Запретный холст

София тихо добавила:

– Я слышала, у него мать умерла, когда он был ребенком?

Кэйти кивнула, глядя в сторону.

– Да. Когда ему было девять. Болезнь. После этого он сильно изменился. Прошло уже двадцать лет. Джозеф все время был на работе, и он быстро вырос. Слишком быстро, наверное. С тех пор он будто научился не показывать слабость. Только уверенность. И эту вечную ухмылку, которая раздражает всех вокруг. И тебя в том числе. – Она хихикнула.

– Звучит как учебник по «как стать загадочным мужчиной», – пробормотала София, но уже без насмешки.

Я молчала.

Где-то внизу проехало такси, и свет фар на секунду залил комнату золотом.

Эта история, про него, девятилетнего мальчика, потерявшего мать, и взрослого мужчину, который теперь прячет боль за иронией, вдруг показалась слишком настоящей.

– А вы с ним… дружите? – спросила я тихо.

Кэйти чуть пожала плечами.

– Скорее больше как брат с сестрой. Но мы не близки, по крайне мере о чуствах не говорим. – она пожала плечами и улыбнулась. – Но он хороший парень. Не всегда понятный, но… не злой. Просто живет в своем темпе. В своем мире.

Я кивнула.

В комнате снова стало тихо. София закрыла глаза, напевая что-то себе под нос, а Кэйти вернулась к ноутбуку.

А я все сидела у окна, глядя на огни, и чувствовала, как внутри все сжимается от чего-то теплого и непонятного.

Телефон мигнул. Экран засветился.

Номер: «Ты все-таки боишься играть, Кюстин?».

Пальцы замерли над экраном. Сердце тихо, но настойчиво напомнило о себе. Я не стала открывать сообщение. Просто положила телефон экраном вниз, глядя, как за окном мерцают фонари, а Нью-Йорк дышит ночным воздухом. И почему-то казалось, будто игра уже началась.

Кэйти снова подняла голову от ноутбука, посмотрела на меня поверх экрана и вдруг улыбнулась, но не своей обычной деловой улыбкой, а по-настоящему доброй, почти сестринской.

– Знаешь, – сказала она тихо, – если Лео тебе хоть немного симпатичен… может, стоит просто дать шанс? Не обязательно сразу влюбляться, не обязательно бросаться в омут. Иногда достаточно просто не закрываться.

Я посмотрела на нее.

София уже мирно дремала на диване, свечи тихо потрескивали, за окном слышны редкие голоса прохожих. Комната будто дышала теплом и покоем.

– Я… – я чуть улыбнулась, опустив взгляд. – Я боюсь.

Кэйти тихо кивнула.

– Все боятся, – ответила она. – Просто кто-то делает шаг все равно.

Она потянулась, выключила свет у дивана, и в полумраке остались только огни улицы, отражающиеся в окне.

Я смотрела, как их отблески скользят по стеклу, и думала, что, наверное, именно так и начинается все настоящее. Не с признаний, не с смелости, а с маленького, почти невидимого «я боюсь».

Глава 5

Прошло несколько недель.

Учеба втянула меня, как воронка: пары, лекции, бесконечные списки законов и правил. Утро начиналось со сборов в спешке и деления ванной комнаты, а вечер с зубрежки латинских терминов. Я уже знала, в каком лекторе стоит держать дистанцию, у какой аудитории всегда дует, и что библиотекарша Мэй терпеть не может, когда кто-то ставит кружки на книги.

Жизнь стала правильной.

И ужасно предсказуемой.

Иногда я ловила себя на мысли, что не слушаю преподавателя. Он что-то говорил о праве собственности, а я просто водила ручкой по полям тетради, рисуя лестницы, окна, случайные силуэты. Без смысла, но с какой-то тоской, будто пыталась вылезти из этой ровной, вычищенной до блеска реальности.

