Мертвые, но Живые 2

– Ты нервничаешь. Спокойно, – говорю я, взглянув на него лукаво. – Держи. – Я передаю бокал из рук в руки и, полюбовавшись тем, как вино прибоями растекается в моем хрустале, подчиняясь изящным движениям пальцев, подношу его к губам. – Ну, а как твою кошку зовут на самом деле? – интересуюсь я, поглядывая на то, как мужчина пьет вино. Очень вкусно пьет. Очень.

И потом, он уже расслабился, а это вдвойне привлекательно.

– Лизи. Элизабетт Беннет, – отвечает он, голубые глаза подернуты насмешкой.

Вот черт! Мгновенно поперхнувшись от его слов, я громко и некрасиво закашливаюсь. И так как мы заняли две смежные стороны прямоугольного стола, а в этот самый ужасный момент в моей жизни я смотрела на своего профессора, – вино, что было у меня во рту, попадает на серую футболку учителя. Всё целиком, до капли. Полный рот вина.

– Ой.

– Нормально? – заботливо спрашивает Марио, накрыв мою руку своей.

– Превосходно. – Откашлявшись, я медленно опускаю бокал на стол и, сконфуженно потупив глаза, нет-нет да кошусь на него кисло. Вытирая рот тыльной стороной ладони.

– Если есть настроение шутить, значит, и правда превосходно, – в его голосе нет обиды или раздражения, только живая издевательская усмешка. – Чего не скажешь о моей футболке. – Оттянув липкую ткань, он встает из-за стола. – Пойду переоденусь и закину твое художество в стирку.

– Прости. – Я закрываю лицо ладонями. – Не знаю, как так вышло.

– Всё в порядке, – успокаивает он меня и, когда я поднимаю на него скромные свои глаза, со смешком добавляет: – В следующий раз только воспользуйся кисточкой и белым холстом, чтобы я мог оставить себе твой чудесный абстракционизм. Но сейчас я вынужден это застирать, извини.

– Да пошел ты, – с тихим смехом я беру кусок пиццы, только бы на него не смотреть. – Мне же и так уже стыдно, совсем бессовестно так издеваться над девушкой.

Коротко усмехнувшись, он обещает:

– Я скоро.

Только откусив немного от треугольника пиццы, я внимательно начинаю разглядывать его. Ананас. Черт возьми! У меня же на него аллергия… Или нет? Прожевав и спокойно проглотив, я понимаю, что аллергии на ананас больше нет. И почему я его игнорировала всё это время? Моя любовь к нему родилась еще в глубоком детстве, но после того, как я переусердствовала с употреблением, о любви той пришлось забыть – она перестала быть взаимной. Но новое тело – новые привычки. И новые способности.

Обрадовавшись, что могу бесстрашно есть свой любимый ананас, я тянусь за вазочкой фруктов, где он лежит цельный и специально для меня. Вытянув деревянный поднос из-под этой самой вазы, я трансформирую его в разделочную доску для ананаса и беру нож. В ногах вьется что-то пушистое и мягкое.

– Приве-ет. Хочешь, я и с тобой поделюсь? Ты любишь фрукты? – Я отдаю ей маленький кусочек, и та, ткнувшись в ананас мордочкой, нерешительно начинает его кусать. – Лизи, значит, – хмыкаю, вертя ножом в воздухе. – Твой папочка очень удивился проницательности своей очень умной гостьи. Как считаешь, ему нравятся умные девушки? Потому что мне кажется, что нравятся. И я не дура. Вполне себе ничего. Почему нет? Вот тебе понравилась бы такая мамочка, как я, а?

– М-да, умная ты моя гостья…

Весело закусив губу, я поднимаю голову.

– А мы тут… болтаем о своем, о женском.

– У тебя потрясающая собеседница, – деланно впечатлившись, кивает мужчина в свежей и чистой белой майке. – Всё как обычно. Находишь себе друзей даже в моем доме.

– В смысле?

