Интерпретация

– Программу себе придумывала! И знаешь, почти придумала! – доверительно шепнула она, будто я в теме. – Начну сама, со спецами доделаю! Ну что ты так смотришь? – Элла выпрямилась. – Программу. Произвольную. Я ещё десять лет назад хотела. Забыла?

С открытым ртом я уставилась на неё, а сердце запрыгало быстро-быстро.

Десять лет назад мы познакомились с Эллой на залитых дорожках катка в парке Горького. На лёд меня привели друзья. Им померещилось, что кататься легко, и у меня быстро получится. Через два часа они расшатали забор, но меня так и не отцепили. Им надоело, и они слиняли в кино. А я почему-то осталась. Отпустила дрожащую рабицу и тут же грохнулась. Попыталась подняться – и снова. Разозлилась. Неужто я так и уйду, не проехав ни шагу? Поднялась. Если не двигаться, вроде не падаю. Где-то в глубине аллейки я приметила ладную фигурку. Надо же, как красиво вращается на льду! Будто ветер пёстрый лист кружит. Я засмотрелась, ноги выскользнули вперёд. Села, как кукла, пребольно ударившись копчиком. Внезапно фигурка возникла рядом и подбодрила:

– Всё очень просто! Вперёд и назад не наклоняйся. Иначе полетишь – либо рыбкой вперёд, либо копчиком назад. Второе. На прямых ногах не поедешь, поверь мне! – склонив голову набок, она критично оглядела меня: – В дублёнке кататься не очень. Короче, сядь в ноги, а руки держи в стороны – смотри!

В два размашистых шага она исчезла в конце аллеи.

Дрожа, я поднялась. Меня шатало. Сядь в ноги, легко сказать… в дублёнке всё же не так больно падать. Я закрыла глаза, мысленно повторила все советы. Сесть пониже. Руки в стороны. И… поехала. Пришла в себя на втором круге и в ужасе схватилась за забор. Что я делаю – я же еду! До чего же всё просто! Минут через пять она снова вынырнула из-под локтя: вот видишь!

К вечеру я уже могла нарезать любое количество кругов, не шатаясь. Дублёнка отправилась в гардероб. Не чуя ног под собой, я радостно плелась к метро, когда меня догнала моя нежданная наставница; должно быть, почуяла близкую душу. Мы проболтали все сорок минут по пути. От неё я узнала, что и для взрослых начинашек теперь появились группы. Два месяца я с восторгом и трепетом каталась в тени вдоль борта, пока она царила в софитах по центру; её мне было не догнать, я и не рыпалась, но многое всё же освоила. Научилась сносно ездить спиной вперёд и даже чуть-чуть вращаться. Элла по-доброму шефствовала надо мной. На лёд я летела на крыльях, со льда я выпархивала в эйфории. Жизнь расцвела. А потом в моей жизни случился консалтинг.

– Совсем как тогда! – довольно заявила Элла и захрустела салатом. – Ты чемпионка недоумённых взглядов, тебе бы в кино сниматься.

– Элла, так ты не бросила?!

Элла философски вздёрнула бровку. И макияж у неё теперь превосходный, и кожа сияет.

– Мечта есть мечта, от неё не отвяжешься. Сына подняла – пора и собой заняться. Кто проживёт мою жизнь за меня? Хочу вот программу поставить. И вперёд, на старт.

Я ахнула:

– Да разве так можно? Чтоб нам, взрослым неумехам, да программы, соревнования, платья?

– Ну дети с чего-то же начинают, не? И мы точно так же, – Элла задумчиво захрустела маринованным огурцом. Оранжевые отблески фонаря сверкали в каплях на её асимметричном каштаново-красном каре. Я ждала её слов, затаив дыхание. В спине что-то задёргалось: всё ярче мне вспоминалось, как счастлива я была в те короткие зимние месяцы на льду.

– Понятное дело, что профи уже ты не станешь. Но красиво скользить, делать шаги, вращаться – всё это можем и мы. Тройных и двойных не дождаться. А всё остальное зависит лишь от тебя.

