Белый олень

“Не должны, но можете. Шкуры снять, например. Только бурого не трогайте”.

Я отшатнулся.

“Что ты говоришь? Не притронемся мы к волкам этим!”

Он пожал плечами.

“Все так думают?”

Мы переглянулись. И у всех было одно желание – убраться скорей отсюда.

“Проклятье на того ляжет, кто их коснётся!” – сказал самый старший из нас.

“Как знаете”, – сказал приезжий. – “А вот мне надо кое-что забрать”.

Подошёл он к мёртвым волкам, оглядел их. Варежки с рук стянул. Потом наклонился над бурым, достал клещи, которые я ему дал, поднёс к шее волчьей. Тут звякнуло что-то, и сдёрнул чародей с волка цепь – ошейник на нём стальной оказался.

Чудной, помню, был ошейник. Звенья плоские, квадратные. В каждом звене – такое же квадратное отверстие. Подержал он ошейник на весу, встряхнул, так что лязг раздался, и убрал в суму к себе.

И ещё я заметил, вроде слеза у него на щеке блеснула. Перехватил он взгляд, рукой махнул и стёр её. Впрочем, может и показалось мне.

“Ну что, – спрашивает, – сами до дому доберётесь?”

Закивали мы все, доберёмся, мол. Нам бы с прогалины убраться.

Спустился он вместе с нами с холма и ушёл в сторону скал.

А мы к деревне двинулись. Однако чуть зашли за деревья, как ливанул наконец дождь, как из ведра. И мы точно уже не шли, а плыли, будто напустила какая-то недобрая сила на наш лес воды морские. Но тому были рады, что тучи перестали быть такими чёрными, страшными, а обрели обычный серый цвет, как и положено тучам. И когда до деревни добрались, ни одной сухой нитки на нас не было.

Волки с тех пор нас не беспокоят. Но к большой прогалине никто не ходит с той поры.

Мальчики долго молчали, про себя переживая услышанное. Молчали и взрослые, смотрели в оранжевый закат.

– А чародей? – спросил, наконец, Каська.

– Он и сейчас изредка появляется в деревне. Но боятся его люди.

– Почему боятся? Он же помог от волков спастись.

Кузнец покачал головой, удивляясь Каськиной недогадливости.

– Хоть и благодарны, да всё равно боятся. Такая власть человеку дана – молнией распоряжаться. А если он разгневается на что-то? А если силы, которые он призывает, не захотят повиноваться ему? Много непонятного тут. А непонятное – страшно.

Чародей и сам знает, что боятся его, редко приходит, говорит только о самом необходимом. Да он и раньше был неразговорчив.

Странный человек, конечно, из далёких краёв. И монета, которую он дал, чудная была, со знаками непонятными, я таких раньше и не видывал.

– А что с монетой стало?

– Разменял на ярмарке.

***

Каську ужасно напугала эта история.

Он пришёл к бабушке Маре и спросил у неё про чародея.

– А ты откуда про него знаешь? – спросила бабушка.

– Кузнец рассказывал.

– А, кузнец. Он же тогда ходил в лес-то, видел всё.

– Ты боишься чародея?

Бабушка Мара, кругленькая, уютная, сидела на лавке у окна, вышивала, накладывала цветные нитяные чёрточки на белый холст. Из этих чёрточек потом складывались жар-птицы, летающие змеи, львы, избы, замки, леса и многое-многое другое. Любое страшное создание могла приручить бабушка Мара, выткав его на своём холсте.

– Я не боюсь, – задумчиво ответила она, быстро-быстро орудуя иглой. – Чародей – мудрый человек и не злой. Но многие боятся.

– А если я встречу его в лесу?

– Встретишь, и что с того? – строго сказала бабушка. – Поздороваешься.

– И не убегать?

Бабушка Мара оторвалась от шитья, посмотрела на Каську долгим взглядом.

– Можно убегать от неизвестности, – сказала она, наконец. – Но тогда не узнаешь никогда ничего и не поймёшь. Это как те несчастные, которые от Белого оленя отвернулись.

– А те, кто пошёл за ним, разве счастливые?

– Ишь, ты, разговорился, – проворчала бабушка Мара, поняв, что сравнение с Белым оленем не очень удачное. – Они-то бывают счастливыми, только редко, да и ненадолго. Впрочем, что болтать? Наступит день, сам выберешь, что делать.

– А ты когда-нибудь видела этого чародея?

– Конечно, видела и говорила с ним.

Каська подпрыгнул от волнения.

