Последняя пощечина

– Познакомься, – продолжил он, неловко отцепляя блондинку от своей шеи. – Это… э-э… коллеги. С работы. Мы тут на минуточку.

Коллеги. С работы. На минуточку.

Блондинка оценивающе посмотрела на меня. Сверху вниз. С плохо скрытым презрением.

– А, так это и есть та самая жена, – протянула она. – Привет. Я Кристина.

Она даже руку протянула. Я посмотрела на эту руку с длинными накладными ногтями цвета фуксии и не пошевелилась.

– Ой, ну не обижайся, – Кристина хихикнула. – Мы правда на минуточку. Вадик обещал нас проводить.

Вадик. Она называла его "Вадик". Так его называла только я. И его мать.

– Так, девчонки, – Серый пихнул всю эту компанию в коридор. – Давайте быстрее. А то нам еще в клуб успеть надо.

Клуб. Они собирались в клуб. Они ввалились в мою квартиру посреди ночи, чтобы… что? Переодеться? Похвастаться перед этими женщинами своим жилищем?

Я стояла и не могла сдвинуться с места. Не могла произнести ни слова. Я будто окаменела, превратилась в статую. В немую статую, которая может только смотреть на разворачивающийся перед ней кошмар.

Блондинка Кристина оттолкнулась от Вадима и прошла в гостиную, оглядываясь.

– Ого, а у вас тут уютненько. Диванчик милый. – Она плюхнулась на мой диван, закинула ногу на ногу. – Вадик, а где у тебя туалет? А то мне срочно надо попудриться.

Вадик. Она опять назвала его "Вадик".

Вадим неуверенно показал рукой в сторону ванной. Кристина встала и прошла мимо меня, облив меня волной дешевых духов. Смесь клубники и ванили. Приторная, душная, противная.

– Света, – Вадим наконец соизволил обратиться ко мне напрямую. Его речь была вязкой, слова наползали друг на друга. – Не обижайся, ладно? Мы правда на пару минут. Потом все уедут.

Не обижайся.

Не обижайся, что он забыл про наш вечер. Не обижайся, что пришел пьяный в стельку с чужими женщинами. Не обижайся, что привел их сюда. В наш дом. На нашу территорию.

Я молчала. Просто стояла и смотрела на него. На его мутные глаза, на след помады на щеке, на расстегнутую рубашку.

Из ванной донесся смех Кристины, какое-то бряканье. Из гостиной – голоса Коляна и Серого, которые уже устроились на диване и включили музыку. Громкую, бухающую музыку, от которой дрожали стены.

– Вадик, а у тебя пиво есть? – крикнул Колян. – А то что-то жарко!

– Щас посмотрю, – пробормотал Вадим и направился на кухню.

Я осталась стоять посреди коридора. Одна. Невидимая. Как призрак в собственном доме.

Брюнетка, подруга Кристины, прошла мимо меня, даже не взглянув. Как будто меня не существовало.

Я медленно повернулась и посмотрела в гостиную. Колян развалился на моем диване, Серый рылся в шкафу, где мы хранили диски с фильмами. Музыка орала. Брюнетка танцевала, выделывая какие-то движения бедрами.

На кухне звякнули бутылки – Вадим нашел пиво.

Из ванной вышла Кристина, поправляя макияж.

– О, Серый! – крикнула она. – Ставь что-нибудь потанцевать! Давай отожжем перед клубом!

Серый включил музыку погромче.

И тут что-то во мне переключилось.

Я не испытывала боли. Не испытывала ревности. Не испытывала даже злости.

Я чувствовала только одно – оглушающую, всепоглощающую, кристально ясную пустоту.

Я посмотрела на эту картину. На этих чужих людей в моей гостиной. На женщину, которая танцевала на месте, где я смотрела фильмы. На мужчин, которые жрали мое пиво. На Кристину, которая вернулась в гостиную и снова повисла на шее у моего мужа.

