Хроники Алдоров. Узы ненависти

Он влетел в вонючий, темный переулок, не замедляя хода, пока не оказался в глухом дворе-колодце, заваленном хламом. Только тогда он остановился, прислонившись к стене и задыхаясь. Из груди вырывались хриплые, свистящие звуки. Руки тряслись. Не от усталости, от страха.

С лихорадочной поспешностью он развязал шнурок сумочки и вытряхнул содержимое на землю. Из нее выпали детская соска, несколько пеленок, поломанная косметичка и… кошелек. Простой, потертый.

Он схватил его, сорвал застежку. Внутри лежало несколько купюр. Не богатство, но достаточно, чтобы отсрочить визит на тот свет от голода. Он судорожно пересчитал деньги, засовывая их в свой внутренний карман. Потом, не глядя на разбросанные вокруг детские вещи, он швырнул пустой кошелек и саму сумочку в ближайший мусорный бак.

Он стоял несколько минут, пытаясь отдышаться и загнать обратно стыд, который поднимался по горлу едкой желчью. Он смотрел на свои руки – руки вора, грабившего матерей с младенцами. Руки неудачника.

«Выживание, – снова прошипел он про себя, сжимая кулаки. – Только выживание».

Он выбрался из двора и зашагал прочь, не оглядываясь на тот перекресток, где остались плакать женщина и ее ребенок. Он шел, и мысли в его голове теперь смешивались с другим звуком – с душераздирающим плачем младенца, который, казалось, навсегда въелся в его душу.

Физарий шел быстро, почти бежал, зажимая в кармане пальто мятые купюры. Ему казалось, что на него смотрят из каждого окна, что каждый прохожий знает, что он только что совершил. Плач ребенка и отчаянный крик женщины звенели в его ушах громче сирен и городского шума. Он инстинктивно двигался туда, где его знали меньше всего – в Треугольник, район доков и дешевых развлечений на другом конце города, где царили свои законы, а к его виду относились если не с терпимостью, то хотя бы с равнодушием.

Он нашел то, что искал, почти сразу, выцветшую вывеску бара «Ржавый якорь». Место было таким же потрепанным, как и сам Физ, но здесь пахло не нищетой, а дешевым табаком, перегаром, потом и тусклой, продажной чувственностью. Он рванул на себя тяжелую дверь и нырнул внутрь, словно в спасительные объятия.

Теплый, густой, откровенно грязный воздух барной атмосферы обволок его, как одеяло. Здесь было темно, дымно и громко. Со сцены, подсвеченной тусклыми красно-синими прожекторами, под заунывную музыку лениво извивалась уставшая танцовщица-орчиха. Ее тело было необычно утонченным для орчихи, но с заметной, сухой мускулатурой. Лицо совсем юное, даже клыки еще едва виднелись из-за губ. Скорее всего, девушке едва исполнилось восемнадцать. Ее движения отработанные, механические, а взгляд устремлен куда-то поверх голов скучающих посетителей. Ее никто не слушал, и она никого не видела. Это было идеально.

Физ нашел свободный столик в самом углу, в нише, где царила почти полная тьма. Он скинул пальто, наконец-то выпрямил спину. Рог больше не нужно было прятать. Здесь такие, как он, были нормой.

– Эй, бордовый! Чего будешь? – крикнул в его сторону заплывший жиром бармен-дварф, протирая стакан.

– Виски. Самого дешевого. И чего-нибудь пожевать, – бросил ему Физ, швырнув на столик несколько купюр.

Дварф кивнул без тени удивления или осуждения. Через минуту на столе перед тифлингом стояла липкая от чего-то бутылка без этикетки, граненый стакан и тарелка с парой сосисок и пюре. Явно несвежая и разогретая из холодильника, возможно, даже чья то недоеденная, но ему было плевать. Физ налил полный стакан, почти до краев, и залпом опрокинул в себя. Жидкость обожгла горло, ударила в голову, смывая остатки дрожи. Он хрипло кашлянул и налил еще.

Второй глоток был уже не таким жгучим. Третий – почти мягким. Тепло начало разливаться по жилам, оттесняя холод ужаса и стыда куда-то глубоко, на самое дно сознания. Он откинулся на спинку стула, раскинул ноги и наблюдал.

Никто не смотрел на него с ненавистью. Никто не плевал ему вслед. Он был просто еще одним силуэтом в полумраке, еще одним неудачником, пытающимся купить себе немного забвения. Это было… освобождающе.