– Что ты удивляешься? – покачала головой бабушка Мара. – Я хоть с самим царём могу поговорить, если он в нашу деревню заглянет.

– А какой он, чародей? Как выглядит?

Бабушка Мара на минуту задумалась.

– Высокий, худощавый. Больше похож на воина, чем на чародея. И одежду носил воинскую, стёганку2 с нашитыми пластинами железными. Не старый ещё. Но волосы уже с проседью. Глаза синие, и взгляд такой проницательный, будто он всё про тебя знает, что ты и сам не знаешь.

Каська потом долгое время провёл в тревожном ожидании. Вдруг сейчас из-за дерева выйдет чародей и обратится к нему? Как тогда поступить?

Однако чародей не встречался мальчику, ни в лесу, ни в деревне. Проходили дни, дни складывались в месяцы, ничего страшного не происходило, и Каська успокоился. К тому же у него начались другие неприятности.

Мачеха с мужем очень уж были недовольны, что он у них место занимает. Начала мачеха выдумывать разные поручения, каждый день новые, а порой прямо противоположные. Сегодня сделал одно, завтра переделывай. И всё время Каська был виноват.

Сегодня велит дерево срубить. Завтра шум – зачем срубил? Велит поленницу перетаскать из одного места в другое. Завтра – зачем так сделал, таскай обратно. Дала задание кормить кур. Через несколько дней обвинила Каську в том, что они несутся плохо. И так во всём.

Уж не знал Каська, что и делать.

Больше всего ему в эти дни нравилось коровье стадо пасти. Коров собирали со всех дворов и пасли по очереди. Но как-то само собой получилось, что Каська стал то одного соседа подменять, то другого, и к середине лета стал пасти стадо почти каждый день. Вставать надо было рано, зато он надолго уходил из дома, от мачехиных нападок.

Пасти коров не так уж легко. Это со стороны кажется, будто пастух ничего не делает. На самом деле всё не так-то просто. Коровы с виду только медлительные, а отвернулся на минуту – и сбежала уже коровка. Домой захотела пойти или, наоборот, на другой луг, где трава ей послаще показалась.

Все они по характеру разные. Какая-то будет гулять по пастбищу целый день, и ничего ей больше не надо. А бывают такие любопытные мошенницы, вроде и на луг её привели, и трава замечательная, вкусная – а она так и норовит в путешествие отправиться, посмотреть, а что там, за перелеском?

Вот корова с их двора такая и была, непослушная. Была она вся чёрная, как туча грозовая, и так и звали её – Тучка.

Вообще Тучка эта стала Каськиной любимицей. Раньше, когда он пастушеством не занимался, то думал, что коровы глупые. Но Тучка была ужасно хитрая. Захочется ей, например, уйти на водопой раньше времени, и начинает она незаметно перемещаться к краю луга. Тихо-тихо пошагивает и порой косит на Каську лукавым глазом.

Каська уже к таким штучкам привык, обегал её так, чтобы спереди зайти, шугал и возвращал в стадо. Тогда Тучка принимала такой невинный вид, что Каська порой начинал хохотать.

“А я что, а я ничего… – словно говорила Тучка. – Я всего лишь травку щиплю, травку да клевер белый”.

И мычала добродушно, оглядываясь на Каську. Она действительно была очень добрая, ласковая, любила, когда хвалят её. И имя своё знала.

У многих коров были колокольчики. Когда стадо паслось на лугу, то стоял удивительно мелодичный звон, будто они друг с другом договорились, в каком порядке головой крутить, чтобы лучше получалось. Значительно позже уже взрослому Касьяну много довелось прекрасной музыки услышать, но никогда ничего не казалось ему чудесней этого звона, сопровождаемого шелестом ветра в листве.

Динь-динь-ш-ш-динь-динь-динь-ш-ш…

Правда, у Тучки колокольчика не было. Мачеха не захотела колокольчик покупать, пожалела монет, но велела Каське получше присматривать за коровой.

Он и присматривал не за страх, а за совесть.

Но как-то однажды выдался у Каськи тяжёлый день.

Точнее, всё началось ещё с ночи.

Тогда повадился к ним на огород шастать по ночам заяц. То морковь погрызёт, то капусту, а что не погрызёт, то потопчет.

Рассердилась мачеха и обвинила во всём Каську.

– Из-за тебя всё, бездельник! Ты дыры в плетне заделать не можешь.

Каська и заделывал дыры, но зайцу это нисколько не мешало.

