Второгодка. Книга 1. Старая школа рулит

– Закрыто ещё, – не глядя на меня бросила тётка в белом халате и накрахмаленном, стоящем колом, марлевым чепце на голове.

Я усмехнулся. Такое чувство возникло, будто я не в будущее, а в прошлое перелетел, в глубокий совок. Правда буфет выглядел сейчас совсем иначе. Пивной кран, стойка, вывески, бутылки. Прибежище тех, кто живёт по принципу год не пей, два не пей, а после бани выпей.

– Я Кукушу ищу, – ответил я тётке.

– Кого? – скорчила она пренебрежительную физиономию. – Ты чего несёшь, шкет?

– Мне нужен Кукуша, – твёрдо повторил я.

– Шуруй отсюда, а то я тебе такую кукушу сейчас устрою.

Из двери за её спиной вышел толстый плешивый мужик с круглым тугим животом. Халат на его пузе не сходился, и оно торчало, как стенобитное орудие. Он настороженно оглядел меня, отодвинул бабу в сторону и упёрся руками в стойку. Толстые волосатые пальцы были унизаны перстнями. Синими, набитыми в разные годы.

– По этим пальчикам учебник истории написать можно, – покачал я головой.

– Тебе чё надо, шнурок? – прохрипел он.

– Кукуша кукует, а вор ворует, – усмехнулся я и глянул ему в лицо.

Он моментально покраснел, будто у него резко подскочило давление и остолбенел. Постояв так какое-то время, он порывисто повернулся к тётке.

– Иди, Люда… накладные проверь… Нам тут перетереть надо…

5. Ведь с тобой, мой мусорок, я попутала рамсы

Кукуша обвёл меня тяжёлым взглядом, и я заметил, как левое веко у него пару раз легонько дёрнулось.

– Ты кто? – со свистом просипел он.

– Что-то я не расслышал, – нахмурился я.

Он настороженно обернулся, проверив, удалилась ли Люба и, понизив голос ответил:

– Сколь вору ни воровать…

– А тюрьмы не миновать, – усмехнувшись, закончил я и показал на его чернильные перстни. – Всё, как по писанному, да, Кукуша? Чё? Я тебе говорил, что и с того света достану?

Он захлопал глазами, пытаясь понять, что же такое здесь происходит.

– Так как же это… Сергей Михайлович?

– Не рад что ли? – я засмеялся.

– Да что вы говорите такое! У меня же жизнь остановилась, после того, как вас схоронили… Вон, всё ж по рукам видать.

– Видать, – вздохнул я. – Всё видать. Но ничего, Кукуша, наше время пришло. Теперь мы им покажем.

– Только… не пойму я… как это так? Это ж… Не бывает так…

Он даже головой потряс, чтобы прибавить себе ясности. Я снова усмехнулся.

– Ладно, дядя Слава, не буду тебя больше за нос водить.

– Чё?

– Ну не Бешеный же я. Ты же сам видишь. Я его племянник.

Он резко поднёс руку, практически саданул себя по лицу и вытер взмокший лоб. У него всё лицо мокрым было.

– А как ты узнал тогда? – прохрипел он. – Это только он и я…

– От него и узнал.

– А лет тебе сколько? – с угрозой в голосе спросил он и рожа его стала дикой и даже немного жуткой. – Ты чё, додик, в натуре, от фонаря двигаешь? Ты чё елдачишь, ботало? Я ж те звякало твоё голыми рукам выдеру и в фуфло затромбую! Я ж тебя…

– Осади коней, Кукуша, – прикрикнул я. – Забыл, как Сергей Михалыч тебя малька малолетнего из дела вывел?

– И чё?

– А как помогал тебе, чтоб ты на твёрдую дорожку встал?

Он опасливо оглянулся.

– И то, как вы по Ахмату…

– Ладно-ладно… Тихо!

– Знаю, что не забыл, Кукуша. Он тебя тоже…

– Так он же…

– Пойдём на свежий воздух, там поговорим.

Он кивнул и крикнул напарницу:

– Люба, иди постой. Я скоро!

