Погоня за судьбой. Часть II

Глава IV. Новая жизнь

Когда Фёдор удалился спать, я устроилась на диване и в ожидании глубокой ночи уставилась в потолок. Время тащилось медленно, подволакивая стрелки часов, словно ноги измождённого доходяги, но я всё же дождалась момента, когда часовая стрелка перешагнула за два. Я тихо поднялась и оделась. Одной рукой орудовать было тяжело, но уже привычно, поэтому это не заняло слишком много времени. Аккуратно добравшись до входной двери, я задержала дыхание и медленно приоткрыла её, изо всех сил стараясь не издать ни звука. Бесшумно прокралась на улицу и подошла к машине. Дверь была не заперта, и я вскарабкалась на водительское сиденье.

Сорвав обшивку рулевой колонки, я пыталась нащупать провода зажигания. Ничего не получалось, было темно, мешало отсутствие второй руки, а едва ухваченные провода выскальзывали из пальцев. Мне нужно было уехать… Я должна ехать! Чёртовы провода! Я ведь даже толком не умею заводить машину без ключа, в этом деле настоящим специалистом был Марк! Ещё этот проклятый обрубок, этот вечный упрёк в моей несостоятельности… Чёртова неудачница…

Внезапно раздался стук. Снаружи, за боковым стеклом стоял Фёдор. Я прекратила бесплодные попытки завести машину и обречённо откинулась на сиденье, а Фёдор открыл дверь и с досадой в голосе произнёс:

– Зачем зажигание ломаешь? Ключ под козырьком…

– Мне нужно в Москву, – умоляюще произнесла я. – Я не могу больше тут оставаться.

– Э, нет, подруга, – возразил Фёдор. – Не так быстро. За тобой должок, и ты мне его выплатишь так или иначе.

– Что на этот раз? – устало вздохнула я. – Кого убить?

– Переночуем, а завтра займёмся делом. Нечего по темноте и холоду шарахаться, это до добра не доводит. Идём…

Он придержал дверь, пока я спускалась на снег, и мы вернулись в дом. Сгорая от стыда, я села в кресло, поджала под себя ноги, и просидела так до самого утра. Сна не было ни в одном глазу, но к рассвету я всё же задремала…

* * *

Меня разбудил возбуждённый детский галдёж прямо над ухом. Распахнув глаза, я увидела обступившую меня детвору, они разглядывали меня во все глазища.

– Смотри, как у робота!

– Ух ты, здорово!

– А можно потрогать?

– Я тоже себе такие хочу! У дяди Толи тоже рука железная, но она плохо работает и выглядит не так круто…

– Класс! А они не болят?

– А где вторая? Вы сражались и потеряли её на войне?!

Я смутилась, но сопротивляться не стала и вытянула руку, которую ребятня принялась ощупывать со всех сторон. В конце концов, у детей подобные впечатления бывают не каждый день. Вскоре в комнату вошёл отец семейства и сурово произнёс:

– Дети, а ну быстро по комнатам делать уборку! Скоро Рождество, и сегодня нужно привести дом в порядок. Мы с мамой свою часть сделали. – Он обвёл взглядом гостиную. – А теперь вы должны сделать свою. Вопросы есть? Вопросов нет… Шагом марш!

Детвора сбежала, а я проследовала в ванную и наконец решилась снять повязку с головы. Бинт виток за витком разматывался, открывая взору продолговатый розовый шрам вдоль правого виска. Регенераты делали своё дело – шрам, в котором виднелись ровные стежки уже растворившейся тонкой аминокислотной нити, почти затянулся, но мой собственный вид напугал меня и совершенно выбил из колеи. Я растерялась, инстинктивно захотелось спрятаться, я почувствовала себя раненым, уязвимым зверем. Кое-как умывшись, я вышла в столовую, где меня уже ждал Фёдор. При моём появлении он ухмыльнулся.

