Последняя Европа

12

Собор Святого Франциска Ксаверия мы увидели издалека. В этот раз Кэри не сомневалась в том, что зайти нужно, ни секунды, даже про длину своей юбки забыла.

Зашла – и, приблизившись к сложному, богатому, многофигурному алтарю, так и застыла посреди центрального прохода. Я присел на одну из деревянных скамей. Шепнул девушке через пару минут:

– Можно ведь и посидеть…

Кэри села рядом, почти неохотно.

– Ты разве не в восторге? – упрекнула она меня шёпотом.

– Красивый собор, – сдержанно отозвался я. За сорок лет каждый из нас увидит столько красивых соборов, что они перестают кружить нам голову, но об этом я говорить не стал.

– Нет, ты не понимаешь, и при чём здесь «красивый»! – возмутилась моя спутница. – Красивый, конечно. Просто… католицизм – ведь тоже христианство, так? Но оно другое!

– Что ты имеешь в виду? Лучше? Хуже?

– Не лучше и не хуже, просто – другое! Я как человек, который всю жизнь ел сливы и впервые попробовал вишню, и это – не про то, что вкуснее! Ты ведь не думаешь, что я превратилась в католичку? Я первый раз в католическом соборе! Я всю жизнь мысленно ставила знак равенства между христианством и русским православием, и вот – здравствуйте! Мы, оказывается, не центр планеты! Мы и наша русская церковь в масштабах мира – глубоко провинциальны. Возможно, наша наука тоже, образование тоже, искусство тоже. Почему в школе об этом не рассказывают? Как бессовестно с их стороны об этом молчать! Я сердита.

– Никогда не знаешь, что тебя рассердит в следующий раз…

– Олег, почему ты мне об этом ничего не говорил?

– Разве я молчал? Но вообще, мне почти обидно это слышать: у нас есть святой Сергий, Достоевский, тот же Рахманинов. Разве они провинциальны?

– Они всемирны! И я не про них. Потому что русское православие en masse19 – это не святой Сергий, а Савелий Иванович. Скажешь, не так?

Снова я лишь вздохнул. Что здесь возразишь, особенно если собеседница, возможно, права? Как будто бы очень похожие речи она вела и раньше, когда и мне, и ей было двадцать с небольшим…

13

В соборе мы провели почти час, прежде чем отправились дальше. Заглянули в Большую хоральную синагогу. Зашли в Старый Замок (в лавке при музее Кэри купила маленький католический крестик, серебряный или, скорее, посеребрённый; тут же его и надела на себя). Свернули в Коложский парк на берегу Немана.

Наше внимание привлекла простая в обводах, но выразительная церковь из тёмного древнего кирпича – плинфы. Мы обошли храм по кругу, прежде чем решились зайти. Колебалась в основном, конечно, моя спутница – и всё же любопытство победило. Или не оно одно: возможно, Кэри было неловко за свои недавние слова о глубокой провинциальности нашей родной веры – или она боялась, что я эти слова истолкую как западопоклонничество, и оттого желала сейчас доказать мне и самой себе: мол, вовсе она не предубеждена к православию, готова есть сливы наравне с вишнями.

Изнутри Коложская Борисоглебская церковь тоже хороша, хотя все её иконы – современные, конечно. Осмотревшись по сторонам, мы приблизились к алтарю и принялись его разглядывать. Прямой и несколько бесцеремонный голос прервал наше занятие.

– Добрый день! Вы – москвичи?

Звук голоса гулко разлетелся по всему храму (в этой церкви великолепная акустика).

Мы развернулись. Голос принадлежал пожилой православной монахине. Ростом примерно с Каролину, она стояла очень прямо, «гордо», сказал бы я, правда, это была особая, религиозная, отрешённая от мира гордость. Апостольник тесно охватывал её выразительное суховатое лицо с резкими чертами без тени улыбки, глаза глядели перед собой.

– Нет, не москвичи, но мы действительно из России, – нашёлся я наконец.

