Гаттара: бастард и раб

– Заткнись и поднимайся! Будет тебе шанс, и небо, и глаза мои – все, что захочешь. Я в гатте как… младенец. Меня косит так, что рядом жрец дежурит, на случай, если сам не выйду.

Джет заинтересованно поднялся на локтях. Того гляди сейчас Его Высочество снизойдет до просьбы. А может, и до мольбы, а? Но не тут-то было.

– Здесь останемся, местный сброд по домам потянется, и найдут нас, спящих. Меня прирежут сразу, а вот ты при самом лучшем раскладе руки лишишься. Кроме меня петлю никто не снимет, а я не отпущу тебя, не могу. И ты прости. Шансы наши пятьдесят на пятьдесят, это честно. Ну?

– Так бы сразу и сказал. – Они поднялись, Джет хотел отряхнуться, но передумал, чего уж. Оглядел бастарда с головы до ног. Усмехнулся. – Ну и чучела мы с тобой. Чего стоишь, побежали.

И они побежали. Да так, будто их догонял сам Небесный воин в своей колеснице. Бастард все так же держал его за руку, но уже не для того, чтобы удержать, а чтобы облегчить задачу. Так было гораздо удобнее. Но после первых же ударов Сердца Гаттары Лорд начал спотыкаться. Сперва вор думал, что тот выдохся или впотьмах не разбирает дороги. А когда понял, в чем дело, сам перехватил его за запястье и побежал вперед, буквально волоча бастарда за собой. Благо, до пустыря уже рукой подать. И вот когда они вылетели из сплетения улочек на открытое пространство перед бывшей тюрьмой и уже почти достигли ее спасительной тени, гахаев наследничек повалился мешком, и Джет рухнул следом.

– Эй, бастард, ты чего? Сдулся?

– Не могу больше… не могу.

– Да как не могу-то, а ну, вставай! – Джет сам поднялся на ноги, но видя, что спутник его не двигается, сел рядом и перевернул его вверх лицом. Оно было сплошь в грязи, и капли дождя чертили на нем светлые дорожки. Джет, с удивлением понимая, что тот всерьез сбавил обороты. – Ну, ты чего, эй! Чуть-чуть осталось, добрались почти.

– Не могу.

Скупая луна сыграла с Джетом шутку. Ему вдруг показалось, что это не глаза со слипшимися ресницами, да и вовсе не лицо живого человека перед ним. Это посмертная маска, отлитая из нейропластика, с иззорскими изумрудами вместо глаз и кукольно-жуткой полуухмылкой, по какой-то нелепой ошибке судьбы попавшая в грязь. И сияют драгоценные камни, прозрачные и чистые, теперь в грязи, ибо больше делать ничего не умеют. И этот человек в грязи уже мертв, даром, что дышит. «Глаза, – подумал вор. – Вот то немногое, что осталось в нем от той куклы на портрете…» Лорд медленно сомкнул веки и уронил голову в бурлящую от дождя лужу.

– Нет! Не-не-не-не-не! Не спать! Оно бьет-то едва-едва, в час по чайной ложке, а ты уже спекся. Даже дети еще не попадали, вставай!

Послал же Гаттара наказание. Джет, стараясь не припечь наручниками кожу подтащил, бастарда к той самой дыре в стене меж башен. Судьбу не обмануть, он еще недавно был готов выстлать своими кишками мостовую, лишь бы избежать этого, а вот же, и сам ползет из последних сил, заодно и юродивого этого тащит. Теперь стараниями доброхотов под окном имелась даже удобная для спуска насыпь. На нее Джет столкнул тело Лорда и съехал следом. Оттащил в сторону, и, не удержавшись, вытер рукавом маску из мокрой грязи с лица своего товарища по несчастью. Тот дышал глубоко и размеренно, но более никаких признаков жизни не подавал.

– Бастард. Бастард! – Джет потряс Лорда за плечо.