Нью-Йорк уже не пугал, но и не вдохновлял. Он стал просто декорацией, где я играла роль правильной студентки. Я знала, что все как надо. Родители довольны. Я учусь, не сбиваюсь с курса, не мечтаю о глупостях вроде искусства. Но внутри все время зудело ощущение, что я иду по чужой траектории, живу в чужой квартире, учусь на чужой мечте. Вечерами, возвращаясь домой, я смотрела, как город мерцает огнями – рестораны, окна до самого неба и вывески. Каждое из них жило своей жизнью, пока моя проходила по расписанию. Иногда казалось, что даже ветер тут спешит быстрее, чем я. Шла домой, слушала музыку в наушниках и думала, что, может, однажды проснусь и вспомню, кем хотела быть. Но пока просто продолжала делать вид, что все под контролем. Сегодня вечером мы шли на спектакль Софии. Она говорила о нем целую неделю, с такой страстью, что даже Кэйти, обычно равнодушная ко всему, что не связано с законами и протоколами, согласилась пойти без единого возражения.

Мы пробирались сквозь толпу студентов, родителей и знакомых, которые собрались у входа в театральный зал. Воздух был пропитан запахом лака для волос и волнением.

София мелькала где-то за кулисами, посылая нам воздушные поцелуи и крича:

– Сидите в центре! Я хочу вас видеть!

Мы с Кэйти нашли свои места.

Свет погас, занавес дрогнул. София вышла на сцену. Она будто превратилась в другого человека. Каждое ее слово, каждый жест, каждый взгляд был живым. Не выученным, не сыгранным, а прожитым. Она смеялась, плакала, шептала, и публика не отрывала глаз. Даже я, человек, которому до театра всегда было «ну, окей», сидела, не моргая.

Кэйти тихо толкнула меня локтем:

– Наша Софа творит чудеса, да?

– Она… невероятная, – только и смогла ответить я.

Когда занавес опустился, зал взорвался аплодисментами.

София стояла посреди сцены, сияла и кланялась, вся в огнях рампы, и на секунду мне показалось, что весь этот свет действительно принадлежит ей.

После спектакля мы ждали ее в холле. Она выбежала к нам в гримерочном халате поверх сценического костюма, вся в румянце и смехе.

– Ну как?! Скажите, я не опозорилась?

– Ты была шикарна, – сказала Кэйти.

– Просто ты родилась для этого, – добавила я, чувствуя, как слова застревают где-то в груди.

София обняла нас обеих.

– Вот видите! А вы все юрфак, юрфак. Надо жить, девочки! Жить!

Мы рассмеялись, но, когда она снова убежала к своим актерам, я вдруг ощутила что-то странное.

Смесь радости за нее – и легкой боли. Я не хотела быть актрисой. Но я хотела быть такой же живой.

Пока Кэйти болтала с кем-то у входа, я стояла у афиши, глядя на название спектакля и рассматривая иллюстрации. Рядом с яркой Софией, уверенной Кэйти, я выглядела… размыто. Словно персонаж, который ждет, пока ему выдадут квест, но уже имеет в инвентаре артефакт.

После спектакля мы пошли ужинать в наше любимое кафе. Оно было почти полное. Вечер пятницы, мягкий свет ламп, запах еды, витавший в пространстве и смех за соседними столиками.

Мы заняли свой обычный столик у окна, и София все еще не могла успокоиться.

– Вы видели?! Они аплодировали стоя! – сияла она, подперев щеку рукой. – Один парень в третьем ряду даже заплакал, клянусь!

– Это, наверное, потому что ты кинула в него букет, – хихикнула Кэйти, делая глоток воды.

– Да ладно тебе! Это был экспромт! – София закатила глаза, но засмеялась.

Я молчала, смотрела то в окно, то на нее. Снаружи город переливался огнями, как будто не собирался засыпать. Мимо проезжало такси, и я поймала свое усталое отражение.

