Запретный холст

Мы пошли к бару. Андрэ уже был там, он был в белой рубашке с закатанными рукавами, с улыбкой, которую наверняка можно было продавать вместе с коктейлями.

– Девочки, – сказал он, наклоняясь к нам, – только ведите себя прилично. Это не тот клуб, где можно падать с барной стойки.

– Мы? – София изобразила ангельскую невинность. – Я вообще веду себя идеально.

– Да-да, особенно когда танцуешь на стуле, – поддел он, разливая напитки.

Я смеялась, крутя в руках бокал. Музыка будто пробуждала что-то забытое, ту самую живость, что терялась в аудиториях и лекциях.

И вот в какой-то момент я повернулась. И время будто застыло.

В нескольких шагах от нас стоял мужчина. Высокий, широкоплечий, в темной рубашке и джинсах, которые, казалось, стоили больше, чем вся моя стипендия. Он не делал ничего особенного. Просто стоял, разговаривал с кем-то. Но весь зал словно невольно притягивался к нему. Уже знакомые мне карие глаза, уверенный взгляд, спокойствие, которое чувствовалось даже на расстоянии.

Лео Риверс.

Я еще не знала, что это имя останется в моей жизни надолго. Просто почувствовала, это где-то глубоко, почти физически, будто, между нами, что-то щелкнуло. Его взгляд на мгновение скользнул по залу и остановился на мне. Тот самый миг, короткий, как вдох, но бесконечный по ощущениям.

Сердце дрогнуло.

Он чуть приподнял бровь, будто узнал меня. Я – та самая с кофе.

А я…

Я просто отвернулась, делая вид, что ищу салфетку, хотя руки дрожали.

– Олли, ты чего? – перекричала музыку София.

– Ничего, – ответила я, глотнув воздуха. – Просто показалось.

Но мне ничего не показалось.

Он шел в мою сторону. Музыка гремела, свет метался по лицам, а сердце било в ребра как барабан. Я старалась не смотреть в ту сторону, где стоял он. Но это было бессмысленно. Лео Риверс чувствовался, даже когда не двигался. Как будто в воздухе стало плотнее.

– Олли, ты точно в порядке? – крикнула Кэйти, наклоняясь ко мне.

– Абсолютно, – соврала я и сделала глоток, хотя напиток был уже теплым.

Я видела, как некоторые девушки в зале смотрели на него так, будто вот-вот подойдут сами. Он шел через толпу. Высокий, уверенный, с тем взглядом, от которого забываешь слова.

И, конечно же, прямо ко мне.

Я успела только мысленно вздохнуть: только не это.

– Серьезно? – пробормотала я, когда он остановился напротив.

– Что, судьба? – угол его рта чуть дрогнул.

– Нет, ночной кошмар, – парировала я, не поднимая взгляда.

Он усмехнулся.

– Рад видеть, что ты все еще в ударе. И без кофе в руках. Это уже прогресс.

– А я вот не рада. Удивительно, но моя одежда сегодня сухая, и мне бы хотелось, чтобы так и осталось.

– Могу гарантировать безопасность, – сказал он спокойно, наклоняясь ближе, чтобы перекричать музыку.

От его голоса внутри будто вибрировало все вокруг. Бархатный, низкий, чуть насмешливый, голос, от которого хочется держать дистанцию, но не можешь.

– Сомневаюсь, что ты способен гарантировать хоть что-то, кроме хаоса.

– Хаос – это мое хобби, – ответил он, глядя прямо в глаза. – И, похоже, твое тоже.

– Мои хобби тебя не касаются.

– Это пока.

Он сказал это так спокойно, что внутри у меня будто что-то щелкнуло. Не нагло, а просто уверенно, будто он привык получать то, что хочет.

– Знаешь, ты очень в себе уверен, – я скрестила руки, глядя на него прямо. – Даже слишком.

– Опыт, – пожал плечами он. – И немного врожденного таланта.