На моего мужа, который не оттолкнул ее. Который стоял с бутылкой пива в руке и тупо улыбался, глядя куда-то в пространство.

Он привел их сюда. В наш дом. Он привел чужих женщин в квартиру, где его ждала жена. Где был накрыт стол для праздничного ужина. Где стояли свечи и лежали стейки в маринаде.

И в этот момент, глядя на его довольную, пьяную, тупую рожу, я поняла.

Я поняла четко и ясно, без эмоций, без истерики, холодно, как хирург ставит диагноз:

Это конец.

Не его глупость. Не моя обида. Это конец нас. Конец брака. Конец этой жизни.

Вадим увидел меня. Наконец-то увидел. Он моргнул, как будто только сейчас осознал, что что-то не так. Отцепил от себя Кристину – она недовольно фыркнула – и сделал шаг в мою сторону.

– Свет, – начал он примирительным тоном. – Ну не дуйся. Они сейчас уйдут. Мы просто… – Он помолчал, подбирая слово. – Заехали. На минутку.

Я посмотрела на него. На этого человека, с которым прожила десять лет. Которому отдала лучшие годы. Ради которого отказалась от карьеры, от друзей, от себя самой.

И я увидела его впервые.

Не мужа. Не любимого. Не того обаятельного парня, за которого выходила замуж.

Я увидела слабого, жалкого, испуганного мужчину, который прятал свою слабость за агрессией. Который бил тех, кто слабее. Который искал утешения в бутылке и в объятиях дешевых баб, потому что не мог справиться с собственной жизнью.

– О, Света, – вдруг произнесла Кристина, подходя ближе. Она смотрела на меня с любопытством, как на диковинку в зоопарке. – А ты не обижайся, ладно? Мы не специально. Просто Вадик такой душка, пригласил нас посмотреть, как он живет.

Посмотреть, как он живет.

Я перевела взгляд на нее. На ее размазанную помаду, на накладные ресницы, на дешевые духи, от которых тошнило. На эту женщину, которая стояла в моей прихожей и называла моего мужа "душкой".

И я улыбнулась.

Не знаю, как это выглядело со стороны. Наверное, страшно. Потому что Кристина отшатнулась, а Вадим побледнел.

– Света… – начал он.

– Тихо, – сказала я спокойно. Очень спокойно. – Не говори ни слова.

Я развернулась и пошла в спальню.

За спиной услышала:

– О как! Жена, видать, в душе! – хохот Коляна. – Вадик, братан, ты попал!

Я закрыла дверь спальни. Села на край кровати. Посмотрела на свои руки. Они не дрожали. Совсем не дрожали.

За дверью орала музыка, слышались пьяные голоса, смех.

Я сидела в тишине своей спальни и думала о том, что все эти годы я жила не своей жизнью. Я жила в чужом сценарии, играла роль, которую мне навязали. Роль хорошей жены. Терпеливой, молчаливой, удобной.

А сейчас спектакль закончился.

Я встала и подошла к шкафу. Достала сумку. Открыла ящик комода и начала складывать вещи. Нижнее белье. Джинсы. Свитер. Носки. Самое необходимое.

Из гостиной донеся вопль Кристины:

– Вадик! Где туалетная бумага?!

Я усмехнулась. Туалетная бумага. Конечно. Самое важное.

Я взяла документы из тумбочки. Паспорт, инн, снилс. Мой диплом – тот самый, который пылился десять лет. Немного денег, которые я прятала "на черный день". Три тысячи рублей. Смешная сумма. Но это все, что у меня было.

Телефон. Зарядка.

Я застегнула сумку и посмотрела на спальню. На кровать, где я спала десять лет. На шкаф с нашими вещами. На стены, которые помнили и смех, и слезы, и крики.

Прощай.

Я вышла из спальни с сумкой в руке.

В гостиной продолжалась вечеринка. Кристина танцевала с Серым. Колян что-то орал в телефон. Брюнетка рылась в холодильнике.