Кэйти повернулась ко мне:

– Ты чего притихла? Неужели вдохновилась?

– Возможно, – усмехнулась я, – просто… я смотрела на Софию и думала, что она делает именно то, что любит. А я… я просто делаю то, что должна.

София тут же схватила мою руку:

– О, нет, только не это «я просто делаю то, что должна»! Это звучит, как приговор.

– Ну, – я пожала плечами, – просто иногда кажется, что я не на своем месте. Что-то внутри будто рвется наружу, а я не даю.

– Это что-то зовется вдохновением, детка, – с серьезным видом сказала София. – И, если ты его не выпускаешь, оно потом кусает изнутри.

– Очень научное объяснение, – подколола Кэйти. – Но правда в этом есть.

Я улыбнулась.

– Может, я просто устала.

– А может, ты просто боишься, что тебе снова понравится, – сказала Кэйти, заглянув мне прямо в глаза. – Рисовать, творить.

Я посмотрела на нее – и впервые за долгое время не отмахнулась от этих слов.

– Может быть, – тихо ответила я. – А если я попробую снова?

София театрально всплеснула руками:

– Тогда ты обязана нарисовать мой портрет, мисс вдохновение!

– Только если ты заплатишь, – подыграла я.

– Заплачу шоколадным маффином, – засмеялась она.

И в этот момент, среди смеха и запаха ванили, я поймала себя на мысли:

«А что, если я тоже хочу выступать? Только не голосом. А кистью».

София рассказывала, как какой-то парень из театра пытался пригласить ее на свидание во время репетиции, когда к нам подошел Андрэ.

Он выглядел как обычно, в светлой рубашке с закатанными рукавами, на лице ухмылка, как будто он знал нечто, чего не знали все остальные.

– Ну что, мои девчонки, все еще не развалили этот город? – спросил он, облокачиваясь на спинку диванчика.

– Пока держимся, – ответила Кэйти. – Но София уже в поисках новой сцены.

– Да-да, я в курсе, – кивнул Андрэ, а потом перевел взгляд на меня.

– Ну а ты, мисс Кюстин, – сказал он, протягивая палец в мою сторону, – рассказывай. Что у тебя с Лео? Случилось счастье? Или ты все еще строишь из себя холодную королеву?

Я закатила глаза.

– Холодная королева не тратит время на таких, как он.

– Таких, как он? – переспросил Андрэ, играя бровями. – То есть успешных, обаятельных и чертовски красивых?

– То есть самовлюбленных, заносчивых и слишком уверенных, что весь мир им должен, – парировала я.

– Оу, – протянул Андрэ, – похоже, у кого-то все-таки остались эмоции.

– Нет, – сказала я, делая глоток воды. – У меня просто аллергия на таких типов. – И может уже хватит о нем? Достало.

Он хитро прищурился, сделал шаг в сторону, а потом, будто вспомнив, что-то вытащил из-за спины.

– Ах да! – Андрэ поставил передо мной тарелку с мини-десертом, украшенным клубникой. – Это тебе.

– Что это? – я нахмурилась.

– Это… как бы тебе сказать… особое поручение.

– От кого?

– От твоего «аллергена», – усмехнулся он. – Господин Риверс лично велел: каждый раз, когда мисс Кюстин заходит в кафе, приносить ей десерт, пока какой-то из них не понравится. И только тогда он успокоится.

София ахнула и расплылась в улыбке, Кэйти покачала головой.

– О, Боже, – выдохнула я. – Это что, новая форма домогательства через еду?

– Скорее ухаживания, – ответил Андрэ. – Только по правилам сладкого фронта.

Я вздохнула и отодвинула тарелку.

– Скажи своему Риверсу, что я не куплюсь на сахар и сливки. – И он не «мой».

– Я передам, – хмыкнул Андрэ. – Но он сказал, что у тебя отличный вкус. Так что, возможно, этот десерт не для желудка.

