Второгодка. Книга 1. Старая школа рулит

Дмитрий Ромов

Второгодка. Книга 1. Старая школа рулит

0. Бешеный

Март 1995, Верхотомск, областной центр

– Никитос! – позвал я.

Мой товарищ оторвал взгляд от круглосуточного ларька и обернулся, выпустил из руки разлапистую сосновую ветку. Она пружинисто взмыла, возвращаясь на место, закачалась. Сверху полетели редкие снежные хлопья.

– Ну, ты как? – подмигнул я.

С этим делом он был весь на стрессе, на нервáх, осунулся, на привидение стал похож. Да я и сам чувствовал сильное напряжение.

– Нормально, – неохотно ответил он и отвернулся.

– Никит, хорош уже. Мы с тобой кто?

– Чего? – он снова повернулся ко мне и нахмурился.

– Ну, – развёл я руками, – кто мы с тобой такие?

– Менты, – ответил он с презрением и сплюнул на облизанный солнцем и заледеневший к вечеру снег. – И дебилы, вот кто.

– Блин, братан, ну хорош уже, – примирительно улыбнулся я. – Понятно, что менты, я ж не об этом. Мы с тобой последние защитники справедливости, забыл? Весь мир только на нас и держится. И у нас есть принципы, так?

Он кивнул и посмотрел в сторону, на дорогу, по которой, стуча шипами, промчал бордовый «Пэтрол».

– Если бы не эти принципы, – мрачно сказал он и достал из кармана пачку «Парламента», – мы бы с тобой давно на таких же гоняли.

Это он, чтоб меня позлить. Была у него такая привычка.

– Нет, братишка, – невесело усмехнулся я. – Если бы не эти принципы, я бы сейчас здесь не стоял, потому что тогда в Афгане, в том ущелье ты помчался бы с первым отделением спасать свою шкуру. Вот что было бы. А потом и сам остался без башки, потому что я бы уже не смог вышибить мозги тому духу, да? И гранату тоже, наверное, помнишь? Не забыл ещё?

– Не забыл, – процедил он сквозь зубы и снова уставился на ларёк, разминая в пальцах сигарету. – Только с тех пор многое изменилось и никаких принципов и правил давно не осталось. Посмотри вокруг. Каждый сам за себя и выживает, как может.

– Ты походу американских боевиков насмотрелся. Ладно, короче, хочешь делать вид, что ни чести, ни совести не существует, вали домой, я один разберусь. Задолбало твоё нытьё слушать.

– Ага, – хмыкнул он. – Рэмбо, в натуре. Разберётся он. Ты с бабой своей разобраться не можешь, а тут разберёшься, да? Насмешил, блин.

– Так! Никитич, это чё за базар, я не понял!

– Да ничё-ничё, кто тебе скажет-то если не я? Ты ж у нас Бешеный. Тебя, кроме твоих дурацких правил, кроме кодекса твоего ничего больше не интересует. Все вокруг в дерьме по уши, а ты один чистенький. Зорро, в натуре! А Катюхе твоей жить хочется, пока молодая и красивая. Другая бы давно загуляла, или бросила. И не потому что сука, а потому что тебе на всех плевать. И на неё плевать, и на меня тоже. А вот на эту шлюху Юлю не плевать почему-то. Ты, может, шпилишь её между делом?

– Ты больной что ли? – нахмурился я и сжал зубы.

Честно говоря, это уже было похоже на истерику.

– Никит, тебе реально по барабану, что сейчас подъедет Ахмат со своей шоблой и в прямом смысле эту Юлю на куски порубит? А ведь это мы с тобой гарантировали, что если она даст показания, ей никто ничего не сделает.

– Допустим, не мы, а ты, – хмыкнул Никита, вставил в зубы сигарету с белым фильтром и щёлкнул зажигалкой.

– Ну, зашибись, – пожал я плечами. – Понял. Говорю же, можешь идти, куда там тебе надо было. Я ей гарантировал, я и обеспечу.

– Да не надо вот этого. Знаю я, ты благородный и неподкупный, человек чести, сска. А я дерьмо неблагодарное.

