Полная версия
Его напарник, не отрываясь от своего экрана, лениво кивнул и сделал пометку в толстой общей тетради, лежавшей между ними.
В голове Кваме что-то щёлкнуло. Громко, отчётливо, как будто сломалась кость.
И до него дошло. Не сразу. Сначала мысль просочилась, как сбойный пакет данных, а потом обрушилась, как внезапный системный перегруз, вышибая воздух из лёгких.
Его «профессиональное», «оптимизированное» письмо… Каким же он был идиотом. Это был не код. Это был мусор. Мёртвый текст, отправленный живым людям. А они… они рассказывали истории. Они не взламывали почтовые серверы. Они взламывали одиночество. Они не просили денег. Они создавали эмоциональную связь, выстраивали целый мир, полный больных собачек, благотворительных ярмарок и солнечной погоды в Огайо.
Резкий, почти физически ощутимый контраст между приторно-сладким, фальшивым голосом Сэмми-«американца» и его обычным, грубым голосом парня из Аккры стал для Кваме откровением. Это был звук лжи. Системной, методичной, отточенной и невероятно эффективной лжи.
Его письмо было не взломом. Его письмо даже не было приглашением. Это был просто спам. А настоящий взлом был театром. У него были сценарий, реквизит, актёры и база знаний.
А он пытался вскрыть сейф, зачитывая вслух инструкцию по его эксплуатации.
Он почувствовал, как напряглись мышцы вдоль позвоночника. Так вот как это работает. Не код. Театр. Он проиграл не потому, что его система была плоха. Он проиграл, потому что пытался применить законы математики к человеческой душе. И теперь он понял, что для взлома этой системы нужны совсем другие инструменты.
В тот день он вернулся с работы позже обычного. Коджо задержал его, попросив посмотреть, почему новый принтер постоянно зажёвывает бумагу. Кафе уже опустело, и в тишине щелчки пластика и металла звучали особенно громко. Пока Кваме ковырялся в механизме, извлекая очередной скомканный лист, Коджо наблюдал за ним, прислонившись к дверному косяку.
– Ты сегодня тихий, K, – начал Коджо, нарушив молчание. Его голос был обманчиво беззаботным. – Даже тише обычного.
Кваме не отрывался от принтера.
– Просто устал.
– Устал, – Коджо хмыкнул. – В твоём возрасте не устают. В твоём возрасте только проблемы с девочками. Или с деньгами.
Он сделал паузу. В наступившей тишине стал слышен натужный гул старого кондиционера. Кваме почувствовал на себе его взгляд. Он знал, что это не просто праздное любопытство. Коджо что-то подозревал. Он видел его подавленное состояние после провала, видел, как его внимание приковывается к Yahoo Boys.
«Он сканирует меня на уязвимости», – отстранённо подумал Кваме.
– С девочками всё в порядке, – соврал он, не поворачивая головы. Девочек в его жизни не было. Они были сложной, иррациональной системой, на изучение которой у него не было ни времени, ни желания.
– Значит, с деньгами, – заключил Коджо. Его тон стал серьёзнее. – Слушай, парень. Я вижу, как ты смотришь на этих… артистов. Сэмми и его команду. Не надо. Это быстрые деньги, да. Но это грязь. Такая грязь, которую потом с души не отмоешь.
Кваме наконец вытащил застрявший кусок бумаги. Он выпрямился и посмотрел на Коджо. Его лицо было непроницаемым. Он научился этому за последние полтора года – прятать свои мысли за пустой, вежливой маской. Ему нужно было скрыть свой провал, скрыть свой интерес, скрыть всё. Ему нужно было выглядеть как обычный подросток, а не как потерпевший крах системный архитектор.
– Я не смотрю на них, – сказал он ровно. – Я думаю о том, что этот кондиционер еле дышит. Сколько будет стоить поставить новый? Сплит-систему. Я видел рекламу Panasonic.
Он намеренно перевёл разговор в безопасную, техническую плоскость. В мир ваттов, фреона и дренажных трубок. В мир, который он понимал и который был понятен Коджо.
Коджо нахмурился, сбитый с толку резкой сменой темы. Он на секунду замолчал, а потом махнул рукой.
– Дорого. Слишком дорого. Давай, закрывай эту адскую машину, и иди домой. Поздно уже.
Разговор был окончен. Кваме выиграл этот раунд социальной инженерии. Он успешно отразил сканирование и перенаправил трафик. Но внутри у него остался неприятный осадок.