– Убирайся, пока я не кинула в тебя ложку, – сказала я, но уже улыбалась.

– Люблю, когда ты угрожаешь, – подмигнул он и отошел к бару.

Мы с девочками переглянулись – и София, конечно, не выдержала:

– Ну, скажи, что это не чертовски романтично?!

– Это чертовски назойливо, – ответила я, но, пока говорила, ловила себя на том, что улыбаюсь.

Слишком широко, чтобы это было просто раздражение.

– Я поддерживаю, – Кэйти добавила, – это и правда романтично, почему бы не пойти на встречу подруга?

– Боже, девочки, он меня намного старше, да и круг общения думаю у нас тоже отличается…

– Ты не знаешь наверняка, – сказала Кэйти, – он правда хороший парень.

– Дай ему шанс, ну чего ты? – взмолилась София.

– Я подумаю, – произнесла я, хитро улыбаясь им.

Выходной.

София с утра убежала на репетицию, громко хлопнув дверью и оставив за собой облако духов. У актрис, живущих сценой нет выходных.

Кэйти ушла на практику, строгая, собранная, с чашкой кофе и папкой бумаг.

А я… впервые осталась одна.

Квартира была удивительно тихой. Ни болтовни, ни смеха, ни звука шагов. Только слабое жужжание холодильника и шорох улицы за окном. Я постояла у зеркала, завязала волосы в небрежный хвост и решила просто идти. Без цели. Без маршрута. Нью-Йорк встретил меня шумом машин и людей, а еще лаем собак и гулом разговоров. Но в этом шуме было что-то уютное. Осенние листья крутились в воздухе, падали под ноги, шуршали под подошвой. Воздух пах свежей выпечкой из булочной на углу, кофе, бензином и почему-то морем, такая странная, но своя смесь. Я шла по улицам, разглядывая витрины книжных магазинов, витрины с винтажной одеждой и старые вывески, на которых стерлись буквы. Проходила мимо парочек, которые держались за руки, и пожилых людей, кормящих голубей у фонтана. Мне казалось, что впервые за долгое время я просто живу, не стараюсь успеть, понравиться, доказать. Я шла уже почти час, просто следуя за улицами, как будто они знали путь лучше меня. И вдруг свернула в переулок. Узкий, полутемный, с кирпичными стенами и вывеской, которая будто спряталась от всех.

На потертой доске золотыми буквами было написано: «L’art de vivre» Художественный магазин. Я замерла на мгновение. Что-то внутри щелкнуло. В груди открылась давно запертая дверь. И я толкнула ручку. Звон колокольчика прозвенел над дверью тихо, почти нежно. Запах ударил сразу: краски, бумага, немного масла, древесина и пыль старых альбомов. Полки тянулись вдоль стен, до самого потолка. Кисти стояли ровными рядами, как солдаты. Тюбики с краской такие плотные, цветные, каждая с каплей на крышке. Палитры, рулоны холста, уголь, пастель, баночки со странными надписями. Я медленно шла вдоль стеллажей, кончиками пальцев касаясь всего подряд, будто проверяя, настоящее ли это. Мир, который когда-то был моим. Который пах домом. На мгновение мне показалось, что я снова в своей комнате дома, где стены исписаны карандашными линиями, где пахло гуашью и мятным чаем, где я могла сидеть часами, пока за окном темнеет. И в груди вдруг защемило. Так сильно, что я остановилась. Я стояла среди сотен вещей, которые когда-то были моей жизнью. И вдруг поняла, как сильно скучаю. Не по людям. Не по месту. А по себе той, которая могла рисовать до рассвета, не думая, зачем это нужно.

Мимо прошла продавец – женщина лет пятидесяти, с седыми прядями и мягкой улыбкой.

– Помочь чем-то, милая? – спросила она, с ярко заметным французским акцентом.

Я улыбнулась, покачала головой.

– Просто… смотрю.