Я открыла рот и снова закрыла. Ещё раз её оглядела. Глаза горят, не то что у меня. Фигура ладная, подтянутая, даже на стуле всё время пританцовывает.

– Денег, конечно, изрядно надо, – Элла вздохнула так, что салфетки на столе взметнулись. – А ты, значит, бросила? У тебя же шло лучше всех, да с нуля! А вообще… мне не хотелось об этом говорить, я пока даже в ту сторону не смотрю. Разве что самую чуточку… Завтра… – она понизила голос до таинственного шёпота, – открывается взрослый сезон в Ярославле. Я еду! Смотреть и приглядываться. Надо же оценить свои шансы. Да посмотреть, что и как люди ставят. Вдруг я придумала муть? Приеду и прогу доделаю. А в декабре – на старт.

Она довольно откинулась на стуле. Отпихнула от себя тарелку. Допила вино.

Телефон под локтем зажужжал. «Заказчик прислал уточнения по сегодняшнему предложению. Кинул тебе на почту, жду срочно-срочно», – писал Маттео. Неужели даже вечером не отбыл в свой Рим? По пятницам итальянцы улетали с обеда, и в офисе разом становилось спокойнее. Я быстро перевернула телефон экраном вниз, не отрывая взгляда от Эллы.

– Ты мне до сих пор не веришь? Соревнования для взрослых любителей организуют уже почти десять лет как, даже на сайте ISU они в сетке стоят. Зайди посмотри. Всё уж сто лет как возможно. Поезд ушёл, но вернулся. Не веришь? Айда в Ярик завтра!

Телефон жужжал и жужжал, а я лишь смотрела на неё, открывая и закрывая рот. Как вуалехвостая рыбка в аквариуме Чернокот.

– 4 —

Прыгая через две ступеньки, взбежала я на свою площадку. Влетела домой, не разуваясь, скинула плащ на пол, откинула крышку ноута. Квартира уже не казалась мне пустой и заброшенной. На волне предвкушения протокол для Маттео я отмахала за половину обычного времени («Быстро, но качественно!»). Набрала ванну и залезла в неё другим человеком. Внутри шевельнулась еле слышная радость, как у ребёнка в канун Рождества. Смутное предчувствие чуда. На секунду мне стало совестно; мама и бабушка ждут меня уже завтра; прорву еды наготовили, верно, и будут меня упрекать. Я быстро выкинула из головы эту мысль, пока она меня не загрызла. Набрала им путаное сообщение, что у меня непредвиденный аврал, буду лишь в воскресенье. Даже мимолётное чувство вины не погасило пламя где-то глубоко в груди.

– А я ведь знала, что ты придёшь! – довольно сказала Элла, когда я плюхнулась на сиденье рядом с ней за минуту до отправления ярославской электрички.

– Откуда?

Я задыхалась от бега, в боку кололо. Вопрос прозвучал как карканье.

Элла хитро подмигнула. Улыбнулась и стала отвинчивать крышку термоса. Из бумажного пакета заманчиво высунул свой загорелый нос пирожок.

– Элла, какое чудо! Как ты додумалась?

– Сына вырастишь, ещё не до такого додумаешься.

Красноватый завиток над ухом качнулся вперёд, когда она нагнулась над пластиковыми чашками. Множество оттенков красного и дерзкая асимметрия, в этом вся Элла, вдруг подумалось мне. Элла невозмутимо разливала чай по стаканчикам.

– Нам повезло! Как раз посмотрим всю «бронзу», успеем. Пока ты ешь, проведу тебе быстрый ликбез, – быстро сказала она и протянула мне стаканчик. – Все делятся по категориям – по тем элементам, которые могут заявить, и по возрастам. Один прыжок и одно вращение должны быть даже в «бронзе». В «серебро» уже надо либелу. А по уму, так и аксель. На «золото» нам пока плевать с большой колокольни, там в основном катавшиеся в детстве, то есть бывшие разрядники. С ними соревноваться без толку. До их уровня нам всё равно не дорасти. В любом случае, чем сильнее элементы, тем выше категории.

