Сердце камня. Легенда о СибИрии

Такого сюрприза Радомирка не ожидал – сердце ударило в рёбра, и он отшатнулся, готовый бежать.

Внезапно откуда-то Лев появился – огнегривый, степенный, величавый и грозный, вразвалку шагающий. Лев остановился напротив мальчика, янтарными глазами посмотрел ему в глаза. И мальчик вздрогнул, но не от страха. Эти яркие глаза царственного зверя, глаза, наполненные вселенской мудростью, показались знакомыми. Поигрывая кисточкой хвоста, Лев улыбнулся – или так почудилось, отвернулся и дальше направился, гордо встал перед престолом Творца.

Следом за царственным Львом – издалека откуда-то – появился человек с кувшином, из которого бесшумно струился бесконечный серебристый поток, будто бы рождавшийся из воздуха.

Радомирка понял, кто это такой, но спросил из вежливости:

– А это кто? Зачем он воду льёт?

– Работа у него такая. Это Водолей.

Человек с кувшином тоже встал перед престолом Творца.

Затем Орёл возник на горизонте: замаячил маленьким крестиком и неожиданно увеличился – в одно мгновенье оказался рядом. Перед глазами мальчика хищно сверкнули серповидные когти в роговой «перчатке» шафранового цвета. Гордые и грозные глаза блеснули алмазами чистой воды. Большая парусина орлиных крыльев, голубоватых, с белым подбоем, внезапно заслонила половину космоса – птица прошла на бреющем полёте, воздушной волною обдав Полкана и Радомира, и тоже уселась перед престолом.

Затем появился землистого цвета мощный Телец, исполненный очей, голову которого украшали звёздные рога. И он встал у престола Творца.

Замерев на какое-то время, эти четыре владыки стихий, повинуясь неуловимому жесту Единого Бога, разошлись от престола на все четыре стороны света.

Лев отправился на юг.

Водолей – на север.

Телец пошёл на запад.

Орёл полетел на восток, в сторону созвездия Скорпиона.

Четыре владыки стихий встали крестом вокруг Млечного Пути, вокруг Мировой оси, и между ними, пред престолом Творца – в виде россыпи звёздных огней – засверкало море стеклянное, божественное море, рождённое лучами Силы, Мудрости и Любви.

Глава седьмая. Равновесие

1

Мироздание продолжало наполняться чудесами и различными диковинами, только успевай смотреть по сторонам. И мальчик скоро понял – за всем происходящим тут просто невозможно уследить.

Вот из тела солнечного шара вслед за Сатурном родились планеты – одна за другой.

Солнце уменьшилось.

А количество планет увеличилось до девяти.

Радомирка, к той поре запутавшийся в дебрях создания Вселенной, спрашивал уже без притворства:

– А что это за планеты? Всё у меня перепуталось.

– Запоминай: Нептун, Уран, Сатурн, Юпитер, Нибиру, Марс, Земля, Меркурий, Венера.

– Ясненько. Значит, Творец создал девять планет – девять миров?

– Совершенно верно. А кроме того, Творец наш поколдовал и над музыкой. Музыку он разложил на семь звуков. А энергию света разделил на семь цветов. А для того, чтобы успешно управлять всем этим богатством, Всевышний Творец наш создал великую небесную иерархию из различных богов-помощников.

– Иерархия? – Радомирка наморщил переносицу. – Нет, не вспомню. Что это?

– Иерархия – это священная власть, порядок божественной подчинённости. Боги низшей ступени подчиняются и помогают высшим богам. И всё это находится в упорядоченной гармонии единства мира. Это, надеюсь, понятно? Для того чтобы мир мог существовать, он должен быть в гармонии и единой взаимосвязи. Вот почему весь Божий мир разделился на половинки, создавая космическую гармонию. Всё в Природе нужно было уравновесить.

– Как на весах? Я правильно понял?

– Пускай будет так, если тебе так понятней.

В небе что-то загремело.

Мальчик вздрогнул.

– А что там? Гроза?

– Нет, – Уволга сокрушённо покачал головой. – Делали наспех, а сделали на смех. Это я второпях весы смастерил неудачно. Сейчас налажу. Вот, уже готово.

И в самом деле, в небе появилось некое подобие весов – две огромные чаши плавно закачались. Одна доставала до Юга, другая до Севера.