Я откусываю от ломтика ананаса и подавляю стон: ананас и я – вместе навсегда.

– У тебя шикарно развита социальная коммуникация. – Со странным выражением лица следя за кусочком в моих пальцах, он занимает стул напротив. Жаль. – В школе ты обязательно с кем-то. И чаще всего я вижу тебя в компании парней.

– Пока ты веришь в дружбу между мужчиной и женщиной, всё прекрасно. Это так работает. – Я ставлю поднос с нарезанными фруктами на середину стола и тоже плюхаюсь на мягкое жаккардовое сиденье. – И у меня прекрасные друзья. Веселые, умные, серьезные. На любой вкус.

– И чему ты отдаешь предпочтение? – спрашивает Калеруэга, внимательный и серьезный.

– Я же уже сказала. Веселые, умные, серьезные. Здорово, если всё это есть в одном человеке, ты так не считаешь?

Почесав висок, Марио несколько раз задумчиво кивает и с усмешкой произносит:

– Только один ученик отвечает твоим требования. И это Дилан.

– Да, он красавчик. Но не мой красавчик. У него есть моя дорогая подруга Эла, на других он и не смотрит. Но дело в другом.

– В чем же? – И взгляд такой… игривый, дерзкий, но бесконечно умный.

– На него не смотрю я, – пожимаю я плечами, пристально и с вызовом глядя парню в глаза.

– А на кого ты смотришь?

Ох, а мы ведь опять флиртуем.

– Какой трудный вопрос, – нарочно растягиваю я слова, приковываясь к его взгляду, как муха к липкой ленте. – Мы на экзамене?

Марио молчит и еще долго не отводит глаза. Мы бы нырнули еще глубже друг в друга, но он перемещает их на коробки с пиццами.

– Надо есть, пока совсем не остыло.

– Можно подогреть, – возражаю я, ухмыляясь себе под нос и пальцем протирая последний.

Какой же он милый.

– Можно, – соглашается он и вновь поднимается, чтобы наложить в обе тарелки по кусочку пиццы. – Тебе какой?

– М-м… вот этот, – указываю я на новый сорт пиццы. – Еще не пробовала.

Он направляется к микроволновой печи и произносит:

– Сейчас быстро поедим и сядем за работу. Ты должна вернуться домой до того, как стемнеет.

– Ага. Как скажешь.

Облизывая кубик ананаса, я присматриваюсь к широким плечам и тому, что пониже. А задница у него что надо.

***

– Я отойду ненадолго, – говорю я после получаса совместных вылазок в Интернет и составлении плана рабочего семинара, который уже будет через неделю. Последний, как сказал Марио, далее этим будет заниматься новый школьный психолог.

– Да. Санузел… – он запинается на словах, – ты знаешь где.

– Ага. Разумеется. Пф-ф, я была тут тысячу раз, – небрежно вскинув руки, я фыркаю и, нерешительно встав, обхожу диван.

Прежде чем нырнуть в коридор, я еще с улыбкой оглядываюсь через плечо, чтобы прочесть в глазах мужчины правильное направление. Всё верно: свернув влево, я его не шокировала.

Так-так, может, уборная здесь? Я тихонько отворяю дверь, за которой оказывается малая просторная зала, где много света и неразобранных тонких коробок прямоугольной и квадратной формы, приставленных к стене и прижатых тесно друг к дружке, словно ряды картин, перевезенных недавно и потому не распакованных. Окей, это не уборная. Я двигаюсь вглубь дома и открываю новое помещение. На этот раз это спальня, а в таком роскошном доме как эта наверняка к каждой спальне примыкает ванная и гардероб. Более того, это комната Марио, а он точно выбрал самую удобную и функциональную, я уверена. Значит, туалет я нашла.

– Так быстро? – бормочу я себе под нос и с коварной ухмылочкой без скрипов и лишнего шума прикрываю дверь уже с той стороны.

