Путешествие в мир Юрского периода: Грааль вечности

Шнырь подошёл и встал рядом с Тимом у перил, наблюдая, как открыточный остров Таити и его обещание комфорта и цивилизации сжимаются позади них, пока не превратились в зелёное пятно на горизонте. Перед ними простирался огромный, пустой океан, его поверхность сверкала под тропическим солнцем, прекрасная и ужасающая в своём безмерном безразличии.

– Знаешь, – сказал Шнырь, его голос был непривычно тихим, лишённым обычной бравады. – Это либо самая глупая, либо самая гениальная вещь, которую мы когда-либо делали. Честно, не могу понять, что именно.

Тим не оглянулся на остров. Его внимание было полностью устремлено вперёд. Он вытащил свой защищённый планшет, свечение экрана было маленькой точкой порядка в ошеломляющей дикости моря. Он нажал на иконку своего ПО для отслеживания. Он уставился на одну-единственную пульсирующую красную точку, одинокий маяк, неуклонно мигающий в бесконечном синем поле. Это было абстрактное обещание немыслимого богатства, цифровой призрак, ведущий их в ужасающе реальный океан.

– Одно другого не исключает, – ответил Тим, его взгляд был прикован к экрану.

Тиски

Два дня их миром был лишь несмолкаемый, стонущий рокот старого двигателя «Возможности» да безбрежная пустота Тихого океана. Путешествие превратилось в пытку – смесь изматывающей скуки и телесной маяты. Экваториальное солнце палило нещадно, раскаляя проржавевшую палубу до такой степени, что к металлу нельзя было прикоснуться, и воздух дрожал от зноя. Море же, напротив, было спокойным – глубокая синяя гладь, что ходила мерной зыбью до самого горизонта.

На второй день, словно из ниоткуда, появилась стая дельфинов, голов в несколько сотен. Их гладкие, мощные тела рассекали воду, без усилий поспевая за неуклюжим судном. Они неслись рядом с носом корабля – ликующий, серебристо-серый эскорт в бесконечной синеве.

Это зрелище стало спасением. Тим и Шнырь, на миг забыв про усталость и морскую болезнь, бросились к леерам.

– Старик! Ты это видишь? – заорал Шнырь, его лицо расплылось в широкой, недоверчивой ухмылке. Он ткнул дрожащим пальцем в дельфина, который только что вылетел из воды, крутанулся вокруг своей оси и рухнул обратно в волны. – Это же почетный караул! Почетный караул из величественных морских млекопитающих! Это знак, Тим! Точно тебе говорю! Вселенная нам подмигивает: «Эй, парни, ваш безумный, незаконный план? Я в деле! Вот вам дельфины-акробаты в знак поддержки!»

Даже Бумер, человек-взрыв на замедлителе, прислонился к перилам, и его тонкие губы растянула редкая, неподдельная улыбка. Воодушевленный этой внезапной волной общего оптимизма, он нашел капитана Дюпона, который хмуро взирал на волны с кормы.

– Капитан, – спросил Бумер с надеждой в глазах, – у вас на этом великолепном судне случайно нет спиннинга?

Дюпон лишь хмыкнул со звуком глубочайшего галльского безразличия и кивком указал на потрепанный рундук, принайтовленный к мачте.

То, что последовало за этим, не мог предвидеть никто. Через десять минут после того, как леска ушла в немыслимую глубину, старая ржавая катушка в руках Бумера взревела, ожила.

– Есть! – гаркнул он, упираясь худым телом в леера. – И крупная! Очень крупная!

Битва была эпической. Рыба оказалась подводным призраком, сгустком мускулов, и потребовались совместные усилия Тима и массивного Биффа, державших Бумера за страховочные ремни, чтобы его не утащило за борт. Двадцать минут Бумер боролся с яростной сосредоточенностью эксперта, что никак не вязалось с его взрывным нравом. Наконец, последним отчаянным рывком он выволок свой трофей на палубу. Это был великолепный, больше метра в длину, желтоперый тунец – торпеда из переливчатой синевы и серебра. Его мощное тело забилось о раскаленный металл палубы.