Теперь, ночью, в своей комнате, он проводил вскрытие. Тусклый свет керосиновой лампы, отбрасывая дрожащие тени, высвечивал на земляном полу листы с его письмом. Это был сценарий его провала. Раньше он видел в нём элегантный, логичный текст. Теперь, после откровения в кафе, обрушившегося на него с безжалостностью скачка напряжения в сети, свет лампы казался фильтром, через который он видел текст, словно коррумпированный файл – набор мёртвых символов, бессмысленных для человека.
И то, что он видел, было мёртвым кодом.
Он взял обломок карандаша и начал ставить диагноз.
«Dear Sir or Madam». Безлично. Холодно. Как повестка в суд. Сэмми назвал её «Дженнифер, дорогая». Ошибка номер один: отсутствие персонализации.
«…fund remittance procedure…» Процедура. Канцелярский язык, от которого веет налоговой инспекцией. Сэмми говорил о «помощи для Принцессы». Ошибка номер два: отсутствие эмоциональной привязки.
«…strictly proprietary…» Казёнщина. Угроза. Сэмми говорил о «нашей маленькой тайне». Ошибка номер три: неправильный фрейминг.
Письмо было набором инструкций для машины, а не сообщением для человека. В нём не было ни одной зацепки. Ни одной детали, которая могла бы вызвать сочувствие, любопытство или жадность. Ни больной собаки, ни благотворительной ярмарки, ни даже упоминания погоды. Это был запрос от робота к роботу. А на том конце сидели люди.
Кваме отложил карандаш. Гнев и разочарование ушли. Остался только холодный, безжалостный анализ. Он понял свою фундаментальную ошибку. Он пытался расшифровать код машины, не изучив её главный компонент – человеческий фактор. Ему нужно было изучить не сетевые протоколы, а правила компиляции человеческих эмоций. Не то, как работает спам-фильтр, а то, как работает одиночество. Не как провести транзакцию, а как продать историю.
Он аккуратно собрал листы, скомкал их в плотный шар и бросил в угол комнаты. Этот код был мусором. Пора было начинать писать новый.
В следующую субботу Кваме снова сидел за своим компьютером в углу. Но всё было по-другому. Его пальцы не вбивали в поисковик технические термины. Исписанные листы с мёртвым кодом остались дома, в углу, как памятник его провалу. Сегодня он начинал с чистого листа.
Его стратегия изменилась кардинально. Он больше не был инженером. Он становился антропологом.
Первым делом он сменил поисковые запросы. Вместо 419 scam format или anonymous proxy list он методично вбивал:
most popular dog breeds USA 2007
what to watch on american TV thursday night
lonely hearts forums for over 50
typical problems of american suburbs
how to talk about weather in midwest
Результаты поиска были другими. Вместо сухих технических форумов и списков IP-адресов на него хлынул поток чужой, непонятной жизни. Он читал блоги домохозяек из Айовы, которые жаловались на своих мужей и делились рецептами яблочного пирога. Он изучал форумы ветеранов Вьетнама, где они травили байки о прошлом и обсуждали свои болячки. Он просматривал сотни фотографий американских пригородов: одинаковые дома с идеальными газонами, большие машины в гаражах, улыбающиеся семьи на фоне барбекю.
Он не читал. Он собирал данные. Он, как и раньше, выписывал всё в тетрадь, но теперь это были не технические термины. Это был культурный код.
«Золотистый ретривер – самая популярная порода».
«По четвергам все смотрят сериал C․S․I.».
«Любимый президент – Рональд Рейган».
«Люди жалуются на налоги на недвижимость и плохие школьные обеды».
Он ничего не понимал в этом. Для него это был такой же набор протоколов и переменных, как и устройство компьютерной сети, только гораздо более сложный и нелогичный. Но он с упорством парсера, обрабатывающего гигабайты чужих логов, впитывал информацию, каталогизировал её, искал паттерны. Он понял, что Сэмми не просто врал. Он врал правильно. Он строил свою ложь из кирпичиков настоящей, хоть и чужой, реальности.
В какой-то момент он почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Он не обернулся.
– Eii, малец, – раздался над ухом насмешливый голос Сэмми. – Что это мы читаем?
Кваме медленно повернул голову. Сэмми стоял, засунув руки в карманы, и с ухмылкой смотрел на его экран, где была открыта статья о разновидностях корма для собак.
