Последняя пощечина

Я погладила собаку по голове. Он довольно вздохнул и положил морду мне на колено.

Дверь кабинета открылась. Вышла женщина в белом халате – лет пятидесяти пяти, с седыми волосами, собранными в тугой пучок. Строгое лицо, очки в тонкой оправе. За ней семенила пожилая бабушка с кошкой в переноске.

– И помните, – говорила женщина в халате, – капли три раза в день. Ровно по две. Не больше. И через неделю на контроль.

– Хорошо, Валентина Петровна, спасибо вам большое, – бабушка кланялась, прижимая к груди переноску.

Валентина Петровна проводила ее взглядом, потом обернулась к холлу и посмотрела на меня поверх очков.

– Вы Светлана?

– Да, – я поднялась, стряхивая с колен невидимую пыль.

– Проходите в кабинет.

Я последовала за ней. Кабинет был маленьким, но чистым. Стол, два стула, шкаф с лекарствами, весы для животных в углу. На стене – плакаты с изображением кошачьих и собачьих пород.

– Садитесь, – Валентина Петровна села за стол и достала из ящика листок с моим резюме.

Я села, сжав руки на коленях. Сердце колотилось. Сейчас начнется. Сейчас она спросит про опыт, про образование, про десятилетний пробел. И я снова услышу: «Мы с вами свяжемся».

Валентина Петровна изучала резюме молча. Потом подняла глаза.

– Экономист, – констатировала она. – А почему решили пойти в администраторы ветклиники?

Вопрос в лоб. Без прелюдий.

Я запнулась. Что сказать? Что у меня нет опыта, меня никто не берет, и мне нужна хоть какая-то работа?

– Я… я люблю животных, – выдавила я. – Всегда любила. И работа с людьми… она мне не очень подходит. Мне кажется, с животными проще.

Это прозвучало глупо. Я сама услышала, как глупо.

Но Валентина Петровна неожиданно кивнула.

– С животными действительно проще, – согласилась она. – Они не врут, не притворяются и не строят из себя то, кем не являются. – Она снова посмотрела в резюме. – Последнее место работы – десять лет назад. Чем занимались все это время?

Вот он, главный вопрос.

– Была замужем, – сказала я честно. – Вела хозяйство.

Валентина Петровна подняла бровь.

– И почему решили вернуться к работе?

Я помолчала. Что сказать? «Обстоятельства изменились»? «Хочу реализоваться профессионально»? Эти фразы уже не работали.

– Развелась, – сказала я тихо. – Нужны деньги. Нужна работа.

Честность. Простая, голая честность.

Валентина Петровна смотрела на меня долгим взглядом. Оценивающим. Я готовилась услышать очередное: «Мы вам перезвоним».

Но она спросила:

– Опыт работы с животными есть?

– Нет. Только… в детстве у соседей была собака. Я с ней гуляла иногда.

– Компьютер знаете?

– Да. Word, Excel, базовый уровень.

– Стрессоустойчивы?

Я подумала о последней неделе. О семи провалах. О вечерах, когда я плакала в подушку у Марины. О том, как убежала от мужа посреди ночи.

– Да, – сказала я твердо. – Стрессоустойчива.

Валентина Петровна кивнула и отложила резюме.

– Понимаете, Светлана, работа администратора в ветклинике – это не только встречать клиентов и отвечать на звонки. Это еще и…

Она не договорила. Дверь кабинета приоткрылась – и в щель протиснулся крошечный рыжий котенок.

Он вбежал в кабинет, громко пища, и направился прямо ко мне. Начал тереться о мои ноги, выгибая спинку и задирая хвост трубой.

Я, забыв про собеседование, присела на корточки и подняла его. Он был таким маленьким – уместился у меня на ладони. Теплый, пушистый, с огромными зелеными глазами.

– Привет, малыш, – прошептала я, поднося его к лицу. – Откуда ты тут?