– И ты правда думаешь, что все это срабатывает на каждую?

Он усмехнулся, чуть склонив голову набок.

– Нет. Но я не встречал никого, кто бы мне перечил так красиво.

Черт. Это было слишком.

Я почувствовала, как в груди что-то опасно дрогнуло.

Он знал, как говорить. Знал, когда замолчать. И знал, как смотреть.

– Тогда считай, встретил, – сказала я и сделала шаг в сторону. – Только на мне твои приемы не работают.

Он чуть повернулся, следя за мной взглядом, и снова та самая едва заметная ухмылка тронула губы.

– А я люблю сложные задачи.

– Тогда пожелай себе удачи, – ответила я, проходя мимо.

– Она мне не нужна, – сказал он тихо, но я все равно услышала. – Я все равно тебя найду.

Я не обернулась, но почувствовала его взгляд на спине. Горячий, уверенный, почти вызывающий.

Музыка гремела, София махала мне с танцпола, а Кэйти, заметив нашу сцену, только покачала головой с усталой улыбкой.

Ну вот и все, – подумала я, беря коктейль со стойки.

Началось.

Глава 2

Я проснулась от мерзкого, слишком бодрого звука – кто-то щелкал выключателем в коридоре, а потом грохнул дверцей шкафа. Голова отозвалась гулом. Я приподнялась, зажмурилась от солнечного пятна на стене и застонала:

– Черт, зачем солнце вообще придумали?

Из кухни донесся звон ложек и смех, слишком звонкий для этого времени суток. София. Конечно, София. Она могла смеяться даже на собственных похоронах.

Я кое-как выбралась из кровати, надела первое, что попалось, огромную серую футболку, и поплелась на кухню. Там уже сидели девочки, обе сияющие, собранные, будто вчера не танцевали до потери пульса.

– Доброе утро, звезда танцпола, – протянула Кэйти, наливая мне кофе. – Как спалось после… как там его… Лео Риверса?

Я чуть не поперхнулась.

– После чего? – сделала я вид, что не понимаю, но они уже переглядывались, как кошки перед тем, как вывалять кого-то в сметане.

Софа захихикала, подперев щеку рукой:

– Ой, не прикидывайся. Ты видела, как он на тебя смотрел. Если бы взгляды могли раздевать, тебе бы пришлось вызывать такси без одежды.

– Боже, вы сумасшедшие, – буркнула я, пытаясь не улыбнуться. – Он просто… подошел. С самолюбием размером с Манхэттен.

Кэйти приподняла бровь.

– Ага. И теперь ты сидишь тут, третий раз мешаешь кофе и выглядишь так, будто вспоминаешь, какого он роста.

– Не помню, – отрезала я слишком быстро. И слишком громко.

Пауза. Потом обе прыснули от смеха.

Софа взмахнула ложкой:

– Я же говорила, она покраснеет!

– Нет, я просто… – я мотнула головой, – вспоминаю, как его лицо было на уровне моих глаз. Вот и все.

– Ага, и глаза у тебя сейчас как раз такие же, на уровне восторга, – ехидно сказала Кэйти.

Я откинулась на спинку стула, закатив глаза:

– Господи, у вас слишком много свободного времени.

– Зато у тебя, похоже, слишком много мыслей о мистере «Я вхожу в комнату – и свет сам включается», – не унималась София.

Я уткнулась в кружку, пряча улыбку. Он и правда вошел в ту ночь, как будто клуб был его сценой. И как бы я ни пыталась стереть из памяти ту ухмылку, она снова всплывала, в свете фонарей, в отражении витрины, даже в пене на кофе.

Я мысленно встряхнула себя.

«Оливия, остановись. У тебя сессия скоро, а не роман с голливудским лицом и комплексом бога». Но внутри что-то упрямо теплилось. Маленький огонек раздражения, интереса… или чего-то, что я еще не хотела называть.

– Я просто хочу кофе, – пробормотала я. – И день без мужских ухмылок. Это слишком много?