Чаши прозрачные, будто хрустальные. А вслед за этим чей-то смутный контур проступил под небесами. И незримая чья-то, щедрая и сильная рука стала бросать на весы то пригоршню калёного песка, то пригоршню серебряной метели; то щепотку слёз, то «щекотку» смеха; то семена полыни, то капли мёда…

На правой чаше загорелось Солнце Красное, плавно прокатилось над головою мальчика. А на левой чаше вспыхнула большая Белоснежная Луна – укатилась за облака. В правой чаше всплеснулась щука – нырнула в стихию воды. В левой чаше возник пучеглазый карась. На правой чаше закачался лопоухий заяц, а на левой чаше зубы скалил серый волк…

– И так до бесконечности, – подытожил Могучий Уволга. – Всё внутри Природы оказалось уравновешено.

Весы на горизонте растворились, позванивая хрустальными чашами.

Задумчиво глядя на небо, мальчик спросил:

– А сколько их? Богов-то. Я что-то не вспомню.

– Много. Но основных богов – сто восемь.

– Ого! Большая армия. И что же они делали?

– Работа всем нашлась. Как говорил мой друг Сократ, однажды прилетавший ко мне на гору: «Кто хочет – ищет возможности, кто не хочет – ищет причины». В разных народах этим богам – помощникам Всевышнего дали разные названия. Каждый народ их на своём языке именует, но суть осталась одна и та же. Одни помощники взялись управлять планетами, другие – стихиями. Вот, например, Ярило у славян отвечает за отношение планет с Солнцем. Ярило стал божеством вечной жизни и любви.

– Ярило? – Мальчик оживился. – А меня ведь поначалу Ярославом хотели назвать.

– Назови хоть горшком, только в печку не ставь, – пошутил могучий старец. – Богов было много, только вот что запомни: какими именами они бы ни назывались – всё это Единый Бог – Всевышний Творец.

– Ясненько. Их сто восемь, а он один?

– Он один. А сто восемь – это его разные формы, разные обличия. Это своеобразная космическая мозаика. Ну так вот. Продолжаем. Богиня Макошь стала матерью счастья, великой благодетельницей. Вместе с Родом стали они отвечать за рождение жизни на Земле. В русском языке ты частенько встречаешь Рода.

– Встречаю, ага. Почти что на каждом шагу.

– Ишь ты, расхвалился. Ну, давай примеры приводи.

– За руку? Или как приводить? – мальчик развеселился оттого, что у него примеров много. – Ну, вот, скажем «народ» – в этом слове таится бог по имени Род. Правильно? А среди народа всегда есть родственники. И все наши реки рождаются из родников.

– Отлично, Радомирка. А земля, где ты живёшь, как называется?

– Родина! Я просто сказать не успел.

– Вот видишь, как всё крепко связано, только люди об этом забыли. А тебе предстоит им напомнить. Не знаешь, как это сделать? Ничего, не беда. Я научу. Ты парень способный, всё хватаешь на лету. Вот сейчас мы полетим, и ты будешь хватать…

– Полетим? А на чём? Разве у тебя есть самолёт?

– А как же! У хорошего пилота не может быть плохого самолёта.

2

Точёные, серебром подкованные копыта Полкана неожиданно засветились, будто всё нутро его разогревалось, раскалялось перед взлётом. А когда Полкан ударил правым передним копытом – белые искры брызнули кипящим молоком. И прокатился гул внутри Волшебного Яйца, которое теперь не имело, кажется, ни конца, ни края – горизонты заманчиво заголубели, облака закучерявились вдали.

Быстроногий Полкан разогнался так, что ветер, холодея, зашумел, запел над головою мальчика, сидящего под надёжным прикрытием широкой спины Полкана.

Белоснежная накидка, расшитая золотыми узорами, затрепетала как парус – снежинки сорвались с накидки, закружились метельным пухом.

От скорости, которая сердце будто вдавливала в грудную клетку и не давала свободно дышать, голова закружилась у мальчика. Руки с каждым мгновением ослабевали.

Старец будто почувствовал это.

– У тебя там всё в порядке? – спросил, оглядываясь.

– Полёт нормальный! – крикнул Радомирка и, покачнувшись, едва не упал.

Почуяв неладное, Полкан своею сильною ручищей сграбастал парнишку.

– Иди сюда! – Полкан прижал его к себе, к белоснежно-прохладным кустам бороды, похожим на клочья метели, свистящей на ветру. – Давай за пазуху, но осторожно, не торопись.

