Таежное смятение чувств. Дорога

Навалившись на девушку, зажав ее лицо ладонями, муж грубо впихнул вонючий язык в девичий рот. Зиночка крепко зажмурилась, чтобы не видеть перекошенное похотью мужнее лицо. Накручивая жестким языком у нее во рту, мужик снова занялся ее плотными грудями с быстро отвердевшими сосками.

Высокая грудь Зины была точной копией материнской. У девушки выросли точно такие же торчащие крупные соски, что всегда сильно забавляло ее одноклассников. Они манили и притягивали к себе, и ей частенько приходилось отбиваться от слишком настойчивых и нагловатых поклонников.

На уроках к ней за парту подсаживались пацаны. Наглые сорванцы настойчиво лезли к ней под юбку, пытались силой раздвинуть девчачьи стройные ножки.

– Не лезь! – шипела она сквозь зубы.

Зинаида стойко сопротивлялась, но шума не поднимала, знала, что ее попросту поднимут на смех, что все девчонки в их классе время от времени проходили через эту процедуру.

– Ладно, щупай… – сдавалась она под конец и смирялась с неизбежным насилием. – Щупай, но только грудь!

Мальчишеская рука воровато проникала под кофточку и хваталась за упругие сиськи, мацала и мяла их, крутила и вертела торчащие соски. В трусиках у нее влажнело…

Прекратив мучить рот жены, муж целиком переключился на ее грудь. Его сильные пальцы расплющивали округлившиеся дойки молодой жены. Жадным ртом Никодим болотной пиявкой всасывал девичьи груди, до режущей боли сжимал отвердевшие соски упругих сисек желтоватыми и прокуренными до черноты зубами.

– Ах! – вскрикивала Зинка болезненно.

Инстинктивно она отталкивала голову супруга, потом девушка перестала сопротивляться неизбежному процессу, в ней накопились отчаяние и тупая усталость. Она желала лишь одного – чтобы ее мучения поскорее закончились.

Когда Никодим жесткими руками раздвинул ее коленки, навалился на нее сверху, ворвался в нее, разрушил преграду, Зинаида резко вскрикнула от пронзившей ее боли, дернулась под тяжеленным телом здоровенного мужа, хватила открытым ртом спасительный глоточек воздуха, беззвучно вытянулась на постели, зажала в кулачках смятую простынь.

– Ы-ы-ы! – вырывалась боль из ее нутра.

Тянущая боль внутри сменила острую и режущую, унесла с собой последние мысли. На глаза опустилась пелена полной пустоты и равнодушия ко всему происходящему.

– Посмотри на меня! – приказал муж, и она повиновалась.

Потухший взгляд ее всегда живых глаз тупо уставился на озверелый силуэт мужнего лица. Ее расслабленные ноги существовали и жили сами по себе, потеряли живую упругость, безвольно подчинялись не знающим пощады ударам сильного животного тела. Их то и дело подбрасывало вверх от каждого нового толчка…

– Ы-ы-ы! – подвывала она, а мужик смотрел на нее, кривил губы в непонятной для нее ухмылке.

– Холодная ты! – отвалился муж в сторону, отпихнул Никодим жену от себя. – Как рыба в полынье…

В памяти у Зинаиды крепко остались боль, кровь на простыне, стыд и желание поскорее со всем покончить. Со временем многие неприятные чувства притупились, уступили место легкому возбуждению от прикосновений грубых рук Никодима.

– Ну! Целуй меня! – принуждал ее мужчина, и она безропотно скользила губами по мужскому телу.

Горячая страсть никогда не захватывала Зинаиду. Ни до физической близости с мужем, ни во время близости. О том, что происходило, она никогда с удовольствием не вспоминала и всегда пребывала в уверенности, что у нее вполне заурядная и естественная реакция, свойственная всем замужним бабам.

– Порченая ты! – кричал на нее Никодим. – Не баба! – вскакивал муж с постели и прикладывался к бутылке.

Разнузданные пьянки и дикие загулы мужика однажды закончились закономерным исходом. В одной из пьяных драк Никодим поскользнулся и крайне неудачно упал на железный прут, торчащий из земли. Огромного горя Зинаида не изведала. И даже, напротив, она испытала немалое облегчение.

– На все воля Господа нашего! – сходила женщина в местную церквушку и поставила свечку за упокой души раба Божьего Никодима. – Отмучился раб Божий…

На руках у Зинаиды осталась трехлетняя дочь Дашка. И ей пришлось несладко. Помыкалась она по чужим углам, пока на ее пути снова не повстречался Зимин. Года четыре назад Константин нашел дорогу к ее постели. Она и сама не поняла, как ему удалось на раз-два быстро уложить ее на спину и раздвинуть ей ноги.