Котенок замурлыкал и начал бодать меня головой в подбородок. Я рассмеялась и машинально начала чесать его за ушком. Он замер, вытянулся и зажмурился от удовольствия.

Я совершенно забыла, где нахожусь. Забыла про собеседование, про Валентину Петровну, про все. Просто держала этот теплый комочек и гладила его.

– Это Рыжик, – раздался голос Валентины Петровны.

Я вздрогнула и подняла голову. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением лица. Не строгим. Почти… теплым.

– Его подбросили к нам неделю назад. В коробке. Малыш был полуживой – обезвожен, блохи, лишай. Мы его выходили. Сейчас ищем хозяев.

Котенок снова замурлыкал, устроившись у меня на руках.

– Он вас выбрал, – добавила Валентина Петровна с легкой улыбкой.

– Он очень милый, – сказала я, осторожно поглаживая котенка. – Такой маленький…

– Ему примерно два месяца. Может, чуть больше.

Я поднесла котенка к лицу, и он снова ткнулся мне носом в щеку. Что-то внутри меня сжалось и растопилось одновременно. Когда я в последний раз кого-то гладила? Кого-то живого, теплого, которому было все равно, есть у меня диплом или нет, замужем я или разведена?

– Светлана, – позвала Валентина Петровна.

Я оторвалась от котенка и посмотрела на нее.

– Работа у нас нервная, – сказала она серьезно. – Бывают сложные случаи. Бывают хозяева, которые кричат, хамят, обвиняют. Зарплата… – она поморщилась. – Ну, честно говоря, копейки. Двадцать пять тысяч на испытательном сроке. Потом, если хорошо себя покажете – тридцать. График пять через два, с девяти до шести. Иногда придется задерживаться. И… – она замялась. – Придется убирать. За животными. Всякое бывает.

Я смотрела на нее, все еще держа котенка на руках.

Двадцать пять тысяч. Это действительно копейки. Но это больше, чем ноль. Это – деньги. Мои деньги.

– Я согласна, – сказала я.

Валентина Петровна подняла бровь.

– Вы даже не спросили про график отпусков.

– Мне все равно, – честно ответила я. – Мне нужна работа. Эта работа.

Она смотрела на меня долгим взглядом. Потом кивнула.

– Ладно. Выходите в понедельник. К девяти утра. Испытательный срок – месяц. Если не справитесь – расстанемся без обид. Договорились?

У меня перехватило дыхание.

– То есть… вы меня берете?

– Беру, – подтвердила Валентина Петровна. – Надеюсь, не пожалею.

– Не пожалеете! – выпалила я. – Обещаю!

Она усмехнулась.

– Посмотрим. Документы с собой?

– Да. Паспорт, ИНН, СНИЛС…

– Отлично. Тогда идемте, оформим.

Она встала и вышла из кабинета. Я осторожно поставила котенка на пол. Он тут же побежал следом за Валентиной Петровной, громко мяукая.

Я стояла посреди кабинета и не могла поверить.

Меня взяли на работу.

На настоящую работу.

Я получила работу!

Через полчаса я вышла из клиники с подписанным трудовым договором в сумке. Солнце светило так ярко, что резало глаза. Ветер трепал волосы. Где-то вдалеке лаяла собака.

Я шла по улице и не могла сдержать улыбку. Идиотскую, широкую, глупую улыбку.

Прохожая женщина покосилась на меня с подозрением, как на умалишенную. Наверное, так и выглядела – растрепанная тетка, которая идет и улыбается в пустоту.

Но мне было все равно.

Я достала телефон и позвонила Марине. Она ответила после первого гудка.

– Ну? – нетерпеливо спросила она. – Как?

– Взяли, – выдохнула я. – Марин, меня взяли на работу!

Она заорала в трубку так громко, что я отдернула телефон от уха.

– Я же говорила! Я говорила, что восьмое – счастливое число! Поздравляю, работяга! Когда выходишь?