Прошмыгнув в ванную и стянув с задницы чулки с трусами, я присаживаюсь на унитаз. Под звуки естественной нужды я раздумываю о том, чтобы осмотреть тут всё как следует. И я имею в виду не только стаканчик с зубными щетками и мужской бритвой на полках. А всю спальню с гардеробной.

Спустив воду в унитазе, я мою руки и, высушив их хозяйственным полотенцем, вместо бумажного, приступаю к задуманному плану.

На вид обычная мужская спальня с преобладанием темных оттенков в постельном белье и аксессуарах, расставленных то тут, то там. Но одна штука меня приятно удивляет; она стоит у самого окна, где нет никаких занавесок и штор, и любой, кто пройдет мимо по заднему двору – который, кстати великолепен, потому что там есть сверкающий голубым изумрудом бассейн, – сможет увидеть это волнообразное кожаное кресло и тех двоих, что его оседлают. Возрадуйся, Пречистая Дева Мария. Это тантра для секса во грехе, мать вашу!

– Вот уж не ожидала от тебя такого, Марио, – бормочу я с округлившимися глазами, изо всех сил сдерживая азарт и смех за зубами.

Подбежав ближе, я с трепетом провожу ладонью по кожаной обивке, и в голову лезут всякие неприличные безумства. Ох, Марио, а ты разбойник. Убрав волосы, я заглядываю под изогнутую мебель, ощупывая низ, изучая плавные изгибы, и взгляд мой случайно проскакивает немного дальше. Под кровать. Там лежит однотонный серо-синий галстук.

– У меня дурное предчувствие, – говорю я самой себе.

Нахмурившись, я выпрямляюсь и быстро обхожу тантру. Опускаюсь на колени и собираю волосы в кулак. Почти приложившись лицом к полу, просовываю руку под кровать, а, достав широкую голубую ленту, медленно поднимаюсь и чувствую, как теряю что-то очень важное. Пока волосы мои рассыпаются по плечам, в глазах проносится ошеломление, растерянность и неверие.

Я нашла галстук с инициалами Бланки Паскуаль.

«B.P.»

Только она носила эти буквы, больше никто.

Я бросаю быстрый взгляд на дверь, и по моему лицу скатывается одна слеза, когда ровно через секунду где-то там раздается его ищущий голос:

– Амбар. Ты где? Всё хорошо? Тебя уже долго нет. Амбар.

И мой шёпот тонет у меня же в горле:

– Не всё хорошо, Марио. Я больше тебе не верю.

Глава 40. Дилан

Заскочив домой и взяв у Пейдж ключи от своей машины, я наталкиваюсь на незнакомую женщину, выходящую из спальни моего отца.

– Ты кто? – спрашиваю я мрачным тоном, растерянно остановившись посреди коридора.

– Мое имя Элена, сеньор. Я новая сиделка мистера Блейза, – услужливо отвечает она и не двигается, дожидаясь моего слова.

С сомнением оглядев девушку, я тремя твердыми шагами настигаю дверь и, приоткрыв ее, заглядываю в щёлку. Отец читает газету и попивает чай из своего любимого чайного сервиза со сладкими домашними кексами. На подносе лежит серебряная ложечка и стоит невысокая ваза с белыми цветами апельсинового дерева из нашего сада.

– Ясно, – без выражения бросаю я, прикрывая дверь и спеша вниз.

Она сидит в гостиной, откинув туфли. В ленивых пальцах бокал вина. Уставшие ноги вытянуты на подушке, а синий лак на ногтях сверкает как новый. Сегодня у нее больше свободного времени, чем обычно. К тому же она явилась домой – браво! И успела навести здесь порядки.

– Надо поговорить, – раздраженно говорю я, резким движением подобрав и отбросив в сторону ее омерзительные туфли. – Ты уволила сиделку. Какого черта, мам?!

– Да-а, она не справлялась с твоим отцом. Молоденькая, небрежная. Бедняжке не доставало опыта, и я ее уволила.