Кваме молча пожал плечами.
Сэмми покровительственно хлопнул его по плечу, отчего пластиковый стул скрипнул.
– Учишь язык, да? Американский. Правильно. Белым леди нравится, когда ты знаешь, как зовут их президента и какая у них там погода. Они от этого тают.
Он подмигнул и пошёл обратно к своим друзьям, которые за его спиной тихо посмеивались.
Кваме проводил его непроницаемым взглядом. Они не видели в нём угрозы. Они не видели в нём конкурента или даже аналитика. Они видели в нём мелкого, безобидного подражателя, забавного мальчишку, который пытается копировать старших. И эта недооценка была лучшей маскировкой, о которой он мог только мечтать. Он отвернулся от них и снова уставился в монитор. На экране была фотография улыбающейся женщины, обнимающей огромного золотистого ретривера.
Он ничего не чувствовал. Он просто занёс в тетрадь новое слово: «kibble». Сухой корм. Важная деталь.
Неделю спустя, в душном, гудящем полумраке интернет-кафе, Кваме изучал самый непостижимый ритуал из всех, что он находил. На экране перед ним была открыта статья с правилами бейсбола.
Слова «база», «иннинг», «страйк», «хоум-ран» были для него абсолютной абракадаброй. Схема поля, ромбом начерченная на зелёном фоне, казалась какой-то мистической диаграммой. За окном плавился асфальт, кричали торговки, ревел мотор старого «тро-тро». Пыльный, потный, хаотичный мир Аккры. А на экране перед ним был другой мир – упорядоченный, непонятный, с ритуалами, лишёнными для него всякой логики. Контраст был настолько сюрреалистичным, что на мгновение у Кваме закружилась голова.
Он смотрел на свои записи: «питчер», «кэтчер», «аут». Эти слова ничего не вызывали в нём, кроме звенящей пустоты и отстранённости. Он не пытался полюбить эту игру. Он не пытался её понять. Он её препарировал. Он был антропологом, изучающим священные тексты далёкого, богатого племени, чтобы потом, используя их же слова, продать им дешёвые стеклянные бусы под видом магических артефактов.
В этот момент он окончательно понял, кем становится. Его путь – это не взлом машин. Машины были просты и логичны. Его путь – это взлом людей. Взлом их надежд, их страхов, их одиночества. И это была гораздо, гораздо более грязная работа.
Глава 4
Два месяца превратились в год, а затем почти в два. Время для Кваме спрессовалось, потеряло текучесть. Дни слиплись в один монотонный блок, который он пробивал усилием воли. Он вытягивался, как росток, ищущий свет сквозь мусор на обочине – незаметно и упорно. Он вытянулся, и прежняя детская мягкость ушла с его лица, уступив место резким, будто прорезанным линиям подбородка и скул. Голос, после месяцев унизительных срывов, обрёл вес и чужую, взрослую основательность, которая казалась чужой даже ему самому. Он теперь был не мальчиком, а подростком. Парадигма сместилась. Он больше не пытался взломать систему с наскока. Он начал строить осадные орудия.
И каждое осадное орудие требовало металла.
Первый слиток в его арсенале появился в душный апрельский день 2007 года. Коджо, вытирая потное лицо краем футболки, махнул ему в сторону задней комнаты. Это был жест, который за последний год стал для них привычным. Кваме больше не был просто уборщиком клавиатур; он стал негласным техническим подмастерьем, специалистом по грязной работе, которую Коджо презирал.
В этот раз работа была особенно грязной. На разобранной картонной коробке стоял системный блок – бежевый, пожелтевший от времени и никотина корпус с наклейкой «Pentium 4». Он гудел, как рассерженный улей, и от него исходил отчётливый запах горячей пыли и чего-то неуловимо-химического, горелого пластика.
– Опять от торговца с рынка, – проворчал Коджо, брезгливо ткнув в корпус пальцем. – Говорит, тормозит и выключается. Я даже смотреть не хочу, что за мерзость там внутри скопилась. Проведёшь деконтаминацию – половина твоя.
Для Коджо это была рутина. Для Кваме – транзакция. Он молча кивнул, подтащил к себе ящик с инструментами и табурет. Задняя комната была его неофициальным офисом – или, скорее, берлогой. Воздух стоял тяжёлый, насыщенный ароматами застарелого никотина и тлеющей изоляции. В полумраке громоздились стопки мониторов, похожие на надгробия давно забытой технологии. Кваме снял боковую крышку корпуса. Изнутри пахнуло не просто пылью – а прогорклым, жгучим ароматом перегруженных схем и едкой, химической горечью. Кулер процессора был забит грязью настолько, что лопасти едва проворачивались.
