Запретный холст

Хельга Черникс

Запретный холст

Плейлист

Музыка, под которую рождалась эта история.

Asea Sool – I'm gonna go far

Rodrigo Gallardo – Kalimera

Mihail – Dincolo de noi

Santi & Tugce – Hikâye Retold

NSC, Ciprian Iordache – Agatha (Calavera & Manya Remix)

Bajofondo – Zitarrosa

Omeria – Liberta

Elaven – Hermoso Mundo

Parov Stelar – Hurt

Kimo – La Reseta

Céu – Sangria

Riva Starr, Rssll – Absence

The Knife – Marble House

Las Aves – N.E.M.

Hugo Kant – Sure the Sun Will Rise

Black Honey – Spinning Wheel

Gotan Project – Mi Confesión

Reyko – Dancing on My Own

Torii Wolf, DJ Premier – Shadows Crawl

Natalia Doco – Quédate Luna (10 Ton Obsidian Remix)

Mar Malade – Quickborn

Polo & Pan – Attrape-rêve

I Monster – These Are Our Children

Old Caltone – Tolede

Tour de Manège, Jim – Il Pleut Sur Le Parc

Freddie Mercury – Living on My Own (Special Edition)

Enya – Only Time

Пролог

Лейквуд. Знакомое и чужое слово одновременно. В этом городе я родилась, бегала по двору до позднего вечера, рисовала первые каракули на бумаге и на стенах своей комнаты. Он всегда казался мне чем-то вечным, как старое дерево во дворе, под сенью которого проходит все детство. Но сегодня… я покидаю его.

У окна моей комнаты прохладный сентябрьский воздух пахнет сыростью и свежестью. Я вдыхаю его так жадно, словно пытаюсь сохранить частицу этого утра навсегда.

Двор пуст, хотя когда-то он гудел детскими голосами, и мама кричала мне в окно: «Олли, домой! Уже семь!» Теперь же – тишина. Как будто сама жизнь медленно уходит отсюда вместе со мной.

Позади – чемоданы, впереди – Нью-Йорк. Юриспруденция. Законы и параграфы вместо красок и кистей. Почему я снова выбрала не себя, а их? Или, правильнее сказать – почему позволила им выбрать за меня?

Отец, успешный адвокат, всегда смотрел на мои рисунки так же строго, как на плохо составленный договор: холодно, скептично. Мама – как учитель математики на ученика, путающего простейшие формулы.

«Это все несерьезно, Олли. Кто тебя прокормит?»

Прокормит… От этого слова внутри что-то рвется на куски. Я давно научилась улыбаться и делать вид, что мне все равно. Но разве можно не чувствовать, как мечты осыпаются в пыль от их слов?

Белые стены комнаты, увешанные моими картинами, и акриловые пятна возле стола, мой крошечный акт бунта, мой личный штрих свободы. Никто этого не замечал, но я знала: я оставила след.

– Олли, ты готова? – голос отца снизу сух, как всегда. В нем нет ни капли праздника, только расписание и часы.

– Да, пап.

Я закрываю дверь и в последний раз оглядываюсь. Все, что составляло мое детство, остается здесь. Я уезжаю туда, где буду чужой в городе из стекла и бетона. Там меня ждут лекции по юриспруденции, которые я должна посещать не ради себя, а ради их ожиданий.

«Ты делаешь это для них», – звучит внутри.

«Да», – отвечаю я себе.

Но что будет с моими картинами? Моим настоящим голосом? Они останутся пылиться в памяти, пока я пытаюсь соответствовать. Мне страшно.

Я спускаюсь по лестнице, держу голову высоко, чтобы никто не заметил дрожь в руках. Родители уже ждут у двери: отец проверяет время, мама улыбается, но глаза выдают тревогу. Брат Тонни встречает меня на улице с привычной дурацкой улыбкой, в которой прячется забота.

– Эй, сестренка, – он крепко обнимает меня.

– Надеюсь, у тебя припасены парочка дурацких шуток, – отвечаю я, чтобы не расплакаться.

Он смеется. Я знаю: он единственный, кто всегда понимал меня и мои мечты.

Машина трогается, и дом исчезает за поворотом. Впереди – неизвестность. Сентябрьское небо кажется почти белым, и дорога тянется бесконечно. Я смотрю в окно и спрашиваю себя:

Готова ли я на самом деле?

Я не знаю.