Ее голос пронизан скукой и чем-то притворным, что вот-вот рванет. Она с ленивым изяществом спускает вниз ноги и с уже более несдержанным разочарованием смотрит в глаза своему сыну, агрессивно молчит, и я выдерживаю этот взгляд без труда.

– Да говори уже, – небрежно кидаю я, перебирая в пальцах свои ключи.

– Тебе уже восемнадцать, – начинает она спокойно. – Наследство твоего отца, все его деньги перешли на твой счет. – Каждое ее последующее слово срывается и приближает нас к скандалу. – Я говорила с Аной… От предпринимательства он отказывается и переводится на гуманитарный курс! Дилан, о чем мы говорили с тобой? Разве мы не закрыли эту тему?! Ты обещал мне, Дилан! Ты…

– Я соврал, – пожимаю плечами равнодушно. – Научился у тебя. Ты пять лет спишь со своим любовником. И в отличие от моих фокусов твои гораздо менее праведные, или что ты мне на это скажешь? Что с «инвалидом немощным» нельзя чувствовать себя полноценной женщиной?

Мои слова бьют точно в цель. Ее лицо искажается вспышкой гнева, но всего на секунду. Она делает глубокий вдох и терпеливый выдох через нос.

– Я говорила это, не имея то всерьез, – оправдывается она с гордым выражением. – Мы с твоим отцом… я расстроена не меньше твоего. Ты должен меня понимать. Да, я женщина, и время от времени мне нужен секс, чтобы снять стресс. Ты знаешь, сколько я работаю?

– Начинается. – Я поворачиваюсь к ней боком и лицом к окну.

– На мне новости и целая винодельня! Знаешь, как это непросто? Пахать сто и даже сто двадцать часов в неделю! Разбираться с тем, почему урожай винограда в этому году упал на двадцать процентов. И освещать новости, обсуждая в прямом эфире убийцу, который творит бесчинства прямо в школе, где учится мой сын; и думать о том, чтобы его оттуда забрать и отдать в другую, более безопасную школу. Но у тебя выпускной класс, а это долгие часы моей внутренней борьбы – потому что представь себе, мне не все равно, что с тобой будет! – и долгие часы уговоров, потому что тебе исполнилось восемнадцать, а я та мать, кого мой сын не слушает даже под страхом смерти. И не меняй тему, я сказала! – заканчивает она истерично и шумно выдыхает.

– Уходи из новостей, раз тебе так паршиво, – не слушаю я ее. – В чем проблема? Может, в том, что тебе самой нравится такая жизнь? Ты работаешь где-то там – для чего? У нас нет денег? Оглянись, мам. Ты в шоколаде. Кайфуй и не парься. Ты даже самой себе не можешь признаться в том, что ты это делаешь, чтобы меньше бывать дома, – с презрением выплевываю я. – Ты избегаешь отца! Вот правда, которую я никак от тебя не услышу! Ты чертова сука, и хочешь, чтобы я тебе посочувствовал? Да иди ты на хрен, мама. Ты работаешь для себя, а на семью тебе плевать, думаешь, я не знаю?

Мама отпивает глоток вина и, пялясь на красное донышко в хрустале, долго и назидательно молчит. Я закатываю глаза.

– Всё, успокоился? – Она опять поднимает на меня взгляд. – Итак, мы говорили о школе и твоем будущем. Родной сын водил меня за нос и делал вид, что смирился со своим будущим, в то время как разрабатывал план стать нищебродом. Психологи получают гроши, – выцеживает мать сквозь зубы. – Их никто не уважает. Для нашего круга они же просто нелепы. Как это будет выглядеть в глазах общественности, ты подумал?

– Не повторяйся, мам. Я всё это уже слышал.

– Я очень устала, Дилан. – И она на самом деле устало откидывается на спинку дивана, прижимая пальцы ко лбу. – А ты добавляешь мне проблем в мой единственный выходной. И я не понимаю, почему с тобой так сложно. Ты обязательно всё делаешь мне назло. Тебе нравится меня мучить?