– Да ты не переживай, тебе бритой даже лучше… Наверное. Мне просто не с чем сравнить… И шапочку я тебе дам, ухи не замёрзнут. Но вот скажи, это ведь ты сама себе сделала, да? Застрелиться пыталась?

– Да, – ответила я, села за стол и отвела взгляд.

– Зря. – Фёдор поцокал языком. – Костлявая тебя сама найдёт рано или поздно. Так пусть приложит для этого усилия. Зачем облегчать ей задачу?

Такая неожиданно лаконичная и простая мысль вызвала у меня улыбку, но мне нечего было ответить. Он прав – нужно просто жить дальше, однако это не так просто. Наши пути разойдутся, этот разговор уйдёт в прошлое и забудется, и однажды я снова окажусь один на один с тяжёлыми и мрачными мыслями. Разбитое можно склеить, но трещины останутся навсегда…

– Так, а теперь вот что. Сейчас мы с тобой займёмся делами. Ты, вижу, оклемалась, поэтому самое время тебя подпрячь. Пошли. – Фёдор махнул рукой и вышел на улицу. Одевшись, я последовала за ним на крыльцо, возле которого стоял его скромный побитый временем внедорожник. Взгромоздившись на водительское сиденье, мужчина скомандовал: – Садись, поехали.

Я послушалась, и через пару минут мы уже катили по ухабистой колее в сторону леса. Меня так и подмывало спросить, куда мы едем, но мне, по большому счёту, было без разницы. Я, будучи в долгу, готова была выполнить все его пожелания. Разлапистые ели обступали машину в снежном хороводе, осыпая капот и крышу горстями снега, мотор урчал, словно сытый и довольный тигр, а я просто сидела и смотрела в окошко.

– Нам сегодня по плану нужно объехать четыре точки, – наконец нарушил молчание Фёдор.

– Что нас там ждёт? – равнодушно спросила я. – Будем выбивать деньги с должников?

– Ох и испорченный же ты ребёнок… – Фёдор приоткрыл окно и закурил. – Ты всё привыкла пушкой махать да морды бить, а реальная-то жизнь вокруг совсем из других вещей состоит. Вам, дамам и джентльменам удачи, с вашей профессиональной деформацией полезно хоть иногда настоящими делами заниматься…

Машина тем временем приближалась к аккуратной полянке, на которой стоял маленький деревянный сруб. С крыльца нам навстречу с улыбкой поднялся сухощавый старичок в тулупе и огромных валенках, в которых он буквально утопал и казался маленьким и тщедушным. Машина подкатила к крыльцу, и мой временный наниматель спрыгнул на снег. Старичок подошёл к Фёдору и заключил его в тёплые объятия.

– Что, Федя, сегодня твоя очередь, да? – прошамкал он, глядя снизу-вверх на казавшегося рядом с ним великаном Фёдора. Обратил ко мне доброе морщинистое лицо: – Помощницу с собой привёз, смотрю. Здравствуй, внучка, как тебя звать-то?

– Знакомься, дед Алексей, это Лиза, – с энтузиазмом ответил Фёдор. Затем повернулся ко мне и сказал: – Пойдём, не будем терять время.

Подняв створ багажника, он выудил оттуда наполненную продуктами коробку с импровизированной ручкой из изоленты и вручил её мне. Сам взял увесистый ящик с какими-то банками и кивком головы предложил следовать за ним. Затем перегрузил несколько ящиков уже без моей помощи – без второй руки от меня было пользы, как от козла молока, – и сдал меня старичку, который тут же увлёк меня за дом, к дровнице и попросил наколоть дров. По счастью, там стоял такой же механический дровокол, что и у Фёдора, и я вполне могла орудовать одной рукой, подсовывая поленья под лезвие и орудуя рычагом.

Переколов львиную долю имевшихся поленьев, я перевела дух, вернулась к машине и помогла Фёдору закатить в дом увесистый газовый баллон. Закончив на этом дела, мы отправились в дальнейший путь.