Мы отошли от бани и сели на скамейку под рябиной с нежными розово-жёлтыми листочками и тяжёлыми налившимися гроздьями.

– Короче. Все эти пароли и позывные для чего были? – с менторской ноткой спросил я и кивнул, в знак весомости своих слов.

– Так чтоб, если кто объявится от Бешеного… от Сергей Михалыча, то есть…

– Ну, вот я и объявился, а чё ты тогда кипишуешь?

– Так тридцать лет прошло с тех пор, а ты вон, пацан совсем. Как бы он тебе сказал?

– Я тебе сейчас все ваши дела с Сергей Михалычем по секундам распишу. Как ты ему помог Кокса взять, как втёрся к Мише Фармазону и чуть не погорел, и пришлось ему мозги вышибать, как Ахмата вели, да не взяли. Или могу сказать, как Бешеный пальчики твои из дела убрал, и ты из обвиняемого стал свидетелем. А знаешь, почему? Потому что он свет в тебе видел. Видел, что человеком можешь стать. Знал, что ты детдомовский, что некому за тебя слово замолвить…

– Хорош уже, – оборвал меня Кукуша, и тыльной стороной ладони вытер повлажневшие глаза. – Чё душу-то рвёшь? Если б не завалили его тогда Ширяевские… Как ты-то узнал, вообще? Тебя ещё и в помине не было тогда.

Я говорил правду. Хотел вырвать пацанёнка этого из трясины воровской, выдернуть из колеи. Помочь. Он тогда тощий был, как цыплёнок ощипанный. И голову набок держал. Он мне помог хорошо, и я решил ему тоже помочь. Он в те времена с кировскими тёрся, а батя у него авторитетным вором считался. Правда, всю жизнь по зонам мотался, а случайный отпрыск его в детдоме лямку тянул.

– Живой он, – сказал я. – Не умер Бешеный.

– Чё ты гонишь?! – вскочил со скамейки Кукуша. – Я ж на похоронах был!

– Вместо него Панаса закопали. Помнишь, его найти не могли?

Кукуша выпучил глаза и рот открыл.

– А дядьку вывезли тогда. Он в Польше долго торчал. Лечился. Пуля всё лицо разворотила. Потом в Аргентину перебрался.

– А чего весточку не подал?! – с обидой воскликнул Кукуша, снова усаживаясь на скамейку.

– Не мог. И нельзя было. Его же свои менты грохнули. Да только не добили. Добрые люди помогли, вывезли без сознания, едва живого. А эти упыри до сих пор его ищут, порвать хотят. Поэтому никому ни слова, ясно?

– Если б я только знал, – всхлипнул Кукуша. – Он мне за отца был, понимаешь? Дядька твой. Я таких людей…

Он отвернулся.

– Ладно, Кукуша. Вижу, жизнь твоя не сказкой была. Но и он там не в райском саду нежился. Короче, он спрашивает, может ли всё ещё на тебя рассчитывать?

Толстяк молча кивнул, и в глазах его отразилась решимость.

– Дядька не сомневался, – кивнул я и хлопнул его по плечу.

– А чё он, хочет?

– Как и все мы. Справедливости.

– Порвать их?

– Порвать. Чтобы я порвал. Поможешь?

– Помогу, – без раздумий ответил он. – Только я не при делах сейчас. Снова в бане стою, как и тогда. Вот так жизнь и проскочила. Вкруговую…

– Прикинь, Бешеный вообще не сомневался, что я тебя здесь найду. А жизнь… жизнь пока не проскочила. Ты вон бык молодой ещё. Дети-то есть?

– Какие дети? Зачем? Чтоб, как сам по приютам? Один я.

– Ну, значит невесту тебе подыщем, – подмигнул я.

– А ты похож на него, – хмыкнул он. – Не рожей, а повадками. В натуре, похож. Будто он сам в тебя вселился. Как тебя?

– Сергей тоже. Только Иваныч.

