Последняя Европа

– Хороший документ – сдержанно, но почти сердито отозвался я. – А что, Михаил Сергеевич, вы действительно именно этого благословения просили?

– В том-то и дело, что нет, Олег Валерьевич! – собеседник развёл руками, шумно опускаясь в кресло. Видимо, и стены моего кабинета, и сама сложность проблемы заставили его вспомнить моё отчество. – В том-то и дело, что нет: за кого вы меня принимаете! Я просил разрешения на православную помолвку!

– Просили сотку, получили гектар.

– То-то и оно… Уже сто раз пожалел, что вообще это затеял… Чтó вы думаете? Как к этому относитесь?

Мне действительно пришлось задуматься, и думал я не меньше минуты (Михаил Сергеевич беспокойно ждал). Произнёс наконец:

– Я от венчания не отказываюсь, я от него не убегаю. Но скажу вам честно, что у меня от этого документа волосы на голове встают дыбом! И вовсе не по причине чрезмерной ответственности! А потому что меня ужасает мысль прямо сейчас заключать церковный брак с ещё несовершеннолетним, не полностью сформировавшимся, не познавшим себя и свои намерения до конца человеком. А вдруг Кэри, простите, Каролина передумает? И то, что этот брак будет только церковным, мне тоже отчего-то очень сильно не нравится….

– Вот-вот! – подхватил собеседник. – А я, признаться, ещё кое-что себе вообразил. Разрешите совсем откровенно, как на исповеди? Подержат над вами венцы, переедет она к вам, забеременеет – и ну как пробежит между вами чёрная кошка. Вы, что, не знаете, какая она? Уж небось насмотрелись… Мама, папа, принимайте неудавшуюся дочку, которая поиграла в семью и проиграла! Тогда имеем на руках несовершеннолетнюю мать-одиночку и вас, который нам после этого стал никем, даже не бывшим мужем, потому что по закону государства, а не по церковным измышлениям, женаты вы так и не были!

– С языка сняли. Я, конечно, в этом случае не откажусь от брака: при беременности несовершеннолетней наступает её правовая эмансипация. Только…

– …Только «в этом случае» она и сама откажется! Что, нет?

– Конечно, откажется. Михаил Сергеевич, мы тут, два высокоумных старца, сидим над проблемой, которая выеденного яйца не стоит, – осенило меня. – Начнём с того, что Каролина прямо сейчас не согласится на венчание. Она на помолвку-то не знаю как согласилась! Как предложил ей, так у меня сердце и ушло в пятки! Боялся: встанет, выйдет и больше не вернётся! А если и согласится, вы же слышали от неё самой, что православной она себя не считает. И что это выйдет за венчание? Смех один! Как говорится, «оба варианта хуже».

Устинов тяжело вздохнул, пробормотав, что его одно радует: то, что мы видим проблему одинаково.

Видели мы её, конечно, по-разному. Перед моими глазами стояла хрупкая Кэри с ребёнком на руках, придавленная, не приведи Господь, ужасным пониманием: я – не тот человек, с которым она хочет прожить всю жизнь. А в схожей картине, которую созерцал мысленным взором Устинов, для меня места и вообще не было.

И вновь посетила меня мысль – до сей поры не знаю, очень ли светлая.

– Возьмите этот документ, Михаил Сергеевич, – произнёс я полушёпотом, – и идите с ним к приходскому батюшке. И аргументируйте ему так: Преосвященнейший Владыка разрешил даже венчание! Уж такую малость, как частное благословение будущего венчания на дому, он и тем более не воспретил! Первое перекрывает второе.

(На мысль о возможности частного благословения ещё раньше навёл меня Качинский.)

Устинов, поднявшись, протянул мне руку и пожал мою руку как будто с большим чувством. За что он меня благодарил этим рукопожатием? Сам не знаю. Может быть, за то, что мы неожиданно оказались союзниками и сегодня он впервые в этом уверился? Пожалуй. А правильно ли мне было становиться союзником родителей Кэри? Но, с другой стороны, как бы я мог поступить иначе, учитывая, что девушке не исполнилось восемнадцати? И как бы я мог не заметить эту протянутую руку, и буквально, и метафорически?