Он смотрел на это не как на грязь. Это была энтропия. Система, оставленная без присмотра, неизбежно стремится к хаосу. Перегрев – это её лихорадка. Замедление – агония. Люди думают, что компьютеры – это магия. Нет. Это просто очень глупые камни, которым нужно электричество и охлаждение. И если ты не контролируешь поток воздуха, ты теряешь контроль над потоком данных. Всё связано.
Он не чувствовал брезгливости. Это была просто задача, набор протоколов к исполнению. Он вынес системный блок на задний двор, вооружился старой зубной щёткой Коджо и начал методично вычищать спрессованную грязь – войлок из пыли, волос и мелкого сора, запекшийся от постоянного нагрева. Они вываливались целыми пластами, обнажая материнскую плату, похожую на карту мёртвого города. Он продул блок питания, пока из него не перестало лететь плотное облако серой пыли, пахнущей озоном и горелой изоляцией. Протёр контакты оперативной памяти безворсовой салфеткой, смоченной в спирте. Каждый жест был выверенным, лишённым суеты. Это было не просто очищение машины. Это было наведение порядка.
Следующие три часа ушли на борьбу с хаосом цифровым. Он загрузился с аварийного диска, снёс напрочь замусоренную пиратскую Windows XP, кишевшую вирусами и рекламным ПО, как труп – опарышами. Отформатировал жёсткий диск. Затем началась долгая, медитативная установка чистой системы. Он сидел, наблюдая за ползущей синей полосой инсталляции, и слушал звуки кафе: щелчки мышей, приглушённые разговоры, смех Yahoo Boys, которые обсуждали очередную удачную сделку. Они работали с иллюзиями. Он – с кремнием и медью.
Когда клиент, полный и потный торговец тканями, пришёл забирать компьютер, тот работал тихо и быстро. Человек восхищённо поцокал языком и отсчитал Коджо мятые купюры. Коджо, не говоря ни слова, отделил половину и протянул Кваме. Деньги были тёплыми, влажными от чужих рук, пропитанными едким запахом пота и специй – осязаемая, концентрированная грязь рынка.
Вечером, в своей комнате, при свете керосиновой лампы, Кваме провёл свой собственный ритуал. Он достал из-под кровати старую жестяную коробку из-под датского печенья. Внутри было пусто. Он взял заработанные купюры, тщательно разгладил каждую на колене, расправив загнутые уголки. Затем аккуратно сложил их и опустил в коробку. Металлическая крышка закрылась с сухим, окончательным щелчком. Это были его первые настоящие деньги, заработанные в борьбе с энтропией. Не подачка, не украденное время, а плата за восстановленный порядок.
Осада началась. Следующие два года слились в один длинный, монотонный акт самоограничения, где жизнь Кваме подчинилась строгому протоколу аскезы.
Жарким летом 2007-го, когда солнце плавило асфальт, под окном раздались крики его друзей, знакомые имена, азартные вопли. Они звали его играть в футбол. На мгновение что-то внутри дрогнуло – воспоминание о простом, бездумном движении, о вкусе пыли во рту. За окном его друзья – потные, счастливые – гоняли мяч, абсолютно свободные в своей игре. А потом его взгляд упал на стол, где лежала бухта сетевого кабеля и кримпер. Коджо предложил ему плату за изготовление двадцати патч-кордов. Кваме отошёл от окна. Щёлк. Отказ. Щёлк. Выбор. Каждый обжатый коннектор был ещё одним шагом прочь от окна, от потного, счастливого мира его сверстников.
Наблюдение за Yahoo Boys превратилось в ритуал. В начале 2008-го он стоял в тени у входа в кафе и смотрел, как Сэмми и его приятель, смеясь, выходят из такси. На них были новые, кричаще-яркие футболки и дешёвые подделки под дорогие часы. Они купили несколько бутылок холодного пива и лениво направились в сторону своего дома. Кваме в это время доедал свой обед – плотный шар кенке с острым соусом шито, купленный у уличной торговки. Идеальное топливо с точки зрения эффективности затрат. Он смотрел на них без зависти. Его взгляд не задерживался, он пропускал их через внутренний алгоритм, фиксируя только аномалии в трафике. Он видел не успех, а системную ошибку. Неэффективную трату ресурсов. Деньги, которые можно было бы инвестировать в оборудование, они превращали в пиво и крикливые тряпки. Спринтеры, прожигающие свой шанс. Он был марафонцем.