– Ну, это ты сам сказал.

– Это у тебя на лбу написано, брателло. Титры. Ладно, заколебал ты, знаешь ведь, что не брошу. Просто я предупреждал, что Ахмата выпустят и никакие твои железные улики, показания и вещдоки никто даже рассматривать не станет. Ахмат под кем ходит? Под Ширяем. А Ширяй нашего генерала за какой орган держит? За кошелёк, Серый. За кошелёк. Поэтому генералу нашему твои представления о чести и справедливости…

– Это не мои представления, это кодекс уголовный. А если не работает уголовный, тогда включается мой личный кодекс чести.

– Кодекс он тоже в гробу видал. И твой, и уголовный, и даже кодекс джедая. Ему вообще всё похеру.

– Перестанет быть похеру, – пожал я плечами, – потому что если Ахмат хотя бы дёрнется, я ему башку снесу. А по генералу я информацию собираю. Помнишь Саню Мамаева, замка из третьего взвода? Мамая?

– Да чё с тобой, Серёга, какой к лешему Мамай? – взорвался Никита. – Забудь ты про Афган! Уже сто лет прошло. В стране другая жизнь давно. Вообще другая. Свободная, блин и демократическая. Сейчас человек человеку не товарищ и брат, а волк и враг. Сейчас только бабки решают, а не кодексы. Ты прям, как дитё малое.

– Так вот, – продолжил я. – Мамаев, между прочим, работает в министерстве. И не где-нибудь, а в недавно организованной службе собственной безопасности. И он мне сказал, что поддержит и поможет, если я соберу материалы. Не все продажные, Никита. Не все.

– Не поддержит, – вздохнул он. – Если генерал наверх регулярно заносит, то…

– Так, тихо! – прервал его я. – Пошли!

Мы вынырнули из-за деревьев и рванули в сторону ларька. Обычный круглосуточный ларёк, выкрашенный голубой краской, потрескавшейся и облупившейся за зиму. Такой же точно ларёк, как и все остальные на площади у старого цирка, с зарешеченными окнами, со сникерсами и всеми этими чудесами из огромного свободного мира.

А Юлька, молодая отчаянная баба, в одиночку воспитывающая дочку, взяла этот самый ларёк на территории Ахмата, наняла какого-то малохольного чувачка в напарники и стала вкалывать. На учительскую зарплату прожить было нереально, вот и взвалила на себя не бабскую ношу.

Ну, а Ахмат… он же падишах, здесь всё его и, главное все его. Он брал, что хотел и кого хотел. Прицепился к девчонке. Она хоть и не красавица, но молодая, фигурка ладная и, главное, ни в какую. Не давала. Тут любая по щелчку перед ним ноги раздвигала, а эта упёрлась.

Он и так и эдак, а она – нет. Ну вот, его и рубануло. Ворвался, избил и прямо в ларьке взял то, что по его пониманию, принадлежало ему по праву. И на следующий день, и потом снова. Никита узнал, мне рассказал.

Ну, мы Ахмата взяли. У него и ствол на руках оказался, и свидетельские показания нашлись, правда потом были отозваны, но и так хватило бы на долгую счастливую жизнь на зоне. Да только сегодня его выпустили. И вот он со своими корешами приехал наказывать Юлю. Подъехали на двух «Каринах» прямо к ларьку, перекрыли проход.

Я рванул вперёд. Никита побежал за мной.

– Э, Бешеный! – дёрнулся мне навстречу громила с бритой головой и квадратной челюстью. – Куда летишь, мусарелло! Стоять, я ска…

Не договорил. Не останавливаясь я ткнул стволом «макарова» в кадык, и он захрипел, упал на колени, затявкал, как шакал. Я не обернулся, побежал дальше.

– Стоять! – рявкнул ещё один пёс и выхватил из расстёгнутой кожаной куртки волыну.

Выхватил и… и тут же – БАХ! Я ведь не шутил и успел раньше него, влупил шесть граммов свинца ему в грудь. Он отлетел, и в тот же момент открылась дверь ларька, из неё высунулся Барсук, подручный Ахмата, больной урод и садист.