Глава 1

Когда мы въехали в Нью-Йорк, у меня звенело в ушах от шума. Машины, крики, какие-то песни из открытых окон – все сразу, будто город специально проверяет меня на выносливость. Город жил собственной жизнью, и мне казалось, что я просто случайная прохожая в огромной декорации. Кажется, даже воздух здесь движется быстрее.

– Вот оно, – подумала я. – Начинается.

Отец молчал. Как обычно. Он всегда был человеком конкретным, без лишних слов. Экономил слова так же, как бензин – ни капли лишней.

– Третий этаж, – произнес он.

И все. Без пояснений, без «добро пожаловать». Просто новая глава. Точка.

Мама, как всегда, выглядела безупречно: аккуратная прическа, пальто цвета сливок, голос спокойный, уверенный. Та, кто умеет управлять даже хаосом.

– Олли, бери сумку, – сказала она, не глядя на меня. – Папа возьмет чемоданы.

Дом оказался старым, но не унылым. С характером. Каменная лестница с облупившимися перилами, стены с выцветшими отпечатками времени, запах пыли. Откуда-то снизу доносилась музыка. Старая пластинка, хриплая и уютная. Здесь было гораздо тише, и это радовало.

Квартира встретила нас скрипом паркета и высоким потолком, на котором виднелись узоры штукатурки.

Окно выходило прямо на улицу. Редкие машины, разговоры и гуляющие люди с собаками. Серый асфальт блестел после дождя.

Я провела рукой по подоконнику, и на пальцах осталась пыль, ощущение, что эта пыль принадлежит чьей-то прошлой жизни.

– Местечко старое, но надежное, – сказал отец, осматриваясь. – Главное, не сожги плиту.

– Пап, я же не ребенок.

– Именно поэтому я это сказал, – бросил он и улыбнулся краем губ.

Мама оглядела комнату внимательнее:

– Здесь можно сделать уютно. Немного света, цветы… ты справишься.

Она сказала это так, будто я собираюсь строить дом, а не просто провести тут пару лет обложившись учебниками и законами. Но в ее голосе не было сомнения, и почему-то от этого стало спокойно.

Когда они ушли, дверь тихо щелкнула, и в квартире повисла тишина.

Настоящая. Полная.

Я осталась стоять посреди комнаты с ключами в руке.

В окне мигал неон, где-то внизу лаяла собака, а по стеклу текли редкие капли дождя. Я вдохнула глубоко, почти до боли.

Свобода пахла пылью, неизвестностью и немного страхом.

– Ну что, Нью-Йорк, – шепнула я в пустоту, – посмотрим, кто из нас кого.

Горячая вода текла по плечам, и я впервые за день позволила себе просто стоять. Без мыслей, без чемоданов, без «надо». Тело ныло от переезда, но внутри наконец стало спокойно. Я сделала это. Я в Нью-Йорке.

Сквозь шум воды послышался какой-то глухой звук. Дверь хлопнула? Я замерла, прислушиваясь.

Может, показалось? Хотя…

– Господи, кто включил свет в коридоре? – донесся женский голос.

– Понятия не имею, – отозвался другой, чуть выше и звонче.

Я вздрогнула. Что?!

В панике выключила воду, схватила полотенце, кое-как обмотала его вокруг себя и прижала ухо к двери, пытаясь расслышать. Но шаги уже приближались к ванной.

– Эй, – раздался первый голос, – а кто вообще поставил чемодан у двери?

Дверь в ванную распахнулась.

– АААА! – синхронно завизжали мы втроем.

Я стояла в паре шагов от них, мокрая, в полотенце, с взъерошенными волосами и совершенно круглыми глазами. Передо мной, две девушки с одинаково ошарашенными лицами и пакетами из супермаркета в руках.

– Боже! – крикнула та, что черноволосая. – Почему у нас в ванной чужая женщина?!

– Это призрак! – выпалила блондинка, отступая на шаг назад.

– Какой еще призрак?! – я возмутилась. – Я живая! Меня… меня сюда подселили сегодня утром!

– Что?! – синхронно повторили они.

Пару секунд все просто стояли, пялясь друг на друга, потом та, что с черным каре, первой очнулась.

– О, черт. Подожди, ты новенькая? Тебя зовут…

– Оливия, – выдохнула я, крепче придерживая полотенце.

– Кэйти, – сказала она и неловко усмехнулась. – А это София, – кивок в сторону блондинки. – Прости, но, честно, ты выглядела так, будто хочешь нас убить.

– Я просто не ожидала, – буркнула я.

София все еще стояла с круглыми глазами, потом внезапно расхохоталась.