Вадим сидел на диване с бутылкой пива и тупо смотрел в экран телефона.

Я прошла мимо. Прямо к входной двери.

– Света? – Вадим поднял голову. – Ты куда?

Я не ответила. Открыла дверь.

– Света, стой! – Он вскочил, качнулся. – Ты куда собралась?! Это моя квартира!

Я обернулась. Посмотрела на него в последний раз.

– Да, Вадим, – сказала я очень тихо, но очень отчетливо. – Твоя квартира. Твоя жизнь. Твой выбор. Живи в этом. Один.

– Да ты что себе позволяешь?! – Он сделал шаг ко мне, но споткнулся о собственные ноги. – К хахалю своему побежишь, да?!

– Да, Вадим, – повторила я, глядя ему прямо в глаза. – Именно к нему. К кому угодно, лишь бы не видеть твоего лица.

Я вышла за дверь и захлопнула ее за собой.

Из квартиры донесся его крик:

– Света! Вернись немедленно! Света!!!

Я не вернулась.

Я бежала вниз по лестнице, не чувствуя ног. Сердце колотилось так сильно, что, казалось, выпрыгнет из груди. В ушах стоял звон. В глазах мутнело.

Я не знала, куда иду. У меня не было плана. Не было денег. Не было ничего, кроме этой сумки с вещами и горящего желания бежать. Просто бежать. Куда угодно. От него. От этого кошмара.

Я выбежала на улицу. Дождь лил как из ведра. Я промокла за секунды, но мне было все равно.

Я была свободна.

Впервые за десять лет я была по-настоящему, безоговорочно свободна.

И это было страшно. Но это было правильно.

Глава 8

Я остановилась только тогда, когда в боку кольнуло так, что стало больно дышать. Оглянулась – подъезд остался где-то далеко позади. Никто не бежал следом. Никто не кричал мое имя.

Дождь лил как из ведра. Я стояла посреди пустой улицы, промокшая насквозь, и только сейчас поняла, что понятия не имею, куда иду.

Под ногами хлюпала вода. Сумка тяжелела с каждой секундой – намокшая ткань впитывала дождь, как губка. Волосы липли к лицу. Зубы выбивали дробь. То ли от холода, то ли от того, что адреналин начал отпускать, и меня догнало осознание произошедшего.

Я ушла.

Я действительно ушла.

Десять лет брака закончились в одну секунду – секунду, когда я захлопнула дверь и побежала вниз по лестнице. Все. Нет пути назад. Нет дома, нет мужа, нет той жизни.

Есть только я, мокрая сумка и три тысячи рублей в кармане.

Господи, что я наделала?

Паника накатила волной, сдавила горло. Руки задрожали. Куда я пойду? К маме? Нет, нет, только не к маме. Она не переживет. Она всю жизнь мечтала о том, чтобы я была замужем, чтобы у меня был «надежный мужчина». Как я ей скажу, что этот «надежный мужчина» меня бил? Что я от него сбежала посреди ночи, как беглая каторжница?

Подруги? Какие подруги? За десять лет я растеряла всех, кого знала. Вадим не любил, когда я с кем-то встречалась. «Зачем тебе эти сборища? Давай лучше вместе посидим». А потом «вместе» превратилось в «он пьет пиво перед телевизором, а я мою посуду».

Остановка автобуса маячила впереди желтым пятном света. Я побрела к ней, волоча сумку. Под навесом было чуть суше. Я села на мокрую скамейку и обхватила себя руками, пытаясь согреться.

Телефон. У меня же есть телефон.

Я полезла в карман дрожащими пальцами. Экран был мокрый, но работал. Слава богу.

Контакты. Мама – нет. Сестра Вадима – точно нет. Бывшие коллеги – я не виделась с ними несколько лет.

И тут я увидела имя.

Марина.

