Полная версия
Тринадцатый. Мой любимый номер
Наигранно улыбнувшись Иванову, я выпрямляю спину и поправляю принадлежности на парте. Тихонова смотрит на него, не отрываясь, на щеках не румянец, а пятна.
Первые три урока проходят спокойно. Меня никто не трогает, даже на перемене. В столовой тоже на удивление никто не пристает. Только Тринадцатый пялится постоянно, будто я ему денег должна. Может, Мисс единорог пожаловалась и Принц Чарминг* снизошел до меня и самолично разрабатывает план мести? Видно мало вчера отжимался.
Но я тоже не первый год живу и все это уже проходила. А в каждой школе травля одинакова, только лица разные.
*прим. (Принц Чарминг (англ. Prince Charming) – главный злодей третьей части мультфильма Шрек. Сын Феи-крёстной. Согласно её плану, именно он должен был вызволить Фиону из заточения, но его опередил Шрек).
Глава 5. Барсук
Мне хреново! Во всех смыслах.
Башка будто не моя, тяжёлая. Больно дышать и думать. Больно даже моргать. Просто факт, я не ною. Уже не тошнит, но кочерыжка кружится при резких движениях.
Я просрал.
Там внизу, у ринга, толпа обезумевших фанаток Иванова не давали моей единственной… хм… единственной моей фанатке смотреть на решающий бой, как я выигрываю.
Честно, готов был сам всё бросить и кинуться вниз, спасать её от этого стада единорогов.
Короче, походу просрал бы при любых обстоятельствах!
Улыбаюсь, как дурак, и, глядя в окно, вспоминаю Женькин взгляд: искренний такой, настоящий. Она кричала моё имя и это было приятно! Даже приятнее, чем недовольная морда Иванова.
Жаль, что номерами с ней не обменялись, так бы написал, спросил, как дошла.
Да… неудобно как-то получилось. Обещал сам, а пришлось просить тренера.
Чет никто не звонит, не спрашивает, как дела! Вдруг, я тут уже копыта откинул? Или рано еще? Завтрак уже был, значит, нормально.
Хавка тут, конечно! У меня и так аппетита нет оттого, что мутит, а глядя на овсянку – нет даже желания попробовать. Зато в палате я один. Спокойно.
За дверью слышатся хохочущие женские голоса и шаркающие шаги. В палату заходит медсестра. Симпатичная, приятная женщина отвлекает меня от вида за окном. Она тянет за собой бандуру на колесах.
– Ну, где тут наш герой? – рассматривая меня, она подкатывает капельницу к койке. – Как себя чувствуешь, рыцарь?
– Пойдёт! Торможу немного…
– Ну, ничего, – расчехляя иглу, она втыкает её в одну из двух перевёрнутых прозрачные бутылок и шутит. – Эта вода – почти живая, воскрешает мëртвых. Поспишь, и после обеда станет лучше. Очухаешься! Как раз ко времени приёма, а то неравнодушные названивают с раннего утра, спрашивают, когда же можно прийти к Барсукову на аудиенцию?
– А кто спрашивал?
Если честно, жду только одно имя, а медсестра перечисляет между делом:
– Мама твоя, тренер звонил, директор школы, – она вставляет иглу мне в катетер на сгибе локтя, настраивает капéль в трубке на неспешную весеннюю. – И одна очень милая, симпатичная, умная девушка.
Она опускает на меня загадочный взгляд и улыбается щемящей моё сердце знакомой улыбкой… Женя. Точно! А я, когда привезли думал, на кого эта медсестра похожа.
– А вы её мама? Здрасьте! – хочу привстать, но игла больно кольнула, аж зашипел, и вбок повело.
– Нет, нет, нет…. Лежи, красавчик! Подвиги свои оставь для Женьки, – она указывает на выпирающую черную горошину в стене на кроватью. – Если станет плохо, там кнопка. Дотянешься?
Зажмуриваюсь, и еле заметно киваю, типа соглашаюсь.