***

Кукуша владел пятнадцатилетним бумером, вернее, бэхой, как он назвал свою «пятёрочку». Он достал из кармана здоровенный телефон и включил навигацию. Я удивления не проявил, но удивился. Он ввёл адрес и всё, понеслось – поверните направо, поверните налево, впереди радар.

Зелёная поляна оказалась новым микрорайоном, построенным, как Вегас посреди чистого поля и вынесенным прилично за город. То есть, по сути, это была отдельная деревня или даже городок с собственной инфраструктурой.

– Сначала тут коттеджный посёлок построили для крутых, – просветил меня дядя Слава Кукуша. – Ну, а потом уже и остальное пристроили – школу там, кабаки, магазы, всё вот это.

Выглядело круто и дома тут попадались просто атас, явно не на трудовые доходы построенные.

– Через двести метров поверните налево, – скомандовала тётя из навигатора, Кукуша крутанул баранку и притормозил.

– Не проедем, – сказал он, остановился и вытер носовым платком лоб.

Он был в мягкой спортивной куртке и дешёвой рубашке, расстёгнутой на три пуговицы, по причине невозможности обхватить толстую шею. Седая поросль буйно кучерявилась в этом глубоком декольте.

– Вижу, – прищурился я. – Вижу.

В конце улицы был опущен шлагбаум, а в будке рядом сидели охранники.

– Неплохо окопались буржуи, да? – просипел Кукуша.

– Ладно, здесь стоять не будем, чтоб не палиться, – кивнул я. – Езжай туда, вон, где кафешка. Да, да, туда. Посидишь там, пока я тут осмотрюсь.

– Точно? – нахмурился он. – Помощь не нужна?

– Точно, – кивнул я. – За поворотом остановись, я выйду.

Я выскочил и двинул в сторону КПП.

– Здравствуйте. Я к Шалаевым.

– Заявки нет, – равнодушно ответил охранник. – Кто такой?

– Одноклассник.

– Документ нужен.

Паспорт у меня был с собой.

– Саня, позвони, – отвернулся он в глубь сторожки. – Сергей Краснов, одноклассник.

Разговор по телефону я не слышал, но через минуту из будки высунулась рука с моим паспортом.

– Проходи. Четвёртый дом с левой стороны.

– Знаю, – небрежно бросил я и прошёл через калитку.

В охраняемой зоне находилось двенадцать крутых вилл, построенных по типовому проекту. Такие хорошо бы смотрелись на берегу океана. Стекло, бетон, шум прибоя и звук падающих перезрелых кокосов. Впрочем, заборы, хоть и охрененно дорогие, портили вид и не давали как следует рассмотреть территорию. Мешали, так сказать, оперативным действиям.

Я дошёл до виллы, которую назвал охранник и остановился у калитки. Нажал на звонок и замок щёлкнул. Я толкнул дверь и переступил порог. Сердце колотилось, пытаясь пробить хилую телесную оболочку Серёжи Краснова и выскочить наружу.

Двор оказался неуютным – большим и пустынным. Всё, что здесь было – зелёный газон, дом и унылый забор. Я прошёл по дорожке, выложенной жёлтой тротуарной плиткой до бетонных ступеней, ведущих на террасу, поднялся и подошёл к входной двери. Она была приоткрыта.

Постучал. Ответа не последовало. Постучал ещё раз. Получил тот же результат. Тогда я тихонько толкнул дверь, вошёл в прихожую и громко крикнул:

– Здравствуйте!

– Проходи! – раздался издалека женский голос.

Был ли это голос Кати, я не понял, но сердце забилось просто с бешеной частотой. Я скинул кроссовки и пошёл по блестящему мраморному полу. Коридор с эстампами в золотых минималистичных рамах привёл в просторную гостиную. Здесь пол был тоже мраморным, у камина стоял роскошный кожаный диван, а в другой стороне – белый сияющий рояль и большой плоский телек. С высоченного потолка свисала замысловатая люстра из чёрных палок и золотистых шаров.

– Ты где там? – снова послышался голос.

– Здесь.

– Где здесь-то?