Он налил четвертый стакан. Музыка стала громче и приятнее. Неловкие движения танцовщицы теперь казались томными и соблазнительными. Грубый смех за соседним столиком – не оскорбительным, а братским. Деньги в его кармане были не грязными, а честно заработанными. Нет, не так. Они просто имелись. И этого достаточно.

Он позволил себе улыбнуться. Кривой, пьяной, циничной улыбкой. Он сделал это. Он достал деньги. Он выжил. А что там какая-то женщина с сопляком? У всех свои проблемы. Может, у нее муж есть, который придет и все ей купит новое. А у него никого не было. Только он сам.

Он поймал взгляд танцовщицы. Та лениво подмигнула ему, исполняя стандартный трюк для поднятия чаевых. Физ фривольно махнул ей рукой и швырнул в ее сторону свернутую банкноту. Деньги пролетели по воздуху и упали на край сцены. Орчиха улыбнулась дежурной улыбкой и двинулась дальше.

Физарий Тром залил в себя еще один стакан. Адский хохот в ушах окончательно сменился гулом пьяного веселья, а плач ребенка утонул в завываниях дешевой музыки. Он находился в безопасности. Он сыт, пьян и на время забыт. А обо всем остальном он предпочитал не думать.

Теплая волна забытья была такой сладкой, такой всепоглощающей. Физарий уже почти поверил, что сможет просидеть здесь до утра, пока бутылка не опустеет, а память не превратится в мутное пятно. Он потянулся за очередной порцией огненной жидкости, как вдруг ледяная струя пронзила алкогольный туман в его голове.

Рядом с его столиком, словно из самой тени, материализовалась фигура. Невысокого роста, худая, одетая в нелепо яркое для этих мест стеганое фиолетовое пальто. Кожа бледная, почти серая, а на ней – от запястий до самой шеи – вился сложный, цветастый узор модных татуировок, переливающихся в тусклом свете. И самое главное, длинные, почти эльфийские, заостренные уши и глаза-щелочки, горящие холодным, хищным интеллектом. Гоблин.

Он не садился. Он просто стоял, заложив руки в карманы узких брюк, и смотрел на Физария. Его тонкие губы растянулись в улыбке, лишенной всякой теплоты.

– Грабишь женщин с детьми, – произнес он тихим, скрипучим голосом, который, однако, был прекрасно слышен даже сквозь грохот музыки. Он не спрашивал. Он констатировал. – Выбираешь самых слабых. Какая… предсказуемая низость. Даже для твоего племени.

Физарий похолодел. Виски внезапно потерял всякий вкус, превратившись в жгучую жижу во рту. Он попытался что-то сказать, издать звук, но горло пересохло.

Гоблин медленно обошел столик и, наконец, опустился на стул напротив. Его движения были плавными, скупыми, как у хищной змеи. Он взял со стола бутылку Физария, поморщился и поставил обратно.

– Отвратительная отрава. Я пришлю тебе что-нибудь… цивилизованное. Если, конечно, наш разговор пройдет успешно.

Он сложил руки на столе, и Физарий увидел, что его длинные пальцы украшены сложными перстнями с темными, сверкающими камнями и розовыми тату.

– Меня зовут Зип. Возможно, ты слышал. Я руковожу… скромным предприятием под названием «Черные Челноки». И да, – он слегка наклонил голову, – я знаю, что ты должен моим непросвещенным парням. Знаю о твоей небольшой проблеме с огнем. Знаю о твоей гостье-эльфийке, которая сейчас, я уверен, дает показания полиции, активно вспоминая каждую деталь твоего… милого личика.

Зип позволил паузе затянуться, наслаждаясь эффектом. Физарий чувствовал, как его пьяная уверенность испаряется, обнажая голый, животный ужас.

– Этот город, милый Тром, – продолжил гоблин, обводя рукой помещение бара, – это мой организм. Каждый его закоулок – это капилляр. Каждый житель – клетка. А такие, как ты, – это… вирусы. Неприятные, но предсказуемые. И я чувствую каждое твое передвижение. Каждую кражу. Каждую жалкую попытку выжить. Ничто не остается незамеченным.

Он внезапно ткнул длинным пальцем с перстнем в стол, и Физарий вздрогнул.

– Поэтому, когда такой ни на что не способный вирус, как ты, вдруг проявляет… неожиданную активность, призывая в мой город сущности извне, это привлекает мое внимание. Мне не нравится, когда в моем организме заводятся глисты.

Физарий попытался найти хоть каплю бравады, но нашел лишь пустоту.