Забираясь за пазуху Могучего Уволги, мальчик только сейчас обратил внимание: пуговка у него на одежде величиной с хорошую тарелку, а дырки для ниток в той пуговке величиной с кулак, а нитки напоминали бельевую верёвку, на которой постирушки развешивают.

– Какая огромная пуговка! – воскликнул Радомирка, оказавшись в тёплом запазушном гнезде.

– Обыкновенная. Это ты ещё не видел молнию на курточке моей. Я как только начинаю ту молнию застёгивать или расстёгивать – гром гуляет в небесах.

– Ага, – засмеялся мальчик, – и гром гремит, и град грохочет…

Лететь за пазухой приятно, безопасно. Правда, здесь обнаружилось одно неудобство. Седую метельную бороду старца то и дело встречным ветром кособочило, в сторону сносило, и тогда парнишка точно попадал в дремучий заснеженный лес, где ничего не видно, кроме белых колючих кустов. Но это продолжалось несколько мгновений. Дремучий серебряный лес тут же улетал в другую сторону – и перед мальчиком открывалась такая живописная картина, которой любая птица может позавидовать: птица на такую высоту не заберётся, крылья коротки. Не зря ведь говорят: и сокол выше солнца не летает.

Иногда на пути встречались облака, и «лётчик с пассажиром» в них зарывались, будто в рыхлые сугробы: клочья белооблачного снега, прохладно струясь по щекам, по плечам, растворялись ароматными дымками.

Снижаясь, Полкан замедлил скорость.

– Вроде бы здесь. – Он приглядывался. – Давненько сюда не летал.

Они приземлились на просторной небесной поляне, сияющей изумрудно-лазоревым светом. Поляна казалась прозрачной – задние копыта Полкана стояли точно в воздухе.

– Ты чего там притих? Вылезай, прилетели.

– А куда это мы прилетели?

– К Чудотворной купели.

3

Прозрачная поляна, по которой они пошли, могла перепугать кого угодно – далеко внизу виднелась выпуклая, голубым сиянием одетая Земля. Но мальчик шагал безбоязненно. Внимательно глядя на Землю, он вспомнил старый школьный глобус.

«А как похоже-то! Земля как нарисованная!»

Повернувшись к мальчику, Могучий Уволга продолжил прерванный урок, но продолжил так, как будто ни на минуту не прерывался:

– Вот я и говорю тебе… – Он раскинул руки. – Как бы ни расширялся весь этот Божий мир и его свет, а всё равно он оставался меньше вселенской пустоты, той бесконечной тьмы, которая его родила. Тьма давила всей своей огромной массой на светлые миры Творца. Давила с кошмарной силой. И что же делать нашему Единому Богу? Как справиться с этой задачей? Он долго думу думал. И придумал. Творец решил в конце концов сделать нечто по образу и подобию своему.

– А кто это? И что это за «нечто»?

– Сейчас увидишь. Тут неподалёку спрятана в туманах Чудотворная купель. Была, во всяком случае. Давненько я сюда не залетал.

Они пошли через туман, рыхлыми горбатыми сугробами стоящий около берега; туман оказался по грудь Радомирке, а иногда едва не скрывал с головой.

– Тут заблудиться можно, – пробормотал он.

– Можно, – согласился Полкан. – Ты держись за накидку мою.

Пришли к Чудотворной купели, в которой отражалась такая изумительная лазурь поднебесная, которой нет над головами. И мальчик вскоре понял: небесная лазурь исходит откуда-то из глубины Чудотворной купели.

В тишине абсолютной, в тишине первозданной удар Полкана показался громоподобным – Полкан звонко шарахнул кованым копытом по гранитному краю Чудотворной купели.

Вода задрожала, покрываясь лазоревой рябью, поднялся вихорь, в котором с тихим мелодичным пересвистом взялись переплетаться все стихии – они закручивались в водоворот, в спираль. И всё это оказалось пронизано ярким лучом в Золотом треугольнике: оттуда светил изумительный луч – луч любви, луч мудрого Божественного света, луч Святого Духа.

А затем, когда вода утихомирилась, из глубины Чудотворной купели появилась голова человека.

– О! – удивлённо вскрикнул Радомирка. – А это кто? Я поначалу думал, что рыба здоровая такая.

– Это первый человек. Самый первый. Знаешь, как его звали?

– Знаю, помню. Мадам его звали. Ой, то есть этот, ну, как его? – Мальчик засмеялся. – Адам его звали. Адам.