– Для Нью-Йорка? – София театрально вздохнула. – О, детка, это невозможно.

Кэйти рассмеялась, стуча ложкой по краю чашки:

– Добро пожаловать в город, где даже кофе флиртует с тобой.

Я улыбнулась, хотя старалась не показывать. Может, они и правы. Может, он действительно остался где-то в голове.

Но я все равно сказала:

– Лео Риверс – просто идиот. Красивый. Самовлюбленный. Идиот.

И, конечно, это была ложь.

***

Прошло несколько дней после клуба, но все вокруг будто вернулось в серую реальность. Без музыки, без неоновых вспышек, без того взгляда, от которого я до сих пор ловила себя на глупом чувстве… будто меня кто-то видит насквозь.

Теперь же, только утро, шумный кампус, кофе навынос и скука, растянутая на целые часы лекций.

Я сидела в аудитории, где запах мела и старых книг смешивался с духами чужих пальто. Лектор говорил монотонно, с видом человека, который давно потерял веру не только в закон, но и в жизнь.

– «Объективность судебного прецедента в контексте…» – его голос тянулся, как старый винил, заевший на одной фразе.

Я уставилась в блокнот. Синие строчки, мелкие каракули. Пытаюсь записывать: «Юриспруденция – система регулирования…» И уже на слове «регулирования» замечаю, что рука делает не буквы, а линии.

Прямая, изломанная, еще одна.

И вдруг – профиль.

Мужской.

Слишком отчетливый, чтобы быть случайностью. Плотные брови, линия подбородка, чуть вздернутый нос. Даже тень от улыбки. Я застыла, держа ручку в воздухе, как будто поймана на преступлении.

– Серьезно, Оливия?! – прошептала я себе под нос.

Сосед по парте бросил удивленный взгляд, я сделала вид, что просто кашляю. Но внутренний диалог не остановить.

Почему именно он? Почему не профессор, не случайный прохожий, не вообще кто угодно другой? Потому что он раздражал. Потому что был слишком уверенным. Потому что я ненавидела таких. И, возможно, именно поэтому не могла выбросить его из головы.

Лекция тянулась бесконечно.

Слова о «праве собственности» и «законных основаниях» звучали как заклинания против жизни. Юриспруденция, это мир правил, сухих, беспощадных. Мир, где нужно быть правильной, логичной, надежной. Совсем не мой мир.

Я всегда видела мир через цвета. Даже в людях были оттенки, тени, свет. В Кэйти – глубокий черный и теплый янтарь. В Софии – молочный, переливчатый, как перламутр. А в себе – серо-голубой, как небо перед дождем. И вот теперь этот цвет разбавился чем-то новым – темным, медовым, тревожным. Карие глаза, которые почему-то не выходили из головы.

Я закрыла блокнот.

Ручка дрожала в пальцах, будто знала, что я предаю сама себя.

В конце лекции профессор сказал:

– На следующем семинаре будет практическое задание. Приготовьтесь защищать свои аргументы. Я усмехнулась. Аргументы? Да хоть защищайся от самой себя.

Когда я вышла из аудитории, солнце било прямо в глаза, а в ушах гудел его голос, такой низкий, спокойный, и тоном, будто он все время держит тебя на крючке.

Я помотала головой.

– Нет, хватит, – сказала я себе. – У тебя экзамены, не гормоны.

Но где-то внутри тихо шепнуло:

«Ты ведь все равно его нарисуешь снова».

Вечер выдался теплый, редкий для конца сентября. Небо будто решило дать городу передышку от осенней серости.

Кэйти первой предложила выбраться куда-нибудь.

– Мы не можем просто учиться и страдать, – сказала она, доставая из шкафа куртку. – Это антинаучно.

– А я за, – подхватила София. – У меня есть шикарное предложение – Le Petit Coin.

Так я снова оказалась у знакомой двери с деревянной вывеской и запахом свежей выпечки, который вырывался наружу каждый раз, когда кто-то входил.