– А по возрастам? – с набитым ртом поинтересовалась я.

– С двадцати восьми до тридцати восьми – первый класс, с тридцати восьми до сорока восьми – второй. И так далее. Мы были бы в первом.

Доев пирожок, Элла довольно улыбнулась, кивнула мне, будто отпускала меня, и занырнула поглубже в ворот своего свитера. Тогда я заметила у неё этот жест впервые. Когда ей хочется закончить разговор, она прячется в свитере по уши:

– После бешеного утреца неплохо бы и поспать!

Как можно спать?! За стеклом проносились смазанные осенние пейзажи; я смотрела на них и думала: как бы сложилась жизнь, если б в детстве меня не выгнали из группы через месяц после начала занятий? Всем велели сделать на оценку пистолетик, а я отказалась. Правильно сделала, я его не выучила. Не научилась даже ёлочкой ездить и висела всегда на борту. Вредная тренерша меня находила и отцепляла, но учить и не думала. Я закрыла глаза. Поезд мерно покачивал нас, как лодка. Я не заметила, как задремала. Передо мной вдруг всплыли заснеженные Лужники, огромный плакат у Дворца спорта – чемпионка страны Людмила Макарова, в изумрудном платье «с брильянтами», прекрасная и недосягаемая. «Бабушка, как я хочу такое платье!» – еле слышно выдохнула я. Кто же знал, что вредная тренерша неслышно подошла и стояла за спиной? «А кататься так ты не хочешь?» – прорычала она. Я честно взглянула на неё снизу вверх: «Нет, только платье!» Через две недели меня с треском выгнали.

С треском! Как этот тяжёлый скрежет, что разбудил весь вагон. Что-то басовито прогрохотало над головой и закончило тонким визгом. В воздухе повис вопрос. Поезд дрогнул и встал. Меня швырнуло вперёд, на другое кресло. В недоумении я уставилась на Эллу.

Все, кто был в вагоне, замерли и прислушались. А потом разом загалдели.

– Поезд явно сломался, – спокойно сказала дама с корзинкой через проход от нас. – Это теперь надолго.

Я ахнула. Что за проклятье?! Отбиться от родственников на субботу, нестись с рассветом на вокзал, выискивать Эллу, чтобы застрять где-то в поле и не увидеть главного? Ксюня, если до тебя не доходит, тебе говорят прямым текстом: сиди и не рыпайся. По жизни тебе не везёт.

У меня внутри всё вскипело. Неужели вселенной не лень было разнести железную дорогу, лишь бы я не нашла отдушину?

– Уже скуксилась? Ты не меняешься, только портишься, – Элла толкнула меня локтем в бок, заметив, как у меня вытянулось лицо. – Ещё не вечер. Что, в спину вступило? Ещё бы, столько торчать в офисе. Я тоже такая была, уж поверь.

Она энергично вскочила; я глянула на неё с завистью. Над входом ожил громкоговоритель:

– Уважаемые пассажиры, мы просим вас сохранять спокойствие. У поезда оторвался пантограф. Мы в часе езды от Ярославля. Движение до города прервано. Сейчас ожидаем другой локомотив, он нас дотянет. Просим всех оставаться на своих местах.

Как по команде все подскочили и заметались. Связь захрипела и прервалась, утонув в общем гомоне. Вдруг за чёрной сеточкой динамика зазвучал бархатный женский голос; все снова застыли, как в детской игре «морская фигура, замри».

– Отдельное объявление для всех, кто едет на «Осенние узоры». Не волнуйтесь! Мы всем дадим выступить. С руководством ледового дворца мы созвонились, и лёд нам продлят. Всех участников просим подойти в вагон-ресторан и отметиться. Сейчас будем переделывать расписание.

Казалось, Элла только этого и ждала:

– Ну! Что я говорила? – Быстрым движением застегнув курточку, она ввинтилась в толпу и стала протискиваться к дверям. Я еле успела нырнуть за ней.