– Вот и хорошо. И если не уснёшь и капать закончит, то нажмешь – придут и переставят.
– А… – смотрю на неё, торможу, стесняюсь спросить про Женю, придёт или нет. – А как к вам обращаться?
– Анна Сергеевна.
Почему-то так стало хорошо.
– Очень приятно… – простонав, смотрю на её улыбку сквозь прикрытые веки.
– Вот и водичка подействовала…. Спи, герой.
***
Я проснулся к обеду, даже не заметил, как сняли капельницу. На тумбе уже стоял рассольник из воды, огурцов и пары кубиков картошки; какая-то мазня на тарелке и котлета, куски ржаного и белого хлеба прикрывают стакан с компотом, будто на поминках. Не хватает моего портрета с черным уголком.
Поел только белый хлеб, пожевал корочку и запил тем самым компотом. Аппетит так и не воскрес, а вот я себя чувствую намного лучше. Фокус, правда, плывёт, приходится настраивать.
***
Нетронутую еду уносят, а я достаю из тумбы телефон: от мамы пропущенные не только звонки. В сообщениях она спрашивает, что привезти.
Отвечаю: трикошки, бельё, зарядку для телефона, рыльно-мыльное и воду. Побольше воды! Пить хочется постоянно.
Приёмные часы в шестнадцать, но в дверь кто-то стучит.
– Укольчики, в попку! – озвучивая противным голосом своё появление в дверях, входит медсестра.
В попку?! Разве так говорят?
Черт! Фокусирую взгляд. Плывёт все немного, щурюсь.
Походу молодая. Из-за намордника не видно – симпатичная или нет, натянула по самые глаза. Совсем не хочется светить перед ней своим задом.
Ладно, я же не в пятизвездочном отеле.
Она идёт к моей кровати, а я медленно поворачиваюсь к ней спиной и на бок, чтоб не унесло, задираю покрывало, приспускаю трико и боксёры на ягодице.
– А попка у тебя зачетная!
Твою ж мать!
Женька? Фак!
Резко поворачиваюсь, опускаясь на зад, чтоб его спрятать.
И уносят меня, мля, три белых, мать его, коня!
Жмурюсь, пытаюсь сосредоточиться на уплывающем в сторону образе недоюмористки.
– Блин! Макс… Прости, прости, прости! Я хотела пошутить, просто поднять тебе настроение!
Она верещит, суетится, гремит металлической фигнёй в руках, не знает, куда её пристроить. Опускает на тумбу.
Может мёртвым притвориться, проучить засранку?
– Тебя не в честь деда назвали, в честь Петросяна, да?
– Ну, правда, прости! Я думала, ты меня сразу узнаешь.
Она стягивает маску с лица, а я фокусируюсь на её офигенской улыбке.
– С тебя макароны по-флотски!
Не могу не улыбнуться в ответ.
– Принято! Только сегодня, прости, я без ничего. Сразу после уроков к тебе рванула.
– Так приёмные же после четырёх. А… точно, у тебя же мама тут работает.
– Уже познакомились?
Киваю, если это можно назвать кивком. А сам не могу оправиться от позора. Да уж…. эффектное появление и знакомство с моим задом. Парни из секции долго бы ржали, узнай они. Позор.
Тем временем Женя, без капли стеснения от проделанной выходки, придвигает стул и садится у кровати:
– Мне пришлось построить глазки медбрату-практиканту, и выпросить у него спецодежду. А уточку я стырила с тележки, надо не забыть вернуть.
– Ты прям спецагент, – улыбаюсь я, а она довольная в ответ.
– Ну рассказывай! Как ты тут?
– Пойдёт. Сказали пару дней подержат, и если будет всё ок – отпустят домой обрастать жиром, потому что постельный режим нарушать нельзя.
– Выспишься! – с завистью в голосе подмечает Женя.
– За всю жизнь вперед, – как-то взгрустнулось от этого факта.
Форму мне терять нельзя, ни при каких обстоятельствах – ни физически, ни психически. Второй волны насмешек над собой я точно не потерплю.