Со всей дури впечатал я подошву ботинка в тяжёлую железную дверь и она, как пневматический пресс по раскалённой заготовке шарахнула по уродливой несимметричной голове. Барсук охнул и пополз вниз, оставляя на косяке красно-коричневый след.

Я влетел внутрь, обрушив башню из пивных упаковок. Юля стояла ни жива, ни мертва, а к её голове был приставлен ствол. Из носа тонкой струйкой стекала кровь, воротничок курточки был разодран.

– Ты, мусор поганый, – скривился в усмешке низкий коренастый Ахмат, – на кого пасть разинул? Я ей сейчас мозги вышибу и мне ничего не будет. И тебе вышибу, и тоже ничего не будет. А потом домой к тебе приду и твою бабу….

– Не бойся, Юль, – перебил его я. – Он не посмеет, потому что знает, если что, я из него решето сделаю. Сначала выстрелю в плечо, чтобы он больше не мог на спуск нажать, потом в колено, во второе колено, во второе плечо. И только после этого – в член. Он будет лежать и истекать кровью. Корчиться будет, визжать, как свинья. Будет умолять добить, но я дождусь, когда он сам кончится. Знает, что не шучу, поэтому не дёрнется.

– Считай, ты уже покойник! – зарычал Ахмат, и я заметил, что он побледнел. – Тебя генерал за яйца подвесит, если хоть один волосок с моей головы упадёт. Так что иди лесом, мент! Вали, сука!

В этот момент снаружи щёлкнул выстрел и тут же ещё один и ещё. Ахмат на мгновенье отвлёкся, глянул в окно. Одна секунда, даже меньше. Один миг. Глянул и… всё. Подписал приговор. Вернее, приговор он подписал раньше, а теперь я просто привёл его в исполнение.

Бах! Юля вскрикнула, и в ларьке кисло запахло порохом. Ахмат завалился на коробки, на все эти марсы, спрайты и видеокассеты. Распахнулась дверь, я резко обернулся. Это был Никита.

– Там чисто, – кивнул он и быстро подошёл к Ахмату. Наклонился и трижды нажал его пальцем на спусковой крючок. Бах! Бах! Бах!

Юля присела закрыла руками уши и задрожала от рыданий. Никита грубо оторвал её руки и заговорил громко и напористо.

– Ахмат ворвался, начал избивать, пытался изнасиловать. Вошёл капитан Бешметов, потребовал прекратить. Ахмат начал стрелять в Бешметова. Дальше ты ничего не помнишь. Всё. Поняла?

Она несколько раз кивнула.

– Серый, пошли, сейчас группа подъедет, – бросил Никита и открыл дверь.

– Юль, – кивнул я. – Всё. Не бойся. Кончились твои страданья. Больше никто к тебе не сунется.

Она снова кивнула и всхлипнула, размазывая по щекам тушь, слёзы и помаду, а я вышел наружу вслед за Никитой.

– Ну, брат, это ты загнул, что всё кончилось, – хмыкнул он. – Ничего для неё не кончилось, а только началось. Думаешь, Ширяй оставит это просто так?

– Никит, ну кто такой этот Ширяй? Посуди сам. Я считаю, он больше не полезет. Он думал, что если купил закон, то может делать, что захочет, и что его бригадир может насиловать, грабить, убивать. Но теперь призадумается. А Ахмат… ты же знаешь, сколько на нём душ. Нет, братан. Справедливость на нашей стороне. А Ширяй теперь лишний раз подумает, прежде чем что-то сделать.

***

Вернувшись в управление, мы десять раз всё доложили злому, как собака майору Кузьмичёву. Он орал так, что стёкла дрожали. Никита шарахнул дверью и свалил, а я засел за писанину, но после одиннадцати швырнул ручку, выматерился и двинул домой. Было уже около полуночи, когда я нажал кнопку звонка.

– Привет, – кивнул я, когда, дверь открылась. – Чего не спрашиваешь?