И тут я увидел её…

Она вошла нетвёрдой походкой. Длинные пепельные волосы спутались, шикарный шёлковый халат был распахнут, показывая мягкую хлопковую пижаму. На ногах были надеты нелепые шлёпки с непропорционально огромными меховыми помпонами.

И мне очень захотелось, чтобы это была не Катя. Женщина выглядела помятой и уставшей от жизни, с тёмными кругами под глазами и глубокой складкой на лбу. В руках она держала здоровенный бокал с вином и открытую бутылку.

– О! – удовлетворённо воскликнула она и кивнула. – Это кто тут у нас?

– Я Сергей, одноклассник Матвея.

– А сколько сейчас? – нетрезво удивилась она. – Он же в школе.

– А его на первом уроке не было, я думал он забил сегодня.

– Чё сделал? – вскинула она брови и громко засмеялась. – Забил?

– Ну да, а что такого? – пожал я плечами и отвернулся.

Видеть её было нестерпимо. Особенно в таком виде. Катя, юное создание, чистая душа, девочка-мечтательница, что, что с тобой случилось? Что ты пережила за последние тридцать лет?

Мрамор задрожал и заходил ходуном у меня под ногами, а по огромным панорамным окнам полились потоки, претворяющиеся дождём. Впрочем нет, по-прежнему светило солнце и пол демонстрировал непробиваемую твердь.

– Да, согласилась она. Ничего такого. Пошли за мной!

Пару дней назад она не разрешала говорить мне «пошли», потому что правильно было «пойдём», а теперь вот… Я вышел из комнаты вслед за ней и попал на кухню, сумасшедше дорогую и полную сияющей техники.

– Садись.

Она поставила на стол бокал и налила вина.

– Пей.

– А мне можно?

– Человеку, забившему на уроки, можно. Скажешь, Катя Шалаева разрешила.

– Ладно, – кивнул я, взял бокал и пригубил.

Садиться не стал, а остался стоять напротив неё.

– Знаешь, что такое фуагра?

– Циррозная печень гуся?

– Фу, зачем такие гадости? Вот, ешь. Закусывай. А то напьёшься, что я делать с тобой буду?

Она засмеялась и сделала несколько больших глотков. Я смотрел на неё и мне она не нравилась. Не нравилось то, во что она превратилась. Судя по лицу, по цвету кожи, по отёчности, упражнения с винчиком были регулярными, если не ежедневными.

И, тем не менее, это была моя Катя. Постаревшая на тридцать лет, не знаю через что прошедшая, но та же самая девчонка, которую я видел последний раз позавчера. Если бы можно было оказаться снова там, я бы всё изменил, но как попасть туда я не знал. Может, надо было, как в сказке, подойти и поцеловать её? И тогда она, как спящая красавица, проснулась бы и…

– Хороший у вас дом, – сказал я. – Красивый.

–Нравится? – ухмыльнулась она.

– Да.

– Мне тоже. Муж оставил, когда разошлись.

– Давно?

– Несколько лет назад.

Она вылила себе остатки вина и, открыв дверцу, бросила пустую бутылку в мусорный контейнер.

– А чего так? Вы же красивая.

– О! Комплименты? Спасибо. Видимо недостаточно красивая, а может, не достаточно самой красоты… Кто его знает. Ты мужик, ты мне и скажи, «чего так».

– Я бы от вас не ушёл, – пожал я плечами, и она захохотала, пьяно и вульгарно.

– Хороший мальчик, – заявила она, отсмеявшись.

– Да вы ещё и не старая.Пятьдесят два разве возраст?

– Ну, ладно, заканчивай цифрами жонглировать, а то разожжёшь в груди пожар, а потом в кусты, как в песне. А?

Она снова растянула губы в улыбке и достала из кармана телефон. Потыкала по экрану и вдруг из шерстяного бочонка на столе полилась музыка.

Что ж ты, фраер, сдал назад,

Не по масти я тебе –

Ты смотри в мои глаза,

Брось трепаться о судьбе….

Ведь с тобой, мой мусорок,

Я попутала рамсы,

Завязала узелок,

Как тугие две косы….