Видно, все дело крылось в его магнетическом взгляде. Он столь пристально смотрел на нее, что она чувствовала себя безвольной букашкой, теряла весь разум. Зимин щелкнул пальцами, и она пошла за ним, бездумно отдалась ему при живом еще муже…

Увидев снова ее, переговорив с нею, Константин велел Зинаиде собрать все манатки и перебираться к нему…

– Сегодня гуляем! – играл Зимин в карты, частенько он выигрывал, устраивал разудалые кутежи.

Относительно богатая жизнь захватила Зину, закрутила и завертела. Деньги уходили сквозь пальцы. Их было настолько много, что их практически никогда не хватало. Костя часто приносил на квартиру выигранные им украшения и вещи. Потом все это добро уходило на оплату бесчисленных долгов.

– Зина! – кричал Зимин с порога. – Где брошка, что я намедни тебе подарил? Гони вещицу обратно!

– Снова проигрался? – вздыхала Зинаида и шла к комоду, вынимала шкатулку, доставала украшение, передавала Костику.

– Я подарю тебе другую! – обещал сожитель и исчезал, возвращался через день или через два, приносил выигрыш или снова требовал вернуть ему ту или иную ценную вещицу.

Но самое ужасное заключалось в том, что общительный и веселый на людях, Зимин дома внезапно превращался в сущего тирана. Он не терпел, когда она начинала ему возражать, менялся в лице, вскипал мгновенно бешеным гневом, топал ногами, кричал…

Не сразу бедная женщина распознала в нем эту самую черту и вовремя не сбежала от него. Потом Зинка привыкла к роскоши, к бешеным деньгам, к веселой жизни, когда можно было целыми днями сидеть дома и ничего не делать.

– Собирайся! – влетал Зимин в квартиру, кружил ее по комнате. – Едем в кабак! Гуляем всю ночь!

– А с кем останется Дашка? – взирала она с прищуром.

– Я соседке уже приплатил…

Однажды Зимин вернулся домой не один.

– Это мой родной брат Борька… – показал он пальцем на четырехлетнего малыша. – Пацан этот будет жить с нами!

– А-а-а… – застыла Зина с открытым ртом.

– Я все сказал!..

С этого дня в ее жизни появился еще один ребенок. Со временем она привыкла к Борьке, относилась к нему, как к своему собственному сыну, хотя тот упорно называл ее тетей.

– Оставь, Зин, пока детей, пошли в комнату! – распирала буквально Костика кипучая жизненная энергия.

Ее сожитель не пропускал ни малейшего удобного случая и запросто задирал женскую юбку ей на спину. Его никогда не смущало и присутствие детей. Зина с удивительной для нее самой покорностью шла на удовлетворение его страсти…

Глава 3. Первые шаги

Поутру они скоренько перекусили, затушили головешки, разбросали костры, тщательно присыпали землицей.

– Но, трогай! – взмахнул возчик вожжами.

Снова противно заскрипела старая телега, опять мимо них потянулись унылые таежные сопки.

– Пропустим по глоточку? – ткнул Борьку в бок сынок бригадира и заговорщицки подмигнул.

– Не откажусь… – кивнул Зимин.

Хоронясь от отца, Степка вытащил заранее наполненную первачом бутылку. Сделав по хорошенькому глотку, парни откинулись на солому и прикрыли глаза. Услужливая память вернула Бориса в тоскливо унылое и невеселое детство…

Его тетка одно время работала в школе. А старший брат все время пропадал в компании картежников и кутил. Вечно приходил домой веселый и под приличным хмельком.

Борьке слышался тихий шелест снимаемой одежды, затем раздавался легкий скрип кровати, на которой спали брат и Зинаида.

– Ох! – доносился до него приглушенный стон.

Мальчонка прислушивался к поскрипывающей в темноте кровати, к изредка долетающим усталым стонам. Борька еще не осознавал детским умишком истинной причины тех самых таинственных звуков в ночной тишине квартиры.

Понимание пришло к нему много позже. К тому самому времени Костика давно не было в живых. Старший брат Борьки то ли нарвался на остро заточенный нож, то ли Костю заломал медведь. Может, Костика убили и вывезли в тайгу, там и бросили…

Жизнь без Костика покатилась под откос. Они стали много хуже питаться, сменили много квартир и комнатушек. Докатились до полуразваленной избушки, которую снимали за бесценок.