– Правильно. Адам – подобный Творцу. И вот он – собственной персоной. Прошу любить и жаловать.

Адам тем временем на берег вышел. Голым телом был он похож на обыкновенного человека, а душа – широкая душа вокруг него – напоминала золотистый светящийся шар.

Не обращая внимания на Уволгу и Радомира, первый человек пошёл, не оставляя за собою следов, – прошёл по гранитному краю Чудотворной купели и растворился где-то в сугробистом тумане.

– А куда это он?

Старец махнул рукой.

– Туда, куда Творец поселил.

– А куда его Творец поселил?

– Подумай. Ты ведь знаешь.

– А-а! Я вспомнил. Он в рай пошёл.

– Да. Адам поселился в Небесном раю, который называется Ирий. Жалко только, что Адам не смог там прижиться.

– А почему?

– Не хватило мудрости. Увы! Хоть был он сотворён по образу и подобию Божьему, но мудрости в том первом человеке недоставало. Не смогла его душа находиться в гармонии с телом. Человек не посвящён был в сокровенные законы Вселенной. И тогда Творец решил отправить человека на Землю. Только Единый Бог его отправил не одного. Одному-то скучно.

– А с кем он отправил?

– Творец разделил человека на две половинки.

– А как он его разделил?

– А вот этого секрета Бог не открыл мне, Радомирка. Нам остаётся только догадываться. Ну, в общем, Творец разделил человека на две половинки – мужскую и женскую.

– А зачем?

– Затем, чтобы люди смогли обрести на Земле Мудрость и Любовь. Затем, чтобы они познали великие тайны ожерелья и жезла. Затем, чтобы открылись им знания о законах Вселенной.

– И для этого нужны две половинки?

– Нужны. Без этого никак.

– И у всех она должна быть обязательно? Половинка.

– Должна быть, Радомирка. Должна. И у тебя она уже имеется. Только ты пока что не догадываешься.

– Да? – Мальчик, смутившись отчего-то, поторопился тему сменить: – А что произошло после того, когда людям открылись все эти великие тайны ожерелья и жезла? Что было после того, когда им открылись законы Вселенной?

– А после этого свершилось вот что! – Могучий Уволга взмахнул рукой – и в небе вспыхнула «Возвратная дорога», усыпанная звёздами и терниями. И старец торжественно провозгласил: – Per aspera ad astra!

– Через тернии к звёздам! – глядя вверх, подхватил Радомирка, сам не понимая, откуда он знает эту латынь.

Более того: и «Возвратную дорогу» эту Радомирка знал, и знал так хорошо, точно всю её прошёл вдоль и поперёк.

– Совершенно верно! – подтвердил Могучий Уволга. – Ты прошёл через тернии к звёздам. «Возвратная дорога» хранит твои следы как доказательство того, что люди могут овладеть духовными сокровищами мира. Люди просто должны и обязаны это сделать, если они хотят называться людьми. – Разгорячившись, Полкан саданул подкованным копытом – звёздный песок, взлетая фонтаном, вспыхнул и растаял в воздухе. – Человек должен крепко потрудиться душой. Только тогда для него откроется «Возвратная дорога», ведущая с Земли на Небо. И только тогда человек на Небе станет единым с душою Всевышнего Творца. И только тогда человек станет помогать Единому Богу – помогать удерживать и сохранять гармонию во всём вселенском мире. Вы, люди, нужны Творцу, в каждом из вас есть частица Бога. – Старец помолчал, давая мальчику возможность осознать услышанное. – Вот так, через совершенствование людей, задумал Творец сохранить равновесие между Светом и Тьмой. Ты меня понимаешь?

Мальчик потёр вспотевшие виски, на одном из которых совсем недавно засеребрилась яркая щепотка седины.

– Я что-то понимаю, а что-то вспоминаю. Я ведь жил на Земле и на Небе.

– Молодец, сорванец. Из тебя выйдет толк.

– Толк выйдет – бестолочь останется. Так папка говорил.

Могучий Уволга расхохотался, сверкая зубами, – будто месяц мелькнул в бороде.

Радомирка нахмурился.

– Тебе смешно, а папка там сейчас переживает, он меня потерял. Вон сколько времени мы тут с тобой пробыли…

– Сколько? Да совсем недолго. Пока мы с тобой создавали миры, твой папка даже не успел папиросу выкурить.

