Жук Джек Баррон. Солариане

– Это Жук Джек Баррон, и теперь ты – в эфире, друг. Он весь твой, покуда я не скажу «стоп». Сто миллионов наших соотечественников-американцев все как один ждут, чтобы услышать, кто ты, откуда звонишь и что тебя прижучило, друг. Тебе выпал прекрасный шанс прижучить и меня, а я прижучиваюсь от лица всей страны. Так что – приступай, друг, и будь предельно откровенен, – говорит Джек Баррон, коронуя речь широкой улыбкой, все такой же заговорщицкой.

– Меня зовут Руфус В. Джонсон, Джек, – говорит старый чернокожий мужчина, – и, как ты и все зрители можете видеть, я черный. От этой правды никуда не сбежать, Джек. Я черный. Я не «цветной», у меня не смуглый цвет лица, я не квартерон, не эскадрон, не мулат и не черный, мать его, квадрат. Я – ниг…

– Успокойся, – прервал Руфуса голос Джека Баррона, властный, как нож; но легкое движение плеч вкупе с легкой улыбкой показывают, кто на чьей стороне, и Руфус Джонсон улыбается в ответ – и, кажется, немного расслабляется.

– Да, – говорит он, – нам нельзя использовать это слово в эфире, чувак. Конечно, я – афроамериканец, цветной, американский черный, какие там еще есть названия? Но я-то знаю, как вы все нас называете… тебя исключаем, Джек. – Руфус В. Джонсон позволяет себе сухой смешок. – Ты хоть и белый, а все равно свет поглощаешь.

– Что же случилось, друг мой Джонсон? Надеюсь, ты позвонил мне не только для того, чтобы сравнить наши цвета.

– Но ведь именно в этом дело, не так ли, друг? – говорит Руфус В. Джонсон и больше не улыбается. – По крайней мере, для меня это истинно так. То же самое касается всех нас, афроамериканцев. Это касается всех чернокожих, даже здесь, в Миссисипи, якобы в краю черных. В это все и упирается… как ты сказал… в сравнение цветов. Мне бы страсть как хотелось, чтобы меня у тебя транслировали в цвете… чтобы потом я подходил к телевизору, шебуршал с настройками – и видел себя красным, зеленым или фиолетовым… каким-то более красочным, проще говоря.

– Когда же мы приступим прямо к делу, мистер Джонсон? – спрашивает Джек Баррон, охлаждая тон голоса на несколько градусов. – Что тебя прижучило?

– Я перейду сразу к делу, – отвечает Руфус В. Джонсон, серое на сером изображение черного лица, отмеченного болезненными морщинами. Лицо расширяется и занимает три четверти экрана, а Джек Баррон тем временем ютится в правом верхнем углу, в кресле. – Когда ты черный, тебя беспокоит только одна вещь, и она беспокоит тебя двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, с момента твоего рождения и до самой смерти. Однако когда-то «быть черным» заканчивалось хотя бы тогда, когда ты отправлялся в мир иной. Теперь это уже не так. Теперь у нас есть медицина. У нас есть Фонд бессмертия. Он берет трупы и замораживает их, как полуфабрикат, на срок, пока ученые не наберутся достаточно ума, чтобы разморозить их, исцелить и оживить аккурат к Судному Дню. Говардс и его приспешники говорят: «Наступит день, и все люди будут жить вечно – благодаря Фонду бессмертия человечества»! Конечно, это все – на острие науки. Только вот знаешь что? Это фонд бессмертия белого человечества. Конечно, туда вкрадываются всякие богатенькие мулаты, и Бенни Говардс думает, что вопрос закрыт… Да только вот на самом деле его путь решения негритянского вопроса – избавление от, собственно, негров. Как-то несправедливо это все, правда? Чернокожие люди могут прожить свои шестьдесят или семьдесят лет, кого это волнует, тогда как белый человек может жить вечно, покуда он способен зарабатывать пятьсот тысяч долларов.