– Это… это был несчастный случай, – хрипло выдавил он. – Ритуал пошел не так.

– О, я верю! – Зип рассмеялся, и его смех звучал как скрежет стиральной доски. – Я абсолютно верю, что ты неудачник. Но даже неудачливый демонолог – это демонолог. А это делает тебя… потенциально полезным. Или невыносимо опасным. И то, и другое требует моего непосредственного контроля.

Гоблин откинулся на спинку стула, его глаза-щелочки сузились еще сильнее.

– Так что, вот, что происходит сейчас. Ты забываешь о своем мелком долге Глочу. Ты работаешь теперь лично на меня. У тебя есть проблема – я ее решаю. Эльфийку заставят замолчать, копов отведут от твоего порога. А ты будешь делать то, что я скажу. Когда я скажу. И как я скажу. Взамен ты получишь возможность дышать дальше. И, возможно, даже будешь пить виски получше.

Это не был вопрос. Это был приговор. Физарий сидел, парализованный, глядя на этого тщедушного гоблина, который одним присутствием заполнил собой весь бар, весь город, всю вселенную. Убежать от Челноков нельзя. А убежать от того, кто ими руководил – и думать смешно.

Физ мог только молча кивнуть, чувствуя, как последние остатки иллюзий о свободе растворяются в перегаре и страхе.

– Прекрасно. – Зип улыбнулся своей ледяной улыбкой и поднялся. – Наслаждайся своим вечером. За твой счет. Завтра с тобой свяжутся.

И так же бесшумно, как и появился, он растворился в дымной мгле бара, оставив Физария наедине с почти полной бутылкой виски, которая теперь казалась ему чистейшим ядом. Забвение было окончено. Кошелёк, добытый ценой чужого отчаяния, вдруг стал платой за вхождение в капкан, из которого, он чувствовал, уже не будет выхода.

Зип исчез так же бесшумно, как и появился, оставив после себя ледяную пустоту. Физарий сидел, вцепившись пальцами в липкую столешницу, пытаясь перевести дух. Алкогольное опьянение испарилось без следа, смытое леденящей волной чистого, неразбавленного страха. В ушах больше не звенел плач ребенка – теперь в них навязчиво звучал скрипучий, размеренный голос гоблина. «Это мой организм… Ничто не остается незамеченным…»

Физ механически потянулся за бутылкой, но рука дрогнула, и он отшвырнул ее прочь. Стекло звякнуло о пол, но густой шум бара тут же поглотил этот звук. Никто не обернулся.

Выбора не оставалось. Это было самым ужасным. Все его жалкие попытки выкрутиться, выжить, украсть – все это привело его прямиком в пасть к тому, от кого сбежать было невозможно. Глоч с его тупыми угрозами теперь казался почти что приятелем по сравнению с этим холодным, расчетливым существом в фиолетовом пальто.

Физ должен был работать на Зипа. Демонолог-неудачник на главу самой могущественной преступной группировки в городе. Ирония судьбы была настолько горькой, что он чуть не рассмеялся вслух противным, истеричным смехом обреченного.

Он поднялся с места, ноги были ватными. Он не смотрел по сторонам, не видел больше ни танцовщицы, ни посетителей. Он видел только один путь – к выходу. Он натянул капюшон на голову, снова превращаясь в тень, но теперь это была тень, принадлежащая другому.

Дверь бара захлопнулась за ним, и его окутал холодный, промозглый воздух ночного Стикс-Сити. Он глубоко вдохнул, но вместо ожидаемого облегчения почувствовал лишь вкус сажи и отчаяния. Он был трезв, абсолютно трезв, и каждое его чувство обострилось до предела. Страх сковывал движения, заставляя сердце колотиться где-то в горле.

«Найти ночлег…» – эта мысль прорезала панику, как луч света в кромешной тьме. Примитивная, банальная потребность. Ему нужно было где-то переждать эту ночь. Спрятаться не от полиции, не от Глоча, а от самого себя. От осознания того, в какую пропасть он только что шагнул.

Он побрел вдоль доков, не разбирая дороги. Ноги сами несли его в знакомые, самые гнилые и заброшенные уголки города, где его не трогали даже самые отпетые головорезы. В конце концов, он нашел то, что искал: ржавый, старый складской ангар, одна стена которого зияла дырами, открывая доступ внутрь. Здесь пахло ржавчиной, затхлой водой и крысами.