– Мам, просто тебе давно пора понять, что в этом доме не всё бывает так, как ты хочешь. Я вырос, ты должна бы быть рада, как и любая мать, когда взрослеют их дети. Но чего ты лишилась, так это того, чтобы решать, кем я буду в этой взрослой жизни. Твой контроль угрожает моим планам, поэтому со мной так сложно! Я волен сам выбирать свою судьбу, профессию и ошибки. – Я подбрасываю в ладони ключи. – Так что перестань. Я ухожу, у меня дела.

– Дилан… Вернись, пожалуйста.

– Я буду поздно, – заявляю я громко, не обернувшись.

– Ты совсем как твой отец в молодости!

– Я рад, если так, – подначиваю я, ухмыльнувшись про себя, перед тем как пересечь порог дома. – На мать быть похожей совсем не хочется.

***

– Дилан, дорогой, сказать Амелии сварить тебе кофе? Правда, у меня ночные сцены, вынуждена уйти на съемки, а так бы хотелось попить с тобой кофейку, милый.

– Спасибо, Дельфина, ничего не надо.

Я прикрываю дверь, заходя в комнату Йона.

– Что нашел?

– Да ничего пока, – кисло отзывается друг и почесывает затылок, сидя за компьютером.

Встав за ним, тоже склоняюсь над экраном.

– Соцсети, счета, штрафы… Гаэль полный зануда. Даже Papa не так чист и не так свято служит Господу. Перегрызет сопернику глотку и хрен уступит свой Святой престол. А у говна Руиса даже трусы белые.

И в переносном и в буквальном смысле, судя по фотографии, где учитель ходит по дому в одних трусах. Йон нанял фотографа следить за ним.

– Но мы знаем, что он любитель переспать с маленькими девочками, – мрачно констатирую я и разочарованно вздыхаю: у нас правда на него ничего нет, кроме слуха о том, что он спал с Бланкой, который и подтвердить-то некому.

– Да, и я бы набил ему морду за это. Но мне нельзя, ты знаешь. В прошлый раз я его чуть не убил. Как вспомню, что это чмо предлагал Каталине… у меня просто руки чешутся его физиономию подпортить.

– Остынь, – похлопав друга по плечу, я присаживаюсь на кровать позади себя. – Что, совсем нигде ни одного упоминания? Ни одной жалобы на него в администрацию школы или министерство юстиции…

– Да говорю же, ничего. – Взяв ручку с подставки, Йон кидает ее в монитор и разворачивается на вращающемся кресле. – Чем грешен этот парень, так это тем, что у него жена – змея и дьявол, что носит Prada.

– Prada? – заинтересованно подаюсь я. – Мисс итальянка так хорошо зарабатывает?

– Слухи ходят, что Беатриче месяц тому назад получила приличное наследство в Италии, – безразлично дергает он плечами и кидает теннисный мячик об стену, ловит его и продолжает без настроения: – Пусть тогда мой человек понаблюдает пока за Руисом. Может… может, нам скоро повезет. Кстати, я не говорил? Дани возвращается в школу.

Вот так новость.

– Ты же вроде сказал, она уходит в другую школу.

– Да, что-то с этим планом не срослось. А может, родители не пустили. Она написала мне сегодня.

– И что у вас? Всё по-прежнему?

– Что? Ты прикалываешься? – фыркает он. – Я порвал с ней, тут нечего обсуждать.

– Ну ок.

– Так будет меньше обид в будущем. В конце концов я не собирался с ней мутить до конца жизни. Мне нужна другая… кто-то… не знаю… кто-то, кто подходит мне, понимаешь? Конечно, понимаешь, – вскидывает он уверенно руку. – У тебя своя Барби, вот и я хочу себе свою.

Созрел-таки. Не каждый день от моего друга услышишь такое.

– А что Амбар, такая Барби уже не по душе? – насмешливо выгибаю бровь.

– У этой Барби свой Кен. И кажется, там всё серьезно.