Холодные линии напряжения появляются в уголках глаз Джека Баррона, когда экран разделяется пополам. Тускло-черно-белое изображение Руфуса В. Джонсона сталкивается с изображением Джека Баррона в естественных цветах – и Баррон говорит расположенным к проблеме, но твердым, полным спокойствия голосом:

– Вы говорите о чем-то, что вас беспокоит, мистер Джонсон. Почему бы не воззриться в корень проблемы? Выплюньте эту кость. Покуда вы не упоминаете интимные части тел человеческих и не прибегаете к нецензурной брани, мы будем оставаться на связи в эфире – какую бы тему вы ни затронули. Шоу «Жук Джек Баррон» создано именно для этой цели. Пришло время нанести ответный удар, и если у вас есть реальная причина обрушиться на кого-то могущественного – давайте же пригвоздим его, загоним в тупик и заставим держать ответ!

– Конечно, друг Джек, – говорит Руфус В. Джонсон. – Я говорю о Фонде бессмертия человечества. Эй, там! Руфус В. Джонсон – тоже человек. Осветлите мою кожу, сделайте мне пластику носа, и, черт возьми, любой белый человек, увидев меня, сказал бы: «Вот Руфус В. Джонсон – ум, честь и совесть нашего общества. Он создал хорошую транспортную компанию, у него есть новая машина, собственный дом, он отправил троих детей учиться в университет: образцовый гражданин». Если бы Руфус В. Джонсон был белым, а не черным, то Бенедикт Говардс был бы очень рад дать ему контракт на замораживание его тела после смерти и иметь возможность собирать проценты с каждого пенни Руфуса до Великого Дня Разморозки… если бы Руфус В. Джонсон был белым. Знаешь, что говорят в Миссисипи, в Гарлеме и в Уотсе, Джек? А вот что: «Белым – вечность по сходной цене, черным – рука в известной фигне».

Джек Баррон в естественном цвете возвращается в правый верхний угол.

– Вы обвиняете Фонд бессмертия человечества в расовой дискриминации? – грозно вопрошает он, и мелькающие тени, похожие на полувидимые пляшущие муаровые узоры на заднем плане, отражаются на письменном столе и на белом кресле, вплоть до его чуть опущенных глаз, превращая его лицо в маску надвигающейся опасности, торжественную и зловещую.

– Я, вестимо, не обвиняю их в проезде на красный свет, – бормочет Руфус Джонсон. – Посмотри на мои волосы… это единственное белое, что у меня есть. Мне шестьдесят семь лет, и я уже почти привык к такой жизни. Даже если мне придется жить чернокожим в белой стране, я хочу жить вечно. Хоть и неприятно быть живым и черным, но когда ты мертв, чувак, – ты мертв! Поэтому я пошел в Фонд белых и сказал: «Дайте-ка мне один из тех контрактов о гибернации, которые Руфус В. Джонсон готов подписать навечно». Проходит две недели, они обнюхивают мой дом, спрашивая о моей компании и банковском счете. Потом я получаю миленькое письмо на красивом бланке длиной три метра, и там написано: нет, мужик, ты не подходишь! Ну а теперь вы посчитайте, мистер Баррон. Дом обошелся мне в пятнадцать тысяч долларов. У меня есть пять тысяч долларов в банке. И, друг, одни только мои грузовики стоят почти пятьсот тысяч крепеньких. И Бенни Говардс может получить все это, пока я лежу во льду. Но Фонд бессмертия говорит, что у меня, послушай-ка, «недостаточно ликвидных средств для заключения контракта на гибернацию» – хороша уловка? А я думаю, что мои деньги такого же цвета, как и все остальные, мистер Баррон. Думаете, им не нравится цвет моих денег – или цвет чего-то другого?

Экран занимает заинтересованное лицо Джека Баррона – очень крупным планом. Его челюсть сурово очерчена, и вид такой, будто он твердо намерен надрать кое-кому зад.