Ответа не последовало. Императорский сыночек не шутил, он действительно пробкой выскочил из вверенного ему тела. Гатта ритмично сотрясала пол, вибрация пробирала до костей. Обычно это только раздражало Джета, но сегодня жрецы потрудились на славу, раз уж и его проняло. Хоть и не до такой степени, чтобы впасть в сладкое забытье. Транс только налил тело и мысли свинцом.

«Наручник, – подумал вор. – Наручник…» Сегодня гатта его спасение. Счастливый случай. Если медленно и осторожно, без рывков тянуть петлю, она отрежет бастарду кисть. Аккуратно и чисто, заварив лазером срез, хирург не сделал бы лучше. Он даже не испачкает вышитых манжет, так неуместно выглядывающих из-под рукавов армейской куртки. А проснется ли тот, или уйдет к Гаттаре от болевого шока, Джету знать незачем. Когда транс – при благоприятном исходе, – отпустит бастарда, вор будет уже очень далеко отсюда. Конечно, проблему с самим наручником это не решит. А вот с нежелательным попутчиком и его подозрительным планами – вполне.

Действовать нужно быстро, каждая минута гатты – его шанс исчезнуть из города незамеченным. Джет поерзал рядом на корточках, приподнял руку своего конвоира, отодвинул от тела подальше и облизал пересохшие губы, решаясь. Снова бережно уложил ее на каменный пол. Бастард глубоко в гатте и совершенно беззащитен.

– Это разумно, – прошептал Джет, борясь с туманом, обволакивающим сознание. – Это правильно и справедливо. Он притащил меня сюда, чтобы сжечь, как труп после казни. А потом просеять мой прах и достать свой драгоценный чип. А я просто отрежу ему руку. Я… милосерден.

Этот богатей сделает себе протез быстрее, чем он, Джет, доберется до Порта! Но какой же холодный пол. Ледяной. Хотя в подвале, где жгут останки заключенных по-другому и быть не могло. А гатта тем временем наращивала силу и темп. Осторожно, стараясь не тревожить лазерные петли, Джет сел рядом с бастардом, облокотившись спиной о стену. Может, судьбой ему предначертано умереть в подвале, прикованным к этому высокородному психу. Подземелье поплыло перед глазами. Не иначе, как жрецы сегодня отмечают какой-то свой праздник: еще ни разу в жизни он так не поддавался этому «туммм-туммм-туммм», ни разу не было так, чтобы не держали ноги. В конце концов, никто не упрекнет его, если он расслабится где-то на полчасика. Бастард, как и остальные, придут в себя часа через три-четыре, никак не раньше. С перспективой такой форы сорок или тридцать минут пейзажа не изменят.

Джет лег на пол, повторив позу бастарда. Проверил, как лежат их руки – достаточно близко, чтобы петля не натянулась и не оставила ожога. Но и достаточно далеко, чтобы случайно не коснуться друг друга, пока они оба будут в гатте. Напоследок Джет поднял взгляд на профиль человека рядом. Просто больше никого рядом не оказалось, а ему… страшно. В последний раз он входил в гатту, вот так, даже не напившись, еще в детстве. И подумал почему-то о том, что придворный художник семьи Наместников был либо слепым, либо извращенцем. С чего он взял, что ребенком бастард походил на девчонку? Вор не успел отвести глаза, когда гатта сомкнулась над ним, как толща темной воды и утащила на самое дно.

* * *

Гатта – сладкий пряник и одновременно обшитый императорским бархатом стальной ошейник, на котором жрецы держат тысячи и миллионы людей. Откуда она берется, гатта – строжайшая тайна. Говорят, Храм и площадь перед ним окуривается какими-то благовониями. Говорят, изможденной работой и голодом толпе что-то добавляют в воду. Много чего говорят, но доподлинно известно только две вещи. Первая: любой, самый мелкий храмовый служка умрет под пытками, но не выдаст секрета. Проверено. А к самим жрецам не подступиться. Их боевая школа поспорила бы с императорской, и то, что заставляет их хранить верность Гаттаре – не страх. Тощая девчонка–храмовница уложит пятерых, помолится за их отлетевшие души и примется за оставшихся.