Она не ответила, повернулась и бросила на ходу:

– У нас гость…

– Кто так поздно? – удивился я и прошёл за ней на кухню.

На столе стояла открытая бутылка «Наполеона», конфеты. Я нахмурился.

– О… Никита… А ты чего?

– К Катюхе твоей подкатываю, а она ни в какую, – ощерился он, а Катя внезапно покраснела.

– Чего?

Он был нормально так под градусом.

– Да ладно, не парься, гостинцы принёс, – подмигнул он и кивнул на два больших пакета, стоявших на буфете. – Чтоб вы тут с голоду не перемёрли. Зарплату хрен знает когда дадут, да? Краб камчатский, балычок, икорка, ну и всякое такое. Там колготки ещё, но я в них вообще не шарю, «Омса» какая-то, велюр или чё там… Короче, сказали просто атас, самый писк. Но если не подойдут не бейте.

– Ничего себе, – нахмурился я. – Это как ты так?

– Хочешь жить – умей вертеться.

– Ясно…

– Ну, хорош, Серый. Мы же братья. Чего набычился-то?

И правда, чего это я набычился? Он же по-братски… Жене моей колготки вот принёс… На душе стало противно, будто царапнули чем-то. Кате тоже, кажется, было не по себе. Она смотрела в сторону, а на щеках играл румянец.

– Спасибо, Никит. Сколько должен тебе?

– Чё ты мелешь, Серёга? Должен, блин. Не расплатишься. И я тебе тоже. Столько же. Всё, закрыли тему. Поехали.

– Куда? – удивился я.

– Генерал нас с тобой вызывает. За сегодняшний подвиг наградить хочет.

– Блин… Быстро, скотина.

– Отобьёмся. Живых не осталось. А торгашка твоя всё как надо сказала.

При упоминании торгашки, Катя повернулась ко мне и взгляд её сделался вопросительным.

– Да не, не, – засмеялся Никита, перехватив этот взгляд. – Ты не думай, там ничего такого. Погнали, Серый, а то люлей нахватаем.

***

Мы вышли из подъезда. Никита достал из кармана ключи и нажал на кнопку на брелоке. Пик-пик. Красная девятка моргнула фарами.

– Никитос, я не понял… Чё за тачка?

– Садись, – довольно ответил он, – прокачу с ветерком.

– Ты ж бухой.

– Ну, арестуй меня, – глумливо, как умел только он, рассмеялся Никитос.

Я открыл дверь и сел на пассажирское сиденье. Он бросил на заднее сиденье портфель и уселся за руль.

– Откуда дровишки? – похлопал я по панели.

– У Ноздри отжал, – усмехнулся он.

– То есть? – нахмурился я.

– Вот тебе и «то есть». Просто наехал на него и отобрал ключи. Ничё с ним не сделается, не обеднеет. Поезжу и отдам. Потом. У него не только рыло, он весь полностью в пуху, так что заявлять не станет. Посадить мы его не можем, ну, так по-другому пускай вину искупает. Ты же сам говорил о справедливости и неотвратимости. Я считаю, что в данном случае поступил совершенно справедливо. И тебе советую. Сейчас на зарплату не проживёшь, тем более, её чё-то не платят уже вон сколько.

Он лихо газанул, колёса шлифанули на месте, выбрасывая гроздья чёрной ледяной каши.

– Шумахер, – покачал я головой.

Мне вся эта история не нравилась. И подарки, и разговоры у ларька, и ночной вызов к большому начальству, и машина эта. И взгляд Никиты не нравился. Будто накосячил и ждёт, что я узнаю.

– Слушай, – задушевно, но как-то фальшиво начал он, когда мы выехали из двора, – мне Кузьмичёв намекнул, что генерал хочет мне место начальника Ленинского РОВД предложить.

– Чего? – напрягся я.

– Пойдёшь со мной? Замом, а?

– Ну, во-первых, после сегодняшних мероприятий всё может накрыться медным тазом, мне кажется, а, во-вторых… с какого это хрена, вообще-то?