– Ну, вам определенно есть на что раздражаться… если дела обстоят именно так, как вы мне изложили, мистер Джонсон. Да, тут Жук Джек Баррон определенно разжучен!

Баррон пристально смотрит в объектив камеры, обещающий адские бездны, гром и молнии, и прикид плохого парня, бросающего кирпичи в витрины.

– Ну, и что же вы думаете? Что думаете вы, Бенедикт Говардс? Какова реакция сильных мира сего? А если говорить о влиятельных людях (быстрая смена выражения лица, переход к сардонической улыбке – «эта шутка только для своих»), то почти пришло время увидеть, чем можно прижучить нашего финансиста. Послушайте, мистер Джонсон, и все вы – тоже: мы скоро вернемся, чтобы посмотреть, что произойдет… прямо здесь, прямо в этом прямом эфире… после рекламы того, кто в настоящее время совершает ошибку, финансируя нас.

Глава 2

«А у тебя неплохо получается, Винс, хитрожопый итальяшка», – думал Джек Баррон, наблюдая, как его образ на внешнем студийном мониторе превращается в изображение новой модели «Шевроле».

Покинув прямой эфир, Баррон присел на краешек стула и нажал кнопку внутренней связи на видеофоне номер один.

– Повеселимся сегодня вечером, а, пейзанин?

За толстым стеклом контрольной будки он увидел самодовольную циничную улыбку Винса Геларди, а затем голос Винса заполнил маленькую свободную студию:

– Значит, хочешь, чтобы под Бенни Говардсом загорелся стул?

– Под кем, если не под ним? – ответил Джек Баррон, поудобнее устраиваясь на стуле. – В обойме еще Тедди Хеннеринг, и Люк Грин – на скамейке запасных. – Выключив интерком, Баррон прочел надпись «60 секунд», мигающую поверх сетки индикаторов на панели управления, и сосредоточил свое внимание на этой короткой паузе.

Что ж, умник Винс вытащил в прямой эфир откровенно провального Джонсона – хотя, конечно, время от времени даже провал оборачивается сенсацией, даже в таких эфирах, как сегодняшний. Профессиональная лопата каждую чертову неделю гребет новые слезливые истории об ущемленных этносах – и, скорее всего, они никогда не появятся на экране. Добавьте к этому, что на этот раз стрелы направлены в Фонд, и это – в разгар дебатов о Гибернации, и у нас тут действительно горячая тема (если ты белый, ты имеешь право на Вечность – интересно, Малкольм Шабаз и его прихвостни педалируют этот антилозунг?). Слишком горячая нынче обстановочка, чтобы связываться с парой лакеев Говардса в Совете директоров Федеральной комиссии по связи. Нельзя волновать эту лигу из-за дурацкого негра на проводе – и Винс должен это знать, это же его работа, для этого он на нее и принят – на нем ответственность за выбор темы.

«Хотя, – подумал Баррон, когда на доске объявлений высветилось «30 секунд», – Винс не дурак. Он все прекрасно понимает – и, более того, видит дальше, чем я. У Говардса тут не будет никаких проблем – его Фонд с удовольствием положит в спячку любого черномаза, у которого за душой имеется пятьсот тысяч долларов в реализуемых ценностях (ключевое слово – «реализуемые»; не какой-то там ветхий домишко и не старые грузовики; денежные облигации или торгуемые акции – другое дело). У Фонда уже было достаточно проблем с республиканцами, поборниками социальной справедливости и Шабазом со товарищи – так что для них расовый вопрос давно решен. Фонд заботит только один цвет – зеленый цвет бумажек; и сумасшедший ублюдок Говардс не так уж далек от истины». Да, Винс знал все это и видел, как Руфус Джонсон был в восторге от этого, видел, как вся страна, высунув языки, пускала слюни из-за дебатов о заморозке, видел хорошее горячее шоу, поданное без угрозы быть сожранным с потрохами. Готовая формула на сорок минут: Говардс будет рад получить бесплатную рекламу и подбросить больших полешек в огонь Конгресса – ну, поерзает немного на стульчике, но искр седалищем не высечет, ибо дела с Фондом у него устроены – мама не горюй. Всем сестрам по серьгам – морозилка Говардса ярко засияет на публику, поддержка черных выведет Джека Баррона в отличную форму, и смотреться наш Жук будет ну чисто как чемпион. Все отделаются царапинками – ни одного серьезного, до кровавой юшки, тумака. Старый добрый Винс знает, как устроить такой расклад!