В ту ночь они пировали. Старпом-полинезиец, за все путешествие не проронивший и двух слов, оказался виртуозом филейного ножа. Они жарили стейки из свежайшего тунца на маленьком гриле, который Бифф установил на корме. На несколько коротких часов, пока солнце садилось за горизонт в ослепительной вспышке оранжевого и багрового, гнетущее напряжение миссии отступило.

Вкус свежей рыбы и дешевого пива, которое капитан Дюпон извлек из запертого шкафчика, стали бальзамом для истерзанных нервов. Но настоящим сюрпризом вечера стали двое, доселе бывшие молчаливыми, деловитыми тенями – Жан-Люк и Антуан, глубоководные специалисты, бывшие флотские водолазы, которых Кэп нанял для управления батискафом.

Жан-Люк, старший из них, с озорным огоньком в глазах и ухоженными усами, поднял бутылку пива.

– За могучего рыбака, Бумера! – провозгласил он с веселым французским акцентом. – Пусть твоя рука со спиннингом будет так же тверда, как и с винтовкой!

По палубе прокатился смех. Французы, до этого – сама деловитость, оказались теплыми, жизнелюбивыми парнями. Антуан, помоложе, с широкой заразительной улыбкой, затянул громкую, разухабистую французскую морскую песню; голос у него был на удивление сильный и чистый. Жан-Люк подхватил припев, и вскоре они уже пытались обучить нелепо сложным французским куплетам ошарашенного, но восторженного Шныря.

Антуан по-дружески обнял Тима за плечи.

– Видишь, друг мой? – сказал он, его дыхание пахло пивом – Даже посреди этого великого, пустого ничто жизнь преподносит тебе дар! Рыба, песня, хорошая компания! За это нужно хвататься, всегда! – Он сжал плечо Тима сильной, товарищеской хваткой.

Они больше не были заказчиками и исполнителями; на несколько часов они стали просто компанией мужиков, делящих невероятный ужин посреди океана. Разные миры соединились в одном миге нечаянной радости.

– Я этого не понимаю, – пробормотал капитан Дюпон, разрушая чары. Он мрачно смотрел в сумерки. – Это море… оно – пустыня. Тунец, марлин… они исчезли из этих течений десять, пятнадцать лет назад. Промысловые суда выскребли все дочиста. Мелочь еще попадается, но такая махина… – Он медленно покачал головой. – Найти его здесь… это призрак.

Тихое, тревожное замечание бросило тень на команду. Прекрасный, восхитительный дар океана теперь казался не добрым знаком, а красивой, чудовищной ошибкой.

Предзнаменование обернулось проклятием. Жирная, сочная рыба, еще недавно такая вкусная, устроила в желудках непосвященных жестокий бунт. Той ночью «Возможность» превратилась в плавучий лазарет. Тим и Шнырь часами исполняли синхронный балет страданий, по очереди перевешиваясь через борт. Их тела сотрясали приступы жестокой рвоты.

– Мой желудок только что подал на развод с остальным организмом! – стонал Шнырь между приступами, его лицо в лунном свете отливало мертвенной зеленью. – В качестве причины указал «непримиримые противоречия» и «контакт с рыбой-призраком»!

Это было унизительное, выворачивающее нутро изгнание из лиги профессионалов.

На рассвете третьего дня мир изменился. Старые двигатели «Возможности» кашлянули, чихнули и, наконец, заглохли. Внезапное прекращение оглушительного, непрерывного гула стало шоком. Его сменила жуткая, почти священная тишина, нарушаемая лишь тихим плеском воды о корпус. Они прибыли.

Тим стоял на мостике, бледный, но с лихорадочным блеском адреналина в глазах. Рядом с капитаном Дюпоном он сверялся с планшетом, на котором горели координаты цели.