– Элла, куда ты? Мы ж разве участники?

– Почти! Разве нет? А значит – в вагон-ресторан!

Как ртуть, Элла просачивалась вперед через плотный людской ручеек, что тек из вагона в вагон. Стараясь не потеряться, я отчаянно лезла за ней. Как ртуть, Элла просачивалась вперёд через плотный людской ручеёк, что тёк из вагона в вагон. Стараясь не потеряться, я отчаянно лезла за ней. Дыхание тут же сбилось, в боку закололо. Права Элла, ой как права. В офисе я превратилась в развалину. Элла же протискивалась вперёд, как капля воды сквозь песок, изредка оборачиваясь ко мне:

– Посмотрим заодно и на местных звёзд. Будут держать удар – или посыплются?

Невольно я стала присматриваться к людям вокруг. Среди простецких баб с авоськами, метавшихся как всполошённые куры, я вдруг заметила подтянутых девушек в спортивном, с собранными лицами. Как ладные кораблики, они спокойно лавировали в этом кудахтающем море, пробираясь к двери впереди. Спортсменки!

– Осталось лишь этот вагон пройти, и мы на месте, – шепнула мне радостно Элла.

Я вытянула шею и поверх голов разглядела высокую барную стойку в вагоне-ресторане. Туда ещё предстояло попасть: в проходе все встали намертво. Я стала присматриваться к девушкам в этой толпе. Сколько в них грации и силы! Их будто не повыкидывало из кресел, когда развалился поезд. У них не свело ни шеи, ни спины. Меня кольнула зависть.

Некоторые из них выделялись, как белые ромашки в ночном саду. Не ростом, совсем нет. Чем-то совсем другим. Самым важным – умением управлять своей лодкой.

Через окно блеснул луч солнца, и у высокой блондинки, одной коленкой опиравшейся на кресло слева от прохода, вспыхнули стразы на воротнике. Я до сих пор как сорока. Вижу платье, и всё вылетает из головы. Перед глазами снова засверкали камни с плаката Людмилы Макаровой. Луч быстро вспыхнул и исчез, но по вспышкам на бусинах я поняла, что некоторые уже в костюмах для выступлений. Раз уж мы здесь застряли, я стала всматриваться в попутчиц. Интересно, какие у них программы? О чём могут катать взрослые любительницы?

Солнце выглядывало и пряталось. Заиграло на тяжёлых сережках-монисто у кряжистой девчонки ростом с гнома – первой из напирающего клина. Она была уже на пороге вагона-ресторана. Как таран пробивалась сквозь толпу, а мы лишь ползли за ней. Наклонив лоб как бычок, она сметала всех в стороны. Кулаки плотно стиснуты, крепкая, коренастая – ни дать ни взять Атаманша из «Бременских музыкантов». В одном шаге за ней осторожно ступала изящная девушка в приталенном жаккардовом пальто – неспешно и томно. Весь её вид говорил: я просто иду за ней, я не с ней. Изящная, как балерина с прямой спинкой; величественная, как королева. Красивое точёное лицо, чёрная бархатная сетка на пучке, угольные стразы вкруг шеи – что-то испанское? Или Одиллия? Спокойная, небрежная, она тем не менее никому не давала влезть перед собой.

– А ну-ка, айда за ними! – Элла потащила меня за собой.

Мы чуть не налетели на ту самую блондинку с лицом усталой Мадонны и бирюзовыми стразами, но она успела нырнуть в поток перед нами. Я так и уткнулась носом в её глянцевые и прямые волосы и в искры на вороте из волнистых полос разных оттенков аквамарина. Царица морская!

– Это спорт, тут дорогу уступать не будут! – с восхищением выдохнула Элла, а я подумала, что у неё скоро устанет шея, если она будет поминутно оборачиваться и что-то шептать. Моё запястье уже взмокло под её сильными пальцами.