Марина Вольская. Моя подруга с университета. Единственная, кто не исчез из моей жизни, даже когда я сама из нее исчезла. Мы виделись редко – раз в полгода, от силы. Марина работала риелтором, крутилась как белка в колесе, а я… я «была занята семьей». Это было мое дежурное оправдание на все ее приглашения.

Но Марина не обижалась. Она просто продолжала периодически писать: «Света, ты еще жива? Отзовись, а то я уже скоро за некролог возьмусь».

Я посмотрела на часы. Почти одиннадцать вечера. Пятница. Марина точно не спит – она сова. Всегда была.

Пальцы отказывались слушаться. Я три раза промахнулась, прежде чем нажала на ее имя.

Гудки. Один. Два. Пожалуйста, возьми трубку. Пожалуйста.

– Алло? – голос Марины был бодрым, чуть удивленным. – Света? Вау, какими судьбами? Ты…

Я открыла рот, чтобы ответить, но вместо слов из меня вырвался всхлип. Потом еще один. И я не смогла остановиться.

– Света? – голос Марины мгновенно изменился, стал резким, сосредоточенным. – Света, что случилось? Ты где?

– Я… – я попыталась выдавить хоть слово, но горло сжалось так, что не могла дышать. – Я ушла…

– От этого урода? – Марина не стала уточнять, от кого именно. Она всегда называла Вадима «этим уродом», даже когда мы только поженились. Говорила, что у него «рожа кредитного мошенника и повадки альфонса». Я тогда обижалась. Сейчас понимала – она была права с самого начала.

Я кивнула, потом вспомнила, что она меня не видит.

– Да, – прохрипела я. – Марин, я не знаю, что делать… я…

– Так, – голос Марины стал твердым, командным. Я представила, как она моментально переключилась в режим «решения проблемы». – Где ты сейчас?

– На… на остановке. Возле… – я огляделась. – Не знаю. Я просто бежала.

– Ладно. Слушай меня внимательно. Ты помнишь мой адрес?

Я кивнула снова, потом выдавила:

– Да.

– Отлично. Сейчас ты откроешь приложение такси, вводишь мой адрес и едешь ко мне. Деньги есть на поездку?

– Да. У меня… три тысячи.

– Господи, королевское состояние, – в голосе Марины прорезалась ее обычная ехидность, но тут же смягчилась. – Ладно, на такси хватит. Вызывай машину. Я тебя жду. И Света?

– Да?

– Ты все правильно сделала. Слышишь? Все правильно.

Она положила трубку.

Я сидела с телефоном в руке и смотрела на черный экран. Все правильно. Почему же тогда мне так страшно?

Потому что впереди неизвестность. Впереди ноль. Чистый лист. А я боюсь чистых листов – всю жизнь жила по готовому сценарию. Школа, институт, замужество, быт. Все было понятно и предсказуемо.

А теперь – ничего. Никаких опор, никаких гарантий. Только я, мокрая сумка и три тысячи рублей.

Я открыла приложение такси дрожащими пальцами. Адрес Марины всплыл сам – я когда-то давно сохранила его в избранное. Подтвердила заказ. «Машина прибудет через 7 минут».

Семь минут. Я могу продержаться семь минут.

Я прижала сумку к груди и попыталась не думать. Ни о чем. Просто смотрела на дорогу, по которой плыли размытые дождем огни фонарей.

Машина приехала через девять минут. Белая «Киа», обычная, потертая. Водитель – мужчина лет пятидесяти с усталым лицом.

Я забралась на заднее сиденье, оставив мокрые следы на обивке.

– Извините, – пробормотала я. – Я вся мокрая…

– Ничего, – махнул он рукой. – С кем не бывает. Едем?

– Да. Пожалуйста.

Машина тронулась. Я прижалась лбом к холодному стеклу и смотрела на проносящийся мимо город. Знакомые улицы, знакомые дома. Я прожила здесь всю жизнь, но сейчас все казалось чужим. Будто я смотрю кино о чьей-то жизни. О жизни какой-то женщины, которая сбежала от мужа посреди ночи.