– Чуть левее, капитан. Течение сносит нас на юг.

Целый час они исполняли этот мучительный танец: Дюпон и его старпом вручную управляли маленькими, неточными подруливающими устройствами, пытаясь удержать судно точно над невидимой точкой в милях под ними – безумное упражнение, похожее на попытку устоять на тающем льду.

Наконец Кэп удовлетворенно кивнул. Стабильнее не будет. Настоящая миссия начиналась.

С палубы теперь отчетливее виднелся остров. Он состоял из зазубренных пиков черной вулканической породы, круто вздымавшихся из моря. Тим проверил все доступные морские карты на своем планшете; остров был отмечен, но лишь красным квадратом и пометкой: «ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ – ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА – НЕУПОЛНОМОЧЕННЫЙ ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН». Карты не давали ни названий, ни топографических деталей, лишь правительственное предупреждение держаться подальше. Весь остров покрывали густые зеленые джунгли, росшие даже на отвесных скалах, а его самые высокие пики постоянно клубились в густом тумане, скрывавшем их из виду.

– Слушайте, серьезный вопрос, – сказал Шнырь, указывая на остров нетвердой рукой. – Если это реальное место, почему его нет на картах? Казалось бы, «Остров Кошмаров» должен быть меккой для готов и дэт-металлистов. «Добро пожаловать в Черепландию, закаты здесь – умрешь, не встанешь!»

Дюпон, руководивший приготовлениями, испепелил его взглядом.

– Его нет на картах, потому что у людей, достаточно умных, чтобы делать карты, хватает ума держаться от него подальше, – прорычал он. – Это место дурных течений, дурной погоды и дурных духов. Табу. Понимаешь? Запретное место.

Бифф и Бумер, далекие от суеверий, уже были в движении. Началось методичное, почти благоговейное приготовление «Сирены». С громкими металлическими щелчками отсоединялись тяжелые швартовые кабели. Руки Бумера летали над диагностической панелью, его губы беззвучно шевелились, пока он проверял, что все системы в норме. Бифф с удивительной нежностью полировал толстый акриловый купол батискафа, стирая каждую крупинку соли и пыли. Это была их церковь, и это был их ритуал.

Шнырь, отчаянно желая быть полезным, подошел к панели управления.

– Э-э, а это что за штука? – спросил он Бумера, указывая на большую красную кнопку под защитным колпаком. На ней трафаретом было выведено: АВАРИЙНЫЙ СБРОС БАЛЛАСТА.

Бумер прервал работу и поднял на него мертвый, лишенный всякого юмора взгляд.

– Это, – сказал он медленно, словно объясняя умственно отсталому ребенку, – кнопка «мы-все-вот-вот-умрем». Нажмешь ее – и основные балластные цистерны отстрелятся пироболтами, а батискаф вместе с двумя человеческими существами внутри камнем пойдет на дно Марианской впадины. Раздавит в мясной кубик. Насмерть. Это крайняя мера на случай, если аппарат запутается в сетях и экипажу нужно пожертвовать им, чтобы спастись в капсуле. Которой на этом аппарате нет. Так что в нашем случае это просто кнопка «убей-друзей-мгновенно». Не. Трогай. Ее.

– Кристально ясно, – пискнул Шнырь, отдергивая руки и засовывая их в карманы, словно обжегся. – Эти руки официально в бессрочном отпуске. В другой стране. Под вымышленным именем.

Двое бывших флотских водолазов, спокойно пившие кофе, поставили кружки и поднялись. Они начали облачаться в снаряжение с отработанной сноровкой, их движения были выверенными и экономными. Их спокойствие и сосредоточенная деловитость разительно контрастировали с нервной энергией, исходившей от Тима и Шныря. Для этих двоих это было не приключение, а работа. Они двигались с тихой уверенностью людей, которые уже делали опасные вещи и были уверены, что смогут сделать их снова.