Лес остался позади, мы снова вышли в поле, и заехали ещё в несколько домов. В одном из них жил одинокий одноногий инвалид, прошедший через какую-то военную мясорубку – очередную из множества. В другом нас встретила пожилая пара – старенькая женщина бок о бок жила со своим парализованным мужем, помогая ему буквально во всём…

Наша машина постепенно легчала, кузов пустел, а я удивлялась тому, как много вокруг тихих и незаметных людей, которые нуждаются в обычной человеческой помощи. Они словно испарялись, таяли в потоке времени, забытые, рассыпанные по этим глухим окраинам. Сколько их таких, пропавших без вести?

– Фёдор, скажи, им некому помочь, кроме тебя?

– Ну как это некому? Конечно есть, кому, – ответил Фёдор, выпуская в окно клуб дыма. – Вот сегодня я, а после праздников Сёма поедет. Потом Колян. Нас тут по округе целая община, помогаем друг другу, поддерживаем, потому что не на кого нам больше надеяться, кроме самих себя.

– А дети? У них что, нет сыновей, дочерей?

– А, ты про детей… Нравы нынче такие, плотоядные, – вздохнул Фёдор. – Дети уходят из дома и не возвращаются, их другой образ жизни сызмальства затягивает – городская зыбучая трясина с её бешеным темпом, тусовками до рассвета, шумом и уличными огнями. А старики остаются в одиночестве, пока дети гоняются за химерами. Ну, а кое-кто в этой погоне спотыкается и больше уже встать не может…

Мы приближались к последней точке маршрута – аккуратному одноэтажному дому на углу довольно обширного участка, огороженного приземистым, но крепко сбитым забором. Рядом с домом возвышался амбар, ворота были распахнуты, а возле входной двери беспокойно метался сгорбленный женский силуэт.

Как только Фёдор остановил машину, старушка подбежала к нам и взволнованно затараторила:

– Фёдор Иваныч, я уж не знаю, что делать… Ветеринар приехать не может! Наших никого не дозвонишься, а у меня Зойка телиться собралась! Батюшки, ну как же я одна-то справлюсь? Ну идёмте, идёмте скорее!

Переглянувшись, мы с Фёдором выскочили наружу и последовали за женщиной, устремившейся к амбару. Оттуда, из едва освещённого нутра, раздавалось жалобное мычание. Створ со скрипом отворился, и мы увидели лежащую на боку крупную бурёнку с белыми пятнами на вспухшем животе, едва укрытую холщовой попоной.

– Вот те раз… А я никогда роды у коровы не принимал, – пробормотал Фёдор и почесал затылок. – Что делать-то будем? Лизавета, ты в этом что-нибудь смыслишь?

Я лихорадочно соображала, пытаясь вспомнить подробности трёхлетней давности, когда мне довелось присутствовать на отёле коровки дяди Алехандро. В тот раз родовспоможением занимались двое здоровенных мужиков, процесс шёл тяжело, и телёнка спасти не удалось – он умер сразу после родов.

Я несколько раз глубоко вдохнула, стараясь унять дрожь в теле, и сказала:

– Надо постелить соломы, и побольше. А сверху накрыть какой-нибудь мешковиной. Чистая есть? – Я повернулась в сторону старушки.

– Есть, найдём! – ответила она и скрылась за воротами.

– И раствор марганцовки несите! – крикнула я вдогонку.

Корова повернула голову, оглянувшись на живот, и замычала особенно жалобно, а Фёдор воскликнул:

– Это мы вовремя приехали, ничего не скажешь!

– Вовремя – не то слово. Вот и воды отходят, – заметила я. – Надеюсь, всё пойдёт как надо… Ладно, по ходу дела разберёмся.