– Вы спите здесь, а я сплю тут! – разделила тетка одну единственную небольшую комнату цветастой занавеской.

Как-то темной ночью пацан услышал странные шорохи за занавеской, и он вспомнил детство. Борька многое уже понимал, знал, что происходит между мужиком и бабой.

– Ох! – стонала приглушенно тетка.

Чужие мужики в ее постели бывали не так часто, но их присутствие, видно, для тетки было необходимо. Мальчик об этом стал догадываться после едких высказываний соседок и их бабской болтовни. Новое для него чувство ревности лишь добавило тоски в его и до того не слишком легкую жизнь.

В таежной деревушке Боря завел знакомство с соседским мальчуганом. Федька был с ним одного года, и они быстро сошлись. Именно с ним Борис и поделился затаенными мыслями. Дружок долго не думал и с видом знатока уверенно брякнул:

– Баба без мужика долго не может! Выхода у нее иного нет, как кого-то звать к себе за занавеску…

– И что мне делать? – почесался Борька всей пятерней в затылке и задал вслух извечный вопрос.

И тут дружок выдал такое, что напрочь ошарашил его:

– А ты не думал, Борька, что сам уже подрос и мог бы с нею вместо любого мужика сам запросто управиться?

– Да ты чего удумал такое, а? – моргнул ошарашенный до последнего Борька. – Разве можно такое?

– А чё? – пожал дружок плечами. – Тетка твоя видная баба, и желание у нее имеется. Ты подумай на досуге, может, и выгорит у тебя с нею дельце! Дело тебе говорю…

Борька сидел, молча и оторопело глядел на не по годам развитого мальца и обалдело хлопал ресницами.

– С нашими девчонками слишком хлопотное дело! – не унимался Федька. – А вот с твоей теткой ежели правильно все провернуть – одна польза и удовольствие на двоих!

– А сам пробовал по-настоящему со взрослой теткой? – превозмог себя, решился Борька и шепотом спросил.

– До конца не было, – признался честно Федька.

Дружок поведал Борьке про то, что мать как-то отправила его к соседке Наталье за шинковкой. Та и говорит, что надо им в сарай заглянуть, мол, шинковка там лежит. Зашли они, а тетка ему и велит, чтобы подержал он стремянку, а она на полках поищет.

– Ухватился я за стремянку, а тетка Наталья полезла! Я невзначай глянул на нее снизу, а под юбкой у нее ноги голые мелькают! И задница вся голая светится! У меня дыхание аж перехватило! А тетка все шарит и шарит, ногами сучит передо мною и будто ничего не замечает! – сверкнул Федька глазами.

– А ты чего? – затаил Зимин дыхание.

– А я чё? Хотел уже ее вниз стянуть и валить на рогожу, да тут дочка ее заявилась! Чуток времени мне не хватило. Но я к ней снова хочу подвалить! Авось и выгорит дельце!

Открыв рот, Борька слушал дружка, боялся даже и моргнуть.

– А ты тетку Зинку свою видал без всего? – прищурился Федька, глядя на него. – Я свою мамку видал и не раз!

– Видал я, когда мальцом еще был! – поведал Борис, ничего не скрывая. – А сейчас она меня хоронится.

– Чё, и в баньке ты не подсматриваешь? – прищурился Федя и потер зачем-то ладони. – Проще пареной репы…

– Боязно! – вздрогнул Боря. – Боюсь, уши надерет!

Хохотнув, дружок ткнул в него пальцем, похвастался:

– И мать видел в баньке, и даже сеструху как-то в щелку!

– Врешь же ты все ради красного словца! – выдохнул Зимин из себя тревожно-возбужденным потоком.

– Слово даю, что не вру! – перекрестился даже Федька. – Видел Таньку в ее комнате! Никому не расскажешь?

– Могила! – ответил Борька.

Дружок Федька принялся рассказывать, что на днях он смылся с уроков пораньше, завалился к себе домой. Открывает он дверь, а из комнаты старшей сеструхи – характерный стук, голоса. Один был точно Танькин голос, а второй голос незнакомый ему был. Поначалу он забоялся, что сеструха сдаст его со всеми потрохами про то, что он на школу забил, хотя бы потому, что помешал он ей тереться с мужиком. Не дурак, живо просек, что за стук-перестук!

– И чего потом было? – перестал Борька дышать.