Катя громко подпевала, хотя раньше такие песни на дух не переносила.

– Открой, – велела она достав из шкафа новую бутылку. – А то скучный какой-то. Не поёшь не танцуешь.

– А может хватит?

– Это ты будешь решать что ли? – нахмурилась она. – Я женщина свободная, ясно тебе? Сама себе хозяйка. Наливай, сказала! Я ведь и без тебя откупорю, а тебе стыдно будет. Муженёк мой бывший взял молодую мокрощелку, и она его ублажает с утра до вечера, а мне старой боевой подруге подарил безбедную старость и двух детей. И винный погреб ещё со старых времён.

– Ну, уже кое-что, не такой уж плохой вариант, – бросил я.

– Отличный вариант, – пьяно согласилась она. – Стопроцентный. А ты кто вообще такой? Ты Мотин друг что ли?

– Я бы так не сказал, – покачал я головой.

– Ну, да, – согласилась она. – У Моти друзей нет. В принципе, это и к лучшему, как думаешь?

– Не соглашусь, – ответил я.

– Ну и дурак. Ты ещё маленький, не знаешь ничего. А друзья ведь предают. И так больно предают. И жёны предают. И мужья. Вот тебя предавали когда-нибудь? А меня предавали. Столько раз… столько раз…

– А ты? – спросил я и стиснул зубы.

Откуда-то из глубины вырвалась злость и заклубилась, понеслась по жилам.

– Что? – подняла она брови.

– Ты предавала?

– Я? – дёрнулась она и тут же сникла. – А как же… Предавала. Как последняя сука. Один только раз, но сразу по-крупному. Бац!

Она с размаху грохнула по столу бокалом, и он разлетелся на тысячу осколков.

– Наливай, сказала! Пока я тут исповедываться не начала! Я ведь с тех пор живу без сердца. А что человеку без сердца нужно? А?

Она засмеялась.

– Побольше выпивки, вот что!

– Ну, у тебя же дети, – пожал я плечами. – Какая может быть выпивка?

Она засмеялась ещё громче. Захохотала.

– Детям нужны только бабки. А остальное им похеру!

– А тебе? – спросил я и взял тонкое белое полотенце.

Я осмотрел её ладонь убрал осколки и аккуратно обвязал полотенцем руку. Злость никуда не делась, но она бурлила внутри, не вырываясь наружу.

– Мне? – пожала она плечами. – Тоже бабки. Меня ведь никто силком не тащил. Мне сказали, смотри, вот любовь, а вот счастье. Тут, где любовь, трудный путь, голая жопа, задержки зарплаты и другие испытания, но зато с милым в шалаше. А вот тут, где счастье, тут дом-полная чаша, модные тряпки и циррозная печень гуся с утра до вечера. И я выбрала счастье. Правда, не знала тогда, что счастья не бывает. Но любовь, говорят, тоже проходит. Правда этого я так и не узнала. Вот и всё. А знаешь, почему я бухаю?

– Потому что муж бросил?

– Дурак ты, – засмеялась она. – Это ж радость, наоборот. А бухаю я… нет, культурно выпиваю, потому что не могу раскаяться. Потому что я так и не пожалела о том выборе, который сделала. Ни-ра-зу…

– Понятно, – выдохнул я. – Вот и ответ. И, в общем-то, ответ не на один, а на множество вопросов.

– А ты философ, – подмигнула Катя. – Да? Только вот кавалер х**вый! У дамы не нóлито, а он разглагольствует.

– Ладно, Катя, пойду я. Всё, что мне нужно было понять, я понял.

– Да неужели? – с вызовом спросила она. – И что именно ты понял?

– А то, что всегда нужно двигаться только вперёд, в какой бы точке не оказался. Возвращаться в прошлое, похоже, плохая идея. Ты ничего не изменишь.

На самом деле, если бы я нашёл возможность рвануть назад, я бы изменил. Я бы точно изменил, но Кате об этом знать было не обязательно. Тем более, что на неё эти мои слова произвели совершенно неожиданное впечатление.