И второе: никто не откажется от гатты. Нет в их мире воли отвернуться, отречься от этого блаженства.

Естественно, Джет не был героем, способным на подобное. Его хватало только на то, чтобы выходить из транса по своей воле. И то, научился он не сразу. Первый шаг был самым сложным – в плену сбывшихся грез осознать, что происходящее не реально. Впервые он подумал об этом, когда ему исполнилось семь или восемь. Ведь может же он понять во сне, что спит. Может из перепуганного малыша внезапно вырасти в монстра и победить крадущихся в темноте врагов. Или стать птицей и улететь. Или проснуться, если сон скучный. Ведь сон в его голове, а значит, он ему и хозяин, так? Почему со сном божественным должно быть иначе? Да, его посылает Бог (или жрецы, что более вероятно), но посылает-то к нему в голову. Джет увлеченно тренировался, и скоро малейшее подозрение в том, что окружающее пространство не более чем созданная жрецами иллюзия, вышвыривало его в реальность, как нищего из борделя.

Сегодняшний транс забрался под кожу моментальным, физическим экстазом. Будто Гаттара решил покарать Джета за гордыню и подобрал персональный ключ к его душе и телу. Эта иллюзия могла бы поспорить с любой реальностью. Он впервые в жизни очнулся внутри гатты.

Джет открыл глаза и понял, что ему больше не страшно. И никогда уже не будет страшно, больно или голодно. Он оказался внутри Солнца. Или вернулся в него, потому что именно здесь с самого начала и было его место.

Это снаружи Солнце жестоко. Оно может сжечь не только Джета, но целый мир, а может, и не один. Теперь Джет знал, почему, и был благодарен. Как это раньше он не понимал, винил его, Солнце, или вообще был чем-то недоволен? Придурок. Сегодня все встало на свои места. Он, Джет – всего лишь крохотный, осознавший себя сгусток этого золотого сияния. Он тихонько висит в центре могучего огненного гиганта и даже заплакать от внезапно нахлынувшего счастья не может. Потому что Солнце любит его. Питает его и дорожит им, как величайшим сокровищем. Весь этот смертоносный сноп лучей-игл снаружи только для того, чтобы его защитить. Солнце даже пульсирует для того, чтобы там, в отвратительном и холодном мире плоти, сердце слабой и никчемной его оболочки не остановилось и смогло принять драгоценную искру души обратно. Этот ритм, в истинном звучании, а не та жалкая пародия, что доносится из собственной грудной клетки, пронизывал его насквозь и ласкал. Так могла ласкать мать, когда, еще толком не став человеком, Джет шевелился в ее утробе. Таким могло быть дыхание Гаттары в тот миг, когда он замыслил слепить из крови и комка грязи его душу. И будь Гаттара трижды трахнут всеми своими жрецами и жрицами по очереди, но он – истинный Бог, если способен на такое. Создал Солнце и подарил ему Джета. А может, наоборот. Это не важно. Важно то, что никто и никогда так не любил его раньше. Он представить себе не мог не только, что достоин подобного, даже того, что это в принципе возможно. Он нашел свое Солнце. И чтоб ему сдохнуть, если теперь он откажется от него. Бастард проснется и обнаружит, что грех на себя брать не обязательно, из гатты Джет не вернулся.

Бастард. И восьмерка зеленой лазерной петли, сковывающая их руки.

Плевать на все. Он останется здесь, он слишком долго блуждал во тьме, чтобы теперь вот так просто от этого отказаться. Его тело может быть сожжено в печи смертников или отдано Мяснику, чтобы тот бросил его на растерзание псам, в назидание тем, кто рискнет скинуть груз.