Эта женщина – я. Я та самая женщина из новостных сюжетов про домашнее насилие. Раньше я смотрела такие репортажи и думала: «Господи, ну как можно было так долго терпеть? Почему она не ушла раньше?»

А теперь я знала ответ.

Потому что страшно. Потому что стыдно. Потому что не веришь, что сможешь сама. Потому что надеешься, что все наладится. Потому что привыкаешь. Привыкаешь к жизни в клетке и начинаешь считать прутья своим домом.

Телефон завибрировал. Я вздрогнула, посмотрела на экран.

Вадим.

Три пропущенных вызова. Четыре сообщения.

Я не стала читать. Нажала кнопку и убрала телефон в карман.

Все. Теперь он мертвый номер в моей жизни.

– Приехали, – объявил водитель.

Я подняла голову. Знакомый дом – новостройка, четырнадцать этажей. Марина жила на одиннадцатом, в однушке, которую купила сама, в кредит, когда ей было двадцать пять. Я тогда восхищалась ей – она была такая самостоятельная, такая уверенная в себе.

А я вышла замуж в двадцать два и перестала быть кем-то отдельным. Стала женой. Приложением к мужу.

Я расплатилась с водителем, вылезла из машины. Дождь немного стих – теперь он был не ливнем, а унылой моросью. Я подошла к подъезду, нажала на звонок домофона.

– Да? – голос Марины в динамике.

– Это я.

– Поднимайся.

Дверь щелкнула. Я вошла в теплый, сухой подъезд и почувствовала, как ноги стали ватными. Адреналин полностью вышел, и я вдруг поняла, что смертельно устала. Устала так, будто пробежала марафон. Или прожила целую жизнь за один вечер.

Лифт вез меня наверх медленно, со скрипом. Я смотрела на свое отражение в зеркальных дверях. Кто эта женщина? Мокрые волосы, размазанная тушь под глазами, бледное лицо. Призрак. Я выглядела как призрак.

Одиннадцатый этаж. Дверь лифта открылась.

Дверь в квартиру Марины была приоткрыта. Она стояла на пороге – в старом махровом халате, с растрепанными волосами, без макияжа. Увидела меня – и ее лицо на секунду дрогнуло.

Я сделала шаг к ней. Потом еще один. Открыла рот, чтобы что-то сказать. Объяснить. Извиниться за то, что явилась к ней посреди ночи, мокрая и жалкая.

Но Марина не дала мне сказать ни слова. Она просто шагнула вперед и обняла меня. Крепко, до боли. И в этот момент меня прорвало.

Я рыдала у нее на плече, как маленькая. Рыдала так, что не могла дышать. Рыдала за все эти годы молчания, за все проглоченные обиды, за все стиснутые зубы. Рыдала за ту девочку, которая когда-то верила в любовь и счастье, а получила пощечину и крик «ты никто без меня».

Марина не говорила ничего. Она просто стояла, обнимая меня, и одной рукой гладила по спине. Так, как гладят плачущего ребенка.

Не знаю, сколько прошло времени. Может, минута, может, десять. Но в какой-то момент рыдания перешли в всхлипы, всхлипы – в икоту, а потом я просто стояла, уткнувшись носом в плечо Марины, и тихо хлюпала.

– Пойдем, – сказала она наконец. – Ты вся мокрая. Сейчас простудишься, мне еще не хватало зомби с температурой.

Я попыталась улыбнуться, но получилось жалко. Марина завела меня в квартиру, закрыла дверь.

Я была здесь уже давно, но ничего не изменилось. Маленькая прихожая, кухня-гостиная, одна комната. Все такое же – минималистичное, современное, без лишних сентиментальностей. Как сама Марина.

– Сними мокрое, – скомандовала она. – Сейчас принесу что-нибудь сухое.

Она исчезла в комнате. Я стояла посреди прихожей, не зная, что делать. Руки двигались на автопилоте – расстегнула куртку, сняла ее, повесила на крючок. Сняла мокрые кроссовки. Они чавкали, когда я их стягивала.