На табло телесуфлера высветилась пиктограмма открытой линии, за ней – надпись «В ЭФИРЕ». Баррон увидел свои лицо и плечи на большом мониторе под табло; изображение Руфуса Джонсона в серой палитре – в левом нижнем углу, на трансляции с видеофона номер один. Видеофон номер два передает суровую, чопорную, лощеную, крутую секретаршу. Ну что ж, в бой.

– Итак, мистер Джонсон! – провозгласил Джек Баррон, а сам подумал: ну и тупой же ты черный мудак! – Мы снова в эфире. Вы сейчас подключены ко мне, подключены ко всем Соединенным Штатам и ко всем сотням миллионов из нас, к прямой видеофонной связи со святая святых Фонда бессмертия человечества, морозильным комплексом у Скалистых Гор в Боулдере, штат Колорадо. Мы с вами собираемся выяснить, исповедует ли этот Фонд посмертную сегрегацию, прямо здесь, прямо сейчас, без промедления, в прямом эфире – у президента и председателя правления Фонда бессмертия человечества, этого Барнума и Похитителя тел в одном лице, вашего и моего друга, мистера Бенедикта Говардса.

Баррон подключился к своему видеофону номер два, увидел, как под ним (в идеальном положении) в правом нижнем углу монитора появилось изображение суровой (хотелось бы в это вникнуть) секретарши, улыбнулся ей опасной кошачьей улыбкой (когти за бархатной кожицей) и сказал:

– Здравствуйте, душа моя, я – Джек Баррон. Хочу дозвониться до мистера Бенедикта Говардса. Сотни миллионов американцев прямо сейчас восхищаются вашим великолепным личиком, но мистера Говардса, босса вашего, они все-таки хотели бы увидеть больше. Так что давайте не будем их разочаровывать!

Секретарша уставилась на него поверх самодовольного оскала и голосом – неживым, будто смоделированным, – произнесла:

– Мистер Говардс на своем частном самолете улетел в Канаду на охоту и рыбалку, и с ним невозможно связаться. Могу соединить вас с нашим финансовым директором. Мистер Да Сильва будет рад ответить на ваши вопросы – равно как и наш…

– Душа моя, я – Джек Баррон, и я звоню Бену Говардсу, – перебил он ее, гадая, что это за наглость, к чему она. – Жук Джек Баррон, смею уточнить. У вас ведь телевизор имеется? Да-да, тот самый Джек Баррон. Открыт новым отношениям, так что, если у вас нет никого более достойного на горизонте – а я уверен, более достойных нет, – можете скинуть номерок на видеопочту моему управляющему, мистеру Геларди. Ну да ладно, что-то я увлекся устроением своей личной жизни в прямом эфире… – Джек подмигнул камере. – У меня тут на линии мистер Руфус Джонсон, здорово разжученный расизмом вашего Фонда. Своим рассказом он разжучил и меня, и сто миллионов американцев заодно, и все мы теперь хотим поговорить с Беном Говардсом, а не с кем-то из его лакеев. Так что советую вам поторопить этого вашего красавчика и позвать его на связь как можно скорее, или мне придется просто рассказать о публичном обвинении мистера Джонсона в том, что Фонд отказывается брать под опеку чернокожих плательщиков. В мире полно ребят, смотрящих на вещи несколько иначе, чем Фонд, – я ведь прав? Им такой подход может оч-чень не понравиться!