Я выглянула из-за спины Царицы морской и заметила, что Атаманша, а за ней и Одиллия каким-то чудом уже пробились в вагон-ресторан и растаяли в толпе. Мы же застряли прочно.

– План-кинжал, дуй за мной! – скомандовала Элла, присела, поднырнула под локоть Царице морской, будто мы играли в ручеёк, протиснулась на карачках в дверь и шмыгнула по стенке вправо. Она волокла меня за собой как ядро, и на нас зашипели. В мгновение ока Элла забилась в самый дальний угол, а с нею и я. Мы обе споткнулись о какой-то железный ящик, а потом украдкой влезли на него, чтобы видеть получше.

Атмосфера в вагоне-ресторане буквально искрила. На синих велюровых диванчиках вокруг столиков спортсменки сидели как опята на пне. А новые все подсаживались. В воздухе висело напряжение. Я даже удивилась, насколько сильное. Казалось, оно сожжёт потрёпанный вагон. Каждая прижимала к животу рюкзак с коньками.

Атаманша с монисто вынырнула из толпы у организаторского столика:

– И что же, вот так – нам сорвали старт? Вся подготовка, весь настрой – вот так, в унитаз, да?

Она шипела так страшно, что я услышала даже через гомон толпы. Красивая дама со списками в руке не успела и рта раскрыть, как у Царицы морской насмешливо дрогнула бровь. Я не расслышала слов, но Атаманшу подбросило. Лицо зарделось, глаза вспыхнули. Атаманша вскинула голову и плюхнулась на диванчик в первом ряду, подвинув бедром сидевших. Те жалобно заверещали.

Эти девушки были так непохожи на моих офисных коллег, что я невольно стала всматриваться в их лица. За спиной у красивой дамы со списками выстроился целый кордон из ярких дам. С краю – Одиллия; из-за её плеча сверкала глазами девчонка, на удивление светлая, невысокая, лицо как застиранный лоскут – такое можно раскрасить как угодно, и не узнаешь. За ней – дама уже в годах, очень стройная, броско накрашенная, в чёрном спортивном костюме, украшенном аппликациями в форме синих и красных ножниц из страз. Из пучка с вуалькой у неё тоже торчали раскрытые ножницы. Настоящие или картонные? А если она упадёт, то вонзятся? Из-за её плеча выглядывала добродушная пухлая дама, похожая на Винни-Пуха, в светло-коричневом. Интересно, здесь всё по парам? Мы с Эллой впишемся!

– Неизвестно, за кем интереснее наблюдать, за ними или за тобой, – вторгся в мои размышления насмешливый голос Эллы. Я смутилась.

Атаманша с Царицей морской все пикировались, но я вдруг заметила нечто, чего никогда не слышала в офисе: уважение равной соперницы.

– Видишь ли, Оля, – выдохнула Атаманша, – в свою подготовку к стартам я вкладываю всё, что могу. Считаю, мы вправе требовать, чтобы нам дали выступить как положено. Не с корабля на бал, а с тренировкой и дельной разминкой. Разве наша вина, что мы в поле застряли?

Опята вокруг тревожно зашелестели.

– Смотри-ка, – шепнула я Элле. – Досада у всех, а возбухают лишь некоторые. Остальные молчат и ждут.

– Эти – местные звёзды!

За столиками стали шушукаться; слова Атаманши всех раззадорили. Будто рябь пошла по воде. Внезапно мне бросилась в глаза одна головка. Неподвижно она сидела у окна и читала книгу. Изящный завиток за ухом, как у фарфоровой пастушки, синяя ленточка в волосах. Мой взгляд стал поминутно возвращаться к ней, так непохожа она была на всех своей выдержкой. Изящный брюнет рядом с ней поправил на её плечах тёплый платок, и к ним тут же устремились взгляды, внимательные, снисходительные – и завистливые. На мгновение мне показалось, что она их видит и вот-вот улыбнётся, но нет. Ей не было дела до бури вокруг. На неё явно поглядывала не я одна. Она подчиняла себе пространство; сильней, чем крикливая Атаманша.

