Белый олень

Арина Ипатова

Белый олень

Слушай, кому не лень,

Присказка недолга:

Белый бежит олень,

Круты его рога —

Всем видать,

Да никому не поймать.

“Белый олень”, сказка

Введение

– Она заполняет собой всё Пространство, и существует лишь то, что Она заполняет собой.

…

– Не могли бы вы вывести Точку из состояния самодовольства, в котором она пребывает?

Э.Эббот. “Флатландия”

Когда-то не было ничего, кроме единой точки. Что сия точка означала, и кто её поставил – не могут люди пока понять, ибо беден ещё разум человеческий. Но догадываемся мы, что из неё зародился мир со всеми его чудесами.

Мир был сперва юн, и мал, и пуст, но рос с каждым мгновением. Был он заполнен светом, из ниоткуда возникшим.

Из света появлялись малые частицы, и в свет же возвращались, испугавшись мира, одинокие, не оставляя следа. Но потом начало становиться частиц сих больше, а потом и ещё больше, и осмелели они, и уже не все возвращались в свет. И, наконец, образовали они целые облака гигантские. Облака стали сжиматься, и вращаться, и уплотняться, и перестали вскоре быть туманностями безликими, а приняли образ идеальных сфер, в глубинах которых от плотности необычайной вспыхнуло великое пламя.

Так появились в мире светила, сияющие, как путеводные маяки, но некому тогда было смотреть на них. Пылали они внутренним жаром и сплавляли малые лёгкие частицы в тяжёлые. Но не могли светила гореть вечно, и когда сгорали дотла, оставалась от них лишь пыль, остывающий пепел из частиц тяжёлых.

И постепенно сложился из той пыли гигантский диск, твердь, названная Землёю. Но часть пыли оказалась кусочками льда крошечными, растаял потом лёд, и появились на Земле реки и моря, озёра и океаны.

Позже заселили Землю растения, и звери, и птицы, и люди.

Но надо знать, что всё на Земле состоит из пепла светил догоревших.

Дим Фо.

“Инкунабулы”1

Глава 1. Синь

Годы 1085 – 1090

от воцарения

Темия Гремиталада

И жил на Земле, в глухой деревушке, затерянной в густых северных лесах, мальчик по имени Касьян. Деревушка та лежала далеко от торговых путей, где-то ближе к краю земного диска, и носила короткое название Синь.

Почему Синь? То ли небо над лесом когда-то показалось пришедшим сюда людям необыкновенно ярким, то ли валуны, разбросанные в окрестностях, имели синеватый оттенок. Да неважно уже.

Все знали, что в самом центре земного диска располагается лучезарная столица Трилады, великий град Изберилл. Но от родной деревни Касьяна, или Каськи, как все его тут звали, до Изберилла было как до небес. Почти все местные здесь проводили всю жизнь, редко-редко выбирались на ярмарку в большое дальнее село, и даже не мечтали увидеть что-либо иное.

Жилось Каське непросто. Был он сиротой. Мать его умерла давным-давно, он её и не помнил, а отец женился потом на другой, и сам вскоре после этого погиб на охоте от медвежьей лапы. А мачеха погоревала немного и снова вышла замуж, а нового мужа в дом привела. Был Каська тогда ещё совсем небольшим, лет четырёх. Вскоре появились у мачехи с мужем дети, и кормить чужого мальчишку не больно им хотелось.

Так и стал Каська нежеланным гостем в собственном доме. Мачеха его шпыняла, а её новый муж ещё порой и поколачивал. Прогнать совсем не могли, всё-таки побаивались соседского осуждения.

Когда он подрос, его приставили к работе, носил он воду, рубил дрова, скотину гонял и много чего ещё делал. Правда, оказался у Каськи недостаток – работать он старался, но очень уж был рассеянным. Вечно засмотрится на что-нибудь, что покажется ему диковинным, на облако, или птицу, или любуется, как колесо у мельницы крутится. Потом вспоминал о поручениях, конечно, но мачеха уже успевала разозлиться.

Но другой жизни он не знал и не унывал. Бывало и у него веселье. Летом он играл в прятки и догонялки, купался, бродил по лесу. Зимой с горки катался. Вечерами слушал рассказы древних стариков об иных землях, о домовых и оборотнях, о существах волшебных.

Особенно хорошо знала обо всём бабушка одна, по имени Мара, жившая у самой околицы. В зимних сумерках зажигала она лучину, звала внуков и соседских ребят, усаживала на лавку и, вертя веретено, повествовала удивительные истории.

Каську она всегда особенно привечала, знала, что его мачеха с мужем обижают.

В доме зимой всегда было тепло. Сидели на лавке у белой печи, печь дышала жаром – не коснёшься. За раскалённой железной дверцей тихонько потрескивал ручной огонь.