Она понимающе кивнула.

– Иногда и этого достаточно.

Я еще немного побродила по залу, вдохнула запах свежей бумаги, посмотрела на аккуратно выставленные мольберты, и почувствовала, как внутри медленно просыпается что-то живое. Что-то, что я сама когда-то задушила под прессом правильных решений и чужих ожиданий.

Я ничего не купила.

Просто вышла.

Снаружи уже приближался вечер. Воздух был прохладным, пах холодом и свободой. Я шла обратно по улице и чувствовала, что с каждой минутой становится легче дышать. Может, и правда… не все потеряно? – сказала я тихо вслух, глядя на небо, где между домами мерцала первая звезда.

Когда я дошла до квартиры, на улице уже сгущались сумерки. Город за окном переливался огнями. Окна, витрины, светофоры, вывески. Каждый свет казался отдельным дыханием этого города. В квартире было тихо. Только я, и легкий гул трубы где-то в стене. Я включила чайник, наложила в чашку немного меда, хотя обычно не пью сладкий. Просто хотелось тепла. Пока вода закипала, я подошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Фонари отражались в нем тусклыми пятнами. На столе лежала тетрадь. На обложке были следы от кофе и скомканный угол. Я открыла ее и достала из пенала старую ручку, которая уже почти не писала. Сначала просто вела линии. Плавные, потом резкие. Никакой цели, просто движение. А потом, будто сама собой появилась форма: крона дерева, лавочка, осенний парк. Капли дождя на асфальте, силуэт девушки. Я не думала. Просто рисовала. И в какой-то момент вдруг поняла, что я широко улыбаюсь. Ярко, и по-настоящему.

Я снова дышала собой.

Чайник щелкнул, и в этот же момент экран телефона вспыхнул мягким светом.

Новое сообщение.

Номер: «Встретимся?»

Я замерла.

Пальцы дрогнули над экраном. Внутри появилось странное чувство тревоги и любопытства, раздражения и интерес, все сразу.

Я открыла чат. Несколько непрочитанных сообщений.

Он писал:

«Ты где пропала?»

«Молчащие девушки, это худшая пытка.»

«Может, я заслужил хотя бы сарказм?»

Я долго смотрела на эти фразы. А потом, не особо думая, набрала одно слово.

Я: «Да».

И отправила.

Экран потух, а в груди осталось что-то новое, совсем легкий ток, будто город за окном на секунду перестал дышать вместе со мной. Я поставила чашку на подоконник и снова посмотрела в окно. Огни все так же танцевали на мокром асфальте, и где-то далеко, за домами, наверняка кто-то улыбался.

Глава 6

Утро началось с того, что я вывалилась на кухню с самым неприлично довольным выражением лица. София уже сидела за столом, ела хлопья из миски, а Кэйти стояла у зеркала и пыталась приручить челку, которая, похоже, жила своей жизнью.

– Что это с тобой? – подозрительно прищурилась София. – Такое лицо бывает только у двух типов людей: у тех, кто выиграл в лотерею, и у тех, кто наконец-то признался в любви, хах!

Я сделала глоток воды и небрежно выдохнула:

– Я сказала «да».

Молчание.

А потом, хором:

– КОМУ?!

– Лео, – коротко бросила я, будто сказала, что купила хлеб.

София тут же чуть не уронила миску.

Кэйти подняла брови и притворно сложила руки в молитве:

– О, Господи, наконец-то! Когда свадьба?

– Да какая свадьба, – фыркнула я. – Это не свидание, просто встреча.

София захлопала ресницами:

– Ага, конечно. Просто встреча. В субботний вечер. С самым горячим парнем Манхэттена. Поди еще и на крутой тачке. – Она громко расхохоталась.

Я покатила глазами:

– Вы невозможные.

Кэйти улыбнулась, поправляя серьги:

– Просто будь собой. Только, если он опять начнет выплескивать свои шутки, то не бей сразу. Хотя… ладно, бей, если что.