– Ты расстроился, что проиграл? – она смотрит с такой жалостью, будто я умираю.
– Нет. Ни капли. Ну поедет он, ну продует он там. А я, наоборот, оклемаюсь, приду в форму и после армии рвану покорять мир.
– Ну, папу ты уже покорил. Больше, чем Иванов.
Приятно звучит, но не понял.
– Он не злился, что я слово не сдержал?
– Ты же по уважительной причине. Плюс Иванов успешно выполнил твою задачу.
Вот теперь точно не понял!
– То есть?
– Он проводил меня, как ты просил, почти до двери, – Женя почему-то хихикает, и мне совсем не нравится этот блеск в её глазах. – Папа, конечно, над ним поиздевался немного, заставил отжиматься в подъезде. Но задачу он выполнил. Спасибо!
– Вот урод, – невольно вырывается из моего рта.
– Мой папа? – улыбка сползает с Женькиных губ.
– Нет, конечно. Иванов. Я не его просил проводить, а тренера.
– И, правда, урод, – она растерянным взглядом скользит по моему недовольному фейсу и замолкает.
Иванов будто снова двинул по моей башке.
– Ладно, проехали. Как дела у тебя в классе, не морщат?
– Там, как обычно… намекнули, что я ошиблась кабинетом.
– Вот суки! Ты потерпи, я выйду и разберусь.
– Спасибо друг, но терпеть – не в моём характере. Не переживай, у меня опыт большой, сама как-нибудь справлюсь.
– Не. Сама не надо. Я чего-нибудь придумаю. Номер дай.
– Зачем?
– Писать тебе буду. Нельзя?
Что-то я завелся после новости про Иванова.
– СМСки? – Женя смеется. – Ты на них разоришься.
– Тогда звонить. Можно?
Она смотрит так растерянно, будто я предложил что-то непристойное.
– Ладно. Давай свой, и я сделаю дозвон.
Диктую номер. Она тыкает тонкими пальцами по кнопкам, а потом звонит, слышно гудки. Сбрасываю и записываю «Джеки».
– Завтра приедешь?
– Если ты хочешь? – она смущается, краснеет.
– Хочу, – хотелось сказать уверенно, но как-то стрёмно промямлил и повторил уже громче: – Очень хочу. Тебя. В смысле видеть. Завтра.
Она долго смотрит в глаза. Смотрит таким мягким, почти ласкающим взглядом. Запросто можно поплыть, и сотряс тут ни при чем.
– Тогда до завтра. Макс, – Женька неохотно встаёт, всë ещё смотрит и светит улыбкой на моё внезапное урчание в животе. – Завтра приеду с макаронами.
Да пофиг на макароны! Просто приедь. Соглашаясь, на секунду прикрываю глаза, тяну идиотскую улыбку, а Женька направляется к двери и постоянно оглядывается.
– Макс, – остановившись, она оборачивается, смотрит загадочно в глаза и улыбается. – Ты мне нравишься, Макс. И папе тоже. Пока!
Как только за ней закрывается дверь, я с облегчением выдыхаю в потолок и сползаю с высокой подушки. Распластанный, но довольный, лежу на кровати.
***
Мама приезжает к пяти вечера. Она привозит всё, что просил, и зачем-то рыдает, хотя врач при мне ей объясняет, что со мной всë в порядке.
– Мам, ты чего разрыдалась-то? Я же не умер, – спрашиваю, когда врач уходит.
– Представила, что вдруг ты бы умер, а я дура не пришла за тебя поболеть. Прости, пожалуйста! Я больше не пропущу ни одного твоего боя. Обещаю!
Дурная. Я никогда не обижаюсь на неё. Ну забыла и забыла.
– Ма. Я, кажется, влюбился.
Меняю тему, может успокоится.
– Правда? – она вытирает слезы, и на лице сияет улыбка.
– Правда.
– И что за девочка? Это же девочка?
Чего?
– Мам! Конечно, девочка! Я что когда-то давал повод думать по-другому?!
Охренеть вопросы….