Глава восьмая. Славное море, священный Байкал

1

Могучий старец, наделённый памятью седых веков, сказал, что приспела пора приступить к самому главному – к повествованию о Золотом треугольнике, внутри которого заключалось счастье человечества.

– Ты, наверно, слышал, мальчик мой, – горячо и горестно заговорил могучий старец, – Бермудский треугольник нынче многим людям не даёт покоя. И газеты, и радио, и телевидение, и писатели, и всякие другие бумагомаратели несколько лет подряд талдычат о загадках и тайнах Бермудского треугольника. Эх, люди, человеки! Ну до чего же охотно они поглощают всякие дешёвые сенсации. И жареное, и пареное, и сырое, и с гнильцой – всё подряд глотают, не задумываясь о том, что их специально кормят этой ерундой.

– А зачем их кормят?

– Затем, чтоб люди, не дай бог, не задумались о чём-то другом. О Золотом треугольнике, например.

– Это который у тебя на глобусе в беседке? – вспомнил Радомирка.

– На глобусе, да. Там я сделал модель треугольника. Там три вершины, естественно. И одна из вершин – гора по имени Мера. Та самая гора, которая когда-то находилась недалеко от посёлка, где ты проживаешь. А вторую и третью вершины я хочу тебе сегодня показать. Если ты ещё не притомился. Если не соскучился по тёплой печке.

– Печка подождёт.

– Вот это верно. Когда тебе ещё представится такая возможность полетать вторым пилотом на самолёте по имени Полкан. Давай-ка помогу тебе забраться. Не будем время терять.

Быстроногий Полкан разогнался на короткой взлётной полосе, находящейся над речным обрывом, и опять они с мальчиком, сидящим за пазухой «лётчика», в небеса воспарили.

Крылатая накидка Полкана после того, как он набрал высоту, затрепетала широко и равномерно – будто стая каких-то неведомых птиц, дружно работая крыльями, неотступно летела рядом с Полканом.

Под это шуршание крыльев Радомирка задремал в запазушном тепле, и задремал-то, кажется, на минуту-другую, а «лётчик» уже весело скомандовал:

– Пристегните ремни! Завяжите шнурки! Мы идём на снижение!

– Ты прямо как реактивный! – зевая, удивился мальчик.

– Скорость реактивного самолёта, Радомирка, может быть и полторы, и две тысячи километров в час. Так что мне до реактивного далеко. Но при попутном ветре, скажу без ложной скромности, по молодости я бывало… – Полкан замолчал и нахмурился. – Погоди. Вон, видишь, летит нам навстречу стая диких гусей? Из-за них случаются аварии. При взлёте и посадке многие самолёты серьёзно страдают после попадания птицы или в двигатель, или в корпус. Подробней потом расскажу, не отвлекай.

Сильная огромная рука Полкана плавно придавила широко раскрытую накидку – воздух под нею возмущённо загудел – и направление полёта изменилось.

Стая диких гусей пролетела поблизости – метрах в пятнадцати от Полкана. Гортанные крики послышались – удивлённые крики. Особенно громко удивлялся вожак, избоченив голову, и другие тоже крутили головами и переговаривались между собой. А поскольку Радомирка понимал язык зверей и птиц, он слушал и посмеивался.

– Это что такое? – раскричались дикие гуси. – С каких это пор кони по небу летают?

– Пегас, наверно.

– Нет! У Пегаса крылья, у Пегаса морда, а этот на человека похож.

Гусиные крики затихли – стая скрылась в дымке над горами.

2

Далеко внизу в каменных ладонях зеленовато-бурого межгорья что-то проблеснуло сырым ребристым блеском – словно огромная рыба с золотой чешуёй. Запахло мокрой свежестью и ароматом спелого арбуза, только что разрезанного.

Земля по мере приближения разрасталась, и то, что казалось огромной блестящей рыбой, стало превращаться в шумно шевелящиеся волны.

– Море! – восторженно воскликнул Радомирка.

– И так можно сказать, – согласился Уволга. – Не зря же люди сложили песню про это славное море. И мы ещё с тобой, дружок, споём. А пока полюбуйся.

Большая белоснежная накидка, во время полёта крыловидно вытянутая, теперь широко раскрылась, напоминая огромный зонтик – Полкан остановился в воздухе, давая возможность парнишке насладиться красотами.

От возбуждения Радомирка затараторил, пальцем тыча вниз:

– А там тепло? А мы там искупаемся?