Внутри было оживленно: люди разговаривали вполголоса, кто-то читал газету, кто-то тихо смеялся над экраном телефона. Мягкий свет, старый граммофон в углу, за стойкой, как всегда, был Андрэ. Он двигался легко, будто все это не работа, а сцена, а он – главный актер.

Заметив нас, он широко улыбнулся, будто и правда рад видеть.

– О, мои любимые бедовые девчонки, – произнес он. – И новая муза с вами!

София закатила глаза:

– Андрэ, только не начинай.

– Ну что ты, Соф, я же просто наблюдаю. – Он скользнул взглядом по мне. – Олли, тебе уже сказали, что у тебя грустные, но красивые глаза?

– Я думала, это глаза студента-юриста, который не высыпается, – парировала я.

Он засмеялся, откинув голову.

– Возможно, но в них явно что-то есть. Может, след от вдохновения… или от Лео Риверса?

Я замерла на секунду, а потом, сделав вид, что не поняла, спокойно произнесла:

– Не знаю, о ком ты.

– Конечно, – протянул Андрэ, облокотившись о стойку. – Просто совпадение. Но если вдруг встретишь этого «кого-то», передай, что он настоящая катастрофа для женского спокойствия.

– У кого-то слишком много свободного времени, – бросила я.

София мягко поддержала меня:

– Не слушай его. Андрэ флиртует даже с чайником, если тот блестит.

– Врешь, – ухмыльнулся он. – Только с исключительными людьми.

Он подмигнул ей, и та притворно всплеснула руками:

– Вот, опять! Видите? Ему нужна терапия!

Я уселась у окна, наблюдая, как за стеклом город переливается огнями.

Мимо проходили люди, кто-то спешил, кто-то останавливался под вывеской, кто-то держал чужую руку. Нью-Йорк в эти вечера казался живым организмом, огромным и непредсказуемым.

Разговор за столом шел своим чередом. Девочки болтали о предстоящей неделе, о лекциях, о новой паре туфель Софии, купленных «по скидке, которую невозможно было игнорировать». Я слушала вполуха, улыбаясь, иногда поддакивая, но мысли упрямо блуждали где-то в стороне.

На секунду я поймала свое отражение в витрине, мне показалось, что я вижу в нем не себя, а кого-то, кто ждет чего-то, сама не зная чего.

– Эй, ты с нами? – спросила Кэйти, щелкнув пальцами.

– А? Да, конечно, – соврала я.

София ухмыльнулась:

– Ага. Она мысленно где-то далеко. Наверное, в клубе, где нахальный тип с хищным взглядом снова…

– Софа, – перебила я. – Не зли богов случайностей.

Она захихикала:

– Думаешь, он появится?

– Пусть попробует, – ответила я, откинувшись на спинку стула. – Мне все равно.

Я, конечно, соврала.

Потому что в ту же секунду дверь кафе тихо звякнула, и прохладный воздух впустил в зал кого-то высокого, в темном пальто.

Он снял перчатки, прошел к стойке уверенной походкой человека, которому принадлежат все взгляды в радиусе пяти метров.

Лео Риверс.

Сердце предательски дрогнуло, но я быстро опустила глаза в меню, делая вид, что увлечена выбором десерта. Он не посмотрел в нашу сторону. По крайней мере, я надеялась, что не посмотрел. Андрэ тем временем кивнул ему, обмениваясь парой коротких фраз.

Телефон завибрировал как раз в тот момент, когда София рассказывала анекдот про студентов-актеров и судебные заседания.

На экране высветилось: «Тонни. Эмодзи сердечко».

Я извинилась, поднялась из-за стола и направилась к выходу.

– Только не говори, что сбегаешь, – крикнула мне София.

– Мне просто нужно ответить, – улыбнулась я и показала телефон.

– Кто этот красавчик? – Кэйти округлив глаза произнесла, посмотрев на экран телефона, где под именем была фотография.