– Изволь изловить этого зайца, бездельник! Хоть всю ночь сиди.

И муж её присоединился.

– Если нынче ночью хоть один листик пропадёт, выдеру так, что неделю сидеть не сможешь.

Пришлось в ту ночь Каське ночевать в огороде, сторожить. Взял он подстилку, уселся под яблоней. Не так уж тут было и плохо, надо сказать. Прохладно только. Ну, ничего.

Было тихо. Изредка ухала сова. Ветки деревьев покачивались.

Каська сидел, размышлял о зайце, о том, как бы не пропустить его. Поймать, конечно, не получится, но напугать можно. Наверно, лучше было бы собаку во двор выпустить, она бы подняла такой лай, что никакому зайцу мало бы не показалось.

Но мачеха не держит собаку, потому что её кормить надо.

А он у них, значит, вместо собаки, подумал вдруг Каська.

Он был незлобив по характеру, но сейчас вдруг на него нахлынула обида. Каська припомнил все придирки, которые слышал от мачехи с мужем. Хлебом и водой они его попрекали, а между тем жили в его родной избе, и заставляли работать с утра до ночи.

Другие ребята могли играть, общаться друг с другом. Сейчас он вдруг осознал, что уже давненько не успевает этого делать – мачеха придумывает всё более и более сложные задачи для него, с которыми иной раз и за день не удаётся управиться. Стоило подивиться её неистощимой изобретательности.

Из одежды своей он давно вырос, вся она поистрепалась, ещё добро – бабушка Мара подштопает, или кто из соседей, которых он подменял в стаде, со своего плеча что-нибудь отдаст.

И всё время на него кричали. Кричали и ругались, обвиняли в правдах и неправдах. Это было всего обиднее. Он когда-то думал, если будет всё делать хорошо, то его полюбят, но ничего из этого не вышло. Если мачеха не находила, что сказать плохого, то просто молчала. Однако это бывало редко.

Каська почувствовал, что на глаза навернулись слёзы. И без того смутные ночные картины расплывались и туманились ещё больше.

Нет!

Каська мотнул головой так, что стукнулся о ствол яблони. Не будет он плакать. И прислуживать мачехе с мужем не будет.

Почему он вообще с ними живёт?

Так сложилась его судьба, но почему он не может её изменить?

Ведь может же, может!

Каська, взбудораженный, вскочил. Дунул ветер, растрепал его волосы. Вокруг была тьма, и все предметы тонули в ней, но внутренним взором Каська видел нечто необыкновенное, сверкающее, удивительное, видел моря, города, пустыни, дворцы, видел восходы и закаты в дальних странах, видел горы сокровищ, пыльные дороги, неведомых зверей и птиц, видел мудрецов, царей и воинов, видел прекрасных дев, видел себя, совершающего подвиги, себя, творящего, себя, раскрывающего великие тайны.

Всё это явилось ему одновременно, и он стоял, потрясённый, не зная, какой образ выхватить из этой лавины. Видения было нечётки и непонятны, но невероятно заманчивы, они звали вперёд, вдаль, в неведомое.

Каська шагнул вперёд, споткнулся и пришёл в себя.

“Что это? – подумал он восхищённо. – Может, я невзначай Белого оленя увидел?”

Эта мысль лишь развеселила его, не напугала нисколько. Нет, Белого оленя он не видел. То были его собственные мечты, ранее дремавшие, а сейчас, от толчка обиды, всколыхнувшиеся и вскипевшие.

Восторг схлынул, но осталась уверенность – он всё сумеет. У него всё получится.

Но что – получится?

Тут Каська задумался надолго. Он не знал, чем собирается заниматься в будущем, никогда об этом не задумывался, жил себе один день за другим.

Однако сейчас, видимо, надо задуматься?

Пока мир его ограничивался деревней Синью и лесом. Он даже никогда не был в большом поселении Ожерелье, где проходила порой ярмарка. Люди деревню редко покидали, и приезжие появлялись в ней редко.

Нашествие кочевых племён, взбаламутившее всю Триладу несколько лет назад, не докатилось до его деревни. У Ожерелья были стычки, было ополчение, были отряды государевых воинов, вражеские конники, рассказывают, появлялись у самой околицы. Но Синь не заинтересовала кочевников. Добираться сюда непросто, а выгоды никакой.

Изредка, не чаще раза в год, заезжали царёвы служители вершить суд и собирать пошлины. Но пошлины были невелики, а судить никого не требовалось. Приезжие убеждались, что деревня стоит на месте, рассказывали новости, в которых правда переплеталась с вымыслом следующим образом: часть – правды, две части – вымысла. Потом принимали дары мехами, изредка – самоцветами, и отправлялись восвояси.