Бастард.

Мясник со своими прихвостнями может подавиться его оболочкой – самую главную, самую стоящую часть себя, Джет завещает Солнцу.

Бастард.

Джет приходил в себя. Медленными, болезненными толчками холодная кровь пробиралась по съежившимся венам, не давая теплу угаснуть в затекшем теле. Было очень, очень холодно, ни рук, ни ног Джет не чувствовал. Когда до него дошло, что он выпал из гатты, все его существо пронзила боль, громадная, тошная, как ни разу в жизни не было. «Туммм-туммм-туммм» еще расползалось от Храма по городу и этажам, люди еще лежали вповалку, кто, где и с кем – не суть. Гатта была в самом разгаре. Он вернется. Вернется, у него обязательно получится.

– Пожалуйста… – Джет плакал и выталкивал шепот наружу, сквозь душившие его слезы. – Прими меня, забери меня обратно. Пожалуйста! Я умоляю, пожалуйста…

Бесполезно. Оставалось принять произошедшее и попытаться сконцентрироваться. Он ведь вроде хотел бежать.

Внезапно, как гром среди ясного неба, на Джета обрушилось осознание: он лежит на полу в позе эмбриона, вжимаясь в своего пленителя лбом и подогнутыми коленями. А когда попробовал пошевелиться и ощутил жжение, он понял, что их скованные руки крепко зажаты между его ногами и бедром бастарда. Он рывком откатился и застонал, разгибая онемевшие конечности. Конечно, на запястьях останутся ожоги. Интересно, как он объяснит это Лорду.

Так ему же не придется. Сейчас он отрежет вот эту кисть с длинными сильными пальцами и ухоженными ногтями, а затем уйдет, как собирался.

Джет сел, заставляя себя снова жить в этом убогом, непослушном теле, тихо корчась от невозможности нырнуть обратно, в милосердный огненный океан. Жрецы не врут – от гатты не защититься. И сам Лорд не врал, когда говорил, что на него дар Гаттары действует сильнее, чем на многих. Джет сможет сделать это? Покалечить беспомощного и бросить? А если он очнется позже остальных и какой-нибудь отморозок найдет его раньше? Джет с завистью смотрел на погруженного в транс бастарда и представлял себя на его месте, вслушивался сердцем в исходящую от него безмятежность.

Ему хорошо. Так хорошо, что просто не помнишь о том, что бывает на свете даже нормально, не то, что плохо. И вдруг Солнце, всеобъемлющее и великое, начинает медленно, миллиметр за миллиметром, отгрызать от тебя живой кусок. Его огненные зубы на долю секунды замирают, встречая кость, и вновь продолжают движение. Сам он бьется, пытаясь вырваться, задыхается от боли. Вот только убьет его не боль, а самое жуткое, чудовищное предательство, которое только можно себе представить. Джет вспомнил, что чувствовал, когда отец не вернулся из гатты на площади. Как вскоре умерла мать, не выдержав работы за двоих на рудниках. А теперь его Солнце предало его. Использовало и исторгло, как неусвоенную пищу.

Доводы о том, что гатта бастарда наверняка полна изысканных вин и дорогих шлюх, и что вряд ли в жизни ему доводилось чувствовать себя ненужным объедком, звучали в его голове вяло и неубедительно. И Солнце для императорского пащенка – всего лишь небесное тело. Точка на навигационной карте. «Никогда не был бастард ни брошенным, ни одиноким, – думал Джет. – Неоткуда взяться в его голове кошмарной мысли, что Солнце больше его не любит. И никогда не любило. Никогда его не предавали, и сравнивать ему не с чем». Джет мог даже убедить себя, что так оно и есть, плюнув на чутье. «Когда не веришь глазам, не веришь голове – положись на сердце. Оно не видит, а чует, и оно, хвала Гаттаре, не ошибается», – говорила ему Адда.

