Сердце камня. Легенда о СибИрии

Что говорить про это огроменное чудо-юдо, если плавала тут голомянка – небольшая полупрозрачная рыбка, издалека заметная.

И только лишь на глубине за двести метров – темнота, загадка, таинственная жуть и неизведанность, уходящая вниз больше чем на полтора километра.

А вдоль берегов Лукоморья – как это и должно быть в хорошей сказке – тишина, красота. «Лепота!», как воскликнул бы наш древний пращур. Ни сёл тебе, ни деревень ещё не видно, ни говоря о том, чтобы где-то пылила и пыхтела фабрика или дымил завод, похожий на Змея Горыныча, изрыгающего смрадное дыхание.

Тайга ещё повсюду дикая, целёхонькая – ни топорами, ни бензопилами не покусанная. И всякое зверьё на Лукоморье – уникальный животный мир, который только тут и встретишь, – зверьё живёт, не тужит, друг с дружкой дружит. «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей» – это не где-то «там», это именно здесь. И птахи здесь невиданные, птахи такие нарядные, такие невесты, в пух и прах разодетые, – художнику не хватит красок описать, а если хватит красок, так навряд ли хватит таланта. Здесь тебе что ни птица, то жар-птица в таком убранстве – глаз не отвести.

– И никто их ни разу ещё не пугал, не обижал, – рассказывал Могучий Уволга, вытягивая руку, на которую доверчиво садилась то одна, то другая нарядная птица.

И Радомирка вытягивал руку и тихонько посмеивался, когда птица садилась и коготками ладонь щекотала.

Они остановились около какого-то ручья, сбегающего с горы, и Могучий Уволга продолжал рассказывать:

– В Байкал впадает уйма речек и ручьёв. Я как-то взялся считать – у меня получилось пятьсот пятьдесят рек и ручьёв. А вытекает из Байкала только одна река.

– Ангара! – поспешил похвалиться парнишка.

– Молодец. У тебя, наверно, пятёрка по географии? И вот этот исток Ангары, который сейчас мы увидим, самый широкий в мире исток – около километра. Вон там, где здоровенная скала, которую будут называть Шаман-камень, там как раз и начинается Ангара. Вот тебе, кстати, ещё одно название, где присутствует божественное Ра.

– А там что за горы?

– Горы пока безымянные. А потом это будет хребет Хамар-Дабан. Бурятское название. «Хамар» – это нос. «Дабан» – горный перевал. Носатый перевал, так получается.

– Он не только носатый, но и ротатый, вон как рот разинул, – заметил мальчик, когда они снова взлетели и Полкан заложил просторный круг над Хамар-Дабаном.

В каменистых расселинах, будто в раззявленных ртах, среди тёмных гранитных зубов, лежали груды снега – солнце туда почти не проникало, лишь ненадолго едва-едва просеивалось через решётки плотных древостоев.

Полкан, читая мысли Радомирки, подсказал:

– Это не снег.

– А что это?

– Куски рафинада.

– Сахар? Да ну! Столько сахару тут?

– Так и должно быть. Тут сладкая жизнь. Это ж Лукоморье, сказка. Можем приземлиться и чайку попить. Тут народ дружелюбный. Только некогда нам чаи распивать.

Внизу прохладный воздух шевелился, на крыло вставал и перемешивался с потоками тёплого воздуха, пропахшего пьянящим духом багульника. Гордый олень стоял на вершине утёса – будто изваяние из камня.

Они ещё немного покружились над озером, полюбовались первозданной красотой и опять пошли на снижение.

Среди озёрной серебрящейся равнины Радомирка увидел горбушку зелёной земли.

– А куда мы, Уволга? Мы на остров, что ли?

– Да, это будет остров Ольхон.

– А почему его так назовут? Там ольхи, наверно, много?

– Ольхон от бурятского слова «ойхон», что означает «лесочек».

– Какой тут «лесочек»? Целый лес, тайга густая.

– Так ведь остров назовут гораздо позже, когда от этого леса останется только лесочек.

Остров Ольхон после появления гостей внезапно оживился. Там и тут полыхнул и начал разгораться зазвонистый переполох. Нарядные птицы, разноцветными стайками окружившие Полкана, выразительно и громко щебетали на весёлом птичьем языке.

Внимательно послушав жизнерадостную птичью трескотню, Могучий Уволга в ответ тоже вдруг защебетал, зацокал и потешно как-то зачуфыркал, будто глухарь на току, – тоже заговорил на птичьем языке.

Потом этот забавный говорун вытер губы, повернулся к мальчику и попытался вкратце объяснить:

– Обижаются на то, что мы их не упредили о своём визите. Пришлось извиняться.

– Я это понял. Ты им сказал, что хотел телеграмму дать на остров, но телеграфа поблизости не оказалось. А эти свиристелки одно да потому: не предупредили, нехорошо, мол, мы в праздничных перьях встречаем гостей, а сейчас мы в перьях будничных.

Несколько мгновений Могучий Уволга стоял в растерянности.

– Ах да! – смутился Уволга. – Ты же понимаешь этот язык, ты всё слышал.

– Слышал, да только я не всё разобрал. Они же там все хором балаболили, как на базаре. Что они сказали про птичье молоко?

– Сказали, что они гостям всегда готовят птичье молоко, а мы их застали врасплох: какой-то кот учёный, говорят, нынче у них погостил, вылакал всё молоко. Я говорю, да вы, девчата, не волнуйтесь, мы на минутку, нам бы только посмотреть ваше Лукоморье. А мне в ответ – у нас, мол, так не принято: если кто-то в гости пожаловал, должен остаться на два-три дня. А за минутку с Лукоморьем не познакомишься.