Марина вернулась с ворохом одежды.

– На, переодевайся. Это мое старое, но чистое.

Спортивные штаны, футболка, толстовка. Я переоделась прямо там, в прихожей, не стесняясь. Марина видела меня голой еще в студенческом общежитии – нас тогда селили по четыре человека в комнату, так что стыдливость быстро выветривалась.

Сухая одежда показалась мне роскошью. Я натянула толстовку и почувствовала, как немного отогрелась.

– Пошли на кухню, – Марина взяла меня за руку, как ребенка, и повела за собой.

Кухня была такая же маленькая и функциональная. Марина усадила меня на стул, сама достала из шкафа бутылку коньяка и две большие кружки.

– Ты же не за рулем? – спросила она с усмешкой, откручивая крышку.

Я мотнула головой.

– Отлично. Потому что это не обсуждается.

Она налила в каждую кружку щедрую порцию – грамм по сто, не меньше. Поставила одну передо мной.

– Пей, – приказала она. – Это не для вкуса. Это лекарство.

Я посмотрела на коньяк. Янтарная жидкость слегка покачивалась в кружке. Я не любила крепкое. Но сейчас мне было все равно.

Я выпила большой глоток. Обожгло горло, ударило в нос, расползлось теплом по груди. Закашлялась.

Марина выпила свою порцию спокойно, как воду.

– Еще, – сказала она.

Я допила. Голова закружилась. Тело налилось приятной тяжестью. Внутри что-то расслабилось.

Марина села напротив, положила руки на стол, посмотрела на меня внимательно.

– Рассказывай, – сказала она просто.

И я рассказала.

Коротко, сбивчиво, перепрыгивая с одного на другое. Про последний месяц. Про пощечину. Про извинения и цветы. Про вечеринку с Коляном. Про сегодняшний вечер – праздничный ужин, пьяную компанию, Кристину на шее у Вадима.

Марина слушала молча. Не перебивала. Только один раз встала и долила нам обеим еще коньяка.

– И я ушла, – закончила я. – Просто взяла сумку и ушла.

– Слава богу, – выдохнула Марина. – Наконец-то.

Я посмотрела на нее удивленно.

– Света, ты дура, – сказала она устало, но без злости. – Я десять лет ждала, когда ты это сделаешь. Десять лет смотрела, как ты гаснешь рядом с этим… – она запнулась, подбирая слово пострашнее. – С этим ничтожеством. Ты была яркой, живой, веселой. А потом ты вышла за него замуж, и с каждым годом тебя становилось все меньше. Как будто он тебя съедал по кусочку.

Я молчала. Потому что она была права.

– Я пыталась тебе говорить, – продолжила Марина. – Но ты не слышала. Ты говорила «он изменится», «он просто устал», «это временно». И я смотрела, как ты себя убеждаешь, и ничего не могла сделать.

– Извини, – прошептала я. – Я…

– Не смей, – оборвала она. – Не смей передо мной извиняться. Ты – жертва, а не виновница. Это он гнида, а не ты.

Она протянула руку через стол и сжала мою ладонь.

– Ты сделала самое главное. Ты ушла. А все остальное – разберемся.

– Но я не знаю, что делать, – голос у меня сорвался. – Марин, у меня ничего нет. Работы нет, денег нет, жить негде…

– Жить есть где. Здесь. На диване. Пока не найдешь работу и не снимешь свое жилье.

– Но…

– Никаких «но», – отрезала Марина. – Мой диван – это пункт эвакуации номер один для беженцев из токсичных браков. А ты – беженка со стажем.

Я хотела возразить, но слова застряли в горле. Вместо них наружу снова полезли слезы.

Марина встала, обошла стол и обняла меня со спины.