Вскоре вернулась хозяйка, мы обработали корову марганцовкой и подготовили место для телёнка, и как раз ко времени – началась самая ответственная часть работы. Я тщательно замотала мягкой тканью острый обрубок мехапротеза, и мы с Фёдором принялись внимательно следить за бурёнкой, готовясь оказать необходимую помощь. Время, казалось застыло, минуты текли, отсчитывая мгновения мучительного появления новой жизни. В какой-то момент я почувствовала, что нужно вмешаться, и мы аккуратно помогли животному освободиться из тесной материнской утробы. Пупочный канатик был аккуратно перерезан и обработан йодом…

Сидя на подстилке, я держала на коленях голову новорождённого и вытирала его мордочку чистой тряпкой, очищая уши и рот от слизи. Животное пыхтело, стонало и елозило, близоруко вылупив на меня непонимающие чёрные глазёнки, и неожиданно меня просто прорвало, распёрло изнутри. Я заплакала и засмеялась одновременно, нахлынувшие эмоции лавиной сметали всё моё самообладание. Эта маленькая, новая жизнь у меня на руках означала невероятное – оказывается, кроме смерти есть ещё что-то! Оно появилось на свет и живёт, моргает, шевелится! Дышит, кряхтит и живёт несмотря ни на что!

– Лиз, ты чего? – беспокойно поинтересовался Фёдор. – Всё у тебя нормально?

– Всё отлично… Я в порядке, – пролепетала я, утираясь рукавом.

Снаружи послышался рёв двигателя, и через полминуты в амбар вбежал смуглый мужчина.

– А вот и наш ветврач пожаловал! – воскликнул Фёдор. – Азамат, где тебя носит? Мы за тебя всю работу уже сделали!

– Простите, задержали меня, никак не мог вырваться! Совсем задёргали! – сказал Азамат, приближаясь к нам. Сел на корточки рядом со мной и спросил: – Справляетесь, да? Ну, давайте я посмотрю, что тут у нас.

Шмыгнув носом, я сказала:

– Минут через двадцать помойте вымя мамке, а потом можно и телёнка покормить.

Аккуратно уложила голову детёныша на солому, натянула повыше покрывальце и поднялась. Выбравшись на улицу, на хрустящий снег, я прислонилась к стенке амбара и глубоко вдохнула. Уже совсем стемнело, ночные звёзды поблёскивали в ясном небе, оттеняясь желтоватым заревом далёкого города. Рядом появился Фёдор.

– Ты меня, конечно, удивила сегодня. Где так навострилась?

– Одно время работала в подсобном хозяйстве у хорошего человека. Один раз видела, как это делается… Сама от себя не ожидала… Спасибо вам, Фёдор. Кажется, я наконец увидела свет в конце туннеля.

– Это, пожалуй, тебе спасибо. – Щёлкнула зажигалка, запахло табаком. – Если б не ты, мне б тут только руками разводить оставалось.

Прикрыв глаза, я стояла и слушала, как за спиной, в тёплом амбаре шуршит материя, что-то бормочет пожилая хозяйка, как успокаивающе гудит голос ветеринара, как отрывисто мекает корова. В мире стало на одно живое существо больше, а смерть потерпела хоть и маленькое, но поражение.

– Я не знаю, куда ты держишь путь, – сказал Фёдор, – но не стану больше тебя удерживать. Поможешь мне ещё разок по мелочи – и свободна.

– Не всё так просто. Меня ищут.

– В таком случае, я знаю, к кому обратиться… Да ты не смотри на меня так, мы тут не щи лаптем хлебаем. Завтра решим твою проблему, станешь совсем другим человеком!

* * *

Куда-то ползла змея, тигр преследовал косулю, а большой бурый медведь лапой выхватывал рыбу из мелкой горной речки. Я будто целую вечность любовалась калейдоскопом красочных пейзажей и сцен из быта животных. Наконец, небольшой дисплей перед глазами, на котором последние полчаса крутились картинки из дикой природы, поднялся вверх вместе с куполом робопарикмахера, и раздался механический голос:

– Процесс завершён. Приятного дня!