Они рассмеялись, и я сдалась, махнув рукой.

День тянулся как вязкая карамель, как-то слишком медленно, слишком громко. На улице как всегда шумно и многолюдно. Все будто вползало в одно бесконечное «пока».

Я проверила телефон только один раз.

Один. Раз.

Ну ладно, может, три. Но просто чтобы убедиться, что не передумал.

Номер: «заеду в восемь. Не бойся, не взломал твой GPS, просто Нью-Йорк маленький».

Я перечитала это дважды. Сначала машинально. Потом немного внимательнее.

– Конечно, Нью-Йорк маленький. Особенно, если считаешь себя его центром. – Сказала я тихо.

И все же… было что-то в этом сообщении. Не навязчивость, не контроль, а уверенность человека, который знает, что хочет. И это, черт возьми, было даже… притягательно.

Я отложила телефон на край стола и попыталась вернуться к своим делам. Сложила тетради, открыла ноутбук, сделала глоток апельсинового сока прямо из бутылки. Но концентрация не приходила. Все мысли текли к нему, но не как к парню, а как к вопросу, на который я пока не нашла ответа. Кто он, если не этот дерзкий взгляд и нахальная улыбка? Почему его слова застревают где-то под кожей, словно он сказал не «встретимся», а «проверим, кто из нас выдержит первым»?

К полудню я уже знала – я нервничаю. Не потому, что боюсь встречи, а потому что слишком давно никому не позволяла сбивать свой ритм. Я привыкла все держать под контролем. Но он, не вписывался ни в одно правило. Я поймала свое отражение в зеркале: спокойное лицо, чуть прищуренные глаза, и улыбка почти едва заметная, будто я сама себе не верю. Да, Оливия Кюстин, ты в игре. Хоть и делаешь вид, что нет. Посмотрим, Лео Риверс, насколько маленький этот город, и кто в нем первый потеряет самообладание.

К восьми я была готова. Ну, насколько вообще можно быть готовой к тому, чего не понимаешь. Я стояла перед зеркалом, глядя на себя как будто впервые. Джинсы я отмела сразу, платье… это слишком. В итоге выбрала золотую середину: светлое пальто, мягкий свитер, черные брюки и ботильоны на высоком каблуке. Волосы оставила распущенными, пусть будет естественно. Не переодеваться ради кого-то. Просто выглядеть как я, только чуть лучше.

Когда телефон мигнул сообщением «Я здесь», сердце, конечно, все равно сбилось с ритма. Я вышла в коридор, набросила пальто, закрыла за собой дверь. Воздух был прохладный, хрупкий. У тротуара стоял его черный Porsche, машина, в которой даже отражение фонарей выглядело дорого. Лео облокотился о дверь, одной рукой держа ключи, другой свой телефон. Когда я вышла, он поднял взгляд. На секунду, между нами, будто все стихло. Ни проезжающих машин, ни голосов, только взгляд, в котором читалось что-то… узнаваемое. Он выпрямился, убрал телефон в карман и шагнул навстречу. Без лишних слов. Просто взял мою руку и открыл передо мной дверь.

– Вовремя, – сказал спокойно, как будто не сомневался, что я выйду именно в этот момент.

– Ты привык, что все по расписанию? – спросила я, останавливаясь рядом.

– Нет. Просто знал, что ты не заставишь себя ждать. – Уголок его губ дрогнул, почти улыбка.

Я приподняла бровь.

– Откуда такая уверенность?

– Интуиция. – Он чуть склонил голову. – Или привычка угадывать.