– Оч-чень жаль разочаровывать вас, мистер Баррон, но мистер Говардс сейчас в доброй сотне миль от ближайшего видеофона, – парировала секретарша. – Мистер Да Сильва, или доктор Брюс, или мистер Ярборо – все они в курсе всех деталей работы Фонда и будут рады ответить на любые вопросы.

Ну дела, подумал Джек Баррон. Девчонка не знает, что к чему (или повыпендриваться любит), повторяет чушь за Говардсом и большего не имеет. Ну-ну! Надо показать этому спесивому чинуше, что происходит, когда кто-то надумал прятаться от Джека Баррона. Вы подаете ужасный пример общественности, мистер Говардс. В мгновенном гештальте перед Джеком предстала остальная часть шоу: лакей Чинуши Говардса (Ярборо – самый заядлый фанат), второй рекламный ролик, отрывок с Люком, третий рекламный ролик, затем десять минут с Тедди Хеннерингом, чтобы немного расслабиться, а затем надо будет пойти куда-нибудь и потрахаться.

– Ладно, – сказал Баррон, превратив улыбку в хищную ухмылку. – Если Бенни так хочет, пусть так и будет. Соедините меня с Джоном Ярборо. – Он скрестил ноги, тем давая знак Геларди убрать изображение секретарши с монитора, и экран разделился поровну между Барроном и Джонсоном, когда Баррон дважды нажал кнопку под своей левой ногой. Баррон криво улыбнулся, глядя прямо в камеру, намеренно изображая из себя витийствующего дьявола, и сказал: – Надеюсь, Бенни Говардс выудит крупную рыбку сегодня. Уверен, что все сто миллионов из вас, с кем мистер Бенедикт Говардс не может мило поговорить в силу своей исключительной занятости, тоже желают ему удачи – мы все тут знаем, что ему она понадобится. – «Да, сэр, – добавил Джек про себя, испепеляя взором телесуфлер, – надобно показать этим чертовым Говардсам, что не стоит меня обманывать, и устроить в этот вечер НАСТОЯЩЕЕ шоу кое-кому».

– Что ж, мистер Джонсон, мы собираемся немного поохотиться сами, – объявил Джек. – Пусть мистер Говардс пока палит по лосям, а мы сами добудем правду.

– Кто такой этот Ярборо? – спросил Руфус Джонсон.

– Джон Ярборо – директор по связям с общественностью Фонда, – ответил Баррон. – Мы – общественность, и мы посмотрим, как с нами сейчас обойдутся. – На видеофоне номер два Баррона был изображен бледный лысеющий мужчина. Баррон подал сигнал ногой, и в левой части экрана монитора появились Джонсон (вверху) и Ярборо (внизу), а справа, в два раза крупнее, – Баррон, Большой Папочка в натуральную величину. – А вот и мистер Джон Ярборо! Мистер Ярборо, это Жук Джек Баррон, и я хотел бы познакомить вас с мистером Руфусом Джонсоном. Мистер Джонсон – подчеркнем очевидный факт – афроамериканец. Он утверждает, что Фонд отказал ему в заключении контракта. (Разыграй этот логичный ход, Джек, детка.) Сто миллионов американцев хотели бы знать, правда ли это. Они хотели бы знать, почему Фонд за человеческое бессмертие, имеющий государственную лицензию и освобожденный от налогов, отказал американскому гражданину в шансе на бессмертие только потому, что этот гражданин оказался не того цвета. (Вы уже перестали бить свою жену, мистер Ярборо?)

– Уверен, все дело в каком-то недоразумении, и его мы запросто устраним, – спокойно ответил Ярборо. – Как вы знаете…

– Я ничего не знаю, мистер Ярборо, – пресек инсинуации Баррон. – Ничего, кроме того, что мне говорят люди. Я даже не верю в ту чушь, которую вижу по телевизору. Я знаю, что сказал мне мистер Джонсон, и сто миллионов американцев тоже это знают. Итак, мистер Джонсон, напомните – вы подавали заявку на «морозильный» контракт?