В самом углу, за горой пустых ящиков, он нашел нечто отдаленно напоминающее логово – кучу старого брезента и обрывков ткани, оставленных такими же, как он, бродягами. Без мысли, без чувства он рухнул на эту грубую постель, зарывшись носом в ткань, пахнущую плесенью и чужим потом.

Снаружи доносился гул города, далекие гудки кораблей в порту и вечный, неумолчный грохот груженых поездов, покидающих доки. Но здесь, в его убогом убежище, царила почти звенящая тишина. Он лежал на спине и смотрел в дыру в крыше, за которой медленно плыли грязные облака, скрывая тусклые звезды.

Он ждал, что его накроет волна стыда, отчаяния, страха. Но пришло лишь оцепенение. Пустота. Он продал свою и без того жалкую свободу. Но что такое свобода для того, у кого нет даже крыши над головой? Возможно, работа на Зипа даст ему хоть какую-то стабильность. Кров. Еду. Возможно, это даже будет лучше, чем его прежнее жалкое существование.

Но где-то глубоко внутри, под слоем грязи, страха и цинизма, тлела крошечная искра чего-то другого. Не стыда за ограбленную женщину, а ярости. Ярости на себя. На этот город. На гоблина, который смотрел на него, как на букашку. И эта искра, хоть и была слабой, не давала ему полностью погрузиться в оцепенение.

Он повернулся на бок, свернувшись калачиком. Завтра с ним свяжутся. Завтра начнется его новая жизнь. А сегодня ему нужно просто пережить эту ночь. Он закрыл глаза, пытаясь не слышать, как в такт его мыслям где-то в темноте ангара скребется крыса.

Сон накатил на него внезапно, как удушающая волна, утаскивая на самое дно памяти, которое он годами старался не тревожить.

Сперва пришел запах. Не сажи и гари, а свежеиспеченного хлеба и полевых цветов, стоявших в глиняной вазе на подоконнике. Солнечный свет, теплый и яркий, заливал небольшую, но уютную гостиную. Ему шесть. Его кожа была еще светлой, почти розовой, а на голове лишь крошечные, едва прорезавшиеся бугорки будущих рогов, которые мама ласково называла «пуговками».

Он сидел на полу, старательно водя толстым цветным карандашом по блокноту. Рядом, на ковре, возилась с тряпичной куклой его младшая сестра, Ирби. Ее смех был похож на звон колокольчика. Мать, тифлинг с добрыми, усталыми глазами, напевала что-то у плиты, помешивая варево в кастрюле. Ее хвост мягко покачивался в такт мелодии. Отец, высокий и молчаливый, чинил у двери замок, изредка одобрительно похлопывая сына по голове своей большой, мозолистой рукой.

Это не было богатство. Но это было счастье. Полное, безоговорочное, защищенное. Он был дома. Он был любим.

А потом пришло любопытство. Он увлеченно смотрел, как пляшут огоньки пламени на газовой горелке старенькой плиты. Огонь танцевал, переливаясь всеми оттенками оранжевого и желтого. Это было красиво. Волшебно. И ему страшно захотелось прикоснуться к этой магии, подружиться с ней, позвать ее к себе.

Он не помнил слов заклинания. Он их не знал. Это был просто порыв, чистое, ничем не обремененное желание. Он протянул руку к плите, пальцы сложились в неумелый жест, а из груди вырвался сдавленный, восторженный возглас. Неумелый порыв ребенка, даже не знавшего, что он обладает магическим даром.

И огонь ответил.

Не веселый язычок, а слепящая, ревущая стена пламени, которая вырвалась из горелок, словно дикий зверь, сорвавшийся с цепи. Она поглотила за секунду ковер, шторы, стол с его рисунками. Деревянные стены вспыхнули, как бумажные.

Идиллическая картина сменилась адом. Оглушительный рев. Визг сестры. Отчаянный крик матери, бросившейся через комнату к детям. Ослепляющий дым.

Он стоял, парализованный ужасом, в самом центре бури, которую создал сам. Его отец рванул к нему, оттолкнув от падающей балки… и навсегда исчез в огненном занавесе. Мать успела схватить Лилли, обернуть ее мокрой скатертью и… толкнуть его самого в сторону единственной еще не охваченной пламенем двери в сад.

«Беги!»

Его вытолкали в холодную ночь. Он бежал, споткнулся, упал на колени на промерзлую землю и обернулся. Их дом стал огромным факелом, освещающим все небо. Из него уже никто не мог выйти.

Он был единственным, кто выжил в том пожаре. Единственным, кого магия, к которой он так потянулся, пощадила, чтобы обречь на вечное одиночество и вечный стыд.