Не могу сейчас понять, хорошо ли мы тогда всё задумали, да и у кого это спросить? Жизнь не отмотаешь назад. Наверное, хватило бы тогда светской помолвки без дополнительных «церковных украшений»: сговариваться о чём-то за спиной любого человека даже ради блага этого человека – не самый безупречный способ поведения. В оправдание нас с Устиновым скажу, что хотели мы, разумеется, как лучше.

30

Всё произошло так, как мы и хотели. Каролине про документ от Владыки мы даже не стали ничего говорить, отделавшись общими фразами. При этом один батюшка, изучив резолюцию митрополита, согласился благословить будущее венчание «в семейном порядке» прямо на квартире Устиновых. Нечто вроде сокращённого обручения, хотя канонически такое частное благословение обручением, конечно, не являлось.

«Если помолвка – это договор между собой двух людей, то какое дело Церкви до этого договора? – пришла мне в голову перед самим обрядом очень неблагочестивая мысль, даром, что «частное благословение» предложил я сам. – Отчего она вначале самовольно присвоила себе право освящать то, что, по уму, и освящать не должна, после сама же себе запретила такое освящение, руководствуясь вовсе не боговдохновенными принципами «Как бы чего не вышло!» и «Тише едешь – дальше будешь!», а воспретив его себе, воспретила и всем верующим? Отчего физиономия среднего православия так похожа на физиономию среднего русского бюрократа?»

Но как пришла она, так и ушла: молодой батюшка был доброжелателен и симпатичен, а я, в конце концов, – не Лев Толстой и вообще не русский религиозный философ, чтобы об этом всём думать. Обряд занял минут двадцать. Родители Кэри были умилены, я растроган, сама же она, если и испытала какие-то чувства, ничем их не выдала.

А накануне помолвки между мной и моей невестой состоялся неожиданный для меня разговор с глазу на глаз. Девушка начала с того, что уже говорила своим родителям: дескать, предстоящий ритуал будет совершён православным священником, но она-то сама себя не считает православной! А значит, и его действенность…

– Так, и что же? – не понял я. – Ты захочешь «перепомолвиться» по какому-то другому обычаю?

– Нет, не захочу. Я – ты не представляешь, как мне сложно это произнести! – покраснев, Кэри выпалила: – Я не обещаю после выйти за тебя замуж!

– Господи ты мой Боже…

– Только пойми меня, пожалуйста, правильно, – тут же виновато заторопилась она, – это не значит, что не собираюсь! Не «не собираюсь» и не «не хочу» – а вот просто не обещаю!

– Да кто в наше время это может обещать? – заметил я философски, но с грустью, конечно. – Смешно думать, будто помолвка на человека накладывает неотменимые обязательства или даёт другой стороне гарантии! Брак-то в наше время их и то не накладывает! И рождение ребёнка, как я выяснил за свою жизнь, оказывается, тоже…

– Правда! Но разве честно было бы с моей стороны не предупредить заранее? Всё сильно зависит от поездки… Мне будет очень больно, если ты подумаешь, что я тебя и всю эту историю с помолвкой просто использую, потому что это не так, не так!

– А я вот не понимаю одного: ты хочешь передо мной поставить какое-то испытание, как в русских сказках? Поймать Жар-птицу, перепрыгнуть огненную реку?

– Нет, конечно, глупый человек! Это не для тебя, а для меня испытание! Вдруг я пойму, что для обычной, нормальной семьи вообще не пригодна, а должна посвятить жизнь чему-то другому?

– Эх! – вздохнул я. – Ну и рассердятся же на меня твои родители, если так случится….

– Нет, рассердятся они на меня, а тебя будут жалеть. Ты… всё ещё согласен на завтрашний ритуал, после всего, что я сейчас наговорила?

Я ответил не сразу, и теперь пришла пора Кэри беспокойно ждать моего ответа.

– Я слишком тебя люблю, чтобы не согласиться, – в итоге выговорилось у меня.

Девяносто девять девушек из ста мой ответ бы устроил, правда? Кэри его было недостаточно.