– Именно это я и сделал, Джек!

– Согласились ли вы передать все активы Фонду после вашей клинической смерти?

– Согласился – и бровью не повел.

– Эти активы превышали пятьсот тысяч долларов суммарно?

– Шестьсот или семьсот тысяч чистыми, – сказал Руфус Джонсон.

– И вы получили отказ, мистер Джонсон?

– Будь я проклят, если это не так.

Баррон замолчал, скорчил гримасу и опустил голову, чтобы поймать в глазах зловещие отблески от блестящей стеклянной крышки письменного стола.

– А вы, как я заметил, черный – не так ли, мистер Джонсон? Итак, мистер Ярборо, вы говорили что-то о недоразумении, каковое можно на раз-два устранить? Предположим, вы изложите неопровержимые факты. Предположим, вы объясните американскому народу, почему мистеру Джонсону было отказано в заключении контракта…

«Давай, мужик, выкапывайся из-под этого дерьма», – подумал Баррон, трижды давя на кнопку под правой ногой, тем вызывая рекламный ролик через три минуты. Трех минут как раз хватит, чтобы подкинуть сверху еще пару лопат.

– Ох, все это довольно просто, мистер Баррон, – сказал Ярборо. Его голос и лицо были абсолютно серьезны, и он был визуально помещен на скамью подсудимых, когда Геларди вырезал изображение Джонсона, оставив Ярборо крошечным черно-белым, окруженным с трех сторон, почти полностью поглощенным крупным планом Джека Баррона, столпа на фоне психоделических теней.

– Фундаментальной долгосрочной целью Фонда является содействие исследованиям, способным однажды привести к бессмертию всех людей. Для этого нужны деньги, много денег. И чем больше денег мы вложим в исследования, тем скорее достигнем цели. У Фонда бессмертия человечества единственный источник дохода – это Национальная программа гибернации. Тела ограниченного числа американцев помещаются в криоанабиоз – и в этом состоянии, в среде из жидкого гелия, сохраняются после клинической смерти, чтобы их можно было вернуть к жизни, когда исследования Фонда приведут к решению проблемы…

– Да, мы все это прекрасно знаем! – воскликнул Руфус Джонсон, все еще за кадром. – Вы замораживаете богатых, то есть белых богатых, и пока они во льду, вы сохраняете все их деньги, и все их акции, и все их активы, и они не получат их обратно, пока не вернутся к жизни – если, конечно, вернутся. Деньги с собой на тот свет не возьмешь, а тут можно и рискнуть: ничего не потеряешь, кроме роскошных похорон. – Сохраняя мрачно-серьезное выражение лица, Баррон позволил этому словесному поносу продолжаться, выжидая, когда наступит выгодный момент ввернуть свое веское слово. – Все это вы продаете в такой вот обертке – и я, Руфус В. Джонсон, готов ваши обещания купить. Но почему мне отказывают – только из-за того, что я ниг…

– Успокойтесь, мистер Джонсон! – вмешался Баррон, и Винс одновременно отключил звук Джонсона, в то время как на телесуфлере замигала надпись «2 минуты». – Видите ли, мистер Ярборо, мистер Джонсон раздражен, и у него есть на это все основания. У него есть дом, который обошелся ему в пятнадцать тысяч долларов, пять тысяч долларов в банке и грузовики стоимостью более пятисот тысяч долларов. Я не математик, но могу примерно прикинуть, что нужная сумма набирается. Разве же это не правда, что минимальная сумма, какую следует пожертвовать Фонду в момент клинической смерти, чтобы Фонд заключил контракт на гибернацию, составляет пятьсот тысяч долларов?