– Нет, но… сейчас такая молодежь. Просто хочу, чтобы ты знал, что я за любой твой выбор.
– Девочка, мам! Красивая, умная девочка!
Теперь обидно впервые.
– Красивая, говоришь?
– Мам, всё, закрыли тему.
Капец! Поделился, блин.
Она берёт меня за руку, просит прощения, а я не могу долго на неё сердиться.
– Может к нам переедешь, пока не поправишься? Будешь в зале спать, место есть. Ты же знаешь, мне трудно находиться в этих комнатах.
– Нет, мам. Не беспокойся. Я сам как-нибудь, – улыбаюсь и в ответ сжимаю её руку. – Если так не хочешь заходить, то можешь оставлять мне вкусняшки под дверью.
Смеюсь сквозь головную боль. Она тоже, но только сквозь вновь проступившие слëзы.
– Ты опять, мам! Вот увидишь, я быстро поправлюсь. Если, конечно, ты не будешь меня больше смешить.
Она кладёт голову мне на грудь:
– Максик… Ты самый лучший мужчина на свете. Как твой отец.
Вот зачем? Черт!
Тяжело вздыхаю. Помедлив, касаюсь её головы, провожу ладонью по мягким волосам и, заметив севшего на подоконник воробья, смотрю в окно.
– Ладно, мам. Чеши домой. Там твой Семён, наверное, заждался.
Она приподнимает голову, заглядывая мне в глаза и, обречённо выдохнув, кивает.
– А ты поправляйся, – она поднимается и целует меня, как маленького, в щëку. Ну хоть не в лоб.
– Давай, мам. Темнеет.
– Я завтра позвоню, а послезавтра заеду. Только не вздумай отсюда сбегáть, а то накажу, как взрослого.
– Это как, интересно?
– Буду сюсюкать с тобой при твоих друзьях.
– У меня нет друзей, мам. Твои методы не рабочие.
Смеюсь, хоть и больно.
Мамулька уходит, и её сменяет медсестра. С капельницей и уколами. Она колет, а я улыбаюсь, вспоминаю выходку Женьки.
Актриса, мля!
Глава 6. Иванов
Ненавижу дежурство.
А тут сама судьба соизволила мне помочь. Подружка Тихоновой, Майка Борисова, она же её соседка по парте, неожиданно залипла на Батона. После вчерашнего боя они с Глебом каким-то чудесным образом законнектились по дороге домой. И на радость мне сегодня она через Лерона попросилась поменяться дежурством.
Слава Батону!
Начало учебного года, а в нашем классе кого-то да тянет к своей противоположности. Лерона магнитит ко мне, а меня со вчерашнего вечера не отпускает Морошка – химией между нами сквозит не по-детски. Типа спутала моё имя с именем Барсука.
Не спутала, а поплыла!
А вот с кликухой, которую она мне прилепила, ни черта не понял. Тринадцатый – что это значит?
Чë к чему, и сбоку бантик!
Явно подкатывает.
Смотрела на меня в подъезде, как на пломбир зимой: когда очень хочется, но боишься заболеть. Да, детка, со мной простуда неизбежна!
Леру, правда, наши смехуечки совсем не возбуждают, но я запретил ей на Женьку кидаться. Дал совет, что-то типа: «Не обращай внимания, Лерон! Ты всё равно самая лучшая!». А то всë мне испортит своими закидонами.
Морошка нужна мне исключительно для дела – Барсука позлить. Поиграю немного с ней в любовь, заодно за чёрта отомщу.
Только не учёл, что у этой крепости есть стража – еë батя, а к нему с конфетами не подкатишь.
Да… тут схемки нужны посложнее!
***
– Ты вообще меня слушаешь?
Толкнув в плечо, Лерка выдергивает меня из мыслей. Сосредоточенно смотрю на нее, пытаюсь вникнуть в ее недовольство.
– Да, да… Мирошина сучка, а ты Единорог.
– Ты офигел? Какой я тебе Единорог!
– А ты разве не так сейчас говорила?