– Любишь – почему? – спросила она серьёзно, пытливо, внимательно. – Как последнюю надежду, как уже немолодой человек, который хватается за последнюю соломинку? Или за «физические достоинства»? – которые в моём случае не такие уж и достоинства… Или за человеческие качества? Но если так, то я сама удивляюсь, за что, верней, боюсь: я же ещё слишком молода, я не совершила ничего важного, я ещё, если ко мне прикладывать линейку настоящей человечности, – не полностью человек, не вполне человек! Или авансом? А вдруг я не оправдаю твоего аванса? Или… за прошлое, из чувства вины? – а мы даже не знаем, я ли это тогда была… Ты не удивляйся, пожалуйста, что я задаю эти вопросы! Я сама так ими измучилась, так измучилась…

Ну, что отвечать на такое? Тем более что я и сам не знал ответа. Вот вам простенькая житейская мудрость: обнимите свою невесту и ждите, когда её сомнения пройдут. У совестливой, умной и чуткой девушки они не пройдут полностью – но вы выиграете время, а это уже кое-что.

31

В конце мая – начале июня Каролина сдала Единые государственные экзамены с высокими баллами. Вместе с «дополнительными баллами», которые ей принесла победа в олимпиаде, у неё имелись неплохие шансы поступления на бюджетное место на выбранный ей факультет. (На скверный случай существовал и «запасной вариант», верней, целых два варианта, которые мы по молчаливому уговору пока не обсуждали.)

Родители девушки вздохнули с облегчением – признаться, и я тоже. Каролина о своём поступлении беспокоилась меньше всех нас. По её словам, никакой острой необходимости поступать куда-то вообще не было: она верила, что её прокормит веб-дизайн.

Кто знает, возможно, она не так уж ошибалась! Ради полноты картины: в апреле Кэри уже взяла пару заказов, больше ради того, чтобы увериться в своих силах, чем из настоящей потребности в деньгах, и успешно их закрыла, получив первый в своей жизни заработок.

Документы вуз начинал принимать двадцатого июня. Первый приказ о зачислении («приоритетном») должен был быть издан в конце июля, второй («основное зачисление») – до девятого августа. Боюсь, что поясняю вещи, и без того хорошо знакомые абитуриентам и их родителям, – не лишнее ли?

Родители Кэри справедливо и разумно предлагали нам дождаться приказа – а после уже ехать куда душа пожелает. Но нет, здесь снова коса нашла на камень! В голове девушки уже был ясный маршрут и план (о нём скажу позднее) – ждать до девятого августа этот план никак не позволял. И как же их обещание, в конце концов?!

На заочное отделение, в отличие от очного, приём осуществлялся до конца августа, и компромисс был найден: если Кэри не окажется ни в первом, ни во втором приказе – ей учиться заочно, а для подачи документов – нам возвращаться из нашего турне раньше срока. На тот случай, если бы и на заочном отделении не нашлось бюджетного места, мы с Михаилом Сергеевичем в беседе с глазу на глаз прикинули возможность платного обучения для его дочери (с подачей документов до середины сентября), решив ей об этой возможности пока ничего не говорить. Вскладчину это выходило посильно. Верней, он мог бы взять за себя оплату обучения и полностью, но ему не нравилась сама идея платного образования. И вовсе не по каким-то социалистическим убеждениям, а вот почему: эта «скверная девчонка» на восемнадцатом году жизни проявила такое невиданное упрямство, такую чёрную неблагодарность («…И главное, на пустом месте, Олег Валерьевич, на пустом месте! Разве мы ей что-то запрещали?»), что сам Господь от него не мог бы потребовать невозможного: нельзя же заботиться о человеке, который сам не разрешает вам о нём заботиться! Что ж, справедливо. При этом я был почти убеждён, что Кэри, с её характером, откажется от возможности учиться в вузе платно, так что обсуждали мы идею больше для его спокойствия.

По тому, как я вдаюсь в едва ли не избыточные подробности, читатель уже может понять, что «большой разговор» наконец состоялся. В следующем фрагменте пару слов скажу и об этом разговоре. Приводить его дословно, наверное, совсем лишнее.

32

Едва родители Каролины, скрепя сердце, согласились на наш вояж в принципе («…Хотя именно сейчас – время самое, самое неподходящее! Нет бы подождать два-три года! Никуда она не денется за три года, твоя Европа!») и перешли к деталям, как она огорошила их: нет, мы собираемся посетить не одну страну, и не парочку, а целых пять!