– Рада, что люди из России посещают наши храмы, и что вообще посещают храмы! (В её «рада» содержалась даже некая минимальная вежливость, словно нам давали понять: видите, я не религиозный фанатик, я могу разговаривать с вами так, как в наше время друг с другом в обществе разговаривают люди, – хотя мне это скучно, поэтому к делу, к делу!) Наш храм, самый древний на Белорусской земле, освящён в честь святых Бориса и Глеба. Вы о них, конечно, знаете – да? – монахиня пытливо заглянула нам в глаза. – Это – первые наши русские святые: великие мученики, небесные заступники царей и правителей… Некоторые думают, будто молиться можно в любом месте, потому и храмы не нужны, – прервала она сама себя, будто рассказ о Борисе и Глебе ей тоже наскучил или будто она боялась, что рассказ наскучит нам, праздношатающимся «захожанам», а оттого нужно выдавать нам драгоценные знания маленькими порциями. – Это не так!

«Терпи, – мысленно сказал я себе. – Ты здесь гость, оттого можешь в кои-то веки и послушать о важности молитвы именно в храме. Не убудет с тебя». Идея, впрочем, вызывала сомнение, верней, не сама идея, а её напористая безальтернативность.

– А если нет возможности молиться в храме, дома можно хотя бы читать Евангелие, – продолжала монахиня. – Это важное чтение! Хотя современному человеку Евангелие не всегда понятно, но одна глава в день – не слишком много! У вас ведь есть Новый Завет? И Псалтирь?

– Да, – ответил я и зачем-то прибавил: – Одной книжечкой.

Сказать правду, карманный «Новый Завет и Псалтирь» издания «Гедеоновых братьев», размером немного меньше ладони, был у меня дома единственным Новым Заветом.

– Ничего подобного! – сурово отмела сообщение про «одну книжечку» монахиня. – Это – две разные книги. А читать, уж если читать, лучше на славянском. Русский Новый Завет тоже хорошо иметь, но славянский всё-таки ближе к Богу, – здесь в первый раз её лицо посетило слабое и быстрое подобие улыбки.

– Почему? – это была Кэри, конечно: самое первое, что она произнесла в этой беседе.

И, кстати, действительно, почему? Неужели у Творца неба и земли есть расовые предпочтения?

Монахиня перевела внимательно-бесцеремонный взгляд на Кэри, будто бы заметив её в первый раз. Помолчала пару секунд. Прямолинейно спросила:

– Вы, извините, отец и дочь? Или пара?

– Мы – пара, – ответила ей Кэри спокойно, но отчётливо, и в самой этой отчётливости звучал вызов.

– И, конечно, не венчаны?

– Не венчаны, да и не можем быть венчаны, – вмешался я в разговор, – потому что невесте нет восемнадцати. Мы помолвлены.

– Нет препятствий к венчанию семнадцатилетней невесты, – ответили нам тоном, подразумевающим, что других мнений быть не может. («Да, Владыка Михаилу Сергеевичу именно так и ответил, – подумалось мне. – Даже и письменное разрешение на венчание рабы Божьей дал “при наличии серьёзных намерений”. И что нам с ним делать? Ох, отчего эти люди, мысленно застрявшие в десятом веке, не осознают, что современный человек гораздо сложнее себя десятивековой давности? Спокойно, Олег, спокойно…») Помолвлены… – монахиня немного пожевала губами, будто пробуя на вкус незнакомое слово. – Обручены, вы хотите сказать?

– Нет, именно помолвлены: это было частное священническое благословение на дому, – пояснил я как можно вежливей.

– А! – коротко выдохнула монахиня, вложив в свое «А!» всё презрение к «новомодным штучкам». – Батюшка, возможно, поспешил с ним, потому что так называемая помолвка без обручения ничего не значит. Ни-че-го! Не посчитайте бесцеремонным, но я беспокоюсь о вас! Не будучи венчанными и живя во блуде, вы после смерти не пройдёте семнадцатое мытарство! Ответственность, – она развернулась ко мне, – на вас: вы старше, и вы мужчина. Не берите греха на душу!

Пока я соображал, что ответить, неожиданно заговорила Кэри, и звучала она совсем не родственно.

– Почему это только на нём? Меня совсем не нужно брать в расчёт? У меня нет своей воли?