– Нам с погодой повезло, – успокоил Уволга. – Море красно поутру – моряку не по нутру. А если море красно с вечера – бояться нечего. Ну, ладно, парень, хватит ротозейничать. Теперь смотри сюда. Запоминай. – Уволга начертил перед собою треугольник в воздухе. – Вот здесь, в нижнем правом углу земного треугольника, Творец поместил самое глубокое озеро, чище, краше которого нет и не будет.

– Вот это? Которое сейчас под нами? Так это что такое? Море или озеро?

– «Славное море – священный Байкал! Славный корабль – омулёвая бочка!» – слышал песню такую?

– Слышал. Пели в посёлке на празднике.

– Ну, а теперь посмотри. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. – Старец глубоко и радостно вздохнул и так пошевелил губами, так почмокал, будто сладкую конфету держал во рту. – Это Байкал! Байкал! Священное Лукоморье. Самое главное озеро нашей Земли.

– Лукоморье? Тут оно? Ну, теперь понятно, а то я удивился, когда на твоём глобусе название это увидел.

– Тут, а где же ещё? Посмотри. Только осторожно, не свались. Дай-ка я тебя попридержу на всякий случай. Ну, как? Отсюда, с высоты, на что похоже озеро?

Глаза у парнишки заискрились догадкой.

– Это похоже на лук.

– А на чеснок не похоже?

– Нет. Похоже на лук, из которого стреляют стрелами.

– Правильно. Море в виде лука. Отсюда и пошло название – Лукоморье. А ещё Байкал переводится как «богатое озеро».

– Лукоморье? Так это, значит, здесь учёный кот ходил?

– Кот? Какой такой кот? Ты о чём? Тут ни учёные коты, ни морские котики не водятся. Только нерпа – байкальский тюлень.

– Да это я про сказку: «У Лукоморья дуб зелёный; златая цепь на дубе том: и днём и ночью кот учёный…» Так, значит, Лукоморье – на Байкале? А я-то думал…

– А ты думал, сказка находится где-нибудь за тридевять земель? Нет, наша русская сказка под боком живёт, а точнее говоря, под сердцем.

Широко раскрытая белая накидка стала изгибаться и уменьшаться – Полкан покачнулся и плавно пошёл на снижение. Накидка, во время полёта служившая крыльями, а также и подкрылками, загудела под ветром, в котором всё сильнее ощущалась приятно-колючая озёрная влажность.

Осторожно работая то крылом, то подкрылком, «лётчик» немного снизился, но приземляться пока не хотел.

Могучий Уволга и сам залюбовался, и Радомирке давал возможность полюбоваться первозданностью Байкала.

– Смотри! Запоминай! – воскликнул Уволга. – Так здесь было сотни тысяч лет назад!

3

Лукоморье не просто блестело-сверкало внизу – Лукоморье улыбалось каждой капелькой воды. Широко лучистое, хрустально чистое, озеро лежало в своей колыбели, как в первый день рождения или в первый год, когда ещё глаза большого озера доверчиво были распахнуты навстречу миру, когда ещё душа этого моря пресного распахнута была навстречу путникам, пришедшим испить водицы, путникам, которые считали едва ли не смертным грехом плюнуть в воду или как-то ещё душу воды осквернить. Как мало осталось таких любомудрых, неспешных, не жадных и землю и воду очень тонко чувствующих путников. А может, и вовсе уже не осталось – иногда и такое глухое отчаянье от берега до берега накрывает озеро, накрывает, как дым от горящих лесов, веками обрамлявших берега. Но это – в будущем. В печальном будущем.

А сейчас Лукоморье улыбалось от уха до уха. Лукоморье смеялось широкогубыми волнами. Лукоморье сказку рассказывало мальчику. И рассказывало – и показывало.

Из голубоватой озёрной глубины проступали контуры таинственных подводных дворцов – владения какого-то царя морского. Подводные сады клубились кронами зеленоватых водорослей. А по тёмным глыбам, затонувшим недалеко от берега, солнце наискосок строчило золотые письмена – тонкими строчками свет шевелился на камнях, самородками рассыпался по дну. И в этом свете чётко было видно, как ходят водяные, плавают русалки. Байкальский омуль косяками шастал. Байкальский осётр величаво ходил, та самая царь-рыба, которую и рыбой-то назвать нельзя: двухсоткилограммовое такое чудо-юдо когда-то поставляли царскому двору.