– В понедельник. К девяти.

– Офигенно! Вечером отметим. Я куплю торт. Нет, шампанское! Нет, и то, и другое!

Я рассмеялась.

– Марин, зарплата двадцать пять тысяч.

– И что? – фыркнула она. – Это двадцать пять тысяч больше, чем было вчера. Гордись собой, дура. Я горжусь.

У меня защипало в носу. Слезы навернулись на глаза, но на этот раз не от отчаяния.

– Спасибо, – прошептала я. – За все.

– Не смей реветь! – рявкнула Марина. – Это же радость, а не похороны! Давай, иди домой. То есть, ко мне. К своему временному дому. Будем праздновать.

Я отключилась и засунула телефон в карман.

Работа. У меня есть работа. Пусть за копейки. Пусть придется убирать… всякое. Но это моя работа. Мои копейки. Мои усилия.

Никто не дал мне ее из жалости. Никто не устроил «по блату». Я пришла на собеседование, и меня взяли. Потому что я справлюсь. Потому что я смогу.

Я шла по улице и улыбалась.

Впервые за долгие годы я чувствовала, что что-то получается. Что я – не бесполезная. Что я могу.

Это было маленькое, крошечное начало. Но это было мое.

Глава 12

Марина позвонила мне в воскресенье, в половину одиннадцатого утра. Я еще спала – в субботу мы с ней праздновали мое трудоустройство до глубокой ночи, и голова раскалывалась.

– Света! – заорала она в трубку так громко, что я отдернула телефон от уха. – Подъем! Я нашла!

– Что нашла? – прохрипела я, пытаясь разлепить глаза.

– Квартиру! Для тебя! Бомба! Дешевле только даром!

Я села на диване, сбрасывая с себя плед.

– Марин, какую квартиру? Я еще даже не начала работать…

– Именно поэтому надо торопиться! Такие варианты разлетаются за день. Я уже договорилась с хозяйкой. Смотрим через час. Вставай, одевайся, умывайся. Выезжаем!

– Но…

– Никаких «но»! – отрезала она. – Ты же хотела свое жилье? Вот оно, жилье. Поехали смотреть. Адрес скину.

Она отключилась, не дав мне даже слова сказать.

Я сидела на диване с телефоном в руке и пыталась сообразить, что происходит. Квартира. Моя квартира. То есть, съемная, конечно. Но все равно – моя.

С одной стороны – это было слишком быстро. Я еще даже не получила первую зарплату. У меня оставалось всего две с половиной тысячи из тех трех, с которыми я сбежала от Вадима.

С другой стороны – Марина права. Надо торопиться. Нельзя вечно жить у нее на диване, как нахлебница.

Телефон пискнул – пришло сообщение с адресом.

Я посмотрела на карту. Окраина. Почти за городом. Ехать на двух автобусах. До клиники – еще дальше, наверное, час с пересадками.

Но выбирать не приходилось.

Через час мы с Мариной тряслись в автобусе в сторону окраины. За окном мелькали серые пятиэтажки, сменяющиеся старыми «хрущевками». Чем дальше мы ехали, тем более обшарпанными становились дома.

– Ты уверена, что это нормальный район? – спросила я, глядя на покосившийся забор вокруг детской площадки.

– Нормальный, – отмахнулась Марина. – Просто не центр. Зато дешево. Десять тысяч в месяц. Коммуналка отдельно, но там копейки – дом старый, счетчики.

Десять тысяч. Почти половина зарплаты. Но это был единственный вариант, который я могла себе позволить.

Мы вышли на конечной остановке. Передо мной возник старый кирпичный дом – пятиэтажка, построенная, наверное, еще в шестидесятых. Облупившаяся краска на стенах, покосившиеся балконы, на некоторых – натянутые простыни вместо штор.

– Вот он, дворец, – объявила Марина, кивая на дом. – Квартира на третьем этаже. Пошли.