Монахиня снова перевела взгляд на девушку и секунд десять разглядывала её даже с некоторым удивлением: как, эта маленькая заблудшая овечка ещё и умеет говорить? Что-то дёрнулось в её лице, когда она приметила на Кэри нечто совершенно дикое, совершенно несообразное. И нет, это была не короткая юбка…

– Вы знаете, что на вас католическое распятие? Да вы его ещё и носите навыпуск: так делать нельзя…

– Я знаю.

– Нет, вы не понимаете! – от изумления монахиня даже понизила голос, перешла на полушёпот. – На вас католическое распятие!

– Я знаю! – повторила Кэри тем же гневным полушёпотом.

Так они стояли и смотрели друг на друга, забыв обо мне полностью, две упрямые, неукротимые женщины, старая и молодая, и одна стоила другой в этой дуэли взглядов.

Монахиня открыла рот, чтобы что-то сказать – Кэри, не желая доставлять ей этого удовольствия, развернулась и быстро вышла из храма. Я поспешил следом за ней.

14

Выйдя из церкви, Кэри пошла прямо, быстрым шагом, почти не разбирая дороги – я едва поспевал за ней, хотя мой шаг, конечно, шире. Дышала прерывисто. Не трогай её, не спрашивай ни о чём, сказал я себе. Пусть выгуляет, выдышит свою обиду. Она сама заговорит…

И девушка действительно заговорила спустя пару минут, срывающимся голосом:

– Какое они имеют право?!

Я хотел было заметить, что не «они», а «она» – одна-единственная монахиня, которая ведь неизвестно ещё как связана с храмом. Может быть, она, как и мы, в Коложской Борисоглебской церкви – случайная гостья. Но не сказал: меня вдруг настигла неожиданная мысль. Борис и Глеб были братьями! «Один бородатый, а другой безбородый» – как их изображают православные иконы. Ах, прав оказался Волчок…

– Молодец я, что купила этот крестик! – продолжала девушка с гневом: настоящим, недетским гневом. Крылья ноздрей у неё подрагивали. – Только жалею, что не купила Звезду Давида в Синагоге!

– Кэри, милый человек, попробуй посмотреть на всё её глазами! Она не сомневалась в том, что мы православные.

– А почему?! Кто ей дал право не сомневаться?! «Ваша помолвка ничего не значит» – да что вы говорите?! Это, выходит, она будет решать, значит наша помолвка что-то или не значит?! Может быть, она и жить с нами будет?! «Живя во блуде, вы не пройдёте семнадцатое мытарство» – да как ей не стыдно?! Ей, наверное, семьдесят лет, а она продолжает мысленно залезать мне под юбку! Назло вот, назло ей хочется…

– …И назло ей, – перебил я, – да вообще назло кому угодно это выйдет очень глупо, правда?

Кэри ничего мне не ответила сразу, только шумно выдохнула. Мы пошли немного медленнее.

– Ты прав, – согласилась девушка. – Я считаю себя ученицей Дорофеи Аркадьевны, и поэтому я так не поступлю. А если бы я ей не была? Да я бы просто из чувства протеста пустилась во все тяжкие! А кто был бы в этом виноват?

Что ж, большая, большая доля правды имелась в её словах, которые почти повторяли и мои мысли тоже. И всё-таки я, немного помолчав, негромко произнёс:

– Кэри, милая, я очень прошу тебя: не перекладывай ответственности за свои поступки ни на кого, никогда, даже если тебя больно задел несправедливый и глупый человек. Я тебе не учитель, я сам за жизнь очень малому научился и мало знаю о жизни, но то, что, делая так, мы вредим сами себе, – это я знаю абсолютно точно.

И снова мы шли рядом молча, верную минуту.

– Да, да, – выговорила девушка. – Да, конечно. Какое мне до неё дело, если я сама зла, сама не владею собой?

Вдруг, забежав немного вперёд и стремительно развернувшись ко мне, она заставила меня остановиться.

– Ты во мне разочарован? Ты меня осуждаешь?

– Осуждаю? – переспросил я, не понимая. И совершенно искренне ответил: – Я тобой восхищаюсь! Ты – мой маленький и стойкий самурай.