– Брат, – коротко ответила я и подмигнула ей.

На улице опять моросил дождь. Такой тихий, как будто кто-то сверху решил немного смыть блеск города. Воздух был влажный, холодный и пах асфальтом, и этот запах почему-то всегда возвращал в детство, дождливые улицы нашего маленького городка, где я пряталась под зонтами родителей и мечтала о жизни, полной света, красок и свободы.

Наконец-то отвечаю на звонок:

– Привет, сестренка, – голос Тонни всегда звучал как-то спокойно, уравновешенно, будто в нем ничего не могло поколебаться.

– Привет, – я улыбнулась, прижимая телефон к уху. – Что-то случилось?

– Просто решил проверить, как ты. Мама волнуется.

– Мамa всегда волнуется. Она, наверное, думает, что я тут пропаду без ее контроля, – усмехнулась я. – Все нормально. Учеба, соседи, город, кафе, клубы… жизнь кипит.

Он тихо хмыкнул:

– Клубы? Уже влилась в местную богему?

– Не начинай, Тонни, – я закатила глаза. – Мне просто нужно иногда… выдыхать.

– Знаю, – ответил он мягко. – Просто не теряй себя в этом всем.

– Серьезно, ты сейчас звучишь, как папа.

– Может, потому что кто-то из нас должен, – сказал он с улыбкой в голосе.

Я тихо засмеялась.

– Ладно, старший брат, все под контролем. Правда.

Мы еще немного поболтали. Про его работу, про очередной проект, который «почти готов, если заказчик не решит снова переделать крышу», про папу, который «вечно занят, но все такой же буркун», и про маму, у которой, видимо, новый виток мании контролировать всех.

Разговор потихоньку сошел на нет.

– Ладно, мне нужно идти, – сказала я. – Люблю тебя, Тонни.

– И я тебя, Олли. Не теряй себя, ладно?

Связь оборвалась.

Я осталась стоять под моросящим дождем, глядя, как капли ложатся на асфальт, размывая отражения огней.

Что значит «не теряй себя»?

Иногда я и сама не понимала, кто я, то ли студентка юрфака, или послушная дочь, девочка, которая прячется за сарказмом, или кто-то совсем другой.

Я вдохнула глубже, собираясь вернуться в кафе, как вдруг из-за угла вышел он.

Лео.

Без пальто, с расстегнутым воротом рубашки, темные волосы чуть влажные от дождя.

Он говорил с кем-то по телефону. Низким, ровным голосом. Тот самый тембр, от которого внутри что-то будто вибрировало. Остановился прямо напротив, но, кажется, не заметил меня сразу.

– И слава богу, – подумала я и отвернулась, делая вид, что рассматриваю витрину книжного магазина напротив.

Но шаги приближались.

И вот уже он был рядом.

Мелькание взгляда в отражении стекла.

Он смотрел прямо на меня.

– И все же, – сказал он, явно заканчивая разговор, – если поставки не будут готовы к понедельнику, мы ищем других.

Голос стал холоднее.

Он отключил телефон, сунул его в карман и, чуть насмешливо прищурившись, произнес:

– Что, снова ты? Или мне просто везет?

Я медленно повернулась.

– Скорее наоборот, – сказала я спокойно. – Не уверена, что это удача.

Он улыбнулся, опуская взгляд.

– Даже под дождем не успокаиваешься. Впечатляет.

– А у тебя хроническое желание лезть не в свое дело?

– Возможно, – он шагнул ближе, и между нами осталось меньше метра. – Но мне кажется, вселенная настойчиво нас сталкивает.

– Вселенная, – я фыркнула. – Или твоя мания контролировать все, что движется.

– Ну, кое-что я бы, возможно, и не прочь контролировать, – сказал он тихо, почти на выдохе.

Я почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

И ненавидела себя за это.

– Мечтатель, – бросила я, пряча смущение под маской спокойствия. – Тебе не кажется, что ты слишком заносчив?