Походу мимо…
– Она меня за глаза так называет. Сам подумай: радуга, кексики, – чуешь намеки?
– Не чую, но, если честно, знать как пахнут твои кексики мне совсем неохота, прости! – не могу не подколоть еë.
У Лерона всегда смешное выражение лица, когда говорит про Морошку.
– Да пошел ты, идиот!
Тихонова забирает из моих рук ключ и прикладывает к магнитному замку. Оттолкнув меня, она заходит в подъезд первой и, ускорив шаг, идёт вызывать лифт.
– Я же пошутил, Лерон! – касаюсь еë плеча – Ну, у тебя понятно, почему такое прозвище.
– По-твоему, я похожа на лошадь?
– Нет. Я думаю, что это из-за разноцветных прядей в волосах, Рэйнбоу Дэш! А вот, с какого перепуга я Тринадцатый – я не догоняю. Тринадцатый, не знаешь, что может значить?
– Что ты – чëрт! Разве не так она орала? – похоже, Лерка сильно разозлилась. – Ассоциативный ряд: тринадцать – чертова дюжина – чёрт! Что сложного? Ну или потому, что ты ходишь лохматый, как чëрт.
– Не лохматый, а модный!
– Это для меня ты модный, а она с Камчатки перебралась, Гулаг и все такое. Там все, походу, бритые, а ты лохматый!
Двери лифта открываются, и мы заходим. Задумавшись, жму на свой этаж, девятый.
– Разве Гулаг был на Камчатке? Я думал, на Колыме.
– На Колыме, на Камчатке, один фиг – в жопе мира.
– Не скажи, там красиво! Я смотрел, лазил в сети.
– Господи, ты залип на неё что ли? – Тихонова резко разворачивается ко мне лицом. – Может, мне домой уйти, а ты посмотришь на виды Камчатки и как-нибудь без меня справишься со своим напряжением?
– Победителей не судят! Ты чего так вскипятилась?
– Бесите вы меня. Оба!
– Мой бешеный единорог!
Наигранно имитируя страсть, рычу, изображаю кошку-льва-тигра, но её не впечатляет. Демонстративно отворачивается.
Лифт останавливается, и как только открываются двери, сразу тяну Лерона в сторону своей квартиры. Прижимаю спиной и касаюсь еë губ большим пальцем, обвожу их контур. От неё пахнет клубнично-банановой жвачкой. Наклоняю голову и почти касаюсь её губ своими, как за соседской дверью что-то падает, слышны шорохи. Опять соседка шпионит.
Наш с Лероном сериал, походу, намного интереснее. Нам есть по восемнадцать, и по идее должно быть пофиг, кто и что подумает, но подъездный ценз в лице семидесятилетней старухи такого не допускает, и считает обязательным выносить чужую личную жизнь на повестку дня. Зависть – коварная штука, особенно, когда своей личной жизни больше нет.
Отстраняюсь и тут же лезу в карман за ключом, а Лерка отскакивает от двери, приглаживая волосы. Хотя, как по мне, они у неё и так слишком прилизаны.
– Ещё раз назовешь меня Единорогом, и останешься без сладкого на месяц, – Лерка цедит мне сквозь зубы, когда пускаю в квартиру.
– Не беспокойся, я не пропаду. Утешусь в объятиях Мирошиной.
– Тупая шутка.
– Это была не шутка! – пусть знает, что на шантаж я не ведусь.
Сама ко мне приклеилась, а я в таких вопросах не могу сопротивляться. Но официально о помолвке мы не объявляли, в любви друг другу не клялись, так что просто гоняем вместе, тремся у всех на виду. И очень близко, когда хата свободна, примерно раз в неделю. Хотелось бы чаще, но дарёному коню…
Блин! Зачем она вообще про коней заговорила?
Сегодня хата свободна, тренировок нет, поэтому у меня джекпот.
– Долго будешь дуться или помочь раздеться? – имею в виду куртку, а у неё в глазах огоньки.
***
– Лерон, харе валяться! Давай, всё, сваливай. Мне за малым надо в сад. Сегодня я ночная няня.