Физарий Тром проснулся с резким, коротким вдохом, как будто его окунули в ледяную воду. На щеках текли слезы, смешиваясь с грязью. Он лежал на вонючем брезенте в развалинах ангара, а во рту стоял вкус пепла. Того самого пепла, что когда-то был его домом, его семьей, его жизнью.

Он свернулся калачиком, заткнув рот кулаком, чтобы не застонать. Сон был не кошмаром. Это была память. Самое страшное обвинение, которое он всегда нес в себе. Он был не просто неудачником а проклятием. Он приносил огонь и смерть всем, кого любил. А теперь он работал на самого могущественного преступника города.

Глава 3

Рассвет вползал в ангар бледными, больными полосами сквозь щели в кровле. Физарий не спал. Он сидел, прислонившись к ржавой балке, и смотрел, как пылинки танцуют в слабом свете. Вкус пепла все еще стоял во рту, а за плечами незримо стояли призраки прошлой ночи – и далекой, и вчерашней.

Шаги раздались именно тогда, когда серое утро окончательно победило ночь. Их было двое. Они не старались идти тихо. Их тяжелые, уверенные шаги гулко отдавались по бетонному полу, разгоняя крыс. Это были не охранники – те шли бы с грохотом и криками. Это были люди, знающие свое дело.

Из-за угла груды ящиков вышел человек. Широкий в плечах, с каменным, непроницаемым лицом и руками, которые явно привыкли ломать, а не строить. За ним следовал нервный тип с быстрыми глазами, который постоянно что-то перебирал пальцами. Оба одеты в простую, но качественную темную одежду, не кричащую о принадлежности к банде, но и не скрывающую ее.

Физарий не шелохнулся. Он просто поднял на них свои желтые, усталые глаза. Бежать было некуда. Да и бессмысленно. Широкоплечий остановился в паре метров от него, окинув взглядом его «ночлег». Лицо не выразило ни отвращения, ни насмешки.

– Тром? – голос у него низкий, глухой, как удар об землю.

Физ молча кивнул.

– С нами хочет поговорить шеф, – это сказал второй, его голосок звучал более резко, почти ликующим. – Кажется, у тебя сегодня день рождения, рогатый.

Широкоплечий бросил на напарника короткий, усмиряющий взгляд, и тот инстинктивно смолк.

– Встань. Иди за нами, – приказал широкоплечий, не повышая тона.

Физ медленно поднялся на ватные ноги. Он не задавал вопросов. Он знал, кто такой «шеф». И знал, что отказаться нельзя.

Его повели на улицу, к припаркованной черной машине. Затолкав тифлинга на заднее сиденье, мужчины заняли передние места, и автомобиль сразу понесся прочь от доков. Путь занял не меньше двух часов, и Физу казалось, что посыльные специально ездят кругами, стараясь запутать его. Но это было так же глупо, как и пытаться сбежать от Челноков. Физарий знал город очень хорошо и прекрасно помнил, где логово Зипа. Но его люди четко исполняли указания шефа, пусть даже сами наверняка осознавали, как это бессмысленно.

Наконец они остановились у старого магазина одежды. Это был один из таких, где на вешалках висели брендовые вещи явно паленого производства с непомерными ценниками. Физ никогда не видел в подобных местах ни одного посетителя, а противозачаточное лицо продавщицы вовсе отбивало желание посещать такие места. Но так и было задумано – магазин лишь прикрытие для отмывание денег, не более.

Они прошли через стойки с одеждой и спустились в небольшое, но чистое помещение, больше похожее на кабинет. Здесь пахло кожей, дорогим табаком и влажным камнем. За простым, но массивным деревянным столом сидел Зип. На этот раз на нем был темно-зеленый камзол, а его длинные пальцы с перстнями перебирали какую-то древнюю, потрепанную книгу.

Он не посмотрел на них, когда они вошли, закончил читать абзац и лишь затем медленно поднял глаза. Его взгляд скользнул по своим людям и остановился на Физарии.

– Оставьте нас, – тихо сказал он.

Широкоплечий и нервный молча вышли, закрыв за собой дверь. Физ остался стоять посреди комнаты, чувствуя себя голым и абсолютно беззащитным.

Зип отложил книгу, сложил руки и внимательно, изучающе посмотрел на тифлинга.

– Ну что, Тром, выспался? Пришел в себя после вчерашних… волнений?

Физ промолчал. Любой ответ мог быть неправильным.