– Мне часто так говорят, – он чуть склонил голову, уголок губ дрогнул. – Но обычно перед тем, как доказать, что я был прав.

Я прищурилась:

– Может, тебе просто никто не сказал «нет»?

– А ты скажешь?

Молния где-то над городом вспыхнула, как будто отвечая за меня.

Я выдержала его взгляд, холодный, пронизывающий, и сказала тихо:

– Уже сказала.

Он кивнул, будто признавая поражение, но в глазах промелькнул интерес, который всегда появляется, когда хищник видит добычу, решившую не убегать.

– Значит, до встречи, мисс Кюстин, – сказал он, развернулся и пошел прочь.

Он повернулся и ушел.

Просто так, достаточно спокойно, как будто эта короткая стычка ничего не значила. А я осталась стоять, чувствуя, как дождь стекает по лицу, щекочет шею, и в этом холоде есть что-то странно живое. Я даже не сразу поняла, что все это время сжимала в руке телефон. Он погас, разговор с Тонни давно закончился, а я будто застряла между фразами. Люди проходили мимо, зонт за зонтом, кто-то смеялся, кто-то спешил, а я все стояла, как идиотка, посреди тротуара, с мокрыми волосами и глупым ощущением, что что-то только что началось.

Хотя, нет, не началось.

Не могло.

Он просто парень, раздражающий и… чертовски красивый. Я выдохнула, запахнула пальто и пошла обратно.

В кафе пахло теплым хлебом и чем-то ванильным, уют в квадрате. В сравнении с промозглой улицей это место казалось другим миром.

– Олли! – воскликнула София, заметив меня. – Мы уже думали, тебя похитили!

– Почти, – пробормотала я, отряхивая капли с рукавов.

Кэйти поинтересовалась:

– Как поговорили?

– Его смутило что я ходила в клуб, – я поджала губы в улыбке. – Но все хорошо.

– Ты не говорила, что у тебя есть такой симпатичный брат, – протянула она с прищуром.

– Потому что это мой брат. Кто вообще говорит о братьях, – я приподняла бровь и раскинула руками.

– А что? – фыркнула она. – У него взгляд… хм, уверенный.

– У всех уверенный, когда звонят младшей сестре с лекцией, – вставила я.

Значит, строгий, – сделала вывод Кэйти. – Но симпатично строгий.

– Заинтересовал значит? – я уже рассмеялась.

– Возможно… – ответила она, изображая смущение.

– Я вас познакомлю. Обязательно.

Андрэ подошел к нам и протянул мне салфетку:

– Это случайно был не Лео? На улице, – подколол он с хищной ухмылкой.

Я взяла салфетку, посмотрела на него и спокойно ответила:

– Хочешь правду? Этот «Лео» мне вообще безразличен.

– Да-да, – протянул он. – Все так говорят.

– Да что вы пристали ко мне с ним? – меня это уже начинало раздражать.

– Зная его со многих сторон, – начала Кэйти, – у вас бы могло что-то получится.

– Мне это не нужно, – произнесла я, но как-то не уверено.

– Время покажет, – добавила София.

Тема осталась витать в воздухе, разговор снова закрутился вокруг лекций, планов и какой-то глупости про модные пальто в этом сезоне. Но я слушала рассеянно.

На стекле кафе отражались капли дождя, они медленно стекали вниз, будто повторяя чью-то походку. И в каждой из них, на миг, будто мелькал его силуэт.

Я сделала глоток воды и подумала:

«Он ушел. Но почему тогда кажется, будто искра все еще горит? Почему я это чувствую?»

Глава 3

Нью-Йорк по утрам и Нью-Йорк ночью это два разных мира. Днем он шумный, дерзкий, спешащий, а ночью будто выдыхает. Витрины никогда не гаснут, но улицы перестают кричать, а свет в окнах превращается в мерцающие точки на карте, город становится честным.