– Вот это знакомство! Мы даже кофе не успели предложить, а ты уже почти голая!

Я не удержалась и рассмеялась тоже. Смех сорвал напряжение, и на какое-то мгновение мы все втроем начали хохотать, как будто знали друг друга уже сто лет.

– Ладно, – сказала Кэйти, когда дыхание наконец вернулось, – раз уж лед сломан, давай начнем заново. Добро пожаловать в сумасшедший дом, Оливия.

– Спасибо… я, пожалуй, сначала надену штаны, – ответила я, все еще смеясь.

– Иди, конечно, – подмигнула София. – А потом приходи на кухню. Мы купили вино и пиццу. Отпразднуем то, что теперь нас трое.

Когда я вернулась, уже одетая и с мокрыми волосами, квартира казалась совсем другой.

Из кухни доносился смех, приятный запах, и все это будто согревало даже сильнее, чем горячий душ.

София стояла на табуретке, в одной руке бокал, в другой, кусок пиццы.

– Добро пожаловать в наше царство хаоса! – торжественно объявила она. – Здесь не принято стучать в ванну, и полотенца теперь наше общее достояние!

– Прекрати пугать человека, – закатила глаза Кэйти, отбирая у нее бутылку. – Олли, не слушай ее, она просто всегда на грани комедийного кризиса.

– Я на грани вдохновения, – возразила София, запихивая в рот кусок. – Ты только посмотри на нее! Новая соседка с глазами цвета грозового неба и волосами, как из рекламы шампуня. Мы обречены на подружескую любовь.

– О, Господи, – пробормотала я, усмехнувшись. – Слушай, если ты сейчас начнешь петь «I will survive», я сбегу обратно к родителям.

Кэйти прыснула со смеху, и капля вина едва не вылилась из бокала.

– Не вздумай! Мы слишком долго искали нормальную соседку, – сказала она, – предыдущая выращивала микрозелень на подоконнике и устраивала медитации в три ночи.

– Медитации? – переспросила я. – Это еще ладно. Моя бывшая соседка по колледжу гадала на свечах, а потом уверяла, что моя аура мешает ее чакрам.

– Ооо, – София театрально прищурилась, – у нас своя ведьма, класс! Тогда я буду феей алкоголя, а Кэйти… Кэйти, ты кто?

– Я трезвый водитель и голос разума, – ответила та, доставая еще одну тарелку.

Я не удержалась и засмеялась.

Эти двое были полными противоположностями: Кэйти, она, собранная, умная, с глазами, в которых читается «я всегда права», а София как ураган эмоций, яркая, шумная, как фейерверк в воскресенье утром.

И почему-то именно вместе они создавали ту самую атмосферу, в которой невозможно чувствовать себя одинокой.

– Итак, – сказала Кэйти, поднимая бокал, – предлагаю тост. За новое начало, новую соседку и за то, что мы все еще живы после этого знакомства.

– И за полотенца! – добавила София, звонко чокаясь с нами.

Мы хихикнули, и я поймала себя на том, что впервые за долгое время смеюсь искренне. Не из вежливости, не потому что «так надо», а просто потому, что хорошо.

Эти две девушки, случайные соседи, шум, пицца и недорогое вино – все это вдруг стало казаться началом чего-то настоящего. Как будто жизнь наконец перестала быть черновиком.

Прошло всего пару дней, а квартира уже не казалась чужой. Мои чемоданы превратились в «вещи», а полки, в часть меня. Я даже купила лампу с мягким золотистым светом, потому что, как сказала София, «уют начинается с правильного освещения и бокала вина».

Вечером, когда я сидела за столом и пыталась разобраться с какими-то документами из университета, в мою дверь без стука ворвалась София.

– Собирайся! – с порога объявила она.

– Куда?

– Отмечать твой переезд, конечно! Мы идем в «Le Petit Coin». Это святое место.

Через пару секунд из коридора выглянула Кэйти с ехидной улыбкой.

– София не упустит шанс лишний раз выпить кофе и поспорить с Андрэ, – сказала она. – Он там бармен, и у них вечный диалог на тему «что вкуснее, капучино или латте».

– Капучино, – уверенно сказала я.

– Вот, видишь! – София всплеснула руками. – Я знала, что ты нормальная.

Через час мы уже шли по вечернему Нью-Йорку. Листья кружились под ногами, в воздухе пахло кофе и карамелью, а свет витрин отражался в лужах, как в старом фильме. София болтала без умолку, Кэйти то и дело одергивала ее, а я просто шла рядом и впитывала все вокруг, как будто боялась что-то упустить.