Нельзя сказать, что совсем уж ничего не происходило в Сини. Порою юноши отправлялись поискать счастья в других краях. Порою за девушками приезжали сваты из других сёл. Порою охотники на недели уходили далеко на север, добывать драгоценного пушного зверя, которого никто, кроме них, отыскать не мог. Порою искатели находили в скалах камни драгоценные, прозрачные, и потом продавали в Ожерелье.

Но большей частью жизнь деревни протекала безмятежно, ровно и размеренно.

Каська и не против был бы так жить, проводя дни в мирном труде и спокойных беседах, кабы не обиды от родственников. А поселиться отдельно, построить свой дом он сможет ещё очень не скоро.

Ну что ж, он не будет ждать.

В эту ночь Каська дал себе клятву, что терпеть больше не будет.

– Я с ними жить не стану! – упрямо произнёс он, негромко, но вслух.

Слова имеют силу, да и мысли тоже. Они неслышно перекинули рычажок где-то в механизме мироустройства, и Каськина судьба была направлена по иному пути. Но он об этом не подозревал, продолжая обдумывать, как перестать зависеть от мачехи.

Он ещё не знал, как это устроит, но устроит обязательно.

Как?

Поток его дум катился по ровному руслу, словно кто-то убрал запруду, раньше преграждавшую им путь.

Напроситься со старшими, с охотниками, с добытчиками золота и самоцветов? Не возьмут его сейчас. Года через три, не раньше.

Самому уйти из деревни?

Эта мысль показалась сперва ему невозможной, пугающей. Да, здесь была недобрая мачеха, но здесь были и его друзья, и бабушка Мара, и кузнец, и даже корова Тучка.

Но тут же он вспомнил свои видения, свой недавний восторг. Не зря же это всё ему явилось. А ведь то были иные края, далёкие земли. Они ждут его.

Думы его испуганно заметались.

Хорошо мечтать об иных землях. Совсем другое дело – отправиться туда.

Я не смогу, подумал Каська. Я ещё маленький. Сразу испытал облегчение, ведь у него есть оправдание, чтобы ничего не делать. Сразу догадался, что сам себе ищет отговорки и рассердился на себя.

Струсил?

– Ничего я не струсил, – проворчал он.

Но идти через леса одному опасно.

Каська уже знал, что такое лес. Он непостоянен и изменчив. Часто он ласков, обступает тебя, ласкает слух своим неумолчным умиротворяющим шумом, ссыпает на травы и хвою сквозь сито листвы солнечные блики. И дорога ровная, и понятно, куда идти, и каждое дерево на твою тропку указывает.

Но бывает иначе, когда лес хмур и страшен. Тогда угроза таится в нём. Тогда он может тебя не выпустить, если окажешься вдруг в чаще. Закружишься, заблудишься, и загрызут тебя звери, или просто сгинешь.

Старшие, опытные люди, знают, как с лесом в любом его настроении обращаться. Но и с ними всякое бывает.

Надо прибиться к кому-нибудь. Только к кому прибиться? Торговых людей здесь не бывает. Если только попасть в Ожерелье, то можно было бы что-то придумать.

Ну что ж, он придумает.

Ему вдруг почудилось, судьба сейчас пошлёт знак, что ему будет сопутствовать удача.

Он огляделся в темноте в поисках знака.

Каська всё ещё стоял рядом с яблоней, и над ним раскинулся небесный свод. Он знал и любил созвездия3. Всё это были существа из легенд, которые рассказывала порой бабушка Мара.

Величественная звёздная птица, раскинув широкие крыла, поднималась к зениту. Недалеко от неё расположились небесные гусли, украшенные сверкающим алмазом. Если в очень тихую и спокойную ночь прислушаться, можно услышать, как они тоненько звенят.

И почти уже услышал Каська, как звенят гусли, как вдруг раздался тихий шорох в траве. Каська всполохнулся, решив, что пожаловал, наконец, заяц, но то оказался вовсе не заяц, а ёж, круглый и колючий.

Разглядеть его во тьме толком было нельзя. Каська присел на корточки, потрогал пальцами иголочки, ёж сердито фыркнул, уколов мальчика, и неторопливо удалился в сторону плетня.