Мы с девочками шли по Манхэттену поздно вечером, без плана и цели, просто потому что не могли усидеть дома.

София держала в руках бумажный стакан с чем-то горячим, размахивала им так, будто это жезл свободы.

– Я официально заявляю, – сказала она, – что Нью-Йорк – это лучший мужчина, который у меня был.

– Хоть кто-то постоянный в твоей жизни, – усмехнулась Кэйти, поправляя шарф.

– Ага. Он шумный, дорогой и все время требует внимания, – добавила я.

Мы засмеялись.

Смеяться с ними было легко, без масок и напряжения. Эти девчонки стали для меня чем-то вроде семьи, но с опцией «без упреков и контроля».

Мы бродили по книжным лавкам, где пахло пылью и страницами, заглядывали в антикварные магазины, где София примеряла шляпы, а Кэйти спорила с продавцом о цене старинной чашки. Потом шли на уличную выставку, где художники выставляли свои работы под светом фонарей.

Я остановилась у одного из мольбертов. На нем была акварель. Дождливый Бруклин, отражения в лужах, размытые силуэты. Что-то в этой картине кольнуло.

Может, то, как мягко акварель размывала линии, почти как воспоминания. Или просто потому, что я снова подумала о кистях, о красках, о том, чего мне не хватало, как воздуха.

– Ты опять зависла, – сказала Кэйти, подходя ко мне. – Нравится?

– Очень, – я улыбнулась. – Похоже на то, что у меня внутри.

– Тогда купи.

– Не могу. Это чужая история.

– А может, твоя, просто кем-то нарисованная, – вставила София, и я не знала, шутит ли она.

Мы шли дальше, пока не добрались до улицы, где фасады домов были увиты гирляндами, а в воздухе витал выраженный запах булочек с корицей.

Кэйти сказала, что здесь где-то есть «самое уютное место с панкейками и видом на мост». Когда мы дошли, оказалось оно уже закрывалось. Но хозяйка, пожилая женщина с серебристыми волосами, все же позволила нам сесть «на пару минут», лишь бы мы «не шумели и не трогали кота».

Мы пили горячий шоколад, ели оставшиеся кусочки пирога, и город за окном казался другим. Мягким, почти домашним. Фонари отражались в окнах, машины текли, как светящиеся нити, где-то вдали гудел поезд, и сердце города билось в такт нашему разговору.

– Ты заметила, что здесь как будто все возможно? – сказала я, глядя в окно.

– Даже невозможное, – ответила София, – особенно ночью.

Я мягко улыбнулась.

Внутри все дрожало, от легкости, и от усталости, от чувства, что я на пороге чего-то. Чего-то, что пока не имеет формы.

Когда мы вышли, уже была полночь, вокруг все дышало, так ровно, глубоко, как будто жило вместе с нами. И где-то под этим дыханием я снова почувствовала ту самую искру. Ту, что не догорела в дождь. Мы вернулись домой ближе к часу ночи. София все еще напевала под нос какую-то песню, Кэйти зевала, сбрасывая ботинки прямо у двери.

– Кто-нибудь еще чувствует себя героиней фильма? – спросила София.

– Только если это фильм про людей, которые завтра не проснутся вовремя, – пробормотала Кэйти, скрываясь в своей комнате.

Я засмеялась, но внутри все еще звенело, город оставил во мне эхо. Тот же гул улиц, свет в окнах, запах дождя, и где-то глубоко, странное, настойчивое чувство: пора. Я зашла к себе, включила настольную лампу. Комната утонула в мягком свете. На подоконнике лежала старая тетрадь, еще из дома, та, где я когда-то рисовала все подряд: улицы, людей, сны. Пальцы будто сами потянулись к ней. Я села, открыла первую страницу. Пустую, белую, как начало чего-то нового. На секунду даже почувствовала, как внутри что-то щелкнуло. Вот оно. Просто возьми карандаш. Нарисуй. Но рука замерла.