Кафе оказалось маленьким, но до безумия уютным. Оно стояло на углу улицы. Над входом висела вывеска с потертыми буквами и гирлянда из лампочек, внутри атмосферно, деревянные столики, книги на подоконниках и запах свежеобжаренного кофе, от которого кружилась голова.

– Андрэ! – радостно закричала София, как только вошла.

Парень за стойкой поднял голову и, увидев ее, улыбнулся.

– Господи, Соф, ты хоть раз можешь войти спокойно? – протянул он, вытирая руки о фартук.

– Нет, потому что жизнь скучна без эффектных появлений, – ответила она, гордо подбоченившись.

Он засмеялся, и только теперь я смогла его рассмотреть: высокий, с теплой улыбкой, темные волосы собраны в небольшой хвост, на шее висит кулон в виде кофейного зерна. Тот тип людей, с кем хочется разговаривать часами.

– Так вот ты кто, новенькая соседка, – сказал он, когда Кэйти представила меня. – Ты только появилась, а про тебя уже все уши прожужжали.

– Надеюсь, только хорошее, – улыбнулась я.

– Смотря, что ты понимаешь под «хорошим», – ухмыльнулся он и подмигнул Софии.

– Андрэ! – возмутилась та. – Не пугай ее! Она у нас милая и воспитанная.

– Вот поэтому вы с ней не продержитесь и недели, – спокойно парировал он.

Мы засмеялись. Кэйти, качая головой, заказала три капучино и чизкейк «как всегда».

Пока Андрэ возился за стойкой, я осмотрелась. Кафе было почти полным, за столиками сидели студенты, молодые пары, а также пожилые мужчины с газетами. Все казалось живым, настоящим. Я чувствовала, как легкость, давно забытая, пробуждается внутри. Будто этот город, этот вечер, эти люди начали заполнять пустоту, о которой я и не догадывалась.

– Ну что, как тебе наше место силы? – спросила Кэйти, делая глоток кофе.

– Оно… теплое, – ответила я после паузы. – Знаешь, как будто ты сидишь внутри чьего-то сердца.

– Господи, – простонала София, – все, я обожаю тебя. Ты поэтичная, а не юрист!

Я рассмеялась.

Может быть, впервые за долгое время.

А потом пришел Андрэ, поставил перед нами чашки и, шутливо склонившись, сказал:

– Добро пожаловать в клуб. Здесь лечат кофеином, смехом и немного беспорядком.

Мы сидели уже больше часа. София рассказывала про своего преподавателя по актерскому мастерству, который, кажется, был влюблен в собственный шарф, Кэйти спорила о новой реформе в юрфаке, а я слушала, улыбаясь.

Было хорошо. По-настоящему.

– Я пойду возьму еще что-нибудь, – сказала я, поднимаясь из-за стола. – Хочу капучино с сиропом, чтобы окончательно утонуть в сахаре.

– Вот она – юрист с диабетическим уклоном, – пошутила София.

Я закатила глаза и пошла к бару. В кафе было шумно, кто-то смеялся, играла старая песня Фрэнка Синатры, а за окном снова начинал накрапывать дождь. В этом году осень была более дождливой.

Я сделала заказ. Андрэ, вернувшись, подмигнул и поставил на стойку мой кофе.

– Вот, для самой загадочной соседки, – сказал он с улыбкой.

– Спасибо, – ответила я, подхватывая чашку.

Развернулась, и БАХ.

В следующее мгновение кофе оказался не в моей руке, а на моем белом свитере. Горячий, липкий, и, кажется, с легким ароматом дорогого парфюма.

– Черт! – выдохнула я, отскакивая назад. – Серьезно?!

Передо мной стоял мужчина, высокий, в пальто и серой рубашке, с телефоном у уха. Он даже не сразу понял, что произошло.

– Минуту, – сказал он в трубку, глухо, низким голосом. – Я перезвоню.

Когда он наконец поднял взгляд, то застыл, его карие глаза, чуть прищуренные, брови сведены на переносице. Никакой растерянности. Только холодное, спокойное раздражение.

– Вы в порядке? – произнес он, так, будто не очень-то волновался о моем состоянии.

– А вы как думаете? – я посмотрела на свое пятнистое отражение в чашке. – Просто обожаю аромат «жареного юриста с привкусом карамели».

Один угол его губ дернулся. Не то чтобы улыбка, а скорее, еле заметная насмешка.

– Прошу прощения, я вас не заметил.