Подъезд встретил нас запахом кошек и вчерашних щей. Где-то на верхних этажах кто-то громко ругался. Стены были исписаны маркером и местами обшарпаны. Лампочка на первом этаже мигала, как в фильме ужасов.

Я поднималась по лестнице и пыталась не дышать слишком глубоко.

Третий этаж. Марина остановилась у двери с номером «24».

– Вот тут, – сказала она и позвонила в дверь.

Нам открыла женщина лет сорока пяти – в растянутой футболке и спортивных штанах. Лицо усталое, волосы собраны в небрежный хвост.

– Вы смотреть квартиру? – спросила она без приветствия.

– Да, – кивнула Марина. – Я звонила. Марина, риелтор.

– Проходите.

Она отступила в сторону, и мы вошли в прихожую. Маленькая, темная. Вешалка, тумба для обуви, зеркало на стене – треснутое.

– Вот, смотрите, – женщина махнула рукой в сторону единственной двери. – Студия, пятнадцать метров. Мебель вся моя, оставляю. Ремонт, правда, давно не делали…

Я вошла в комнату – и на секунду остолбенела.

Пятнадцать квадратных метров. Может быть, даже меньше. Старый диван у стены, накрытый пледом. Крошечный стол на двоих. Два стула. В углу – маленький холодильник, пузатый, явно из девяностых. Рядом – двухконфорочная плита и раковина.

И обои. Господи, эти обои. Серо-зеленого цвета, с выцветшими цветочками, которые когда-то, наверное, были яркими. Кое-где обои висели клочьями, отставая от стены. Под окном – большое желтое пятно сырости.

Я подошла к раковине. Краны старые, ржавые. Я попробовала открыть холодную воду. Кран издал жалобный писк и начал течь тонкой струйкой, которая капала мимо слива прямо на пол.

«Бомба? – подумала я, оглядывая эту конуру. – Скорее, место взрыва».

– Кран, конечно, надо бы поменять, – виноватым тоном сказала хозяйка. – Но у меня руки не дошли. Можете сами вызвать сантехника, я не против.

Я молча кивнула и открыла единственное окно. Оно выходило во двор – покосившиеся качели, покрышки, использованные как клумбы, ржавые гаражи вдалеке.

– Вид, конечно, не фонтан, – продолжала хозяйка. – Но тихо. Соседи не буянят. Ну, кроме Ираиды Степановны из двадцать шестой, но она уже старая, ничего страшного.

– Сколько? – спросила Марина, деловито оглядывая комнату.

– Десять тысяч плюс коммуналка. Залог – десять тысяч. То есть, при заселении платите двадцать. Договор на год.

Двадцать тысяч. У меня таких денег нет.

Я посмотрела на Марину. Она поймала мой взгляд и едва заметно кивнула: «Это норма. Так везде».

– А если без залога? – спросила я робко.

Хозяйка покачала головой.

– Извините, не могу. Залог – это гарантия. Вы же понимаете.

Я понимала. Но где мне взять двадцать тысяч? Я начинаю работать только завтра. Первую зарплату увижу не раньше конца месяца.

– Дайте нам минуту посоветоваться, – попросила Марина.

Хозяйка кивнула и вышла в прихожую.

Марина подошла ко мне и заговорила вполголоса:

– Слушай. Это, конечно, не дворец. И даже не квартира мечты. Это, скорее, яма. Но это – единственное, что ты можешь себе позволить на твою зарплату. Другие варианты за десятку – либо в подвалах, либо в совсем жутких районах. Здесь хоть относительно безопасно.

Я смотрела на стены с ободранными обоями.

– Марин, у меня нет двадцати тысяч.

– Я дам в долг, – отрезала она. – Вернешь, когда получишь зарплату. Но жилье нужно брать сейчас. Иначе завтра его уже снимет кто-то другой.

Двадцать тысяч в долг. Еще долг. Еще зависимость.

Но что у меня оставалось?