Лучина тоже потрескивала, пламя её мерцало, по стенам бродили тени.

Белые вышитые занавески чуть покачивались. За ними, за слюдяным окошком, таились те создания, о которых бабушка Мара рассказывала.

Каська порой потом даже боялся домой идти. Но признаваться в этом не хотел, с опаской выглядывал в зимний вечер, искал луну – светит ли? Иногда она была, иногда нет. Над лесом, если туч не было, парил небесный Охотник, гигантская фигура с поясом из трёх звёзд, и от его вида становилось не так страшно. Каська смотрел на окошки изб. Везде была тьма-тьмущая, но кое-где мелькал свет лучины, а то и свечи. Мальчик понимал в эти мгновения тоску волка, одиноко глядящего из дремучего леса на деревенские огни – ну или ему казалось, что понимал. Потом быстро-быстро бежал по хрупкому насту до дома и прятался на своей лежанке в прихожей, стараясь не привлекать внимания мачехи.

Более всего нравилась Каське одна легенда, он слышал её десятки раз, и ещё столько же был готов слушать. Многие её упоминали, и старые люди, да и не только, но у бабушки Мары лучше всего получалось.

В лесах и в полях, на холмах и в долинах появляется порой Белый олень. Существо это удивительное, красоты неописуемой. Мчится он, не останавливаясь, не зная препятствий, мелькнёт – и исчезнет.

Показывается Белый олень лишь издали. Пока видит его человек, испытывает он восторг, счастье несказанное. Только недолго это длится. Сгинет диковинный образ, оставляя в душе тоску о неведомом. И у каждого, кто увидит Белого оленя, остаётся одна страсть – догнать его.

И тут все по-разному поступают.

Бывают люди, которые, увидев Белого оленя, поворачиваются к нему спиной, и уходят. Живут они дальше, но жизнь их горькой становится. Всё время они думают об олене, о несбыточном. И жалеют, что тогда отвернулись, и всегда всё в их руках рассыпается.

Бывают люди, которые, увидев Белого оленя, бросают дома, бросают близких, всё бросают, и пускаются в погоню за ним. Забывают они о еде и питье, о сне – всё спешат и спешат, пока не погибают от изнеможения.

Бывают, редко очень, и такие, которые долго-долго преследуют Белого оленя, и удаётся им подступиться и вблизи его увидеть. Но коротка их радость – если кто-то слишком долго гонится за Белым оленем, то встречается ему на пути страшная ведьма. Стукнет она оземь клюкой и превратит человека в камень.

В общем, как тут ни поступай, приносит встреча с Белым оленем лишь горе.

Но Каське ужасно нравилась эта легенда. Она его прямо завораживала.

– А что он такое, Белый олень? – спрашивал Каська бабушку Мару. – Почему все так хотят смотреть на него?

– Белый олень – это мечта, – задумчиво отвечала бабушка. – Несбыточная мечта, которая людей несчастными делает.

– А можно так, чтобы и оленя увидеть, и счастливым остаться?

– Ишь ты! – бабушка Мара крутанула веретено. – Может и можно, только никогда ещё никто о таком не слышал.

Ребята порой бродили по лесу, с замирающим от страха и волнения сердцем искали следы Белого оленя. Следы-то попадались, их в лесу немало, только пойди узнай – это тот олень? Или самый обычный?

И мачеха порой говорила Каське, пугала его:

– Да чтоб ты Белого оленя увидел!

Каську это не очень тревожило. В глубине души хотелось ему хоть одним глазком посмотреть на Белого оленя. А гнаться потом… ну так он не будет гнаться, он просто взглянет разочек, и всё. Самым краешком глаза, чтоб не стать несчастным.

А вот другая история его действительно пугала. Он сперва её не от бабушки Мары услышал, а от кузнеца местного, когда он как-то вечером сидел с соседом на завалинке у дома. Каська с сыном его дружил, вертелся рядом. Кузнец, суровый, жилистый, от вечного жара горна точно высохший, обычно был немногословен. Но в тот раз захотелось ему поговорить.

Разговаривали сперва об охоте, где какой зверь живёт, где птицу бить.

– С месяц назад промахнулся я в косулю, и рванула она к дальним скалам, – неторопливо проговорил сосед. – А там место гиблое, не пошёл я за ней.

– Да, ясное дело, – понимающе покивал кузнец, разминая могучие ручищи.

И тут Каська, сам не зная почему, осмелился вклиниться.

– А почему гиблое место? – спросил он. И сын кузнеца тоже сразу подкатился поближе, уши насторожил.

Взрослые переглянулись.

– Ладно, расскажу, – буркнул кузнец. – Авось, в лесу поосторожней будете.

Ребята замерли, боясь, как бы он не передумал.