Кэри, порывисто вздохнув, шагнула ко мне и обвила мою шею руками.

– Неловко, – шепнул я. – Мы на улице, люди смотрят…

– Какое мне дело, – пробормотала она мне в плечо.

15

Вернувшись в наш номер, мы условились немного поработать. Кэри, сев на одном конце стола, уткнулась в телефон: она искала какую-то информацию, делала выписки в свой блокнот, набирала ловкими пальцами короткие электронные письма и отправляла их. Хмурилась, покусывала кончик карандаша крепкими белыми зубами.

Я же, устроившись на другом конце узкого, но длинного, почти двухметрового стола, решил подумать над «загадками Серого Волчка». Уже и без того я, дурья голова, пропустил мимо ушей его предостережение о двух братьях!

Итак, вернёмся к сегодняшнему сну. «Великий плот» – что это такое? «Кон-Тики»? Тур Хейердал? Фамилия Хейердала не наводила ни на одну мысль – в голове вертелись только неприличные рифмовки.

Ладно, оставим пока плот. «Дети» капитана – это его художественное наследие? Стихи, письма, картины? Какого капитана? «Два капитана» Вениамина Каверина? Или речь идёт о некоем английском капитане, уж коль скоро Алла Флоренская одно время жила в Лондоне? Только вот о каком? Френсис Дрейк? Джек Воробей? Тот, кажется, тоже искал клад. (А мы ищем?) Джон Сильвер из «Острова сокровищ»?

– Кэри, каких самых известных капитанов в английской литературе ты знаешь?

– O Captain, my captain! our fearful trip is done,20 – откликнулась девушка, не отрываясь от своего дела. – Стихотворение Уолта Уитмена на смерть Авраама Линкольна.

Кто бы подумал, что она такая начитанная… Гимназия с английским уклоном давала о себе знать.

Некоторое время я мысленно развивал и эту гипотезу. Если капитан – Авраам Линкольн, то кто – его дети? Весь осиротевший американский народ, видимо. И к чему это нас приводит? Существует некий особый «американский шифр»?

Поисковый запрос «американский шифр» в Сети давал ссылку на М-209, портативную шифровальную машину, которую США использовали во Второй мировой войне. Почти пятнадцать минут я пробовал вникнуть в принцип её работы, но так и не разобрался.

Бросим шифровальную машину на время. Вообще, зачем ограничиваться именно англосаксами? Капитан Немо? «Двадцать тысяч лье под водой»? Чем нам поможет эта цифра? Вообще Жюль Верн? Что ещё он написал?

– О, Господи, какой же я тупица! – простонал я. (Кэри глянула на меня с беспокойством.)

И впрямь Жюль Верн – «Дети капитана Гранта»!

Если Волчок, вернее, его таинственный знакомый имел в виду именно Жюля Верна, то есть ли в романах знаменитого француза великий плот? Всё же подводная лодка на роль плота годится не очень.

Новый поиск в Сети выявил: есть! И даже в названии романа. Жангада – это, оказывается, бразильское судно, нечто вроде плота, связанного из шести стволов деревьев. Кажется, я читал «Жангаду» в далёком детстве – и да, там было какое-то письмо… Надо освежить в памяти её краткое содержание, разыскав статью о ней. Вот же, вот же то, что я ищу!

Узнав от отца о совершённой им чудовищной ошибке, Бенито арендует водолазный костюм и обшаривает дно реки, он находит тело Торреса и документ. Однако документ оказывается зашифрован как криптограмма.

А каким именно шифром? Самого-то интересного и не сказали…

«Шифром Виженера» – дала ответ Сеть.

Действительно, в статье «Шифр Виженера» имелась отдельная рубрика – «Упоминания в литературе», а в ней – письмо злополучного Ортеги, героя «Жангады».

В посланиях, зашифрованных этим способом, каждая буква исходного текста сдвигается на одну или несколько позиций вперёд по алфавиту в соответствии со значениями ключа. Например, при ключе 123 из слова «азбука» получается —

123123

АЗБУКА

БЙДФМГ

Очень, очень похоже на текст «Моего последнего года»! На радостях я даже попробовал использовать цифровой ключ непосредственно из «Жангады» – 432513 – и применить его к «…Л, ШЖЁ ЕРОЗЛЖ». Получалась бессмыслица, конечно.