Кран застонал, поднимая «Сирену» с ее ложа. Батискаф вынесло за борт, над неправдоподобно синей водой, и начали с мучительной медлительностью опускать. На мониторе, транслировавшем вид из кабины Жан-Люка, они видели, как мерцающая поверхность несется им навстречу, и вот они уже под водой. Мир за иллюминатором сменил слепящее солнце на безмятежную, танцующую аквамариновую синеву. По мере погружения этот цвет тускнел, переходя в густой кобальт, затем в бархатный фиолетовый и, наконец, в безликую черноту.

Рубка на «Возможности» превратилась в островок мрака и напряжения. Тим, Кэп и Бумер сгрудились вместе, их лица были залиты призрачным зеленым и янтарным светом мониторов. Единственными звуками были тихое гудение электроники, треск рации и неумолимо растущие цифры на глубиномере: 50 м… 100 м… 150 м.

– Подходим к дну, Кэп, – раздался в динамике спокойный голос Жан-Люка. – Включаю основное освещение.

– Так, – прошептал Шнырь, не в силах выносить тишину, – как думаете, если уронить туда телефон, будет ловить? Может, «Море-фон»? А? Поняли?

Никто не ответил.

На экране сонара проступила зазубренная, неестественная форма.

– Вот, – сказал Кэп, ткнув пальцем в экран. – Наша птичка.

На главном видеомониторе мощные прожекторы «Сирены» прорезали вековую тьму, и из мрака, словно призрак, выплыли обломки «Гольфстрима». Картина поражала своей застывшей неподвижностью.

– Фюзеляж смят, как пивная банка, – доложил Жан-Люк через несколько минут. – Отсек шасси искорежен. Манипулятором туда не залезть. Маячок показывает, что груз глубоко внутри. – Пауза. – Разрешите выход, сэр.

– Разрешаю, – ответил Кэп напряженным голосом. – Осторожнее там.

Внешний люк «Сирены» с шипением открылся, и началось настоящее погружение. Две фигуры в громоздких, бронированных скафандрах оттолкнулись от батискафа, их движения были медленными и сновидческими. Крошечные, хрупкие исследователи во враждебном, инопланетном мире сокрушительного давления и вечной ночи. Мощные лучи их нашлемных фонарей прорезали тьму, высвечивая метель «морского снега» – непрерывного, мягкого дождя органических частиц из мира наверху.

Антуан, более проворный из двоих, протиснулся в зияющую прореху в борту самолета. Камера на его шлеме передавала тошнотворную, жуткую картину. Роскошный салон стал гробницей. Тела пассажиров, с застывшими в беззвучном крике лицами, чудовищно хорошо сохранились в холоде. Их дорогая одежда мягко колыхалась в бездонных течениях. Рой бледных, паукообразных крабов суетился на шелковом платье. Антуан нашел тело Пастора, зажатое в туалете; его руки мертвой хваткой вцепились в маленький деревянный ящик. С мрачной деловитостью Антуан поддел его небольшим ломиком с пояса, и команда в рубке услышала отвратительный, резкий треск замерзших костей пальцев.

Он выплыл из обломков, герой-победитель, вернувшийся из подземного царства.

– Груз у меня, Кэп! – объявил он, его голос трещал от эйфории успеха.

Через его камеру они видели, как он открывает ящик. Маленькая флешка была на месте, а рядом с ней – серебряный крестик, сверкнувший в свете его фонаря, словно пойманная звезда. Быстрым, вороватым движением, которое, как он, наверное, думал, никто не заметит, Антуан сунул крест в карман. Небольшой бонус за тяжелый рабочий день.

В тот самый миг святотатства и алчности мощное глубинное течение, с которым боролся Дюпон наверху, дернуло «Возможность». Корабль качнуло, и на глубине ста пятидесяти метров «Сирену» потащило за ним, ее тросы натянулись, как струны.

– Эй, полегче там! – крикнул Жан-Люк в рацию. – Нас сносит! Батискаф уходит!