Симпатичная черноволосая девушка в цветастом фартуке с необычным именем – Аврора, – прислонившись спиной к небольшому лабораторному шкафу с разнообразными химическими составами, оценивающе оглядела меня и с удовлетворением произнесла:

– Я знала, что градиент пойдёт вам к лицу! От корней к кончикам, от ночи к серебру. Рубец теперь совсем не видно, перфолаковое покрытие зафиксируется минут через пятнадцать, но сегодня лучше воздержитесь от ношения шапки. Что у нас дальше по плану? Изменение внешности?

– Да, – кивнула я. – Мне нужна пластика лица, чтобы не распознали камеры.

– Замрите на секунду, я сниму образ, – сказала девушка и нажала кнопку на пульте.

Сверчками прострекотали камеры, разбросанные по всему помещению, а по голоэкрану, стоявшему на столе, поползла полоса. Через секунду полоса растворилась, а с экрана на меня неподвижно воззрилась я сама – объёмная проекция головы. Девушка вытянула руку, пододвинула к себе небольшой круглый табурет на колёсиках и поманила меня поближе. Взяв миниатюрную компьютерную мышь, Аврора принялась перетаскивать ризки по ползункам в углу экрана. Моё лицо преобразовывалось – менялась ширина носа, скул, рисунок бровей, щёки то впадали, то возвращались на место. Жестом предложив мне попробовать, она сказала:

– Посмотрите, покрутите. Советую не слишком увлекаться – все эти манипуляции в конечном счёте сказываются на прочности костей, по крайней мере по-первости. Наименее критичное воздействие – в пределах вот этих отметок. – Она встала с табурета и скрылась в темноте соседней комнатки, голос её, слегка приглушённый, отражался эхом от узких стен: – Потом то, что у вас получится, загоним на обработку, имитатор сравнит результат с исходником и переложит разницу на когнитивные способности уличной системы распознавания. Развлекайтесь, в общем, а я пока подготовлю камеру…

Битые полчаса я просидела, выкручивая ползунки. Я вращала эту виртуальную голову, испытывая странное чувство – я будто стала собственным творцом. В моей власти было создать свою новую внешность, и я придирчиво, со всех сторон осматривала каждый миллиметр, каждый малейший изгиб. Крутила голову то так, то этак, разглядывая каждый волосок, каждую пору на коже. Двигала ползунок и снова крутила голову. Наконец, когда хозяйка мастерской визуализации уже сидела на диванчике и от скуки листала планшет, я сообщила:

– Готово.

– Давайте сравним, – воодушевилась девушка и поднялась с места.

Пара щелчков манипулятором – и на экране появились две головы. Девушка слева выглядела измождённой и уставшей, явно старше своих лет. Тогда как правое изображение смотрело вперёд с уверенностью и спокойствием. Каждая из черт лица по-отдельности изменилась совершенно неуловимо, но передо мной теперь были два совершенно разных человека.

– Отлично! – Аврора хлопнула себя по коленкам. – Процесс будет выглядеть так: вы ляжете в сомапластическую камеру под общий наркоз. Операция автоматическая, робот будет работать примерно сутки. Прежде чем мы начнём, вы должны пообещать мне – о том, что здесь происходит, не должен знать никто. Я изменение вашей внешности не регистрирую в Системе только потому, что меня об этом попросил Фёдор.

– Обещаю. Ваша неоценимая услуга останется в тайне, что бы ни случилось.

– В таком случае, раздевайтесь. И не забудьте сходить в уборную…

Подготовившись, я проследовала в смежное помещение. Словно пластиковый гроб, вдоль стены тянулась синяя капсула сомапластической камеры. Полукруглая крышка была поднята, под её дном ощетинились десятки сложенных суставчатых стальных пальцев на полозьях с разнообразными инструментами на кончиках. Иглы, шприцы, головки гибких зондов. Десятки датчиков, аккуратные пучки тянущихся проводов, какие-то трубки…

Это устройство чем-то напомнило шипастый саркофаг – «железную деву», пыточное орудие средневековья. Немного помедлив, я собралась с духом, аккуратно перешагнула бортик и приняла горизонтальное положение. Крышка с механическим гудением закрылась, и меня окутала тьма…

* * *

Прошло, казалось, несколько секунд, но организм не обманешь – желудок яростно зарычал в животе, требуя пищи, и почти сразу же крышка «гроба» медленно поднялась. На меня очень внимательно смотрела сквозь глазок цифрового монокля Аврора, держа в руках диагностический фонарик.