– Пять стран! – ахнула Ирина Константиновна. – Карлуша, ты разоришь своего Олега…

Кэри нахмурилась: ей и без того была неприятна мысль, что за неё придётся платить мне, так зачем напоминать об этом ещё раз! (Она уже успела мне повиниться в том, что чувствует себя кем-то вроде sugar baby14 – ощущение, для неё крайне обидное, – и даже предложила вернуть мне часть её «долга» с будущих заработков. Тоже удумала…)

– В реальности получится меньше, – заметил я трезвым скучным голосом (а под столом легонько подтолкнул невесту ногой, дав ей знак, чтобы она мне не противоречила). – Мы поедем на средства, вырученные с продажи моей верной старушки, – не держать ведь мне две машины, согласитесь? – а на пять стран их не хватит. Наши прекрасные желания всегда сталкиваются с прозой жизни, так что будем по одёжке протягивать ножки, моя хорошая.

На самом деле одних денег с продажи не хватило бы в любом случае: я планировал добавить ещё примерно такую же сумму со своих банковских депозитов (да, вот такой я скучный серый дядька, который не играет на бирже, ни во что не инвестирует и не знает никаких более продвинутых финансовых инструментов).

Кэри притворно вздохнула, а лица её родителей разгладились. Доверившись моему здравомыслию, они уже не тревожились о нашем маршруте чрезмерно, и мы перешли к вопросам загранпаспортов, туристических виз и прочим прагматическим вещам.

Немного забегая вперёд: Михаил Сергеевич в частном разговоре после как будто бы повинился за то, что их финансовое участие оказывалось таким незначительным (родители Кэри оплачивали её визу и страховку, да ещё давали ей с собой небольшую сумму «на сувениры»). Но «ведь на прихоть же, Олег, на блажь!» Думаю ещё, что отец Каролины мысленно сравнивал расходы на нашу поездку со стоимостью платного обучения в вузе. (И кто в него кинет за это камень?) Ничто ведь не мешало ему вооружиться калькулятором, посчитать стоимость билетов и гостиниц. Если проделал он это всё, то наверняка обнаружил, что суммой, которую мы собирались потратить, можно оплатить три или даже шесть семестров учёбы. Ну, что за блажь, что за швыряние денег на ветер!

Для нас, в нашем возрасте, и правда блажь, поддакнул ему я (про себя не без иронии отметив его хлопоты о моём кошельке). Блажь, но в семнадцать лет как не захотеть повидать мир? Про Аллу Флоренскую и её картины я даже не заикался: объяснять это было бы слишком долго, сложно, да и, чего греха таить, мне самому была не до конца ясна история с сохранением наследия умершей русской художницы – верней, я мало верил, что из этого многое получится.

Вздохнув, Устинов со мной согласился и добавил: да, мы в её возрасте тоже отдали бы левую руку, чтобы съездить в Европу. Правда, где та Европа – предмет наших юношеских восторгов? Как удивительно быстро она обветшала, съёжилась, да? И всего-то за четверть века.

Но возвращаюсь к «большому разговору». Официальной причиной выезда несовершеннолетней за границу было предложено считать медицинскую; я объявлялся сопровождающим лицом, на которое оформлялась нужная доверенность.

(Ирина Константиновна нашла время посекретничать со мной отдельно вот на какой предмет: не кажется ли мне, что Каролина – действительно немного «того»? И может быть, пользуясь случаем, в самом деле будет нелишним показать её тому или иному европейскому психотерапевтическому гению? Я осторожно высказался о том, что её дочь, возможно, здоровей нас обоих. А что до её юношеского бунта, до «этого безобразного Халяля Жигана», неуместное цитирование которого я, поверьте, осуждаю вместе с вами, то попробуйте поглядеть на вещи и её глазами: девочка в тот поздний вечер выполняла первый в своей жизни платный заказ, и разве не славно, что она так рано нашла нечто вроде профессии? Всё же в шутку я заверил маму Каролины, что, если мы окажемся в Вене, обязательно заглянем к тому или иному психотерапевту, буде нам позволят время и финансы, хотя бы даже из чистого любопытства. Как же это – побывать в Вене и не заглянуть к психотерапевту? Почти как быть в Туле и не поесть пряника…)

Даже из одного предыдущего абзаца можно понять, на какие компромиссы мне приходилось идти и здесь, и там. Кстати, к чести Каролины: она почти всё время «большого разговора» была настоящей паинькой.