Она замерла, и глаза её широко открылись.

– Как-как? – прошептала она и по щекам её потекли слёзы, буквально брызнули из глаз. – Как ты сказал? А ну, повтори…

– Я сказал, что в последнее время очень хотел отмотать время и вернуться назад. Хотел исправить кое-что, но сейчас вот понял, что…

– Это чё здесь такое? – раздался вдруг резкий голос.

Я обернулся и увидел перекошенное от ярости лицо Мэта.

– Ма, ты почему плачешь? Что он сделал?! Ну ты и мразь, Крас! Больной урод! А ведь я тебя предупреждал! Конец тебе, Красивый!

Он пнул стул, преграждающий ему путь, и бросился на меня.

6. В своей шкуре

Сила есть – ума не надо. Это не правило, а правда жизни, выраженная в короткой и ёмкой фразе. Многие человеческие особи неосознанно поступают, руководствуясь именно этим принципом. И Матвей Шалаев, получивший фамилию матери, а не отца, действовал именно так.

Кстати, любопытно, почему он не стал Щегловым… Надо будет выяснить при случае. Возможно, никакого официального брака не было с самого начала. А что, удобно собственность оформлять не на близкого родственника, а на как бы чужого человека… Мне вдруг очень захотелось всё это разнести, выжечь, стереть – и собственность, и её обладателей, и саму память о них – дотла.

Мэт кинулся напролом, не отдавая себе отчёта, что будет делать. Ярость и самоуверенность – вот, что, по всей видимости, двигало им. В своём доме, как известно, и стены помогают. Ну, а мне, в отличие от Катиного сына, рассчитывать на помощь стен не приходилось и на свою физическую мощь тоже. Можно было бы задавить морально, но этот дурак пёр, как носорог.

Так что в данный конкретный момент мне оставалось только быть подвижным и демонстрировать хорошую реакцию. Для этого сноровка, конечно, тоже не помешала бы, но где ж её взять, если Серёжа Краснов был ленивцем и рохлей?

Я просто стоял и смотрел на неотвратимо надвигающийся локомотив. А потом, в самый последний момент, когда столкновение было уже практически неизбежным, резко ушёл в сторону, отклонился, крутанулся и оказался в тылу у Мэта. А он пронёсся мимо и немного сам себя наказал, врубившись рогом в дверцу кухонного шкафа.

– Что ты делаешь, Мотя! – воскликнула Катя, а он взревел от обиды и снова бросился на меня.

На этот раз он сменил тактику, и широко расставив свои длинные ручищи, чуть наклонился вперёд, и двинулся ко мне. Так что сменить тактику пришлось и мне. Я схватил со стола звуковую колонку и бросил ему. Как надувной мяч на пляже.

Он, разумеется, тут же её схватил, а я сделал шаг и подсёк. Пнул по лодыжке и он, не имея возможности балансировать руками, грохнулся на пол.

– Что ты делаешь!? – грозно воскликнула Катя.

– Всего лишь пытаюсь обороняться, – пожал я плечами.

– Да не ты!

Впрочем, разбирательства в её планы не входили. Она разочарованно и нескоординированно махнула рукой, развернулась и нетвёрдой походкой двинула из кухни. Ну, а Мэт не собирался разлёживаться и вскочил на ноги. Он отбросил колонку и тут же снова напал.

– Заканчивай дурака валять, – бросил я и подставил под удар разделочную доску вырезанную из оливкового дерева.

Канапе с фуагра, мягим сыром и ветчиной разлетелсь, как праздничный фейерверк, а Мэт завыл и замахал ушибленным кулаком.

– Хорош орать, – воскликнул я и легонько хлопнул его доской по чайнику. – Как девка.

Он отпрянул и бросился к красивой деревянной подставке, из которой торчали рукоятки ножей. На мгновенье отвернулся, а когда снова стал лицом ко мне, в его руке блестел внушительный мясорез. Ну идиот, что ещё сказать. Если хватаешься за нож, будь готов его применить. Но главное даже не это. Будь готов ответить по закону.