– Да вы вообще, похоже, мир не замечаете, – парировала я, чувствуя, как закипает. – Сначала звонки, потом пролившийся кофе. Удивительно, что вы еще не сбили кого-нибудь по дороге.

– Если бы я сбил, уверен, это была бы не вы, – спокойно ответил он.

– Ух ты, как мило. То есть я даже для аварии недостаточно интересна?

Он наконец посмотрел прямо на меня. И почему-то от этого взгляда стало жарче, чем от кофе.

– Вы чертовски язвительная для человека, который стоит в луже кофе.

– А вы чертовски самоуверенны для того, кто не умеет ходить прямо.

Он тихо хмыкнул, взял с барной стойки бумажные салфетки и протянул мне одну.

– Держите. И, если хотите, я оплачу химчистку.

– Щедро. Обычно мужчины ограничиваются «ой, простите» и бегут к своей машине.

– Можете и меня отпустить, – он усмехнулся, – но, боюсь, пятно останется с вами надолго.

Я уже открыла рот, чтобы что-то съязвить в ответ, но вдруг услышала за спиной знакомый голос:

– Лео?!

Он чуть обернулся, и в его взгляде мелькнуло узнавание.

– Кэйти?

– Ты что творишь, а? – Кэйти уже стояла, между нами, руками развела нас, как в детском саду. – Это наша подруга!

– Вижу, – спокойно ответил он, – я случайно.

– Конечно, «случайно»! – вмешалась София, которая, как всегда, появилась откуда-то внезапно. – Ага, пролить кипяток на девушку, это отличная стратегия для знакомства!

– Софа, тихо, – сказала Кэйти, закатывая глаза. – Лео, знакомься – это Оливия Кюстин, наша новая соседка. Олли, это Лео Риверс.

Он слегка кивнул, угол его рта снова дрогнул.

– Рад знакомству, мисс Кофейное пятно.

– А я, нет, – ответила я, глядя прямо в глаза. – Но спасибо, впечатление вы произвели.

Кэйти сдержанно вздохнула.

– Господи, не начинайте, пожалуйста. Лео, иди уже, пока София не вызвала полицию за оскорбление.

Он усмехнулся, поправил рукав пальто и отступил на шаг.

– Передай, что я все оплачу, – сказал он, глядя на Кэйти, потом перевел взгляд на меня. – И, может быть, в следующий раз я просто приглашу вас на кофе. Без проливаний.

– В следующий раз я надену бронежилет, – ответила я, и София прыснула от смеха.

Он ушел, не оборачиваясь, оставив за собой запах парфюма, что-то теплое, терпкое, и странное ощущение, будто меня слегка током ударило.

Мы вернулись к столику, и София сразу же произнесла:

– Ну все, Олли, поздравляю! Ты только что вступила в конфликт с самым желанным мужчиной этого города.

– И пролила на себя кофе, – добавила я. – Отличное начало дружбы.

Кэйти улыбнулась уголками губ.

– Это было… эффектно. Хотя вы вдвоем, еще та, опасная комбинация.

– Почему?

– Потому что он любит дерзких.

Я сделала глоток нового латте, который принес Андрэ, и почувствовала, как сердце все еще бьется быстрее, чем должно.

Черт, – подумала я. – вот с этого точно начинаются неприятности.

Неделя пролетела так, будто кто-то нажал перемотку. Нью-Йорк уже не казался таким огромным и чужим, и я начала запоминать маршруты, запахи, даже любимые витрины по дороге в университет. Но каждый раз, когда садилась в аудитории, все внутри будто глохло.

Первые лекции тянулись бесконечно. «Юридическая база», «правовая система», «введение в гражданское право» – слова звучали громко, но никак не приживались в голове. Я конспектировала, делала вид, что внимательно слушаю, но в какой-то момент поймала себя на том, что рисую маргаритку в углу тетради.

И тогда вспомнила:

«Художники не зарабатывают на жизнь,» – говорила мама.

«Это не профессия, а каприз,» – добавлял отец.

Они оба мечтали, чтобы я стала «разумной женщиной», а не той, что бродит по миру с кистями в рюкзаке. Вот только я не чувствовала себя разумной. Я чувствовала себя чужой.

Когда вечером я вернулась домой, в квартире пахло корицей и чем-то сладким.

На кухне стояли Кэйти и София: первая – в очках, сосредоточенно листала какие-то записи, вторая – облокотившись на стол, громко рассказывала историю о том, как на репетиции случайно уронила декорацию на партнера.