– Ну, с какого… С такого. Не зря же я с Епишкиным целый год бухал. Вот он и пошустрил, поговорил, с кем надо.

– И что, будешь ему заносить каждый месяц? Генералу.

– Блин, Серый, ты чё такой нудный, капец, просто!

– Сажать его надо, понимаешь?

– Да посадим мы его, посадим, не ссы. Только сначала поближе подберёмся, материалы соберём. Пойдём, мне без тебя хреново будет. Вместе сделаем образцовый райотдел. Соглашайся, брат!

Я замолчал. Он посмотрел на меня, качнул головой, вздохнул и включил радио. «Младший лейтенант, мальчик молодой…» – запела Аллегрова.

– Погоди-ка, – сказал я, глянув в окно. – А ты куда едешь-то?

– Да, на дачу к нему, – недовольно ответил Никита. – Он сейчас на даче живёт. Вот, приказал туда прибыть.

– На дачу? Серьёзно? Может, ещё в баньке попаримся? А ты откуда знаешь, где у него дача?

– Так он же адрес сказал… Ну, не сам, конечно, через майора. Да не загоняйся ты, тут ехать двадцать минут всего.

– В Журавлёво, что ли?

– Да, рядом там, в лесу. Где наш профилакторий знаешь? Вот там, только поближе к реке.

Дача оказалась крутой виллой за высоченным кирпичным забором, страшно дорогой, но уродливой. С собственной охраной, небольшим КПП и асфальтированными, полностью расчищенными дорожками. Дежурный, похожий на братка, сопроводил нас к срубу из метровых кедровых брёвен.

– Точно, в баню, – весело подмигнул мне Никита, и я понял, что он нервничает, причём сильно.

– Прорвёмся, – кивнул я ему. – Не дёргайся. На назначение это не повлияет. Я скажу что, ты ни при чём, что вообще не знал. Главное, не дыши на начальство.

Он не ответил, только сжал челюсти и покатал желваки. Мы прошли через предбанник и оказались в просторной комнате отдыха. Было жарко, пахло берёзовыми вениками и чаем со смородиной. На столе стоял самовар, кружки с пивом и водка. А ещё тарелки с рыбой, колбасой, ветчиной… ещё какие-то яства. Я скользнул по столу взглядом и остановился на двух распаренных, мордатых дядьках.

Один из них был начальником городского управления, а вот второй… Вот же суки, ничего не боятся! Вообще ничего. Вторым боровом оказался Ширяй. Бандос, который весь город держал в страхе.

– Ты что, Бешметов, вообще из ума выжил? – как бы нестрого и даже по-дружески, поинтересовался генерал и отхлебнул из кружки пиво. – Ты зачем Ахмата с его людьми пострелял? Рехнулся?

– Так они напали, товарищ генерал-майор, пришлось отстреливаться, – пожал я плечами. – Они разбойное нападение совершили и покушение на изнасилование.

– Покушение, – усмехнулся он, а Ширяй на меня даже не взглянул, занимаясь разделкой рыбины. – Одни от тебя неприятности. Вред один. В общем, дурак ты, Бешметов. Ладно, горбатого, как говорится, только могила исправит. Ты что, материалы на меня собираешь?

Твою мать! Сердце подпрыгнуло. Меня будто молнией прошило. Насквозь.

– Какие ещё материалы? – нахмурился я.

– Какие? Это ты скажи? В Москву, в собственную безопасность, говорят обращался.

Сука! Я резко обернулся и полоснул Никиту взглядом, но он только плечами пожал.

– Из министерства сообщили, – развёл руками генерал. – Дурак, говорят, Бешеный твой, как есть дурак. Ты уж его образумь как-то, а то с дураками каши-то не сваришь. Понимаешь, Бешметов? Каши с тобой не сваришь. А как жить без каши-то?

Он вздохнул и уставился на меня в упор. Глаза у него были добрыми, лучистыми, щёки – розовыми, как у пупса, а голос – мягким и задушевным.

– И что с тобой делать прикажешь, а? Где материалы? Никит, ты нашёл папку его секретную?