– Пару лет назад пришёл в наши края человек издалека. Не рассказывал, откуда явился, но шептались, что бывал он в стольном граде, в самом Изберилле. Предлагали ему тогда построить дом в деревне, но отказался он, сказал, что для размышлений ему уединение нужно, что хочет он жить у дальних скал…

Кузнец набил трубку. Ребята переминались с ноги на ногу, сгорая от нетерпения.

– Жил он тихо, изредка появлялся в деревне нашей, кое-что покупал, иной раз советы давал. Помог как-то сыроделу нашему, у которого коз много, считать их.

– Как же? – спросил сын кузнеца.

– Есть у него сыроварня, как вы знаете. – Кузнец стукнул кремнём, неторопливо раскурил трубку. – И козы ему для молока нужны. Но у него всегда со счётом плохо было. Как больше десятка, так сбивается. Просит кого-нибудь посчитать за него.

Выпускал он коз своих на луг утром. А их много, вечером никак не мог собрать всех. То одну забудет, то другую. И не мог он понять, все ли козы на месте, намучается, пока всех вспомнит. Забредут они в кусты, их и не видно. А ночью всякое может случиться. Зверь какой явится, и конец козе.

– И что же?

– А тот человек сказал ему – ты, когда коз выпускаешь, выпускай по одной, а как выпустишь – камешек клади на землю. Наберётся у тебя груда камней. Сколько камней, столько и коз. А как загоняешь по одной, убирай камешек. Если все камешки убраны – значит, все козы дома. А если остались камешки, иди, ищи оставшихся. Они ж далеко не уходили, просто не спешили в загончик.

Так и перестали у сыродела козы пропадать.

– Так это ж хорошо, – сказал Каска.

– Хорошо, – подтвердил кузнец. – Тот человек не плохой был и умный, просто…

Он замолчал ненадолго. Наконец, сын кузнеца не выдержал.

– Просто – что?

– Слушайте дальше. Следующим летом случилось у нас засилье волков в окрестностях. Вы, наверно, помните разговоры эти. Волки обычно людей опасаются. А эти не боялись ничего. На скотину они нападали, на путников. Сперва в лесу. Потом до того дошло, что по деревне ходить стали. Корову загрызли прямо у дома нашего.

Ребята и впрямь помнили то тревожное время, когда им старшие постоянно говорили не соваться в лес. Тревога эта для них кончилась сама собой, сошла на нет и скоро забылась, сменившись другими впечатлениями, как в детстве это бывает.

– Точно-точно, – поддакнул сосед. – И они вроде и не голодные были, а как нарочно, по злобе нападали. Нельзя было за околицу выйти. Скот пасти мы боялись. Да и в деревне всё через плечо оглядывались.

– Поговаривали, что, по крайней мере, один из них не настоящий волк, а оборотень, – продолжал кузнец. – Потому и людей ненавидит и не боится. Двоих человек растерзали они в лесу, не наших жителей, проезжих, которые про эту беду не знали.

Вспоминали мы тогда про того, у дальних скал – как он там? Даже хотели отряд собрать, и сходить к нему. Но никто, правда, точно не знал, где он живёт. А тут вдруг он сам в деревне появляется, как ни в чём не бывало. Что, спрашивает, все встревоженные, что тут творится?

Рассказали ему про волков. Он помолчал. Потом говорит: “Да, видел я их”. Спокойно-спокойно. Я помню, удивился тогда – встречал эту стаю, в лесу, один, и даже глазом не моргнул.

Кивнул он нам тогда ободряюще и ушёл.

А через пару дней случилась такая история. Одна наша девушка, Акулина, – ну, знаете её, она теперь замужем, в третьем доме от околицы живёт.

Ребята дружно кивнули.

– Так вот, Акулина эта как-то днём залезла на высокий стог в поле и задремала там. Проснулась, открыла глаза, а уже сумерки. Она сразу и не вспомнила, где находится, потом поняла и испугалась. Думает, надо скорей домой бежать. Вдруг слышит голос снизу. Выглянула она осторожненько с вершины стога. А там как раз стоит приезжий тот и вокруг стая волков.

Акулина сперва чуть со страху не умерла. К счастью, не вскрикнула, не шелохнулась. Лежит и слушает. И смотрит одним глазком сверху.

“Уходите отсюда, – говорит приезжий. – Живите, как обычные волки”.

Один волк был крупнее остальных, и не серый, а бурый. И зарычал этот волк.

“Не все люди виноваты в твоей беде”, – продолжает приезжий.

И снова зарычал волк. Приезжий развёл руками.

“Я устал. Люди найдут способ с тобой справиться, хоть ты и неуязвим для оружия”, – бросил он. Повернулся – к волкам повернулся спиной! – и пошёл к лесу. А волки тут уже все зарычали и побежали, только не за ним, а в другую сторону.