– Как день, новоиспеченная юристка? – спросила Кэйти, не поднимая головы.

– Как у человека, который понял, что выбрал не тот факультет, – вздохнула я и бросила рюкзак на стул.

София усмехнулась:

– Добро пожаловать в клуб страдающих! У меня в театралке один парень уже неделю изображает страдание через танец. Хочешь, я запишу тебя к нему?

Я улыбнулась.

– Нет, спасибо, у меня и так талант страдать без хореографии.

София протянула мне кружку чая, и я впервые почувствовала себя… как дома.

– Слушай, – начала она, – ты не похожа на человека, которому нравится зубрить законы.

– Хмм… возможно, потому что я не люблю зубрить законы, – ответила я.

Кэйти подняла взгляд от конспекта.

– А что тогда любишь?

Я замолчала на секунду.

– Рисовать, – призналась наконец. – С детства. Но родители считали, что это пустая трата времени.

– То есть ты художница?! – София подалась вперед, глаза загорелись. – Господи, ну хоть кто-то творческий в этом доме!

– Да ну, – я отмахнулась. – Я просто рисовала, вот и все. Сейчас уже почти не беру в руки краски.

– Почему? – удивилась Кэйти.

– Потому что… – я пожала плечами. – Каждый раз, когда начинаю, в голове звучит папин голос: «Это не принесет тебе ничего, кроме проблем».

На секунду повисла тишина. Только чайник тихо булькал на плите.

София подошла ближе и уселась на край стола.

– Слушай, у всех родителей свои тараканы. Мои, например, были уверены, что актриса, как это сказать, это не профессия, а диагноз. Но я все равно поступила.

– И не пожалела?

– Ни секунды, – сказала она твердо. – Когда делаешь то, что любишь, ты наконец дышишь.

Кэйти мягко улыбнулась:

– Может, тебе просто нужно время. Никто не говорит, что ты обязана выбрать одно навсегда.

Я кивнула.

И впервые за долгое время почувствовала, что меня не осуждают. Мы еще долго сидели на кухне, пили чай с корицей и разговаривали о пустяках, о преподавателях, странных соседях сверху и о том, кто из нас выживет до конца семестра. Смех, шум, теплый свет лампы. Все это вдруг стало родным. Может, я все-таки не потерялась, – подумала я. Может, просто начала возвращаться к себе.

***

Прошло несколько недель.

Я уже привыкла к ритму города, утренней суете, к толпам людей у метро и вечным пробкам. К огням, которые не гаснут даже глубокой ночью.

Учеба шла своим чередом, и хоть юриспруденция все еще казалась мне чужой, я уже не чувствовала себя потерянной.

Наверное, благодаря девочкам.

В тот вечер София буквально влетела в мою комнату с глазами, сияющими как витрина ювелирного.

– Собирайся! Сегодня будет ночь века!

– Боже, что опять? – спросила я, не отрываясь от ноутбука.

– Клуб «Eclipse»! – торжественно произнесла она, будто объявила лауреата «Оскара». – Андрэ нас проведет.

Кэйти появилась в дверях, уже на каблуках и с идеально уложенными волосами.

– Без возражений! Ты целыми днями учеба-дом, пора вытащить тебя в люди.

Я закатила глаза, но уже знала, что спорить бесполезно.

– Если я умру от смущения, вините себя.

– Если ты умрешь, – усмехнулась София, – мы хотя бы знаем, что у тебя будет шикарный наряд.

Через час я стояла перед зеркалом.

На мне было черное платье по фигуре, волосы распущены, мягкие, блестящие, падающие на плечи.

Никогда не думала, что могу так выглядеть. Не юрист, не прилежная дочка, а просто – я.

Такси остановилось у входа в клуб, и я поняла, что это не просто место. Это целый мир. Высокое здание с неоновой вывеской, очередь вдоль тротуара, фейерверк света, отражающийся в блестящих дверях.

Но Андрэ махнул охраннику, и тот без слова открыл нам проход.

Внутри все утонуло в полумраке и блеске. Музыка вибрировала под кожей, свет скользил по лицам, в воздухе пахло дорогими духами и ночной свободой. На потолке вращались хрустальные шары, а на барной стойке стояли бокалы с дымящимися коктейлями.

– Это нереально! – крикнула София сквозь музыку, схватив меня за руку. – Говорила же, что тебе понравится!

Я засмеялась, потому что действительно понравилось. Все было как в фильме: танцы, смех, свет, и это чувство, что за этим всем стоит что-то большее, чем просто ночь.