Что ж, лобовой атакой не взяли, попробуем взять осадой и поищем настоящий ключ. Как славно, что Алла сохранила пробелы и знаки препинания! Какая она умница!

Предположим, что «А. Н. ТХОЙКТЁТ» – действительно фамилия с инициалами. Разумеется, не «великая мать В. И. Ленин» – но кто тогда? У кого из выдающихся русских имелось восемь букв в фамилии? На ум приходили только Иван Гончаров и Николай Некрасов, да ещё вот Тарас Шевченко. Шевченко вызывал в памяти лишь мазанки, бандуру, подковообразные усы, выражения вроде «шайтан турецький» и «свиняча морда», да ещё вот прицепилось «Який ти в чорта лицар?». (Откуда это, кстати?) Бросив невероятную гипотезу о Шевченко, я попробовал вместо «ТХОЙКТЁТ» подставить имена Гончарова и Некрасова. Увы, получившиеся ключи ничего не расшифровывали…

Вновь я уставился на первую строчку.

…Л, ШЖЁ ЕРОЗЛЖ МОЗ Ж РФНН КМБЬ, А. Н. ТХОЙКТЁТ:

После «ТХОЙКТЁТ» и двоеточия шли абзац и тире. Прямая речь дальше? Допустим. Значит, в первом предложении с высокой вероятностью есть глагол речи вроде «ответил». Где же он? Все слова достаточно короткие и на роль глагола не годятся, кроме, пожалуй, «ЕРОЗЛЖ». «Сказал»? «Заявил»? Я попробовал извлечь ключ из этих двух предположений – безрезультатно.

Так и сидел я, глядя на начало текста, лупая глазами, пока – о, я действительно «слоупок», как верно назвала меня девушка, я в самом деле непроходимый дурень! – меня не осенило: с чего я взял, будто за инициалами обязательно следует фамилия?! Инициалы могут стоять и сами по себе, особенно в личном дневнике. А значит, «ТХОЙКТЁТ» и есть глагол! «Спросил»? Семь букв. «Предложил»? Девять букв. «Произнёс»?..

С внезапно забившимся сердцем (смешно! было бы из-за чего волноваться! седина в бороду, а всё играю в мальчишечьи игры!) я надписал над «ТХОЙКТЁТ» – «произнёс» и принялся высчитывать расстояние между буквами. После П в алфавите идёт Р-С-Т: три буквы. После Р – С-Т-У-Ф-Х: пять… Что же у нас получается?

35013501

ПРОИЗНЁС

ТХОЙКТЁТ

У меня даже в горле пересохло, когда я увидел этот повторяющийся ключ.

Справившись с волнением, я надписал ключ над оставшимися буквами первой строки. Получалась абракадабра, пока я не сообразил, что при дешифровке, в отличие от шифрования, буквы нужно сдвигать не вперёд по алфавиту, а назад.

…3, 501 350135 013 5 0135 0135, 0. 1. 35013501:

…Л, ШЖЁ ЕРОЗЛЖ МОЗ Ж РФНН КМБЬ, А. Н. ТХОЙКТЁТ:

…И, УЖЕ ВЛОЖИВ МНЕ В РУКИ КЛЮЧ, А. М. ПРОИЗНЁС:

Так, наверное, чувствуют себя великие математики, доказав новую теорему. Хотя какой из меня математик? Який ты в чорта лицар?

И всё же похвастаться хотелось, конечно. Я поднял взгляд на Кэри – и обнаружил, что она сама пристально, внимательно на меня смотрит. Уже, наверное, давно.

16

– Олег…

– Да?

– Завтра мы едем в Минск, окончательно продаём твою Daewoo Nexia, гуляем по городу? Вылетаем послезавтра?

– Верно.

– Ты собираешься встретиться с покупателем…

– …Около полудня. А что такое?

– Я подумала… Можно договориться с ним на раннее утро? Правда, выехать придётся совсем рано…

– Ты хочешь оставить больше времени на Минск?