– Так точно, Евгений Иванович, – ответил Никита, и я снова обернулся в его сторону.

Он на меня не глянул. Выглядел при этом собранным и уверенным.

– Она дома хранилась.

Вот же урод! То есть он Катюху мою…

– Молодец, – похвалил генерал. – Не зря, значит, место тебе отдаю. Не зря. Ну что, Бешметов? Как с тобой поступить прикажешь?

Я взглянул на его самодовольную красную рожу. Он улыбался. Чувствовал безнаказанность.

– Там не все материалы, – заявил я и снова посмотрел на Никиту. – Есть ещё.

– Да похеру, – махнул рукой генерал. – Мелочи это всё. Мелочи. Если ты, например, погибнешь при исполнении, кто будет твои материалы в дело пускать? Катерина твоя? Не смеши.

Я непроизвольно сжал кулаки. Он и про Катьку знал. Вот же урод! В ушах застучало, будто молоты принялись бить по наковальне.

– Ладно, дам тебе шанс, – по-отечески тепло сказал генерал. – Но, смотри, не упусти. Опер ты хороший, результативный, в хозяйстве сгодишься, вон Никитке, дружку своему закадычному поможешь. Но только придётся пройти испытание. Давайте, ребятки.

Сзади появились Ширяевские головорезы и под руки вывели меня из бани. Запихнули в защитного цвета «буханку» и загрузились сами. Мы выехали на трассу. Никита ехал в другой машине, тоже «буханке», она двигалась за нами.

Минут пятнадцать мы катили по шоссе, а потом свернули на подмёрзшую к ночи грунтовку и заехали в густой и тёмный сосняк. Меня вытащили из машины и подвели к свежевырытой яме, освещённой светом фар. Я обернулся. Из второй машины ещё кого-то вели. Кажется женщину. Фары били в глаза, и я не сразу понял, что это была Юля. Та самая, из ларька…

С ней не церемонились. Молча бросили в яму и встали у края.

– Держи, – спокойно, как ни в чём не бывало, сказал Никита и протянул мне «Макарова».

Тут же в спину упёрся ствол.

– Серёг, не дури, – добавил он. – Жизнь такая. Кто она тебе, Юлька эта? Шлюха базарная. Давай, хлопни её, сделай мир чище. И себе место под солнцем заработаешь. На Катьку денег много надо, я же понимаю. Ты же не хочешь, чтобы она…

– А если нет? – повернулся я к нему, прерывая рассуждения о моей Кате.

Суки, решили кровью повязать, чтоб я не дёргался больше.

– «Нет» не существует, – покачал он головой. – Есть только «да». Давай, ты же не дурак, вот и нечего время тянуть, девку мучить. Раз, и готово. Давай, Серый!

Сердце моё будто рука сжала. Сильно сжала. Заныло, застонало сердце, особенно когда я встретился взглядом с Юлей, избитой, измазанной грязью, затравленной, перепуганной вусмерть…

– Ладно, – кивнул я. – Ладно, Никитос.

Ствол упирался в спину между лопаток. Я обернулся.

– Туда смотри! – прорычал коротко бритый квазимодо и ткнул калашом.

Калашом, не тяп-ляп. Рассмотреть его рожу не получилось из-за фар.

– Аккуратней, чучело, – бросил я. – А то я тебе башку отгрызу.

– Чё ты проблеял?! – дёрнулся он. – Я тебя щас наизнанку выверну, мусор!

– Ты пасть прихлопни! – зло рыкнул Никита. – Добазаришься.

– Чё?! Метлу привяжи свою, мент поганый!

Бандос отвлёкся, ослабил давление… и я резко рванул влево, крутанулся, уходя с линии огня и отбивая ствол в сторону. Бандос оказался резким и моментально даванул на гашетку, прорезав холодный влажный воздух очередью. Кто-то на краю могилы вскрикнул.

– Танго, – коротко бросил я, дёрнул на себя автомат левой рукой.

Громила подался вслед за оружием, а я резко поднял правую руку и один раз нажал на спуск.