– Плачь, – сказала она тихо. – Давай, выплачься. Завтра начнется война. Будет адвокат, будет развод, будет поиск работы. Будет больно, страшно и хреново. Но сегодня… – она крепче сжала мои плечи. – Сегодня у тебя перемирие.

Я плакала, уткнувшись в ее руку. Тихо, без истерики. Просто плакала, выпуская все то, что копилось годами.

Не знаю, сколько прошло времени. Коньяк сделал свое дело – голова стала ватной, тело тяжелым.

Марина отобрала у меня пустую кружку.

– Все, хватит, – сказала она. – Пойдем спать. Иначе завтра у тебя будет не голова, а котел для варки самогона.

Она отвела меня в комнату. Там стоял диван – большой, раскладной, удобный. Марина уже постелила мне постель – простыня, подушка, теплый плед.

– Ложись, – скомандовала она.

Я легла, не раздеваясь. Даже сил не было стянуть толстовку. Марина накрыла меня пледом, заботливо подоткнула края.

– Спи, – сказала она, присаживаясь на край дивана.

Я закрыла глаза. Последнее, что я почувствовала, – это как Марина погладила меня по голове, по-матерински, и тихо вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Глава 9

Я проснулась от запаха кофе и головной боли.

Сначала не поняла, где я. Потолок незнакомый. Плед чужой. Свет падает не с той стороны. Сердце бешено забилось – где я? что случилось? – и только потом память выдала картинку за картинкой.

Дождь. Бегство. Такси. Марина. Коньяк.

Вадим.

Я закрыла глаза и снова их открыла. Нет, это не сон. Я действительно здесь, на диване у подруги, в чужой толстовке, с головой, которая раскалывается на части.

Кажется, сто граммов коньяка после стресса – не лучшая идея. Кто бы мог подумать.

Со стороны кухни доносились негромкие звуки – цоканье чашки о блюдце, тихое постукивание по клавиатуре ноутбука. Я медленно села, придерживая голову руками. Мир поплыл. Желудок предательски скрутило.

Отлично. Похмелье. Именно то, что мне сейчас не хватало для полного счастья.

Я встала, пошатываясь, и поплелась в сторону кухни. Марина сидела за столом в пижаме, с растрепанными волосами, уткнувшись в ноутбук. Перед ней стояла огромная чашка кофе и лежал блокнот, исписанный мелким почерком.

Услышав мои шаги, она подняла голову и оглядела меня критическим взглядом.

– О, живые мертвецы проснулись, – констатировала она. – Проснулась, беженка? Кофе будешь или сразу в монастырь пойдешь?

Я открыла рот, чтобы что-то ответить, но из меня вырвался только жалкий стон.

Марина хмыкнула.

– Понятно. Кофе, значит. Садись, сейчас налью. И вот, – она протянула мне блистер таблеток. – Съешь. Это не яд, просто обезболивающее. А то у тебя лицо как у человека, которого переехал каток.

Я взяла таблетки и послушно проглотила, запив водой из стакана, который она мне сунула. Села за стол, уронила голову на руки.

Марина поставила передо мной чашку с кофе – черный, крепкий, без сахара.

– Пей. Живо.

Я послушно отпила. Горячо. Горько. Но почему-то сразу стало чуть легче.

– Который час? – прохрипела я.

– Одиннадцать. Суббота. Так что никуда тебе бежать не надо. Можешь спокойно приходить в себя.

Суббота. Значит, прошла ночь. Одна ночь, которая перевернула всю мою жизнь.

Я отпила еще кофе, чувствуя, как постепенно возвращаюсь в мир живых. Голова еще болела, но уже не так адски.

Марина села напротив меня, сложила руки на столе и посмотрела на меня долгим, оценивающим взглядом. Я знала этот взгляд. Это был взгляд риелтора, который оценивает объект недвижимости перед продажей. Холодный, практичный, без сантиментов.

– Так, – сказала она наконец. – Поговорим по существу. У тебя есть десять минут на жалость к себе. После этого начинается суровая взрослая жизнь. Готова?