Я не ответила. Просто сжала ремешок сумки, кивнула и села в машину. Лео мягко закрыл дверь, обошел спереди и занял место за рулем. Двигатель загудел тихо, почти лениво. Мы выехали со двора, и я вдруг поймала себя на мысли, что впервые за долгое время не хочу знать, куда еду. В машине пахло кожей, дорогим парфюмом и чем-то еще, почти неуловимым, словно смесью теплого воздуха и дорог, будто этот аромат был частью самого его. Лео ехал спокойно, уверенно, и весь Манхэттен принадлежал ему по праву. Одна рука на руле, вторя же на коробке передач, движения точные, голос глубокий, с тем оттенком, который цепляется за слух и не отпускает.

– Не думал, что ты согласишься, – сказал он, не отрывая взгляда от дороги.

– И я не думала, что соглашусь, – ответила я спокойно, глядя в окно, где свет отражался в стекле, как в воде.

Он коротко усмехнулся.

– Тогда мы оба удивили сами себя.

Нью-Йорк в это время выглядел иначе, он будто дышал. Фонари рисовали золотые полосы на асфальте, прохожие спешили, окна витрин дышали теплом. Каждый светофор, каждая остановка будто тянула время.

Я ловила его взгляд краем глаза.

Он, как всегда, сосредоточен, собран, немного напряжен.

И все же иногда, на долю секунды, его глаза соскальзывали с дороги на меня. Будто просто проверял, здесь ли я. А может, просто изучал. Город кипел. Машины сигналили, кто-то громко смеялся на тротуаре. Но внутри машины была тишина. Только приглушенная музыка и шум проезжающих улиц. Я сцепила пальцы на коленях, чтобы руки не выдали легкого волнения. Он заметил, но не сказал ни слова, только чуть сбавил скорость.

– Ты напряжена, – произнес спокойно, как будто просто отметил наблюдение.

– Я всегда напряжена, когда еду в неизвестность с мужчиной, который не говорит, куда мы едем.

Он усмехнулся уголком губ.

– Это справедливо. Но ты могла бы признать, что тебе интересно.

– А тебе обязательно знать, что я чувствую? – прищурилась я.

– Нет, – ответил он, глядя прямо перед собой. – Просто у тебя все написано на лице.

– Тебе кажется, – сказала я, но голос звучал мягче, чем хотела.

– Или просто я внимателен, – сказал он и снова перевел взгляд с меня на дорогу.

Я отвернулась к окну.

Улицы мелькали одна за другой. Огни, люди, пар от уличных ларьков, мягкий гул вечернего города. Все это складывалось в один живой, пульсирующий ритм. Я просто живу.

Мы ехали уже минут двадцать, и я понятия не имела, куда он меня везет. Нью-Йорк за окном постепенно менялся, небоскребы и блеск витрин исчезли, вместо них появились тихие улочки, пиццерии с пожелтевшими вывесками и лавочки, где люди сидели, будто время тут текло медленнее.

– Надеюсь, ты не решил похитить меня? – бросила я, скосив взгляд в его сторону.

Он не улыбнулся, был так же суров. И не отрываясь от дороги произнес:

– Если бы решил, вряд ли стал бы делать это на «Порше». Слишком предсказуемо.

Я закатила глаза, но уголки губ предательски дрогнули.

– Да, конечно. Очень обнадеживает. – Но внизу все равно все сжалось. Толи от неизвестности, то ли от тембра его голоса, который сводил меня с ума.

Когда машина наконец остановилась, я моргнула несколько раз. Перед нами стоял старый кинотеатр с мигающими неоновыми буквами: «The Moonlight Cinema». Вывеска будто пережила пару войн, а рядом кто-то продавал попкорн из тележки.

– Ты серьезно? – спросила я, оборачиваясь к нему. – Это то самое «особенное место», о котором ты говорил?

Лео лениво посмотрел на меня и улыбнулся уголком губ.

– Скажи, что ты не собираешься показывать мне какой-нибудь «особенный гараж», – я прищурилась, глядя на старую вывеску кинотеатра, где мигающие лампочки будто умирали от скуки. А звук тресканья проводки вообще пугал до чертиков.