Его старая тетрадь, начатая с изучения американской культуры, к середине 2008 года разбухла от новых записей. Рядом с породами собак появились страницы, исписанные убористым почерком. Это был его бухгалтерский гроссбух.
«Замена вздувшихся конденсаторов на материнской плате: +15 седи».
«Установка и настройка антивируса Avast!: +10 седи».
«Расход на еду (варёный ямс, шито): -5 седи».
Каждая запись была актом контроля. Он видел, как мучительно медленно растёт его капитал. Он знал каждую монету в своей жестяной коробке. Мир вокруг мог быть хаотичным, но в этой тетради и в этой коробке царил абсолютный порядок. Его порядок.
Ноябрь 2008 года. Ночь окутала Аккру влажным одеялом. Интернет-кафе Коджо было погружено во тьму, горела лишь одна лампа над стойкой. Кваме сидел за своим обычным местом в углу. В этот раз он был клиентом. Он заплатил Коджо за всю ночь – неслыханная трата, съевшая почти недельную норму сбережений.
– Зачем тебе это, Кваме? – спросил Коджо. – Ночью канал всё равно плохой.
Кваме кивнул в сторону своего места в углу, не глядя на Коджо. – Нужно кое-что скачать. Файл объёмный.
Его целью был дистрибутив Ubuntu 8․10, “Intrepid Ibex”. Образ операционной системы весил почти 700 мегабайт. В мире стабильного интернета – задача на несколько минут. В Аккре 2008 года – осада. Он запустил загрузку. Цифры на экране поползли вверх с мучительной медлительностью. Скорость скакала – от жалких пяти килобайт в секунду до пиков в тридцать-сорок, когда канал на мгновение прочищался, но потом снова падала. Связь постоянно рвалась, и менеджер загрузок возобновлял передачу с прерванного места.
Часы тянулись. Коджо давно уже спал за своей стойкой. Кваме не спал. Он смотрел на экран, на медленно ползущую полоску прогресса. Это была его битва. Не с хакерами. С базовой инфраструктурой.
Около трёх часов ночи, когда до конца оставалось не больше десяти мегабайт, случилось неизбежное. Короткая вспышка света, щелчок – и всё погасло. Dumsor. Наступила абсолютная, звенящая тишина и темнота.
Кваме сидел, глядя на почерневший экран. После нескольких часов гудения компьютеров тишина обрушилась, стала физически ощутимой. Единственным звуком был скрип табурета под Коджо и собственное сбившееся дыхание Кваме. Воздух мгновенно стал плотнее, жарче; по спине медленно поползла капля пота. Девяносто восемь процентов, – стучало в голове. – Система всегда находит способ сломаться в самый критический момент. Привычной вспышки ярости не было. Вместо неё он почувствовал, как мышцы его челюсти работают вхолостую, перемалывая невидимый шлак. Внутри всё сжалось, превратившись в холодный, плотный узел. Точно такое же чувство он испытал, открыв пустой почтовый ящик после первой атаки – глухой удар о невидимую стену.
Он не кричал. Просто сидел и ждал. Минут через пять Коджо поднялся со своего табурета, ругнулся в темноту и резко метнулся к стартеру генератора. Тот закашлял, чихнул чёрным дымом и зарокотал, обретая мощность. Свет вспыхнул. Кваме посмотрел на экран. Менеджер загрузок показывал ошибку. Файл был повреждён.
Он молча отправил испорченный файл в небытие. Курсор снайперски лёг на ссылку. И он инициировал повторную загрузку.
Под утро, когда небо на востоке начало светлеть, загрузка завершилась. Файл был цел. Руки Кваме слегка дрожали от усталости. Он вставил в USB-порт старенькую флешку на один гигабайт. Эту программу, UNetbootin, как и десятки других утилит, он давно скачал и хранил на ней – свой портативный набор инструментов на все случаи жизни. Несколько минут ожидания, и система сообщила, что загрузочный диск готов.
Он вытащил флешку. Тёплый пластик. Он сжал её в кулаке. Это был не просто кусок пластика с микросхемой. Это был артефакт, выкованный в огне фрустрации. Его ключ.