– Именно, мистер Баррон. Но, видите ли, эти пятьсот тысяч долларов должны быть ликвидными…

– Пожалуйста, ответьте на мои вопросы, – прервал его Джек Баррон, повысив голос. «Не давай ему проходу, держи все под контролем», – подумал он, саркастически отметив, что Винс предоставил образу Ярборо, серому на сером, три четверти экрана: бледный, с трудом узнаваемый Голиаф, стоящий перед Давидом в цвете. – Мне кажется, тут ничего сложного. Пятисот тысяч долларов должно быть достаточно, чтобы заключить контракт на спячку для любого американца. Мистер Джонсон предложил вам все свое состояние, превышающее пятьсот тысяч долларов. Мистер Джонсон является гражданином США. Но ему почему-то было отказано в контракте. Мистер Джонсон – черный. Как думаете, какой вывод из этого делают американцы? Факты есть факты.

– Но это вовсе не расовая дискриминация! – Ярборо ответил пронзительным голосом, и Баррон нахмурился на публику, а про себя – усмехнулся, когда увидел, что Ярборо наконец теряет самообладание. – Пятьсот тысяч долларов должны быть ликвидными… в наличных, в акциях, в оборотных казначейских векселях. Любой, независимо от расы, у кого такие средства имеются…

Баррон скрестил ноги, жестом показал, чтобы Ярборо убрали с экрана, когда вспыхнула надпись «60 секунд», и сказал:

– Конечно, мы все знаем, что Фонд решает, является ли ваше богатство… достаточно ликвидным. Удобное прикрытие, правда, друзья? Если Фонд не хочет кого-то морозить, ему просто нужно сказать, что чей-то актив неликвиден. Кто знает, сколько чернокожих имеют неликвидные активы, а сколько находятся в спячке. Что ж, возможно, мы можем узнать об этом от человека, имеющего очень твердое мнение по поводу законопроекта, в недавнем времени представленного Конгрессу. Означенный законопроект предоставит означенной организации, называющей себя Фондом бессмертия человечества – хотя так и подмывает назвать ее «капризулькой», – монополию на криогенную гибернацию в Америке. Итак, я хочу обратиться к губернатору штата Миссисипи Лукасу Грину, амбассадору социальной справедливости. Так что слушайте, друзья и мистер Джонсон, как мы толкуем с самим губернатором вашего штата – сразу после попытки наших спонсоров отжать часть денег наших зрителей!

«Будем надеяться, что ты смотришь шоу», – подумал Баррон, когда пошла реклама. Ну, сейчас-то все увидят, что бывает, когда пытаешься околпачить Жука Джека Баррона! Он нажал кнопку интеркома большим пальцем и сказал: – Хочу поговорить с Люком с глазу на глаз.

– Эй, чего ты хочешь от этого бедного, бледного, плохого негра? – спросил Лукас Грин (один глаз на рекламу «Акапулько Голдс», другой – на Джека Баррона, транслируемого с экрана видеофона). – Разве уже сделанного тобой не достаточно, чтобы втянуть Говардса в беду? Нужно обляпать еще и нас, борцов за социальную справедливость?

– Да ты не расстраивайся, – сказал Джек Баррон. – Сегодня как раз отличный повод по самым корешкам Фонда пройтись мотыгой. Старый добрый Джек Баррон на этот раз на твоей стороне, ясно?

«О, какое облегчение – доверять Джеку», – подумал с язвинкой Грин.

– Ясно. Но какое отношение расизм имеет к Фонду? Мы прекрасно знаем, что Бенни погрузил бы в спячку даже президента Китая, если бы тот хорошо заплатил. Зачем нападать на него? Неужто снова решил прибиться к Борцам?

– Не обольщайся, – бросил Джек в ответ. – Я просто показываю Говардсу, что бывает, когда большая шишка думает, что сможет перехитрить Джека Баррона. Смотри и учись на случай, если тебе когда-нибудь придет в голову отойти от видеофона в среду вечером. Но сейчас держи удар как полагается – мы собираемся вернуться в эфир.