Я обернулась и снова посмотрела на комнату. Пятнадцать квадратных метров убогого пространства. Текущий кран. Ободранные обои. Старая мебель.

Но это будет мое. Мое убежище. Мое пространство. Никто не будет орать на меня. Никто не будет бить. Никто не приведет сюда пьяную компанию с чужими женщинами.

Это будет мой дом.

– Беру, – сказала я.

Марина просияла.

– Правильное решение! – Она вышла в прихожую. – Мы берем! Когда можем заселиться?

– Хоть сегодня, – ответила хозяйка. – Только договор подпишите и деньги внесите.

– Деньги сейчас переведем. А договор распечатаете?

– Да, конечно.

Пока они обсуждали детали, я стояла посреди комнаты и медленно поворачивалась вокруг своей оси, осматривая свой новый дом.

Пятнадцать квадратных метров. Моих пятнадцати квадратных метров.

Через полчаса мы стояли с Мариной в подъезде. Хозяйка уехала – ей нужно было распечатать договор. Она обещала вернуться через час с документами и ключами.

– Ну что, довольна? – спросила Марина, прислонившись к стене.

– Не знаю, – честно ответила я. – Это же… это ужасно, Марин.

– Зато твое.

– Но обои висят клочьями! Кран течет! Там пятно сырости на стене!

– Обои переклеишь. Кран починишь. Пятно закрасишь, – Марина пожала плечами. – Света, ты что хотела? Дворец? На десять тысяч в месяц? Это реальность. Такая, какая есть. Либо бери, либо…

Она не договорила, потому что дверь напротив распахнулась – и в квартиру вылетела женщина.

Точнее, не женщина, а божий одуванчик.

Маленькая, круглая бабушка лет семидесяти. В выцветшем халате. На голове – бигуди, розовые, пластмассовые. На ногах – стоптанные тапки. В руках – авоська с луком и морковкой.

Она увидела нас – и остановилась как вкопанная.

– Ага! – выпалила она, выставив авоську вперед, как щит. – Новенькие!

Мы с Мариной переглянулись.

– Здравствуйте, – вежливо сказала я.

– Здравствуйте, здравствуйте! – забубнила она, подходя ближе. – Значит, двадцать четвертую снимать будете, да?

– Да, – кивнула я.

– А прописка есть?

– Э-э… есть. В паспорте.

– А не наркоманка? – она прищурилась, оглядывая меня с ног до головы.

– Что?! – я опешила.

– Ну, наркоманка или нет? А то тут уже было! Приехали какие-то, сняли квартиру, а потом полиция приезжала! Притон у них был! Нас всех опрашивали!

– Нет, – твердо сказала я. – Я не наркоманка.

– А алкоголичка?

– И алкоголичка тоже нет!

Она покачала головой с сомнением.

– Ну, посмотрим, посмотрим. Я, знаете ли, за порядком слежу. Я тут в подъезде главная. Ираида Степановна Копылова. Квартира двадцать шестая, если что. Шуметь, между прочим, после одиннадцати нельзя! Закон такой!

– Я не буду шуметь, – заверила я.

– И мужиков не води! – добавила она, тыча в меня пальцем. – Тут приличный дом! Хоть и старый, но приличный!

Марина фыркнула, пытаясь сдержать смех. Я пнула ее ногой.

– Я не буду водить мужиков, – пообещала я.

– Ну вот и ладно! – Ираида Степановна удовлетворенно кивнула. – Значит, ты, девонька, из какого города?

– Я местная. Из центра.

– А чего на окраину подалась? Замуж неудачно выскочила, да?

Я открыла рот, но не нашлась, что ответить. Марина спасла ситуацию:

– Светлана тут недалеко работать устроилась. В ветклинике. Так что ближе к работе переехала.