Ноябрь 2009 года. Прошло ещё больше года. Кваме, которому было почти шестнадцать, сидел на полу в своей комнате. Он достал из-под кровати ржавую жестяную коробку. Она была тяжёлой.
Он высыпал содержимое на расстеленный кусок ткани. Гора мятых, грязных купюр. Запах денег был запахом его последних двух с половиной лет – запахом пыли, пота, машинного масла и дешёвой уличной еды.
Он не торопился. Методично, как он делал сотни раз, он начал сортировать деньги. Разглаживал каждую купюру. Складывал их в стопки. Закончив, он начал пересчёт. Он считал вслух, тихим, ровным шёпотом. Он пересчитал всё трижды. Сумма каждый раз совпадала с той, что была записана на последней странице его тетради.
Он сидел на полу, глядя на разложенные стопки денег. Результат тридцати месяцев аскезы. Затем его взгляд переместился на стол, где рядом с тетрадью лежала та самая флешка. Деньги. И ключ. Все компоненты системы были на месте.
Кваме сжал кулак, в котором лежала стопка купюр, ощущая их плотный вес. Вся его дисциплина спрессовалась в этом жесте.
Время пришло.
Воздух на рынке Circle был не просто горячим – он был твёрдым. Плотная масса, сотканная из тысяч звуков и запахов. Он бил в нос густой смесью жареного ямса, острой рыбы, дешёвых духов, горячей пыли и того самого, ни с чем не сравнимого запаха перегретой электроники.
Четырнадцатого ноября 2009 года Кваме Одуафо шёл сквозь этот хаос не как жертва, а как хищник. Его взгляд не блуждал. Он сканировал. Он искал ноутбук. Не просто ноутбук. Он искал franco – подержанный компьютер из Европы или Америки.
В кармане его брюк лежал тугой рулон купюр – почти все его сбережения. Он ощущал их вес каждым шагом. Это были часы, проведённые в пыли. Отказы от футбола. Бессонная ночь в интернет-кафе. Он не собирался расставаться с ними легко.
Он остановился у прилавка, заваленного блестящими на вид ноутбуками.
– Chale, смотри, какой! HP Pavilion, почти новый! – продавец, парень немногим старше его, заученно улыбался.
Кваме молча взял ноутбук. Нажал кнопку питания. Экран ожил, но тут же захлебнулся визуальным шумом: пиксели сорвались в хаотичные, разноцветные полосы, и дисплей погас.
– Видеочип отвалился от перегрева, – констатировал Кваме ровным голосом. – Его нужно прогревать феном. Хватит на неделю, потом опять сдохнет.
Улыбка сползла с лица продавца.
Они продают внешний вид. Оболочку. Яркая наклейка, блестящий корпус. Система внутри гнилая, но кого это волнует? Люди покупают то, что видят. Это та же уязвимость, которую используют Yahoo Boys. Красивая история. Блестящая наживка. А внутри – пустота. Мне не нужна красивая история. Мне нужен инструмент.
Он обошёл ещё несколько рядов. Его взгляд искал не блеск, а матовую, потёртую поверхность. И он нашёл его. В куче старых корпусов лежал тяжёлый, толстый, чёрный, как кусок антрацита, Dell Latitude D630. Корпус из магниевого сплава был исцарапан, на углах пластик стёрся добела. Аккумулятор отсутствовал. Для любого другого покупателя это был хлам. Для Кваме он был идеален. Крепкий, как танк. Легко разбирался. И главное – у него была репутация неубиваемой рабочей лошадки.
Он указал на него пальцем. Продавец, пожилой мужчина с усталыми глазами, лениво вытащил ноутбук из кучи.
– А, этот. Крепкая вещь. Не подведёт. С тебя триста седи.
Цена была завышена вдвое. Кваме не стал спорить. Он молча достал из рюкзака кабель питания и подключил ноутбук. Нажал кнопку. Экран ожил. Но Кваме не интересовала операционная система. Он достал из кармана свой программный ключ. Ту самую флешку.
Он вставил её в USB-порт, перезагрузил машину и вошёл в BIOS. Продавец удивлённо приподнял бровь. Кваме выставил загрузку с USB и дождался меню Ubuntu. Он запустил систему в Live-режиме, открыл терминал и ввёл команду для проверки состояния жёсткого диска. Через минуту на экране появился лог. Он молча повернул ноутбук к продавцу и ткнул пальцем в строку: Reallocated_Sector_Ct: 137.