– Я не знаю, кому верить. Это все… гатта, будь она неладна! – Джет выругался и устроился возле стены, сжался в комок, силясь сохранить остатки тепла. – Учти, ублюдок, еще час. Даже меньше! Потом я вытрясу тебя… оттуда, где ты есть.

ГЛАВА 5.

«Если убить жреца, его труп будет

славить Гаттару еще три дня».

Анекдот.

Почти через пять часов веки бастарда дрогнули. За это время вор успел пару раз задремать, десятки раз пережить заново события последних суток, вспомнить в подробностях всех девушек, общества которых бы он сейчас желал, что после гатты совершенно нормально, изучить лицо Лорда, точнее то, что он запомнил пока они были на свету, вдоль и поперек разглядеть его силуэт в неверной тьме, ибо больше здесь разглядывать было нечего. Не то чтобы Джет потерял счет времени или отказался от своих намерений. Минут через сорок, как и решил, он робко позвал бастарда. Потом позвал не робко, сопроводив воззвание руганью и пощечинами. Бесполезно. «А если он не сможет выйти сам? Что если он умрет?» Никто и никогда не умирал от гатты. Божественная благодать не убивает. При хорошем раскладе, человека без сознания приносят домой с площади, или оттуда, где бедолагу застал Гаттара и если есть, кому позвать жреца, чаще всего, жрец выводит заблудившегося обратно, в реальный мир. Или не выводит. Жрецы никому не отказывают, но они ли позволили заблудившемуся уйти или правда пришло его время – не проверить. Умирают люди от истощения и обезвоживания, уходят в сладких грезах, не жалея о тех, кто остался по эту сторону.

Сердце Гатты стучало все реже, а потом и вовсе утихло. Джет сидел рядом с бастардом в темноте подвала и утешал себя тем, что если тот умрет… То что? Он сможет бежать, не унося на душе груза вины? Что о выродке с голубой кровью никто не будет плакать? Его Резиденция арестована, и если бы не Джет, летел бы он сейчас в таких же вот наручниках на суд Императора, отвечать перед венценосным родителем за неведомые простому вору, наместнические грехи. Интересно, похож ли бастард на отца? Императора он видел только на гравюрах, и судить было сложно. Даже думать о нем как о чем-то отце странно. Или, если не похож, то на мать? Наверное, это была потрясающей красоты женщина. С чего бы ей позволили оставить ребенка, тем более мальчика? И что стало с ней самой? Ведь все знают, вельможи, вырастившие бастарда, ему не родственники. Джет вот точно знает, что у него отцовские губы и подбородок. Остальное, видимо, свое собственное. А знает ли бастард? И может так никогда и не узнать.

Поэтому, когда в его забытьи появился крохотный просвет, Джет сгреб его за воротник и начал трясти:

– Бастард! Открывай глаза, во имя Гаттары! Просыпайся!

– Оооооо… отвали от меня.

– Не вздумай снова уснуть, Лорд! Даже не надейся.

– Отстань… – простонал бастард, поднимая руки.

Джет не мешал ему приходить в себя, аккуратно держал на весу руку в лазерной петле. Забыл бастард о ней, что ли? Дернуть бы посильнее, чтобы мозги на место встали. Но, чтобы причинить боль человеку, выходящему из гатты, нужно быть совсем скотом. После благодатного сна мир и так холоден и бесприютен, собственное тело кажется чужим, неприветливым. Тот растер лицо, счистил подсохшие хлопья грязи с бровей и ресниц. Глубоко вдохнул и стал медленно, кряхтя и поминая всех небесных дев, потягиваться, вновь обретая руки и ноги. У вора даже суставы от зависти заныли. Он-то сидел скрючившись, да и сейчас Лорд вряд ли позволит ему такую роскошь, как размяться. И действительно, что ему до какого–то вора. Вора, укравшего у него родовые драгоценности и чип с информацией.