– Ну как вы тут, не соскучились? – спросила она и принялась разглядывать меня со всех сторон, поворачивая мою голову то в одну сторону, то в другую, аккуратно притрагиваясь то к щеке, то ко лбу.

– Не соскучилась, но изрядно проголодалась. И голова болит…

– Это же хорошо. Значит, вы живы и в здравии. Готова поспорить, у спящей красавицы из небезызвестной сказки голова не болела… Я вижу, всё прошло удачно. Одевайтесь и знакомьтесь с собой, зеркало там. Первое время будет непривычно.

Она деликатно вышла, а я оделась и подошла к зеркалу. На меня смотрела совершенно незнакомая девушка. Неужели это я? Проведя рукой по скулам, я ничего не почувствовала – кожа была гладкой, но онемевшей, чужой. Я пригляделась и увидела россыпь маленьких точек, словно дырочек. Симметричные, они образовывали словно бы пунктирные линии – по уголкам щёк, над бровями, под подбородком, у сводов нижней челюсти… Проколы от подкожных манипуляций, которые, если не вглядываться, походили на едва заметную, ненавязчивую боевую раскраску какого-нибудь первобытного племени.

Из соседнего помещения раздался голос:

– Следы затянутся через денёк-другой. Советую некоторое время отсидеться и не отсвечивать под камерами. Мало ли что…

– Да теперь меня не то, что камеры – даже родная мама не узнала бы, – пробормотала я.

Через несколько минут я аккуратно подвела глаза, вывела стрелки и нанесла на губы неброскую помаду. Шрам был скрыт под волной гладких блестящих волос до плеч. Покрасовавшись немного перед зеркалом, я осталась довольна своим отражением, которое наконец-то приобрело человеческий вид, и к которому я постепенно начала привыкать.

Я покинула частный салончик с флаконом рефракторного средства для кожи, выбралась на крыльцо и в очередной раз поблагодарила технический прогресс, который, как оказалось, пробрался в самые отдалённые уголки цивилизации. Тут же раздался автомобильный гудок – Фёдор уже ждал меня, сидя в заведённом джипе…

* * *

Пообедав бутербродами с яйцом прямо в машине, мы с Фёдором отправились по домам отшельников и провели в разъездах весь оставшийся день. Я немного жалела о том, что нужно продолжать путь. Хотелось осесть в этих славных местах, где технический прогресс не убил, не выхолостил ценность человеческой жизни и жизни вообще. Где можно было погреться у камина за непринуждённой беседой, а вечером выйти на крыльцо и вдохнуть свежий зимний ветер, несущийся сквозь поля в неведомые дали. Где меня ждали, и я была желанна – не потому, что хотели использовать в своих целях, а потому, что рассчитывали на мою помощь. Здесь было тихо, и эта первобытная тишина рождала спокойствие и ощущение единения со всей огромной Вселенной. Однако, для меня это был чужой мир – и Екатерина, жена Фёдора, каждым своим взглядом давала мне это понять…

Переночевав в гостиной в последний раз, наутро я собралась в путь. В ванной пластырем я прилепила к мембране нейра чип-кодировщик, который Фёдор вручил мне в качестве награды за труды. По заверениям мужчины, чип «глотал» все сканирующие сигналы и делал меня невидимой для любых беспроводных устройств.

Одежду – ботинки, футболку, свитер, тёплые камуфляжные штаны и куртку – Фёдор оставил мне, снарядив в дорогу рюкзак со съестными припасами.