– Нет! Совсем нет. Я…

Девушка слегка покраснела, но мужественно продолжила:

– Я выяснила, ещё немного раньше, что в Вильнюсе есть дом-музей Чюрлёниса. В этом доме должна иметься картина Аллы Флоренской. Автобусы из Минска ходят почти каждый час, в дороге они около четырёх часов. Если выедем утром, успеем обернуться к ночи…

Несколько секунд я соображал, прежде чем задать логичный и справедливый вопрос:

– Нас эти русофобы пропустят через границу, даже с визой?

– А мы попробуем! – энергично ответила девушка. – Ну да, ясное дело, русских пускают неохотно, с туристической визой шансы вообще маленькие. Сайт посольства говорит, что лучше бы иметь «гуманитарные основания». Лечение, например. Я уже написала в несколько клиник и медицинских центров, и из одной мне ответили. В общем, мне удалось записаться на приём на завтра – сама не ожидала!

– Когда ты успела?!

– Вот совсем недавно и успела…

Да, мы оба провели эти полтора часа плодотворно! Я только покачал головой.

Идея была, конечно, из ряда вон. Выезжать в четыре утра? Потратить на автобусные билеты что-то половину моего месячного заработка? Я ведь не печатаю деньги, у меня в подвале не стоит печатного станка, да и подвала нет в городской квартире… И ещё неясно, не развернёт ли нас литовский пограничный контроль! Что за бред, что за сумасшествие…

Все эти мысли, конечно, читались на моём лице. Кэри, с беспокойством наблюдавшая за мной, краснела всё больше – даже кончики ушей у неё в итоге покраснели. Произнесла наконец:

– Не говори мне ничего! Сама понимаю: безумие. Даже сейчас смотрю на этот план другими, взрослыми глазами и вижу: безумие. Ну, скажи уже: «Нет!» – и я выдохну с облегчением. Мне и самой неловко – зачем вообще заговорила…

– Так как билеты, думаю, стоят недёшево, про ночёвку в хороших гостиницах нам на какое-то время придётся забыть, а искать места в хостелах, ночлежках для бедных, – ответил я. – Ну, или перебиваться с хлеба на воду пару дней, причём буквально с хлеба на воду. Ты к этому готова?

Я лукавил, конечно: денег бы у нас хватило даже и с этими непредвиденными расходами. Мне просто хотелось проверить её решимость.

– Конечно, готова, – тут же ответила девушка. – Я только не понимаю: ты что, согласен? Правда?! О-о-о…

17

– Прямо сейчас взяла бы тебя да расцеловала! – призналась мне Кэри. – Да только, пожалуй, не стоит…

– Верно, не стоит, – согласился я.

– Я знаю, что не стоит, но… ты заметил, что искры пробегают между нами? Мне снова неловко…

– Конечно, заметил, ещё с января! – я рассмеялся: вот уж огромное открытие сделала! И добавил, немного серьёзнее: – Просто эти искры могут пробегать между почти любым мужчиной и почти любой женщиной, если оставить их наедине. Мы, люди, так устроены. И эти искры, какими бы значимыми они ни казались в молодости, да и после иногда, всё-таки не самое важное.

Кэри глядела на меня исподлобья, грызя свой карандаш, и я чуть не сказал себе: какого чёрта! В самом деле, что за дурака я валяю? Нет, удержался: в конце концов, во мне тоже имелось два человека, человек животный и человек честный. И в каждом из нас они имеются. А, чтобы развеять её хмурость, обронил как бы невзначай:

– Да, я ведь расшифровал первую строку…

Её глаза широко распахнулись:

– Да?!

Но принимать поздравления и радоваться было некогда. Я ушёл на балкон и начал вызванивать Николая Ивановича, покупателя автомобиля, чтобы перенести сделку на утро. Кэри села искать билеты на автобус – мы купили их тем же вечером. Лишь после этого я коротко пояснил девушке, что такое шифр Виженера и как заниматься дешифровкой. За дешифровку она немедленно и села, для начала надписав ключ 3501 над всеми словами первого абзаца.