Накинув на себя таинственный вид, дружок поведал:

– А потом-то до меня дошло, чё мне дрейфить, если тихо просидеть и не высовываться. Да еще и секреты все сеструхи моей просечь! Стук и стоны затихли, послышались шаги и довольный голос незнакомого мне парня: «Неплохо прошло для первого раза! Еще раза два потремся, и мы с тобой в полном расчете! Ну, чего молчишь? У нас с тобой был твердый уговор на три раза со мной, по одному разочку с дружками! Уговор дороже денег». «Помню я все! – буркнула Танька. – Но я согласна на то, чтоб только с тобой». «Нет, и им ты по разу дашь! – настаивал парень. – Не убудет у тебя. А потом, глядишь, и дружкам моим, козлам драным, и тебе понравится! Сама ты прибегать к нам начнешь! Лиха беда начало». «Вот именно, что беда! – хмыкнула Танька. – Все, отвали! Хватит меня уже лапать! По первому разу получил и вали!» Входная дверь обиженно хлопнула, и Танька ушла к себе в комнату…

Услышанное им ошеломило Федьку и возбудило…

Сеструха была старше его на три года и давно созрела для замужества. Мать всячески оберегала ее от мужиков, лелеяла и пылинки сдувала, рассчитывала на выгодную партию. А тут выясняется, что девочка Танечка давно уже вовсе и не девочка.

– Вот я и решил для себя, – продолжил Федька, – что непременно затащу ее в койку! Есть у меня план. Там, гляди, и с мамкой дельце выгорит! Ежели с умом взяться…

– Свят тебя, Федька! Богопротивное болтаешь! Можно разве оно и с родной сестрой, и с мамкой в постели валяться? – взял Борька и истово перекрестился.

– Дурак же ты, Борька, и не лечишься! – схватился за живот и громко рассмеялся дружок. – Ты церковные книжки хорошо почитай, там про то, как родичи друг с другом живут, хорошо прописано. Слыхал я, что среди староверов наших есть и те, что почитают искать себе женихов и невест среди ближней своей родни! Или живут общим все скопом. Сам таких видал, врать тебе не буду!

– Ну, не знаю… – протянул неуверенно Борька.

Большими познаниями в этих областях он похвастаться не мог. Со староверами парень вместе не жил, обрядов их не видел, о том, что дети живут во грехе со своими родителями, не слышал. Покачав головой, он решительно усомнился в том, что услышал.

– Ну ты и замахнулся на мамку при живом отце! – хмыкнул Борис. – Он тебе уши надерет, всыплет по самое первое число!

– Отец мой редкий месяц дома живет! – усмехнулся криво Федька и желчно сплюнул на пол. – Все по найму в городе батя по полгода и того больше торчит! Мать частенько при нас выговаривает ему, что нормальный мужик должен дома жить, в своей постели со своей женой темной ночкой спать, а не по чужим бабам на стороне по ночам шастать и промышлять.

– Ух ты! – хлопнул Борька ресничками.

У себя дома ничего подобного он не слышал. Правда, и мужа у тетки Зинаиды не имелось. Кому ей выговаривать…

– Мать и спрашивает у отца про то, с кем ей спать, пока он на стороне шастает. Стоящих мужиков в деревеньке и днем с огнем не сыскать, никого путного не осталось. Одни малолетки вокруг и несмышленые подростки. К тем, что повзрослей, на год уже вперед очередь расписана. Что ей теперь с пацанами чужими по углам шарахаться? Был бы жив ее свекор, так она бы, ей Богу, за счастье почла бы с папашей мужа чуток разговеться. Обидно ей при живом муже поститься… – поведал дружок.

– Так и говорит? – отпала челюсть у Зимина.

Потерев затылок, Федька кивнул головой, подтвердил:

– Ага! А еще говорит, что, кроме меня, в доме ни одного мужика. Хотя… меня она еще за мальца держит.

– А что твой батя? – подался Борька вперед.

– Он кулаком по столу, мол, не порти ему сына! Знает он, мол, их породу на весь их передок с рождения слабую. Как, говорит, прихватит их зуд, так удержу на них нету…

Борька молчал, подавленный всем услышанным. Федька же, глядя на него, пренебрежительно ухмылялся:

– Вижу, рано тебе о бабах думать! Сосунок ты еще! Мал, не вырос! Да и я не тороплюсь с бабами начинать. Сперва на сопливых девчонках опыта набраться след, чтоб к взрослой бабе всерьез подкатить и от срама под землю бегом не провалиться!