Наконец дама со списками откашлялась. Все разом смолкли и в ожидании уставились на неё. Одна лишь фарфоровая головка спокойно перевернула страницу.

– Милая, может, вызовем такси и не будем ждать? – шепнул ей на ушко спутник.

Дрезденская пастушка лишь сдвинула брови.

Красивая дама со списками обвела всех глазами. Её голос был низким и хриплым. Красивым. Между короткими фразами она делала заметные паузы:

– Первое! Мы со всем справимся. Мы вместе. Впервые наш спортивный праздник омрачён такой неудачей, но мы выстоим. Что ж, это спорт. Мы учимся выступать в любых обстоятельствах. Верно? Сегодня всё идёт не по плану. Мы в часе езды от Ярославля. За нами уже выслан тягач, он нас дотянет. Это примерно два часа задержки. Те, кто приехал накануне, вышли на лёд уже сейчас… да! – Она глянула на телефон. – Для остальных мы сейчас пересоберём группы. Для этого мне нужно, чтобы вы назвали свои фамилии, а я отмечу вас в сп…

– Влада Громова! – Атаманша не дала ей закончить.

– В списках! – красивая дама поставила галку возле фамилии неугомонной Влады.

– Мария Дементьева! – оживился вдруг Застиранный лоскут за Одиллией. – И Снежану Вершинину отметьте! – Лоскут указал на тёмную балеринку. Одиллия сдержанно кивнула.

Зашелестели фамилии. Дрезденская пастушка вдруг захлопнула книгу, и все разом смолкли.

– Марина Мейлис! – сказала она негромко.

Около неё по стеклу запрыгала большая басовитая муха.

– «Бронза-1»! Наша категория! Мы будем в ней! С ними! – завороженно шепнула Элла, будто это решённое дело.

Дрезденская пастушка снова открыла книгу, и снова вокруг зашептались, словно звук у телевизора прорезался.

– К нашему прибытию новое расписание будет готово, – объявила красивая дама со списками. – А сейчас берегите силы. Не нервничайте, готовьтесь. Теперь я хотела бы отметить другие категории.

Элла потянула меня к выходу. В дверях мгновенно сбилась толпа. Я оглянулась: перекличка шла среди «бронзы-3».

– Тамара Осокина! – выкрикнула Леди-ножницы из-за спины у красивой дамы, и та вздрогнула. – И Тина Швед со мной, – она указала на Винни-Пуха.

Интересно, какими они окажутся на льду?

Мы вышли из вагона-ресторана, и воздух снова стал сквознячным и разреженным. На секунду мне показалось, что всю жизнь я искала именно тот маленький мир, что остался за спиной, в ресторане за столиками – вдохновенный и страстный.

Внезапно поезд вздрогнул всем корпусом – это пристыковался тягач.

Холодное чрево катка. Кроме нас, все были укутаны в пледы. Спортсменки, тренеры и друзья толклись у борта. Нам страшно хотелось стоять там, с ними, слушать их разговоры, но мы не решились незваными. Вскарабкались на пустые трибуны.

Я оглядела арену. С летучки в вагоне-ресторане у меня появилось ощущение, будто в душе запустилась невидимая камера. Она всматривается и вслушивается во что-то для меня важное, фиксирует каждый вздох для вечности; я слышу, как крутятся в ней шестерёнки. Неужели я вижу этих людей? Они живут чем-то бо́льшим, не одним лишь желанием урвать бонус посерьёзнее или вскарабкаться на следующую карьерную ступеньку. В их глазах горит неведомый мне смысл. У меня вдруг затеплилось чувство, будто я вернулась домой, что мне здесь и место. Хоть всё и в новинку.