– Я ценю время. Твое и свое. Поэтому перейду к сути, – продолжил гоблин. – У меня к тебе есть деловое предложение. Я слышал, ты… умеешь находить вещи. Не физически, конечно. Твои методы куда интереснее.

Он потянулся к ящику стола, достал оттуда небольшой кожаный кошелек и швырнул его на стол между ними. Раздался тупой стук, выдающий внушительный вес. Кошелек открылся, и из него показалась толстая пачка купюр. Не какой-то мелочи, а крупных, свежих не мятых купюр.

– Это твой аванс, – голос Зипа был ровным, деловым. – И это лишь малая часть того, что ты получишь по завершении.

Физарий невольно перевел взгляд с денег на гоблина. Его сердце заколотилось с новой силой, но теперь не только от страха. Алчность – древний и мощный инстинкт – шевельнулась в нем, притупляя осторожность.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что нашел. – Зип откинулся на спинку кресла, и его глаза-щелочки сузились, словно он целился в невидимую мишень. – Вернее, не просто «кое-что». Мне нужно, чтобы ты нашел и магически отследил один очень специфический товар. «Золотой Песок». Слышал о таком?

Физарий почувствовал, как по спине пробежал холодок. «Золотой Песок» был не просто наркотиком. Это алхимический кошмар, сплавленный из магической пыли, измельченных руд и чего-то еще, что давало потребителю не только кайф, но и кратковременный доступ к магии низших кругов. Дорогой, смертельно опасный и безумно прибыльный.

– Одна партия, – продолжил гоблин, его голос стал тише, но от этого лишь опаснее, – довольно крупная, была… перехвачена. Наглым образом. У нас под носом. Это сделали «Стальные Челюсти». Слышал о таких?

Физ кивнул, сглотнув. Кто в городе не слышал о «Челюстях»? Банда орков, жестокая, прямолинейная и набирающая силу. Они как раз специализировались на силовых захватах и наркотиках.

– Эти зеленые ублюдки, – в голосе Зипа впервые прозвучало что-то похожее на живую эмоцию – ледяное, сконцентрированное презрение, – решили, что могут играть в большие игры. Они не просто украли. Они выбили зубы моим людям и послали их обратно с «приветом». Это не кража. Это объявление войны.

Он выпрямился и уперся пальцами в столешницу.

– Я могу устроить тотальную зачистку их районов. Но это долго, грязно и привлечет ненужное внимание копов, которую они, возможно, уже подмазали. Я не хочу войны на улицах. Я хочу точечного, хирургического удара. Я хочу знать, где их логово. Где они хранят мой «Песок». Где спят их главари. И тогда я приду к ним ночью и сотру их лагерь в пыль так, что от них не останется даже воспоминания.

Зилк замолчал, давая словам осесть.

– Обыскивать каждый их притон – гиблое дело, да и я не хочу пока что открыто реагировать. Но ты… – он ткнул пальцем в сторону Физария, – ты можешь спросить дорогу у самого товара. Я слышал, такое бывает. Магия следования. Магия крови и металла. Ты ведь демонолог? Пусть даже… – он снисходительно повел рукой, – не самый успешный. Ты должен суметь. Возьми что угодно: карты, кристаллы, чаши с кровью. Сделай так, чтобы этот проклятый «Песок» сам указал мне дорогу к тем, кто его украл.

Он откинулся назад, и его взгляд снова стал холодным и оценивающим.

– Сделаешь это – получишь не только деньги. Ты получишь мою личную благодарность. А это в моем мире стоит дороже, чем любой металл. Обожжешься… Ну, – он усмехнулся, – ты догадываешься.

Физарий стоял, не в силах отвести взгляда от кошелька на столе. Он словно слепил его, это холодное, бездушное солнце, обещавшее спасение от голода, холода и вечных унижений. Но за этим сиянием он видел другое – яму, в которую его толкали. Глубокую, темную, с острыми кольями на дне.

Страх сжимал его горло ледяной рукой. «Стальные Челюсти» были не просто бандитами. Это верзилы из плоти и мышц, снесшие бы его с пути, даже не заметив. К тому же ужасные расисты, ненавидящие всякого, кто отличался от них. А Зип… Зип был тонким архитектором, который собирался использовать его, не привлекая к себе внимания, а потом, возможно, разобрать на запчасти. Его натравливали на двух матерых хищников, чтобы те порвали друг друга, а сам он оказывался ровно посередине. Первая же неудача, малейшая ошибка – и виноват будет он. Демонолог-неудачник, который «все испортил». Или же успех сделает его ненужным свидетелем, знающим слишком много.