Раздавленный словами дружка, Борька тяжело вздохнул и тупо уставился перед собой. Ему казалось, что он ни на что не способный тюфяк и жизнь его бесславно кончена…

– Да ты чё нос-то свой повесил? – вывел его из состояния унылой прострации голос Федьки. – Это дело поправимое. Главное в этом деле начать, а там и попрет… как по маслу!

– С чего мне начать-то? – вздохнул Борька снова. – С какого бока и края к нему подойти?

– Бабу можно обломать по-разному! – выдохнул Федька.

Моргнул Зимин и потянулся к дружку вопрошающим ухом.

– Это еще как? – прищурился Борька.

– Можно силой взять! – подмигнул дружок. – Но опасно!

– Опасно! – кивнул Зимин. – Могут и посадить!

– По пьяни может запросто прокатить! – качнул Федька пальцем. – Упьется баба в полный хлам, ты и тащи ее на лежанку!

Пожевав недоверчиво губами, Борька невнятно промямлил:

– Возиться с бревном, какой в том интерес?

– Начни с бревнышка… – прищурился хитренько дружок. – А после и с живой матрешкой, может, что и сладится…

Пожав сомневающимися плечами, Зимин уставился в мертвую точку. Он все думал о том, что у него под боком всегда имеется тетка. Но пацан не знал, как подступиться к Зинаиде со столь, на его взгляд, деликатным предложением. Перед его глазами стояла картина недавно приключившегося с ним казуса…

Как-то тетка послала его в сарай, чтобы он прибрался там и навел маломальский порядок. Умаявшись, паренек прилег на тюк со старым тряпьем и задремал. Сквозь сон вдруг он почувствовал, как кто-то тесно придвинулся к нему, теплый и знакомо пахнущий. Не открывая глаз, Борька понял, что это тетка привалилась к нему под бочок, дышит жарко ему в ухо.

Чего именно хотела от него Зинаида, прознать не вышло, так как вскоре послышались тяжелые шаги. Тетка сразу вскочила и накинула на пацана дырявое покрывало, тряпка тряпкой.

Через дыры в накидке Борька узрел соседа Кузьму. Тот воровато оглядел сарай, шагнул к стоявшей в полутьме тетке, успевшей схватить в руки пустую большущую корзину.

– Зинка, ты тут? – зашептал сосед.

– А кого ты хотел тут найти? – ответила тетка игриво. – Дай мне пройти! Не стой в дверях, как истукан!

– Не спеши, – буркнул сосед, удерживая Зинаиду за руку. – Спросить тебя чё хотел… – шагнул Кузьма к соседке.

Тяжело сопя на всю сараюшку, мужик грузно прижал тетку Бориса к косяку дверного проема.

– Не балуй! – вдавилась Зинка спиной в стенку.

– Спросить у тебя чё хотел…

– Ну, спрашивай, коли сам пришел…

Мужская рука протянулась к женскому бедру, ситцевая юбка поползла вверх по теткиной ноге. Но Зина отчего-то даже не пискнула, никак не отреагировала на откровенную наглость.

Почувствовав ее тихое непротивление, Кузьма свободной рукой протянулся к женской груди, легонько сжал, потянул тетку вниз, одновременно разворачивая ее к себе спиной.

– Тише, медведь, не шуми! – донесся теткин шепот. – Бориска мой, постреленок, умаялся, в уголочке уснул.

– Мы тихо, тихо…

Видать, чтобы не поднимать ненужного шума и избыть излишней возни, женщина сама быстренько скинула кофту и вывалила наружу тяжелые груди с крупными сосками. Сосед мастерски забросил подол юбки ей на спину, ухватил Зинку за бедра, изловчился и прижался к ней всем своим телом.

– Ох! – выдохнула тетка и прикрыла глаза.

Провисшая грудь ее грузно колыхалась в такт сильным толчкам. Время от времени женщина хрипло стонала, изредка она начинала тоненько подвывать. В темноте угадывались ее голые ноги, слышалось прерывистое дыхание соседа.

– Ох! – протянула Зинка с особым чувством.

– Пробрало? – нагнулся к ее уху сосед.

– До самых гланд…

Борьку всего охватило странное чувство к тетке, которая бесстыдно стояла, раздвинув ноги перед чужим мужиком, не переставая, сладостно стонала и тихо подвывала.

– Ох! – вскрикнула тетка напоследок, рухнула на землю без сил, увлекла за собой захрипевшего Кузьму.

Мужик отвалился в сторону, тяжело дышал, одной рукой продолжал шарить по обнаженному женскому телу.