Теперь их отделяло от спасительного дома двадцать метров – пугающее расстояние для пловцов в неуклюжих, тяжелых скафандрах.

Когда они развернулись, чтобы плыть к батискафу, что-то заслонило свет фонаря Жан-Люка. Это было пятно абсолютной черноты, двигавшееся с невозможной скоростью.

– Какого черта это было?! – закричал Жан-Люк, его голос уже не был спокойным.

– Наверное, просто кальмар, – сказал Кэп, но голос его был слаб.

На дисплее сонара объект немыслимых размеров появился и исчез за время одного импульса. Антуан уже отчаянно греб к «Сирене».

Он плыл первым, оглядываясь через плечо. Вдруг его камера запечатлела атаку. Жан-Люк просто… исчез. В одно мгновение он был здесь, отчаянно работая ногами, а в следующее – его не стало. Его рвануло назад в пустоту со скоростью, отрицающей законы физики. Его крик был захлебывающимся бульканьем, оборвавшимся жутким визгом помех, когда кабель связи был перерезан. Его фонарь погас, поглощенный тьмой.

– Жан-Люк! Жан-Люк! О боже, ответь пожалуйста! – визжал Антуан. Он забыл о своем напарнике и рванулся сквозь воду в отчаянной, панической гонке к далеким, спасительным огням «Сирены».

– ВЫТАЩИТЬ ЕГО! ПОДНИМАЙТЕ АНТУАНА, НЕМЕДЛЕННО! – ревел Кэп в микрофон, но течения были против них. Батискаф все еще дрейфовал. Антуан в панике сорвал аварийный клапан на скафандре и моментально надувшийся скафандр стал всплывать на поверхность. Но он всплывал слишком быстро.

– Он же сейчас разгерметизируется! Давление! – крикнул Бумер, указывая на мигающие красные предупреждения, которые теперь покрывали весь биометрический дисплей Антуана. Единственным звуком в динамиках было его агонизирующее, отчаянное дыхание.

Он почти добрался. Он вырвался на поверхность в фонтане брызг, одинокий выживший. Но он уже умирал. В рубке они смотрели на камере с поверхности, как струйка темной крови хлынула у него из носа и ушей – ужасающее свидетельство взрывной декомпрессии, происходящей в его теле. Он потерял сознание, его голова откинулась назад, тело обмякло в воде. Когда он начал медленно погружаться обратно в глубину, из воды под ним вырвалась вторая темная тень. Она подхватила его безвольное тело и одним резким рывком утащила под воду. Деревянный ящик вылетел из его мертвой руки. На своем планшете Тим видел, как мигающая красная точка маячка описала дугу в воде и начала свое одинокое падение обратно во тьму. Яростная пена пузырей вскипела на поверхности, когда раздавило его баллоны с воздухом, а затем океан снова стал безмятежным. Связь оборвалась.

Ошеломленная, полная ужаса тишина заполнила рубку. Двое погибли. Миссия обернулась катастрофой. Все, как зачарованные, уставились на экран планшета Тима. Красная точка не остановилась на дне. Она прекратила падение, замерла на секунду, а затем начала двигаться. Она двигалась горизонтально, с плавной, хищной целеустремленностью и невозможной скоростью, направляясь прямо к запретному, окутанному туманом острову на горизонте.

Кэп очнулся первым. Он отвернулся от мертвых мониторов. В его лице смешались сгущенная ярость и бездонное горе. Он пересек маленькую рубку в два шага, схватил Тима за воротник и с силой впечатал в металлическую переборку. От удара у Тима вышибло дух.

– ЧТО ЭТО БЫЛО?! – прорычал Кэп, его лицо было в нескольких дюймах от лица Тима. – Ты мне солгал! Двое моих людей погибли! Ради чего?! Говори, что было в этом ящике, из-за чего ты убил моих людей?!