– Ага, в «Четырех лапах»? – оживилась Ираида Степановна. – Я там своего Барсика лечила! Валентина Петровна – золотой человек! Ну, если Валентина тебя взяла, значит, ты не дурочка. Ладно, живи. Только порядок соблюдай! И если что – ко мне стучи. Я всегда дома.

Она развернулась и ушла обратно в свою квартиру, громко хлопнув дверью.

Мы с Мариной стояли и молчали. Потом Марина расхохоталась.

– Ну все, Света! – выдохнула она сквозь смех. – У тебя теперь есть личный цербер! Ираида Степановна будет следить, чтобы ты порядок соблюдала!

Я не смеялась. Я стояла, прислонившись спиной к стене, и думала о том, что это теперь мои соседи. Ираида Степановна с бигуди и авоськой. Старый дом, который пахнет щами. Подъезд с исписанными стенами.

Это моя новая жизнь.

Хозяйка вернулась через час с распечатанным договором. Мы подписали его – я расписалась дрожащей рукой. Марина перевела ей деньги. Двадцать тысяч ушли с ее счета за секунду.

– Вот, держите, – хозяйка протянула мне связку ключей. Два ключа на железном кольце. – Большой – от подъезда, маленький – от квартиры. Если что – звоните. Контакты у вас есть.

Она ушла. Марина тоже заторопилась – у нее был вечерний просмотр с клиентами.

– Справишься? – спросила она, обнимая меня на прощание.

– Не знаю.

– Справишься, – уверенно сказала она. – Ты уже столько прошла. Какая-то конура на окраине – это мелочи. Если что – звони. В любое время.

Она ушла. Я осталась одна.

Стояла в подъезде с ключами в руке и смотрела на дверь с номером «24».

Моя дверь.

Я вставила ключ в замок. Он вошел туго, со скрипом. Повернула. Замок щелкнул.

Я толкнула дверь и вошла.

Пустая комната. Старая мебель. Ободранные обои. Текущий кран. Запах сырости и чего-то затхлого.

И я вдруг засмеялась.

Истерически, до слез. Стояла посреди этой конуры и смеялась, обхватив себя руками.

Еще неделю назад я жила в нормальной квартире. С ремонтом. С мебелью. С большой кроватью, стиральной машинкой, кондиционером.

А теперь я стою в пятнадцатиметровой студии на окраине, с текущим краном и соседкой-цербером в бигуди. Я, жена «успешного» мужчины, как мне когда-то казалось. Я, человек с высшим образованием.

И знаете что?

Я была счастлива.

Абсолютно, до дури, счастлива.

Потому что это было мое. Мои пятнадцать квадратных метров. Мой текущий кран. Мои ободранные обои.

Никто не приведет сюда пьяных друзей. Никто не ударит меня. Никто не скажет, что я «ничего не умею».

Это мой дом. Первый настоящий дом за десять лет.

Я закрыла дверь на ключ и прислонилась к ней спиной, медленно сползая на пол.

Смеялась и плакала одновременно. От счастья. От облегчения. От того, что наконец-то у меня есть место, где я могу просто быть собой.

Глава 13

Марина привезла мне надувной матрас часа через два после того, как я получила ключи.

Я услышала стук в дверь и открыла. Она стояла на пороге с огромной сумкой IKEA, набитой до отказа.

– Держи, – сказала она, втаскивая сумку в комнату. – Это тебе на первое время.

Я заглянула внутрь. Надувной матрас в коробке. Постельное белье – простыня, пододеяльник, наволочка. Полотенце. Кружка. Тарелка. Вилка, ложка, нож. Пакет с крупами, макаронами и чаем. И… пачка дошираков.

– Марин… – начала я, и голос предательски задрожал.

– Не смей реветь! – оборвала она. – Это не жалость. Это инвестиция в твою самостоятельность. Вернешь, когда встанешь на ноги. Ладно?

Я кивнула, не доверяя голосу.

– Матрас надуешь? – спросила она.

– Да. Справлюсь.