Надеваю штаны и футболку, глядя на довольную Лерку, её растрепанные волосы на подушке.
– Хочешь, я отпрошусь, типа к Майе, а сама останусь с тобой на ночное дежурство?
Предложение, конечно, заманчивое, но у меня другие планы.
– А что я родокам потом скажу? Заставят ещё жениться, а это, извини, в мои планы не входит.
Бросаю ей ее одежду, чтобы время не тянула. Мне реально надо за малым, хочу забрать пораньше.
– А я вообще в твои планы вхожу, Леш, или ты меня просто используешь?
Лера надувает губы и неохотно вылезает из-под одеяла, одевается. Наблюдаю, как наи её теле нарастают слои одежды и хищно улыбаюсь в ответ:
– Смотря, с какой стороны посмотреть!
– Пошёл ты, Иванов! Это был последний раз, понял?!
– Да-да-да! Последний десятый раз… или пятнадцатый. Или двадцатый? Какой, напомни?
– Тринадцатый!
– Видишь?
– Ты – Тринадцатый! То есть Черт! И я ухожу!
Началось….
– Лера, ты сама предложила, я тебя не принуждал, поэтому давай без драмы, а? Чтобы не обидно было, могу проводить, все равно по пути.
– Сама дойду.
Она застёгивает молнию на юбке и выходит из комнаты, а я семеню за ней, подаю куртку.
– Мирошину не трогать, ты обещала, – напоминаю, вдруг забыла.
Лерка уже просунула руки в рукава и с вызовом мне в глаза:
– А если трону, то что?
– Сказал, не трогать! – скалюсь в ответ и Лерон сдаёт позиции.
– Ладно. Буду пай-девочкой. И это, правда, был последний раз.
– Угу. Пока.
Отдаю в руки ей рюкзак. На выход. Закрываю дверь. Последний, так последний.
***
У малого, как всегда – путь домой через местный магазин, недалеко от остановки. Пять лет, а хитрющий, засранец! Манипулятор со стажем. Я в его возрасте, кажется, был скромнее: что дают, то и ем. А этот нет, вечно выбирает, что-то выпрашивает. Попробовал бы я выбирать, сразу стал бы бездомным.
Стоим уже минуты три в отделе с молочкой напротив холодильника с йогуртами. Выбрать не может, бедняга, с малиной ему хочется или банан с клубникой. Глядя на второй, сразу вспоминаю Лерона. Нет, ссориться с ней нельзя. Мало ли что.
– Кир, короче, берем оба, хорошо?
– Да! – довольно отвечает мелкий, аж подпрыгивает от радости.
– Только маме не проболтайся, – лезу в холодильник. – Если что, ты ел кашу, понял?
– Если для ребенка, то, бери те, что в самом конце – там самые свежие. А если себе – то и просрочка сгодится.
Опа! Замираю с упаковкой в руке, узнав голос Морошки. На ловца и зверь бежит. Кивнув ей, не глядя, мол, спасибо за подсказку, отодвигаю передние баночки и тянусь за самыми дальними, но тут срабатывает ассоциативный ряд: йогурт – просрочка – тебе сгодится. Это типа, чтоб я обосра…
Оборачиваюсь, и с фэйсом немого возмущения, опускаю йогурты в тележку. Морошка стоит без неё и даже без корзины: в ее руках фарш и пачка макарон.
– Фарш из барсука? – усмехнувшись, беру Кира за руку.
– Смешно! – на удивление она искренне улыбается.
Как-то не догоняю. А где ответная реакция, колкие фразочки, оскал с томным взглядом?
– Хочешь, клади ко мне , – придвигаю к ней ближе свою тележку.
– Нет, спасибо. Это всё, что я хотела взять. Твой?
Она кивает в сторону мелкого.
– Мой. В смысле брательник, а не…
Не успеваю договорить, как Морошка опускается на корточки перед Кирюхой . Да, братан, ты явно помазан, раз уже в твоем возрасте красотки у твоих ног. Я чего-то такого отношения к себе не припомню.