Ужас и чувство вины сокрушили самообладание Тима. Тщательно сплетенная им паутина лжи порвалась.

– Это не облигации! – выдохнул он, слова сами срывались с губ. – Это крипта! Кошелек! Там… пять миллионов! – Ложь родилась автоматически, инстинктивный страх заставил отчаянно занизить правду.

– Пять миллионов… – выдохнул Кэп, его глаза сузились, и сквозь скорбь проступил новый, алчный блеск. Он еще не успел осмыслить это, когда Бумер резко крикнул:

– Кэп! Маячок! Он остановился!

Тим указал дрожащим пальцем на свой планшет.

– Смотрите! Он на берегу этого острова!

Точка, их проклятие и их единственная надежда, теперь неподвижно замерла на тонкой полоске суши, обозначавшей запретный остров. В воздухе повис безумный, отчаянный выбор: вернуться домой с позором, преследуемыми призраками двух мертвецов, или ринуться вперед, в неизвестность, в погоню за фантомом в место, которое, по легенде, было самой смертью.

Взгляд Кэпа метнулся от Тима к планшету, затем к двум оставшимся членам его команды, Биффу и Бумеру. Их лица были мрачны, но в глазах не было страха. Лишь жесткая, профессиональная решимость. Месть. Деньги. Кодекс чести, требующий завершить работу. Безмолвный вопрос пронесся между ними, и мужчины кивнули.

Кэп отпустил рубашку Тима.

– Хочешь эти деньги? – сказал он голосом, твердым как железо. – Моя доля – три миллиона. Ты подпишешь согласие на перевод сейчас. И мы пойдем и заберем их. – Он повернулся к своим людям. – Готовьте шлюпку. Мы сходим на берег.

Запретный берег

«Зодиак» тяжело рухнул вниз, впечатавшись в ложбину между двумя могучими волнами. Стена теплой океанской воды окатила всех с головы до ног. Маленькое, мощное судно неслось сквозь бурлящую темно-синюю воду; его сдвоенные подвесные моторы ревели на пределе, в отчаянной гонке со временем и надвигающимися сумерками. На борту воцарился мрачный, негласный пакт молчания. Скорбь стала непозволительной роскошью. Была только миссия – отчаянный, алчный рывок вперед. Охота за добычей и за подобием мести поглотила все остальное.

По мере приближения запретный остров превращался из туманного, почти мифического силуэта в чудовищный, пугающе реальный пейзаж. Это была крепость, выкованная в вулканическом сердце планеты – стена черной, беспощадной скалы, вздымавшаяся из моря на сотни футов. Никаких пологих песчаных склонов, никаких гостеприимных пляжей – лишь неприступный бастион из зазубренных утесов. Неестественно яркий зеленый ковер джунглей цеплялся за эти отвесные кручи – дерзкий взрыв жизни на, казалось бы, голом камне. Огромные водопады, рожденные в клубящихся, вечных туманах, что окутывали пики острова, низвергались прямо в кипящее море, и их общий рев был непрерывной, громоподобной симфонией колоссальной природной мощи.

Шныря это не впечатлило. Он был в ужасе. Он вцепился в толстый страховочный трос, его пальцы онемели.

– Так, официально заявляю: «тропический рай» отменяется, включается режим «секретная пиратская крепость, где тебя заставляют пройти по доске в джакузи с акулами», – заорал он, перекрывая оглушительный рев моторов. Его бледное лицо покрылось испариной, смешанной с морскими брызгами. – Мы точно уверены, что взяли достаточно закусок на случай грядущего апокалипсиса? Мой стресс-зажор вот-вот выйдет на новый уровень.

Бифф, сидевший напротив, неподвижный, как гранитное изваяние, медленно повернул голову. В его бледных голубых глазах мелькнуло что-то, похожее на веселье, а может, просто на холодный расчет.

– Если проголодаемся, Шнырь, съедим тебя.