Значит, у него самого было несерьезно. Иначе стал бы он так спокойно на это реагировать?

– Да? И кто же?

– Я не трепло, Дилан, – Йон морщится. – Она сказала мне по секрету. Извини. Но тебе это и не должно быть интересно. Обычно тебя мало заботят такие вещи. Вот и в этот раз ничего не спрашивай, лады? Просто скажу, что всё довольно сложно не только у тебя. Кстати, как дела с Консуэлой? Вы поговорили?

– Даже не упоминай её, – категорично выражаюсь я, сцепив руки в кулак.

– Всё так плохо?

– Да нет… Просто я кое-чего не понимаю и обсуждать отношения с ней ни с кем не хочу.

– Всё правильно, чувак. – Он глубоко задумывается, и я почти убежден, что мысли у него витают вокруг одной интересной девушки, которую он тоже ни с кем не хочет обсуждать.

В таком напряженном молчании нас застает младшая сестра Йона. Бали входит в комнату в домашнем виде с пучком на башке и снисходительно хмыкает:

– Чьи похороны празднуем? Спускайтесь ужинать. А это мое. Ты у меня спросил? Я не разрешала тебе брать.

– Эй, тридцать процентов осталось. Дай дозарядить.

У них завязывается война за зарядное устройство. Как это обычно бывает между братом и сестрой.

– Я не виновата, что свой ты потерял. Отдай, я сказала. Йон! Бесишь! Вот всегда ты так поступаешь!

– Ну, мои привычки хотя бы бесят тебя одну. А тебе своими удается бесить абсолютно всех вокруг.

Без подколов никак, но Балентину не пронять. Особенно тем, что она и так прекрасно про себя знает.

– Мой ноут вообще вырубился. У меня доклад на завтра. Ты его за меня сделаешь?

– Сделаю! – Чисто из вредности бросает он ей это в лицо, держа за один конец провода.

– О, спасибо, не надо! После таких твоих докладов мой средний балл упадет до девяти с половиной, и я откручу тебе голову.

– Ладно, забирай. Пожалуйста! – Он откидывает на нее кончик зарядки. – Моя сестра вундеркинд! До сих пор, поражаюсь, зачем тебе компьютер. Он же у тебя в башке, – нахально ухмыляется Йон.

Она смотрит на него, спокойно сложив руки.

– Почему бы тебе не заказать новое зарядное устройство. Перестань уже шастать в мою комнату и трогать мои вещи. Я полчаса, между прочим, его ищу.

Тут я решаю вмешаться со своей просьбой:

– Слушай, Бали, подсоби данными. Наверняка, у тебя есть еще что-то на Гаэля.

Балентина насмешливо поднимает брови и снисходительно мне отказывает:

– Какая глупость. Нет. Давай без меня, дорогой. Я тебе не бюро расследований.

– Попытаться стоило, – фыркнув, отзываюсь я заскучавшим голосом.

– Вы, мальчики, такие крутые, – посмотрев на нас по очереди, улыбается она саркастично. – Даже собрали целую команду. Так распутайте это дело сами.

И взяв свою зарядку от ноутбука, она уходит в коридор и оттуда уже нам вторит:

– Не спуститесь через пять минут, останетесь без ужина! Я вам это обещаю! Злая – я очень голодная!

– Разве в эту дверь она вышла злой коброй? – лениво вскидываю я бровь. – Что-то было не похоже.

– Скажи, моя сестра сука, – посмеивается Йон весело, вынужденно принимая приглашение и распахивая дверь. – Чего разлегся? Идем. Ты же любишь сибас? Амелия приготовила его специально для тебя. Великолепная женщина.

– Великолепная, потому что превосходно готовит или потому что она мать Каталины? – подтруниваю я с милой издевкой.

– Заткнись, – бубнит он, взглядом пытаясь убить меня на расстоянии.

Я со смехом соскакиваю с кровати.