Чип.

Джет смотрел на продрогшего до костей бастарда и клял себя последними словами за идиотизм. Это ж надо было, просто сидеть рядом и пялиться, не предпринять вообще ничего. А теперь кто-то из них согреется в этой вот печи. «Слабак. Ты слабак, Джет. Распустил нюни, как девчонка. Чего ты ждал? Что Лорд улыбнется, скажет «А змей с ним, с чипом!» и отпустит тебя восвояси? Оружие! У него же в кармане СТРАЙКЕР. И деньги. И может, что-то еще, что ты имел полное право сделать своим, пока он спал. Это все… гатта. Это какой-то чертов гипноз, еще ни разу в жизни ты так не тормозил, недоумок! Он бы не выжил на Валдаре, если бы был соплежуем, будь он трижды императорская кровь. И ему, в отличие от тебя, золотая гатта мозг не выжгла. И что теперь делать?! Ничего. Сейчас он очухается и убьет тебя».

И внезапно Джет понял, что почти спокоен. Да, сбит с толку и раздосадован. Понимает, что и как сейчас должно произойти, но думает о неизбежном отстраненно, ни секунды не веря в то, что это случится. То, что будет через минуту, через час, казалось далеким и нереальным. Его реальность сузилась до единственного островка тепла в предутренней темноте. Бастард сидел, подтянув колени к подбородку и крепко обхватив их руками, так же, как сам Джет совсем недавно, в подвале Мясника. Будто забыл о наручнике. Или считал естественным, что вор сидит рядом на корточках и держит свою руку на весу, так, чтобы не причинять неудобства ему, бастарду. Лазер мягко светился, вырывая из темноты их скованные запястья. Наконец Лорд, видимо, понял, что пытаться согреться дело гиблое, и поднял голову.

– Как долго я спал, раб? – Голос его был тихим и сиплым, и напомнил вору хруст гравия. Джет бы принял его за шепот, если бы не знал, что голосовые связки им сковали не тьма и тишина, а холод и сырость. Они оба могут всерьез заболеть, если выберутся отсюда. Он приготовился услышать свой собственный голос, и не был разочарован, от бастарда он ушел недалеко.

– Часов пять, может, чуть больше. Скоро начнет светать.

– Несколько часов. Гаттара, я связался с дебилом. – Лорд снова спрятал лицо в сплетенных руках и на некоторое время замолчал. Джет тоже молчал, каким-то странным образом происходящее его устраивало. Даже нравилось. Все-таки не каждый день вот так запросто можно перекинуться словом с управляющим твоей планетой. Но… они что, так и будут сидеть?

– О чем думаешь, Лорд?

– Не твое дело. – Лорд помолчал еще немного, а потом Джет услышал звук, который вполне мог бы оказаться тихим смехом. И точно, услышав следующие после слова, вор по интонации понял, что бастард улыбается. – Значит, против дебила возражений нет? Или у тебя есть разумное объяснение тому, почему ты до сих пор здесь?

Что тут можно ответить? Упрекнуть Лорда в неблагодарности? Начать вопить «я – вор, а не убийца!», особенно после того, как они на пару угробили человека, и Джет, как ни крути, тоже в этом участвовал. К тому же, при бастарде еще и все добро его осталось. И по всему выходит, что даже вор из него так себе и оправдаться нечем. Джет сделал неопределенное движение головой, понимая, что приемыш Наместников его не увидит, и ответил:

– Нет объяснений.

– Ну, совсем глупое-то наверняка есть. Ты попытайся, раб, я тебе поверю.

– Ты чем-то недоволен, Лорд? – Джет вдруг почувствовал, что ему больше не страшно. Что ему все равно. Просто… просто как-то очень обидно будет умереть здесь, в грязи и плесени. Одно точно – лимит страха на сегодня он выбрал до дна и даже слегка захватил излишек.