Я спустилась с крыльца. Морозный воздух пощипывал кожу, было свежо. Отличный денёк, чтобы прогуляться…

– Эй, ты пешком что ли до Москвы пойдёшь?

Я обернулась. Фёдор, на ходу влезая в ватник, шёл за мной по снегу.

– Давай я тебя подброшу до Станции, оттуда будет легче продолжить путь.

– Я только за!

* * *

Машина плавно покачивалась на неровной дороге. Мимо, сливаясь с молочно-белым небом, проплывали монотонные снежные барханы, забрызганные чёрными кляксами облезлых деревьев и жухлых кустиков. Из динамиков под гитару завораживающе пел мощный хриплый голос:

От родных тополей

Нас суровые манят места,

Будто там веселей.

Неспроста, неспроста…

Как нас дома ни грей,

Не хватает всегда

Новых встреч нам и новых друзей;

Будто с нами беда, будто с ними – теплей.

Как бы ни было нам хорошо иногда,

Возвращаемся мы по домам

Где же наша звезда?

Может, здесь. Может, там…

Фёдор закурил, приоткрыл окно и поинтересовался:

– Так и будешь молчать? Рассказывай, не секретничай. Как ты докатилась до жизни такой?

– Мне теперь не отвертеться, да?

– А то! Ты мне теперь по гроб жизни обязана, так хотя бы расскажи о себе. – Фёдор искоса поглядывал на меня, крутя руль.

Уставившись на дорогу, я погрузилась в воспоминания. Очень странно – память подбрасывала события вразнобой – последняя неделя, круто изменившая мою жизнь, отпечаталась в голове яркой вспышкой, вплоть до мельчайших деталей. Но чем дальше – тем более туманными были воспоминания. Словно вырезанные канцелярским ножом, в памяти оставались лакуны. Я почти ничего не помнила о поездке на Каптейн в поисках виновников резни в интернате, зато отчётливо помнила лица Отто и доктора Хадсона. Пребывание на Пиросе в доме дяди Алехандро наполовину заволакивал туман, тогда как собаку по имени Джей, моего лучшего друга со времён Кенгено, я могла вспомнить в мельчайших деталях. Что ж, я имела в своём распоряжении не больше того, что предоставила мне память…

Я всё же решилась открыться этому человеку, и начала с того момента, когда нам поручили раздобыть диковинный артефакт – очередную причуду богатого владельца подпольной коллекции, решившего дополнить её необычной таинственной вещью, слухи о которой были чудовищно преувеличены. Или не преувеличены? Как знать… Самая ценная вещь в Секторе – так мне тогда сказали, и я восприняла это за чистую звонкую монету, согласившись по-быстрому заработать солидную сумму денег. «Сгонять до Музея и обратно», как выразился Марк…

Профессор, Врата, Институт и скорый поезд в заснеженных Алтайских горах, несущий меня к зияющему обрыву. Теперь я, потеряв всё, словно слепой котёнок, ползла на свет, имея единственный ориентир – имя московского профессора астрофизики. Как он связан с этой историей и чем он сможет мне помочь?

– Движение ползком – это тоже движение, – проговорил Фёдор. – Как сказал один мудрец, половина людей сдаются на пути к своей цели, потому что никто не сказал им: «Я в тебя верю, у тебя всё получится». Так вот – я в тебя верю, Лизавета.

Машина подскочила на очередном буераке, и из-за холма показалась Станция, торчащая на фоне раскинувшейся перед нами обширной, наполовину заставленной огромными тягачами стоянки для фур. Станция представляла собой монументальную башню грязновато-белого цвета, слоёным пирогом уходящую в высоту на добрые триста метров. Вся её верхушка была усеяна антеннами, техническими коробами и яркими сигнальными огнями, стены пестрили неоновой рекламой, а вокруг россыпью стеклобетона ютились здания поменьше, соединённые друг с другом крытыми стеклянными галереями.