Челюсть у Шныря отвисла. Шутка – если это была шутка – приземлилась с изяществом падающей наковальни, выбив из воздуха остатки юмора. Тим, сидевший рядом, сильно ткнул его локтем в ребра.

– Заткнись, – прошипел он тихо и настойчиво. – Хочешь, чтобы эти психи и вправду вышвырнули нас за борт еще на подходе? Изобрази хоть какой-то инстинкт самосохранения.

У штурвала Кэп был воплощением абсолютной сосредоточенности. Он не обращал внимания на болтовню, изучая непроницаемую стену скал через военный бинокль. Задача казалась невыполнимой. Любой подход был смертельной ловушкой из разбивающихся волн и подводных, острых как зубья, камней. Этот остров не просто отпугивал гостей – он стремился их уничтожить.

– Там! – крикнул Бумер, указывая твердой рукой на участок утеса. – Морская пещера! Отлив. Похоже, это наш единственный шанс.

Кэп навел бинокль. Бумер был прав. В скале зияла темная, зазубренная пасть, рана в каменной твердыне. Уродливый, негостеприимный вход, вокруг которого волны взрывались яростным хаосом белой пены.

– Это наша дверь, – объявил Кэп голосом, не терпящим возражений. Он выжидал, крепко сжимая рукоятки газа, следя за ритмом волн. Хищник, ждущий идеального момента для удара. – Потолок будет низкий. По моей команде – всем лечь. Плашмя.

– На счет три! – взревел он, увидев свой шанс. – Раз… Два… – Когда огромная волна поднялась за их спиной, грозя поднять их и размазать о скалы, он заорал: – ТРИ! – и рванул рукоятки на себя.

«Зодиак» выпрыгнул из воды, черный снаряд, оседлавший несущуюся волну. Они на ужасающей скорости устремились к узкому проему.

– ЛЕЧЬ! – рявкнул Кэп.

Все рухнули на жесткий пол лодки, вжимаясь лицами в скользкую прорезиненную поверхность. Тим зажмурился. Раздался кошмарный скрежещущий звук, прошедший по зубам – скала скребла по раме лодки. За ним последовал оглушительный, всепоглощающий рев волны, которая врезалась в пещеру позади них, и ее мощь эхом отразилась в замкнутом пространстве.

Они вырвались из кипящего хаоса в мир внезапного, шокирующего спокойствия. «Зодиак» выскользнул из ревущих брызг в огромный морской грот. Это был природный собор, выточенный веками воды в камне. Воздух был на удивление прохладным и неподвижным, густо пахнущим солью и сырой скалой. Ярость океана теперь доносилась лишь глухим, далеким рокотом от входа. Высоко над головой, в трещинах каменного свода, пробивались столпы бледного, серебристого дневного света, разгоняя мрак собора. Последним усилием двигателя Кэп направил лодку к берегу, и ее нос мягко ткнулся в песок.

Команда высадилась. Ботинки утопали в тревожно мягком, как пудра, песке. Шнырь, вылезая, споткнулся – его ноги еще не отвыкли от дикой качки. Не успел он восстановить равновесие, как их встретило первое приветствие острова. У самой кромки прилива, похожая на выброшенный обломок мифологического кошмара, лежала туша. Огромная, не меньше пяти метров в длину, с мощным хвостом и бронированной чешуей рептилии, но с непомерно большой головой и слишком длинными, острыми, как обсидиановые кинжалы, зубами. Ее туловище было жестоко, яростно разодрано в клочья, словно взорвалось изнутри. Смрад разложения был почти осязаем – густой, сладковатый, тошнотворный миазм.

– О, нет, чувак, нет, – Шныря замутило, он зажал рот и нос рукой, чувствуя знакомый приступ морской болезни. – Так. Понятно. Значит, вот такие тут твари. Отлично. Просто отлично, – он сделал несколько глубоких, судорожных вдохов. – Что, во имя всего святого, это такое? И, что важнее, что, черт возьми, с ним это сделало?