– Все, будет тебе! – перевела Зинаида дыхание.

Подрагивающими пальчиками женщина потянула юбку на коленки, затем приподнялась с земли, накинула на себя кофту и принялась застегивать пуговки на вороте.

– Ступай, Кузьма, к себе! – велела Зинаида.

– Не спеши, соседка! Еще разок!

– Ступай с Богом, Кузьма! Хорошего помаленьку!

Прижимая бабу к себе, мужик хрипло зашептал:

– Не гони, Зинка! Сладости твоей испить хочу!

– Ступай, Кузьма! – увещевала его тетка. – Не ровен час, женка твоя прознает! Сраму не оберешься!

Упоминание про Прасковью, которая могла в кровь изгваздать ему всю рожу, привело мужика в чувство, он выпрямился, удовлетворенно потянулся, отряхнул штаны от налипшего мусора.

– Сама-то успела? – поинтересовался Кузьма.

– Успела, успела! – улыбнулась ему тетка благодарно. – Ты язык-то свой придерживай! Мне разговоры ни к чему. Я, как ты помнишь, баба одинокая, ко мне и так весь мусор липнет! Ну, ступай! Иди, родимый, от греха подальше…

Покосившаяся дверь скрипнула, сосед исчез в сумерках тихо опускающегося вечера. Зинаида прислушалась. Там, где спал Борька, было тихо. Женщина вздохнула, почувствовала прилив сильного к себе раздражения. Снова она не совладала с собой и поддалась на коварные уговоры похотливого соседа.

А если постреленок все это время не спал и следил за ними? Стыдоба-то какая! Как ему в глаза-то после всего смотреть!

Пацан-то подрастает и все уже понимает. Вона с каким интересом на нее стал заглядываться. Скоро по девкам бегать заладится. В пору самой под него подкладываться. А что? Он ей никакой не родной, чужая кровь. Греха в том никакого нет. И себе оно самой будет всласть, и пацану оно будет в радость…

Через несколько дней Федька сам не пошел в школу и Бориску за собой утянул, в укромном местечке шепнул:

– Сегодня мы себе устроим прогул! Танька сегодня с хахалем своим встречаться собралась!

– Откуда прознал? – прищурился Зимин.

– Просек я, с кем она миловалась! – прижал заговорщицки дружок палец ко рту и шепотом сообщил. – Приезжий наладчик с города. Элеватор у нас чинят! Все эти дни их не было, а вот сегодня с утра приехала с ними полуторка, у правления стоит…

Затаив дыхание, раскрыв рот, Борька слушал дружка. Ему очень хотелось, хоть одним глазком, но посмотреть.

– Запалим Таньку на месте, не сможет она отбрехаться!

Выждали время заговорщики и двинулись к Федькиному дому, спрятались в его комнатке, стали ждать и поглядывать в дырочку в стенке, которую брат Таньки заранее проделал.

Вскорости сеструха Федьки вернулась с утренней дойки, притащилась страшно не в духе, в сильном расстройстве и жутком раздражении из-за предстоящего визита городского хахаля.

На свою голову, решила Танька спереть у наладчиков кое-что из инструмента. Подбил ее, дуру, на это гибельное дело шофер председателя, посулил мешок муки подбросить. Танька и повелась на дармовую муку. Не подумала, чем оно для нее обернется.

Поймали ее за руку на воровстве, пригрозили до суда ее довести, опозорить на всю округу и за решетку посадить.

На голых коленках она перед ними ползала, унижалась и плакалась. Снизошли паразиты городские до горючих ее слез и назначили доморощенной воровке адекватную плату.

– Дома, хозяюшка? – постучали в дверь тихонечко.

Заслышав шум, Таня бегом ломанулась открывать. Дверь отворилась, и она остолбенела. Гость был не один. В глазах потемнело. Не сразу вернулась к ней способность говорить.

– Ты заверял, что сегодня будешь один! – проворчала она. – Мы так с вами не договаривались!

– Где один, там и два! Быстрее расплатишься! – рассмеялись издевательски городские парни и переглянулись.

Федькина сеструха не была готова к этакому развитию событий, но выгонять их не стала, прикинула, что долги можно и совместить, состроила страдальческую мину и отступила в сторону.

– Проходите, раз пришли! – проворчала она.

Приезжие ребята прошли в ее комнатку и по-хозяйски, с полной в себе уверенностью, уселись на скрипучий диван.

Танька вернулась с небольшим полотенцем в руке, кинула его на стул и неприязненно оглядела городских парней.