И снова взглянул Каська на небо, и упал его взор на прекрасную царевну, изящно обрисованную зигзагом из ярких звёзд. Стройная, величественная, в украшенном жемчугами наряде, царевна тоже испытующе смотрела на него, словно чего-то ждала.

Чего-то? Или кого-то? Как раз его и ждала.

Сердце Каськи радостно затрепетало. Он протянул руки к небу, помахал царевне и заплясал на месте так, что чуть не потоптал те самые овощи, которые приставлен был охранять от зайца. Это точно знак.

Словно вспугнутое его движениями, с ветки сорвалось раннее яблоко, с тихим стуком упало в траву рядом с ним. Каська наклонился, нашёл его, надкусил и закинул в сторону. Совсем ещё незрелое, маленькое, кислое.

Сами звёзды, говорят, круглые, как яблоки. Интересно, а что со звёздами бывает, когда они за край земного диска заходят? И что вообще там, за краем диска?

До самого утра хватило ему этих мыслей, пока не разлились на востоке яркие и нежные краски восхода. Спать совсем не хотелось, он был слишком увлечён своими мечтами.

А заяц в ту ночь так и не появился.

Когда уже совсем рассвело, вышла мачеха, окинула взглядом огород, с недовольным видом посмотрела на Каську.

– Поймал зайца?

– Не было зайца.

– Ты, небось, проглядел.

Мачеха спустилась с крыльца, осмотрела грядки. Следов работы зайца действительно не было. Но она тут же нашла другой повод для недовольства.

– Смотри, ты ж вон лук затоптал, разгильдяй! – заявила она, указывая на пару погнутых зелёных стрелок.

И дала Каське подзатыльник.

– Иди коров пасти.

Каська молча убрался в избу, глотнул воды, взял кусок хлеба. Потом вышел на скотный двор, заглянул в сарай, где радостно приветствовала его Тучка. Он подоил её, украдкой, оглядываясь, чтобы никто не заметил, зачерпнул ковшиком молока, выпил. Поставил большую крынку с молоком на стол в избе и погнал Тучку к общему коровнику, где стадо обычно собиралось перед выпасом и отдыхало между утренней и вечерней пастьбой в летние месяцы.

День обещал быть жарким. Солнце, ещё недавно бывшее круглым красным диском, уже начинало плавиться по краям.

Каська почти пробежал по поросшей травой улице, перепрыгнул звенящий ручей, вместо того, чтобы переходить по бревенчатому мостику, сорвал несколько ягод дикой малины. Тучка бодро шагала рядом, отмахивалась от редких слепней хвостом. Через ручей, правда, прыгать не стала, перешла по мостику.

Начинались обычные дневные заботы.

Утренняя пастьба прошла без происшествий. Он следил за коровами, сводил их на водопой, пару раз изловил проказницу Тучку, пытавшуюся сбежать. Днём на пару часов загнал коров на отдых, немного перекусил и собирался тоже передохнуть, однако, тут его разыскала мачеха.

– Ну-ка, вскопай грядку, – велела она. – Мало того, что лук весь затоптал, теперь ещё лодырничать собираешься.

Каська, прикинув, что вскапывание грядки отнимет меньше сил, чем препирательство, пошёл в огород, где провёл предыдущую ночь, и безрадостно взялся за лопату.

Впрочем, земля была мягкая, многократно перекопанная, работать было нетрудно. Он привычно переворачивал и рассыпал чёрно-рыжие комья. Один за другим, один за другим. С землёй перемешивались малахитовые травы, отползал в сторону недовольный жук. Порой Каська вскидывал голову, оглядывался вокруг. Небо было ослепительно ярким, точно подтверждая название, которое некогда придумали первые жители Сини. Листва яблонь и лип колыхалась, отражала солнечные блики, и казалась оттого не зелёной, а прямо серебряной. Каська моргал и снова опускал глаза на чёрно-рыжую землю. Было жарко и душно.

Постепенно всё вокруг стало чёрно-рыжим, даже когда он поднимал голову. Он удивился, но всё копал себе и копал.

Откуда-то, совсем издалека, донёсся пронзительный голос мачехи.

– Ты что, тут спать вздумал?

Каська вздрогнул, и свет дня стремительно хлынул в лицо, почти ослепив его на миг. Он, оказывается, копал с закрытыми глазами. Потому всё и казалось чёрно-рыжим. Чёрным – потому что не видел ничего, рыжим – из-за того, что солнце просвечивало сквозь сомкнутые веки.

Ночь-то бессонная была.

– Не сплю я, – с досадой ответил он мачехе.

Грядка оказалась уже почти вскопана. И солнце начинало сползать на запад.