– Отлично. Тогда я поехала. Еще клиенты ждут. – Она обняла меня. – Завтра на работу. Не опоздай. И удачи.

Она ушла. Я осталась одна в пустой комнате с сумкой IKEA.

Я вытащила матрас и начала его надувать. У него был встроенный насос – нажимаешь кнопку, и он сам надувается. Матрас рос прямо на моих глазах, с шипением и скрипом.

Через десять минут посреди комнаты лежал вполне приличный надувной матрас – полутораспальный, синий. Я застелила его постельным бельем. Простыня скользила по резиновой поверхности, никак не хотела держаться. Я возилась с ней минут пятнадцать, пока наконец не заправила края под матрас.

Потом отступила и посмотрела на результат.

Моя кровать. Посреди пустой комнаты. С бледно-голубым постельным бельем, которое купила для меня Марина.

Это все мое имущество. Матрас, белье, кружка, три тарелки и дошираки.

Десять лет назад у меня было все. Квартира. Муж. Стиральная машинка. Микроволновка. Полный шкаф одежды. Косметика. Украшения.

А теперь – надувной матрас и дошираки.

И почему-то это казалось мне богатством.

Ужин я устроила себе королевский. Доширак с говядиной, заваренный в единственной кружке, которая у меня была.

Я сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и ела, глядя в окно.

Темнело. Во дворе включились редкие фонари, но их свет почти не доходил до моего окна. За окном маячили силуэты гаражей, качели на детской площадке раскачивались от ветра.

Доширак был горячим, острым, с привкусом химии. Я ела медленно, смакуя каждую лапшу.

Когда-то я готовила стейки в винном соусе. Жарила семгу с овощами. Пекла яблочные пироги. Вадим ел и ворчал: «Что-то мясо суховато» или «Пирог недопечен».

А теперь я ела дошираку и думала, что это самая вкусная еда в моей жизни.

Потому что я заварила ее сама. Для себя. В своей комнате. В своем доме.

Я доела лапшу, выпила бульон до последней капли и поставила кружку на пол рядом с собой.

Молчание давило на уши. В квартире Вадима всегда что-то шумело – телевизор, его голос, хлопанье дверей. Даже когда он молчал, дом был полон звуков.

А здесь – тишина. Настоящая, плотная тишина. Я слышала, как за стеной журчит вода – наверное, Ираида Степановна что-то мыла. Где-то далеко, на верхних этажах, заиграла музыка. Старый дом скрипнул, вздохнул, будто живой.

Я встала, подошла к окну и распахнула его настежь. Ночной воздух ворвался в комнату – прохладный, пахнущий осенью. Где-то вдалеке лаяла собака. Проехала машина, залив двор светом фар на секунду.

Завтра я иду на работу. Первый день. В новую жизнь.

Я закрыла окно и легла на матрас, не раздеваясь. Натянула одеяло до подбородка.

Матрас скрипел под каждым движением. От него пахло резиной и новым пластиком.

Я закрыла глаза. Но сон не шел.

Я проснулась от скрипа.

Резкого, пронзительного скрипа где-то над головой. Вскочила на матрасе, сердце колотилось.

Тишина. Потом снова – скрип. Долгий, протяжный.

Я сидела в темноте, вслушиваясь. Скрип повторялся снова и снова, ритмично. Дом. Это скрипел дом. Старые балки, старый пол, старые стены. Дом дышал, жил своей жизнью.

За стеной кто-то кашлянул. Надрывно, долго. Потом затихло.

Ираида Степановна.

Я легла обратно и уставилась в потолок. Темнота была плотной, почти осязаемой. Никаких привычных звуков – ни шума машин за окном, ни мигания уличных фонарей. Только скрип дома и редкие вздохи соседей.

Мне было страшно.

Не того страха, что я испытывала с Вадимом – страха перед пьяным мужем, перед его руками, перед очередным скандалом. Это был другой страх. Страх одиночества. Страх перед пустотой.