Когда весь утомительный толк и утрясание подробностей наконец завершились, Кэри нежданно призналась своим «старикам», что просто их обожает! Тут же она наговорила им массу хорошестей: дескать, только такие замечательные родители могли вытерпеть такую невыносимую дочь! Заодно и попросила прощения за все беспокойства, которые им причинила и причинит в будущем. («И причинит в будущем», видите? Новых беспокойств она не исключала. Паинька всё же показала зубки.) Пользуясь случаем, Кэри попросила прощения и у меня, что было уж вовсе неожиданно: меня она ничем не обидела. Кто хоть ей всё это подсказал, кто надоумил? Ирина Константиновна растрогалась, а Михаил Сергеевич, более сдержанный в чувствах, со вздохом заметил, что, похоже, его дочь ещё попьёт кровушки, если не из них самих, то из своего жениха. Мужайся, брат, мужайся…

Описание того, как мы получали визы, оформляли медицинскую страховку, бронировали билеты и гостиницы с помощью карты одного казахского банка, пожалуй, опущу: почти каждый из моих читателей хоть раз в жизни, да сталкивался с этим сам, оттого я не скажу ему ничего нового.

33

Первая часть близится к концу, а моё повествование – к нашей большой европейской поездке, которая началась тридцать первого июля. Мы выехали в путь ранним утром на моём автомобиле.

(Здесь – ещё одно «занудное» пояснение для читателя. Нет, я вовсе не был так наивен, что надеялся, будто смогу въехать в Шенгенскую зону с туристической визой на личном автомобиле, да ещё и с российскими номерами! Просто история с продажей «старушки» получила неожиданное продолжение. Уже не помню, по чьему совету – а то и просто по наитию – я в объявлении поменял город на «Минск». Количество нахальных перекупов поубавилось, и мне поступило несколько дельных предложений. В течение лета я несколько раз был близок к тому, чтобы «ударить по рукам». Правда, всё срывалось, когда покупатели узнавали, что автомобиль – российский. Наконец, нашёлся житель Минска – гражданин России, который соглашался ждать до августа и давал неплохую сумму: несколько меньше ожидаемой, но больше того, что я мог бы получить при продаже через посредника. Военный пенсионер, он, выйдя на пенсию, переехал в «последний оазис советского социализма». И то, можно было его понять… Ему по белорусским законам разрешалось невозбранно ездить с русскими номерами сколько угодно, а сделку через Госуслуги, если покупателя устраивал автомобиль, мы могли совершить за полчаса.

Итак, наш план состоял в том, чтобы, добравшись до Минска своим ходом, с пересадкой лететь в Грецию линией «Белавиа». Какой мужчина не мечтал прокатиться на машине с молодой красивой девушкой пару тысяч километров! Думаю, этот навеянный Голливудом образ тоже сыграл свою роль.)

Кэри дежурно улыбнулась мне, садясь в машину, но откинулась на спинку сиденья измученная.

– Я устала, – призналась она. – Я пол-лета боролась за то, что для меня – самое очевидное, самое важное, самое необходимое! А для них – фантазия, придурь…

– Ты ведь так и не рассказала родителям о том, зачем мы едем? Может быть, это упростило бы задачу.

– Какое! Даже не пробовала. Все же знают: если девочка хочет пойти на рок-концерт или в ночной клуб, её «динозавры» поворчат, но её отпустят. А если там на встречу с писателем, ещё сто раз подумают! Потому что непонятно, подозрительно, жутко…

– Ты очень, очень сгущаешь краски. Как твои родители предвзято судят тебя, так и ты их судишь предвзято. Тебе не кажется?

Девушка устало кивнула, но ничего не ответила. Мне показалось, что она ненадолго задремала. Затем я заметил, что она, проснувшись, украдкой вкладывает в уши капельки наушников.

Я попритворялся, что ничего не вижу, но любопытство всё же взяло вверх:

– Что ты слушаешь?

– Себя, – получил я загадочный ответ.

– Себя? Запись своего голоса?

– Нет, не своего… Просто эта музыка так во мне сейчас отзывается, так прорастает в меня, что мне кажется: я – это она, а она – это я. Не знаю, как иначе объяснить…

– А ты… могла бы вынуть наушники из гнезда, чтобы я тоже услышал, какой ты себя видишь?

– Могла бы. Только – ты действительно этого хочешь? И примешь то, что услышишь?

Я кивнул. Девушка отсоединила штекер от телефона.