Глава 41. Слышу всё, что ты не говоришь вслух

– Забери её, Эла. Прошу тебя. По голосу не совсем было понятно, но, кажется, она выпила лишнего. Хотя, разумеется, ты не обязана… но она же всё-таки твоя мать. Эла, я бы не тревожил тебя, будь это неважно. Будь я сам в городе. Но я на конференции. И я очень за нее волнуюсь…

– Хорошо, ладно, только не надо продолжать, – отвечает она Хуану по видеозвонку из номера отеля в Мадриде, где мужчина остановился с еще несколькими своими коллегами из разных городов, которые заняли соседние номера. – Я поняла, ладно? Поняла. Кроме меня спасти эту женщину от позора некому. – Девушка неохотно и с раздражением соглашается. – Скинь уже адрес. Твоя рожа мне уже надоела, видеть ее не могу.

Учитель латыни с облегчением переводит дух:

– Спасибо. Я знал, что ты…

– Живее, пока я не передумала, – перебивает его Консуэла и бросает трубку.

В ту же минуту ей эсэмэской приходит адрес Йона Боскеда, и она поверженно вздыхает.

– Кругом одни шутники. Ну и зачем она туда поперлась? – флегматично бормочет она себе под нос и, приложив к уху телефон, заказывает такси, на ходу надевая теплый жакет.

– … да, с доплатой, если вы дождетесь, пока я закончу свои дела. Четверть часа, думаю, не больше.

Альберт Боскед – руководитель студии сценарного мастерства, продюсер, редактор, сценарист и, поговаривают, теневой владелец нескольких частных заведений в городе, но тому, правда, нет никакого подтверждения. Данна приехала к нему только с одной единственной целью. Обеспечить дочь лучшим будущим и самым достойным образованием; и ради того чтобы взять это дело в свои руки – она должна выйти на новый писательский уровень и большие гонорары за счет нового увлечения сценарным делом. Альберт обязан просмотреть ее сценарий. Она сама обязана вернуть дочь. Данна давно поняла, какую ошибку совершила, доверившись собственным ложным убеждениям, что Консуэле будет лучше без нее – с богатым дядей. Но поделать она ничего не в силах. Она по-прежнему набивает пустые карманы ничтожными писательскими гонорарами, а время беспощадно: всё дальше отдаляет от нее дочь, и это уже становится почти невыносимым.

Поэтому Альберт ее последняя надежда что-то изменить, исправить финансовое положение ее семьи. Все деньги уходят на аренду жилья, счета и прочие житейские нужды. Сбережения есть, но их на будущее Консуэлы не хватит. И вот сегодня она упрямо заявилась к бизнесмену домой и потребовала лично посмотреть её сценарий по её книге, которая вот-вот выбьется в бестселлеры, она обещает! Ей предложили чего-нибудь выпить, попросили успокоиться, присесть и, пролистав страницы три для вида, ненавязчиво пододвинули по глади кофейного столика ее работу.

– Текст слегка сыроват. Если бы вы его доработали, оформили по всем правилам, я мог бы повторно его рассмотреть. А сейчас, простите, у меня много…

Услышав отказ, она выпаливает сердито, сумбурно и отчаянно:

– Да вы же его даже не прочли! – И взяв тут же себя в руки, Данна пытается менее конфликтно объяснить Альберту, как это для нее важно.

Перед ней стоит открытый графин дорогого коньяка, предложенного хозяином дома ради гостеприимных приличий и смягчения отказа. Нервничая, она постоянно наливает себе из него по стакану после каждого услышанного «нет» и «госпожа Марин, вам пора», ища вдохновения, чтобы генерировать новые доводы, и выкидывая неожиданные эскапады.

Она бесцеремонно выпивает в чужом доме, в гостях. Стоит на своем и никуда не собирается уходить.

Стоит Консуэле сказать домашней прислуге, почему она пришла, ее тотчас впускают и указывают направление. Искать одну настырную гостью господина Альберта надо в его кабинете. А кабинет его располагается…