Ослепительный прямоугольник льда светился как экран в кино. Вокруг – серый мрак. По льду бесконечно кружила заливочная машина. На узком помосте вдоль борта толпились причёсанные головки. Мужчин я заметила лишь троих. В сверкающей стразами стайке они выделялись, как чёрные скалы в бликующем море: изящный спутник Дрезденской пастушки, коренастый рыжий мужчина средних лет – как потерявшийся эрдельтерьер, он безуспешно метался по краю толпы, а все от него отмахивались. У борта как хлыст торчал высокий парень с камерой на плече, в зелёной кепке с арбузными полосками, как у Волка в «Ну, погоди!». Трое. На секунду мне вдруг подумалось, что остальных амазонки ликвидировали. Мужчинам не место в женском царстве.

Оранжевый пластик сиденья холодил через джинсы. От предвкушения мне не сиделось на месте. На пустых трибунах, помимо нас, я заметила лишь две узкие спины в чёрных куртках двумя рядами ниже. Заливочная машина с чавканьем выехала со льда. Серьёзная дама отворила калитку в борту. Сердце провалилось в желудок. Забыв о себе, я смотрела на лёд.

– Начинают они с произволки, – не отрывая глаз ото льда, шепнула мне Элла. – Потом небольшой перерыв, а следом интерпретация. В перерыв отогреемся.

Нет, они не были идеальны.

На лед пригласили «бронзу-3». Первой каталась Леди-ножницы. Поначалу я даже расстроилась: на шестиминутной раскатке она казалась лёгкой и быстрой. Сейчас же её трясло и коробило. Казалось, ножницы вот-вот развалятся на половинки. Программа оказалась совсем короткой – всего две минуты. К концу мне внезапно понравилось. К выходу уютной дамы, похожей на Винни-Пуха, я уже совершенно пропала.

– Разрешена разминка следующей группе участниц, – донеслось из динамика под высокой крышей. – На льду находятся… Мария Дементьева, Влада Громова, Снежана Вершинина, Ольга Воскресенская.

Девушки из поезда! Я с трудом их узнала. Не бойкие скандалистки, а райские птицы. Первой на лёд протиснулась Атаманша, погнала вперёд с силой и напором. Монисто в ушах и на платье, вокруг бёдер завязан платок. Табачница из Кармен! Ей подходит. Изящно шагнула на лёд Одиллия; лениво, в три шага догнала Атаманшу, обогнала и исчезла впереди. Мелькнуло её чёрное платье с открытой спиной. Сердце билось, будто мне самой выступать. Неужели сейчас я увижу, что поезд догнать можно? Яркими птицами закружились они по периметру катка, а у меня зарябило в глазах.

– Разминка окончена, просьба покинуть лёд, – сообщил динамик.

Софиты, стартовая поза, секунды тишины. Я дышала так, будто сейчас сама оттолкнусь и поеду. Изящная стартовая поза. Первой на лёд вышла бесцветная девочка, что в поезде выглядывала из-за плеча у Одиллии. Застиранный лоскут. Дементьева, как объявили в рупор. Аккорды разорвали тёмную коробку катка, Дементьева ловко сделала шаги на зубцах, разбежалась на ласточку, встала – нога её некрасиво качнулась. В моём пустом желудке снова ёкнуло разочарование – и тут она вышла на дорожку шагов по диагонали, заводную и радостную. Стены катка растаяли, все захлопали в такт шагам и музыке.

Следом каталась Атаманша-табачница. Казалось, вся она соткана из пучка корабельных канатов, завязанных узлами, а кулаки у неё не разжимаются никогда. Элла зарылась в распечатки:

– Влада Громова, вот это кто. Ого, она заявляет даже «старшие» прыжки, флип и лутц.

На Владе я выдохнула. Каталась она мощно, напористо – и некрасиво. У Эллы вырвался уважительный вздох, а я оживилась, лишь когда на льду появилась красивая и быстрая Одиллия. Я заглянула в программу. Снежана Вершинина. Мне страшно хотелось запомнить их по именам, будто так я могла к ним приблизиться хоть на шажок.

Неожиданно Элла выдохнула, будто ей дали под дых:

– Либела! На такой скорости! В нашей «бронзе»! И как с ними рядом кататься? – Элла зарылась в программку. – Над либелой бьюсь уже год, и никак.