Тот с кряхтением приподнялся и свободной рукой достал из кармана страйкер. Джет услышал тихое гудение, и в ту же секунду дуло коснулось его головы.

– Я более чем доволен.

– Взаимно! – Джет захихикал. Рассмеяться в голос не позволяло схваченное спазмом горло. Происходящее все больше напоминало фарс. Совершенно очевидно, что Лорд не хочет его убивать. Но при этом нет никаких сомнений в том, что он на это способен. Если бы у него не было плана, он бы не сбежал из-под стражи налегке, едва набросив куртку. А если план есть – чего он тут с ним сидит, нутро себе отмораживает? Объяснить себе это Джет не мог.

Интересно, может ли сам Лорд.

Бастард, резко выдохнув и пристроив руку с оружием на коленях, раздраженно произнес:

– Так. Живо рассказывай, какого гахая ты залез во Дворец. Ты слабоумный? Или не видел, что там все кишит стражей и жрецами? Советую отвечать честно, попытка у тебя только одна.

– Или что, бастард? Убьешь меня? Строишь тут из себя тирана, а ведь мы оба до сих пор живы… Ай! – Лорд всем корпусом развернулся к вору, занес над ним руку, сжимающую оружие, и не долго думая отвесил подзатыльник. Но, почуяв, что гроза миновала, Джет продолжил веселиться. Он не понимал, что происходит и чем это закончится, но, похоже, самое страшное, что могло с ним случиться этой ночью, уже произошло. – Полегче, мой Император! Гадить же где попало буду!

– Кончай ржать! Кстати про гадить…

– Чего?!

Джет прыснул, попытавшись сдержаться, но через мгновение он уже непотребно ржал, задыхаясь и всхлипывая. Бастард понял, что этот фонтан эмоций за две минуты не иссякнет. Положил руку в петле на пол и решил просто дождаться, пока Джета отпустит. Вор хохотал до тех пор, пока не заболели отбитые бандитами и Лордом ребра, пока не стало казаться, что дышит он не воздухом, а битым стеклом.

Парень перевел дыхание и сказал, едва различимым шепотом:

– Денег я должен, Лорд. Много и срочно. Мне дали рясу и план твоего дворца, рассказали про наблюдение. Прости, что напоминаю, но прислуга твоя, как только запахло паленым, разбежалась. Я должен был спокойно добраться до покоев твоих стариков, набить карманы цацками и выйти. Жрецом больше, жрецом меньше. Их там столько, никто бы и внимания не обратил. А там ты со своей девкой. Потом все и завертелось…

– Вот так легко? А ты уверен, что тебя не на смерть послали?

– Да какая теперь разница, бастард? Если бы не твоя музыкальная Софи, я шел бы совсем в другую сторону, вынес бы что велено и никто, никто кроме меня бы не знал. А мелочевки, что я по пути к покоям набрал, на оплату долга не хватит. Мясник меня уже с собаками ищет. Отпустили-то только, чтобы я сходил и вернулся.

– Значит, Мяснику должен?

– Тебе-то что? Можно подумать, ты знаешь, кто это такой.

– Можно подумать, что не знаю. Я, если ты забыл, твой Лорд.

Джет помнил. Только всегда думал, что… Лорды не должны вот так болтать с чернью. С уличными отбросами. Каждый раз, когда он дерзил бастарду, внутри у него все сжималось от осознания, что он и представить себе не мог всей власти, которой наделен этот человек. Он может порвать его на части голыми руками на глазах у городского судьи, а тот только подобострастно хихикнет и предложит бастарду тончайшую салфетку, чтобы тот вытер кровь. Да, Лорд в опале, но привычки – их так просто не забудешь.

– Много должен?

Джет сказал. Лорд присвистнул.

– Это недельная выручка с моего этажа Храмового Сектора, я должен был доставить, стража увязалась. Я скинул. Деньги на карте были.