– Я тебе сейчас ливер выпущу… – прохрипел он. – Подходи.

Он замер, будто фотография танцора в кульминационный момент балета.

– А ты представляешь, что будет, когда ты вспорешь мне брюхо? – усмехнулся я.

– Ты сдохнешь, урод! А папа меня по-любому отмажет.

– Папа, может, и отмажет. Но я не про это. Если сделать достаточно большой надрез, внутренние органы вывалятся наружу, и сначала ты увидишь мой кишечник. Знаешь, какого он цвета? Серый, как ливерная колбаса. Ты пробовал ливерную колбасу? Нет, наверное. Мои кишки, покрытые слизью и кровью, будут блестеть. Кровь тоже будет, не сомневайся. И, если ты ударишь достаточно сильно, из кишок начнёт выползать содержимое. То, что я ел и то, что переварил желудок. Ну, и запах будет соответствующий. Он распространится моментально и к твоему горлу подкатит ком. Тебя, скорее всего стошнит. Всех тошнит, когда они впервые видят эту картину. Кровь, слизь, дерьмо и вонь. А потом начнётся настоящий ад. Я буду орать. Твоя мама будет орать, ты сам будешь орать. Прибегут охранники, приедут менты. Ужас. Ну, давай, попробуй, полосни меня своим ножичком.

– Больной урод, – прохрипел Мэт.

Он явно не ожидал услышать то, что я сказал. Я улыбнулся. Он выглядел обескураженно, побледнел и даже, как будто, смутился. Дожидаться, когда пройдёт это его смущение и шок я не планировал и не стал. Одним движением подхватил тяжеленную хрустальную сахарницу, стоявшую на столе и метнул ему в лоб.

Не рассчитал, конечно. Сахарница полетела, как комета Галлея, оставляя за собой красивый искрящийся хвост. Но силы Серёжи Краснова были совсем не такими, как я привык, и вместо того, чтобы шарахнуть ему по лбу, сахарница саданула Матвею по зубам. Он дёрнул головой оступился и грохнулся на спину. По лицу его потекла кровь, смешиваясь с белыми кристаллами. Получилось очень художественно.

Я осторожно, чтобы не порезаться, отпихнул ногой выпавший из его руки нож и наклонился над поверженным и перепуганным Мэтом.

– Не будь дураком, Матвей, – покачал я головой. – Я ведь не собирался с тобой драться. И маму твою я не обижал. Просто она выпила немного лишнего и расчувствовалась, вспомнила молодость.

– Я тебя урою, урод, – прошипел он.

– Глупо, – вздохнул я. – Надеюсь, ты и сам это понимаешь.

– Какого хера ты сюда припёрся?!

– Хотел поговорить. Тебя в школе не было, а мне надо было с тобой кое-что обсудить. Вчерашнее происшествие.

– Чё тебе надо?

– После вчерашнего всё изменилось, Мотя.

Он дёрнулся. Видать такой вариант имени ему не нравился, а Катя его так называла.

– Ты очень плохо поступил вчера, – усмехнулся я. – И теперь я тебе ничего не должен.

– Чё ты сказал?! – воскликнул он и попытался вскочить, но я прижал его к полу ногой.

– Тихо. Я сказал, что хер тебе, а не лавэ, ясно? Теперь с тебя самого бы бабки взять. Я ведь буду долго лечиться, восстанавливаться, понимаешь? А на это нужны деньги. Да вот только поганые бабки твои нормальному человеку даже в руку взять противно.

– Ты попутал? – зарычал он и попытался сбросить мою ногу, но я не позволил.

Я надавил сильнее и направил указательный палец ему в лицо.

– Приберись здесь, – сказал я. – И больше не хулигань.

После этого я спокойно и медленно вышел из кухни и двинул в сторону выхода. Того, что Мэт снова нападёт, я не опасался. Он был обескуражен и не мог ещё осознать, что потерпел поражение в противоборстве с тем, кого безнаказанно третировал долгое время. А вчера вообще чуть не убил.