил душу в свое дело и был обманут семьей, отчего все, кто у него остались: Ноэль, да его сестрица с дочерью.

Ребенок еще, кажется, дремал. Дедушка постоянно подталкивал ей длинный плед, тянущийся за ними хвостом, на плечи, чтобы закрывать спину. Дедушка в привычной своей рабочей одежде (похоже, уже с утра копался в саду), в рубашке с закатанными до плеч рукавами, в холщовых брюках, вошел в комнату и чуть улыбнулся Ноэлю в знак приветствия.

Ноэль попытался одернуть пониже свою рубаху для сна, чтобы выглядеть хоть немного подобающе дедушке, но тот махнул свободной рукой. Ноэль подошел к нему и забрал Элоизу. Теплое тельце ребенка также прижалось к нему, как до этого к старику. Ноэль невольно по привычке покачал племянницу, и та во сне дернулась, нахмурив свои тоненькие бровки.

– Сегодня такое прекрасное утро, – негромким голосом сказал дедушка. Он покосился на внука, затем на Элоизу и после этого перевел взгляд в окно.

– Не сказать, – отмахнулся Ноэль. – Но погода и правда чудесная.

– Что-то случилось? – искренне поинтересовался дедушка, с тяжелым стоном усаживаясь на кресло. – Уложи ее, – строго попросил он, указывая на ребенка.

Ноэль тут же развернулся в сторону своей постели, положил Элоизу и накрыл по самый подбородок пледом. Ребенок продолжал безмятежно спать, даже не почуяв то, что его переложили на кровать.