Что ж, конечно, я не ждал, будто бы музыкальным двойником Каролины окажется кто-то из нашей безголосой эстрады или слащавая песенка в стиле K-pop. Я ожидал чего-то англоязычного, стильного и слегка бунтарского: что угодно из «битлов», например, ну, или любая композиция Coldplay, или голубой-сэр-как-бишь-его-там? – верно, Элтон Джон (на этом мои познания в области британского рока, увы, заканчивались). Я был, само собой, готов к Бобу Дилану, «Скорпионз», Фредди Меркьюри или, например, к Hotel California. Наверное, классно ехать по автостраде, когда ты – молодая девушка, а в ушах у тебя звучит Hotel California! Только для полноты ощущений нужно ехать через какой-нибудь южный штат, а не по среднерусской возвышенности, и в открытом кабриолете, а не в дедовском седане, и чтобы слева от тебя сидел горячий белозубый красавчик, а не потёртый жизнью дядька…

Но к тому, что услышу, я готов не был, и от россыпи упругих звуков у меня перехватило дыхание. Рахманинов, этюд-картина № 5, соч. 33. (Название я узнал позже.)

Как вообще описывать великую музыку? Мы, люди, беспомощны перед ней: перед чистотой её линий, перед её внутренним жаром и скрытой силой, перед её взволнованностью, перед её отточенной безупречностью.

Этюд закончился, и некоторое время мы ехали молча. Как мало я всё-таки знаю о девушке, которая сидит рядом…

– Я, может быть, совсем не такая, какой ты меня себе представляешь, – тихо сказала Кэри, будто подтверждая мою мысль. – Я, скорее, именно такая.

Я негромко вздохнул. Собирался что-то сказать, но не сказал. Непростое это будет путешествие…

Глава

II

Гродно

1

Но, впрочем, до «Отеля “Калифорния”» дело тоже дошло. Моя мысль об этой песне её позабавила. В результате через пару часов (уже после того, как мы остановились на заправке и съели завтрак) Рахманинову временно дали отставку.

Открыв окошко со своей стороны почти полностью и высунувшись из него, Кэри распевала, пародируя Дона Хенли:

On a dark desert highway,

Cool wind in my hair…15

Сначала Святослав Рихтер, потом Дон Хенли. Вот, наверное, и меня в мои семнадцать так же мотало из стороны в сторону.

– Что, эта музыка тоже сейчас – точное зеркало твоей души? – не удержался я от вопроса.

– Не смеши мои тапки! – ответили мне. – Так, кажется, говорит ваше поколение? Нет, я просто угораю над их старательным пафосом. Кстати, «угораю» – это просторечие? Ага, буду знать. Потешаюсь, в общем. Трудился ведь человек, рвал душу…

– С языка сняла! – сказав это, ещё я хотел заметить, что у американцев ради денег получается рвать душу особенно органично, но промолчал: эта несложная мысль умной девочке справа от меня, наверное, и так была понятна. Вместо этого попросил:

– Всё же поясни мне, ради Бога, о чём эта песня, и отчего она такая культовая!

– Это – такой народный американский ужастик про то, как дядька застрял в гостинице и не может съехать, – откликнулась Кэри.

– И больше ничего? А если копнуть поглубже?

– Я разве Алла Флоренская, чтобы копать глубже? Не забывай, что мне только семнадцать лет, и мозг у меня пока кро-ошечный.

– Ну, зачем ты на себя наговариваешь? Возьму да и поверю…

– Может быть, и правильно сделаешь… Если копнуть поглубже? О болоте повседневности, наверное; о том, как мечта сменяется рутиной, а рутина – кошмаром. О предательстве юношеских идеалов, о духе Вудстока, который был, да весь выветрился. Вот самый страшный дракон, которого «они не могут убить», – наоборот, это он обязательно придёт за каждым и каждому откусит голову. А вообще, не верь всему, что я говорю! Любой человек глядит на мир через свои очки, и мои не обязательно самые правильные. Вот, больше ничего не сумела придумать: «В женской голове ниточку перерезали – уши-то и отвалились», как говорит один хамский мизогинский анекдот.

– Ну, хватит, хватит! – но на этом анекдоте я не выдержал – рассмеялся.

– Хорошо хоть я не блондинка, и на том спасибо… Знаешь, – вдруг сообщила девушка несколько невпопад, – то, что Алла умерла, – ужасно, но одно облегчение её смерть с меня сняла. Если бы мы её нашли, то как бы я тебя к ней ревновала! Стояла бы рядом, понимала бы своё умственное убожество – и ничего бы не могла поделать… Хочешь, почитаю тебе из её книжки?