Пора было идти выгонять коров на вечернюю пастьбу.

Сейчас он шёл уже не так бодро, как утром. Хотя стало попрохладнее. Набрели из-за гор облачка, стали потихоньку клубиться, собираться в груды.

Каська погнал стадо на луг у елового леса.

Завёл всех туда, пересчитал на всякий случай, обошёл несколько раз вокруг.

Его подопечные вели себя на удивление спокойно, даже Тучка невинно щипала травку посередине луга. Хорошо…

Спать только немного хочется.

Каська опустился на землю. Жужжали шмели. Стебли трав покачивались.

Он сидел, поглядывал по сторонам, смотрел больше на коров, изредка на лес. Если войти в этот лес, и долго-долго идти, доберёшься до дальних скал. Но туда мало кто ходит.

Каська припомнил историю кузнеца о волках. Сейчас такого и в помине нет. Конечно, лес остаётся лесом, звери могут и корову задрать, да и человеку лучше быть осторожнее. Но сейчас день, светло, безопасно.

Он вытянулся, оперся на локоть. Перед глазами покачивались лиловые колокольчики. Травы, сквозь которые он видел небо, сплетались в рваную сеть, нет, сплетались… сплетались в косы, как у царевны, которую он видел ночью. У неё точно были длинные косы? Он же не разглядел, на ней был жемчужный убор.

Каська всё вспоминал, как выглядела царевна, колокольчики тихонько подрагивали, и ромашки рядом – тоже, и венок она, наверно, плела. Могла царевна плести венок?

В поле, из простых цветов? Нет, конечно. А жаль, ей бы понравилось.

Мысли его спутались окончательно. Через пару минут он уже спал под бесконечную колыбельную, которую тихонько напевал лес. Спал, даже не успев испугаться, что засыпает.

***

Дремал он, наверно, чуть больше часа, и проснулся как-то сразу, в один миг. Распахнул глаза и не понял, почему над ним вместо потолка избы комкается облачный пух. Через пару мгновений осознал.

Он же на пастьбе заснул!

Каська вскочил, перепуганный.

Коровы продолжали мирно пастись, чуть разбредясь в стороны, он начал, сбиваясь, их пересчитывать. То трёх не хватает, то даже одна лишняя появляется. Наконец, он взял себя в руки и посчитал ещё, медленно, не торопясь. Два раза посчитал. Одной не хватало.

Ну конечно. Можно было даже не гадать, которой.

Метнулся туда, метнулся сюда. Покричал, позвал Тучку. Нет нигде.

Может, Тучка одна домой пошла? Не потащилась же она в лес. Она не такая дурочка.

Он собрал стадо и погнал его в деревню. Всё, как назло, происходило как-то особенно медленно. Его подопечные точно артачились, еле передвигали ноги. Он их даже хлыстом подгонял, чего обычно не делал. Коровы смотрели на него с укоризной.

Погода портилась на глазах, поднимался ветер. Начинало темнеть.

У общего коровника Тучки не было. Разобравшись с остальным стадом, Каська кинулся к дому, осмотрелся, особенно избегая встречи с домашними. Он боялся не того, что его накажут, а потери времени. Если коровы здесь нет, надо возвращаться её искать.

Тучи совсем уже сгустились, и из-за этого тьма наступала быстрее.

В окрестностях дома Тучки он не нашёл.

Если бы она была ещё светлая, в отчаянии думал Каська, когда бежал обратно на пастбище. Она же чёрная, её через полчаса вообще не увидишь.

Впрочем, волкам это не помеха. Он смигнул слезу. Тучка, такая добрая, такая смешная – ну почему она пропала? Как он мог заснуть?!

И колокольчика у неё нет.

Ругая себя, он бежал к лесу. Начало понемногу накрапывать.

Он выбежал на луг, в надежде, что Тучка стоит тут где-нибудь, раздумывая, куда все делись.

Но на лугу было пусто. Колокольчики закрылись, травы поникли. Вот здесь бродили коровы, вот тут он заснул. Он с досадой стукнул кулаком о кулак. Куда теперь? В лес?

Вон за той рощицей, вспомнил он, есть ещё пара маленьких лугов с хорошей травой. Непослушная Тучка могла и туда пойти. Надо торопиться.

Где-то далеко в небе заворчало, зарокотало, не угрожающе, а даже как-то уютно, словно большой кот там мурлыкал. Но Каська почти не обратил на это внимания. Задыхаясь, он бежал дальше.