Он откинул голову и сжал пальцы. Калаш затарахтел, а я придержал тело, не давая упасть, и закрылся им, как щитом. Тра-та-та-та-та-та-та! Он поливал стоявших на краю своих подельничков, а я держал его руку. Кто-то успел выстрелить, но ему было уже всё равно.

Магазин отстреляли быстро. Я оттолкнул тушу, скакнул в сторону и положил последнего братка. Оглянулся. Никитоса не было видно. Сука хитрожопая! Свалил тварь.

– Юля! – крикнул я. – Быстро сюда!

Она, обхватив голову руками и скрючившись, как эмбрион лежала на дне ямы. Жива или нет, я не видел.

– Юля! Время!

Она дёрнулась, я наклонился, потянулся к ней.

– Давай руку! Не спи! Машину водишь?

Она молча кивнула.

– Всё, уезжай скорее! Бери дочь и беги из города, пока они не хватились!

– А ты…

– Мне тут закончить надо! Пошла! Бегом!

Она заскочила в машину. Движок пахал, его не глушили. Хлопнула дверь, взревел мотор и «буханка» стала пятиться назад. А я вернулся к яме.

– Никита! – крикнул я. – Иди сюда. Крутая подстава. Многоходовочка, да? Ты на такие мастер. Но я не злюсь.

Он не ответил.

– Никитос!

Я встал в свете фар и бросил пистолет в снег.

– Брат! – снова закричал я. – Я без оружия! Хорош шугаться! Выходи! Не дури, думаешь, я смог бы в тебя шмальнуть?..

БАХ!

Твою мать! Никитос… По груди разлилась острая боль… Всё закружилось, в глазах потемнело…

– Никитос…

Я захрипел. Во рту стало солоно, потекла, запузырилась кровушка. Я поморщился и повалился назад, на спину. В покрытый корочкой и почерневший снег. В острых лучах появилось лицо Никиты – заострившиеся черты, злой и холодный взгляд. Как в Афгане… Он молча вытянул руку с пистолетом, направил мне в лицо и подождал пару секунд… Ничего не сказал, просто внимательно посмотрел и… снова выстрелил…

БАХ!

Стало темно…

1. Красивый, Крас, Краснов

События этой книги – выдумка. Даже те, которые очень похожи на то, что вы видели, слышали или делали сами. Все персонажи вымышлены, а совпадения с реальностью случайны. Если вы узнали себя – это непреднамеренно, и нет повода паниковать. Впрочем, не забывайте, в жизни за некоторые поступки могут наказать. А за чтение этой книги максимум что вам грозит – нагоняй от директора школы

Когда я открыл глаза, грудь по-прежнему болела. Правда, по-другому… И было светло. И нехолодно. И лежал я явно не в снегу, а на чём-то твёрдом и, похоже, в помещении. Кажется, на полу. А лица, склонившиеся надо мной принадлежали не Ширяевским бандюкам и не ментам, а детям. Подросткам. Наглым и дерзким. Впрочем, может, они и на Ширяя работали. Но, это мы разберёмся.

– О, зашевелился, – скривился в усмешке один из них. – Выжил гад.

Болела не только грудь, но и затылок. Я двинул рукой. Блин, болело всё тело, вообще-то.

– Мэт, – покачала головой деваха с длинными светло-розовыми волосами и в огромной, явно с чужого плеча кофте. – Я думала, ты его убил. Рил. Он ведь не дышал…

Я коснулся рукой груди. Она оказалась сухой, крови не было. Пошарил… Точно, крови не было…

– Красивый, потерял чего? – усмехнулся пацанчик, похожий на девчонку.

– Он проверяет, не выросли ли сиськи.

Подростки заржали.

– Алис, – осклабился один из малолеток, самый деловой, похоже, – даже если бы я его наглухо вальнул, папа бы меня по-любому отмазал.

Папа, блин… Ласковый какой…

Девчонка бросила на него сердитый взгляд и покачала головой. А я попытался подняться. Лежать, как Буратино на лекарском консилиуме мне не улыбалось. Нужно было разобраться в том, что случилось и выяснить, где кто.