– Как тебя зовут, красавчик?
Красавчик. Красавчик этажом выше, детка.
– Килил! – отвечает братец, сверкая десятью кривыми зубами, или сколько там в его возрасте.
Килил! Хоть бы не позорился….
– Кирилл, – реабилитирую малого.
Глянув на меня, как на дурака, Морошка снова клеит брата:
– А я Женя!
Малой поплыл! Прячется за меня и лыбу давит.
– Ладно, Килил, нам пора!
Тяну его за руку, а Морошка встает.
– Я от Макса только что. Он в порядке. Вот, попросил завтра макароны по-флотски привезти… Это я так, вдруг тебе интересно.
– Вообще-то не очень.
– Ну, ладно.
Зачем мне эта инфа? Что-то я пока не догоняю ее тактику.
– Червей ему накопай, на десерт. Барсуки любят, – усмехаюсь её энтузиазму и берусь за тележку, другой рукой сжимаю Кирюхину ладонь.
– Очень смешно!
А вот теперь отвечает совсем неискренне. Серьезная как прокурор. Тэк-с, пора включать тепло.
– Хочешь, мы тебя проводим? Все равно по пути.
Женька пожимает плечами.
– Кир, проводим Женю?
– Да! – радостно восклицает мелкий, чем вызывает теплую улыбку на её лице.
Теперь поплыл я.
Даже залип ненадолго.
Расплатившись на кассе самообслуживания, неспешно идем втроем через парк. Естественно, пройти мимо детской площадки у нас не получается. Все карусели Кира. Предлагаю Женьке её крутануть, но она отказывается, говорит, вестибулярный слабый. Окей, записываем.
– Слушай, если я там, вдруг, чё ляпнул когда-то, то я это…
– Любя?
Зависаю. Усмехаюсь:
– Типа того, но не совсем.
Кир решает домой сегодня не идти, и провожать Морошку отказывается напрочь, закатывает истерику, а поджопник дать при Женьке как-то стесняюсь. Не по-пацански это. Потом вырастет и будет до старости припоминать мне свой позор. Дома отхватит: останется без мультов перед сном.
– Ничего страшного. Я сама добегу.
Морошка пожимает плечами и мило улыбается, глядя на Кирюхину истерику.
– Точно?
Она кивает, берёт с лавочки свой пакет с покупками, а потом стоит и смотрит, будто не хочет уходить.
– Мы могли бы дружить, – озвучиваю свои мысли.
Женька почему-то смеется, будто чушь ляпнул.
– Дружить телами?
Опа!
– Пока просто, а там…
– Чтобы меня твоя горгулья сожрала?
– Это ты про Лерку что ли?
– Угу.
– У нас с ней ничего серьезного. Это так, если тебе интересно, – подмигиваю, намекая на ее же слова.
– Вообще-то не очень.
Подловила…
– Ладно… как там Барсук поживает?
Всё-таки интересно. Переживал вчера чутка, а то он так быстро отъехал…. Кажется, мой вопрос ее обрадовал.
– Сказал, пару дней подержат, а потом домой. Постельный режим.
– Мм! Будешь ему макароны стряпать?
– Не знаю.
– А вы…?
– Немного друзья.
– Это как?
Так интересно стало, что даже про Кира забыл, который остановился и пинает песок, пытаясь раскрутить карусель.
Крутанул.
Заинтриговала прям.
– Пока, Тринадцатый!
Загадочно улыбнувшись, она оставляет меня без ответа и сворачивает на дорожку в сторону общаги.
– А что это значит? Тринадцатый…? Женя? Морошка?!
– До завтра, Иванов!
Не оборачиваясь, Женька вскидывает руку на прощание, а я, как идиот, застывший, смотрю ей вслед.
Но вопль Кира заставляет очнуться. Упал мелкий. Зашибись! Теперь до дома тащить не только пакет, но и брата, слушать стоны и дуть на ладошки.
Супернянь!
Глава 7 Джеки