Акулина же выждала полчаса и помчалась в деревню. Там она всё это рассказала, но не все поверили, подумали, может, это ей приснилось?

Волки же словно ещё больше озлобились. Заходили в деревню уже не только ночью, но и в сумерки. Удалось как-то выстрелить в бурого из лука, да только стрела отскочила от его шкуры.

И через несколько дней ехал через наши леса путник один по каким-то своим делам. То был воин, вооружённый, в броне. Он и в деревню, видимо, заезжать не собирался.

– И что? – с замиранием сердца спросил Касьян.

– Загрызли его волки с лошадью вместе. И не просто загрызли, а тело к околице притащили – смотрите, мол. Бойтесь. И начался в деревне страх великий.

А вскоре снова приезжий появился. Ну что, спрашивает, не присмирели волки?

Рассказали ему всё. Он задумался, словно что-то решал про себя. Потом вздохнул и говорит: “Могу вас от них избавить”.

Все, конечно, стали просить спасения от волков.

И занялся он делом.

Для начала дал он мне золотую монету, и попросил сделать железные стержни, длинные, да такие, чтобы их можно было один в другой вставлять. Не хотел я монету брать – ведь против волков делал, для общей пользы, – но он объяснил, что ему надо, и ушёл, а потом смотрю, на столе монета лежит.

Потом велел он добыть ему тушу коровью.

И ещё попросил у меня клещи хорошие, дал я ему такие, которыми что угодно перекусить можно.

Когда были готовы стержни, забрал он их у меня, и унёс. Перед этим предупредил, что нужно будет дня дождаться, подходящего для избавления от волков. Сказал, что день выберет и придёт. Попросил нескольких человек сопровождать его в лес. Оружие, говорит, можете взять, но от него толку мало, без него обойдёмся. Я согласился пойти и Гриц тоже. – Кузнец кивнул на соседа и продолжал:

– И однажды утром явился он и сказал, что время пришло. Велел положить тушу коровью на телегу, запрягли мы её и двинулись к дальним скалам.

Голос у кузнеца вдруг стал похож на голос бабушки Мары, как показалось Каське, завораживающий, распевный – голос сказителя.

– День был мрачный, – говорил кузнец. – Несколько суток до этого шли, не переставая, дожди, и в лесу грязь была непролазная. Мы двигались по извилистой тропе в сторону дальних скал. Впереди быстро шагал приезжий. Его, казалось, не тяготили ни промозглый ветер, ни сырость, ни топь под ногами. За ним следовала телега с коровьей тушей. Парень, согласившийся быть возницей, боязливо озирался, не понукал лошадку, да и она тоже насторожённо озиралась и шла нехотя.

За телегой шли остальные, шесть человек.

Мы давно отклонились от большой тропы, по которой обычно приезжают к нам путники, повернули вбок, дорожка тут была – одно название, мокрая трава по колено, ветви деревьев над головой обнимаются, телега продирается сквозь кусты.

Кузнец вдруг усмехнулся.

– Смешно вот, что я так подробно про лес говорю. Всю жизнь, почитай, мы в лесу проводим, что про него толковать? Но тот день прямо вырезан в памяти в мельчайших подробностях, как на плите каменной. Верно я говорю, Гриц?

Сосед покивал, помотал согласно головой, он казался заворожённым рассказом, взгляд его был устремлён в воспоминания.

Кузнец продолжил рассказ.

– Бредём так по лесу. По краям тропки колокольчики, белые и лазоревые, ягода чёрная, красная. Лошадь ржёт порой жалобно. Над тушей коровьей уж мухи жужжат. Возница всё время головой крутит, глаза испуганные. Я вида не подаю, но самому кажется – неуютно вокруг как-то.

Уж совсем углубились мы в лес. Много валунов стало попадаться, мхом поросших. Их чем ближе к скалам, тем больше. И в какой-то миг понимаю я – всё. Не одни мы на этой тропе.

В кустах вокруг стало то и дело шуршать и потрескивать, но не от ветра. Голову повернёшь – на краю зрения за деревьями серые тени исчезают.

Лошадь захрапела, уши прижала. Возница её успокаивает голосом, а сам не меньше трясётся. Да и мы все тоже.

Приезжий оборачивается, машет как ни в чём не бывало – идём дальше!

“Долго ещё?” – спрашиваю.

“Нет”, – отвечает. – “Чуть-чуть осталось. На большую прогалину нам надо”.

Большую прогалину я знал. Недалеко от скал вдруг расступался лес, и являлась поляна, низенькой травкой и кустами заросшая, и мелкими камешками засыпанная. А в середине поляны был холм, громадный, хоть и пологий, но высокий, много выше деревьев в лесу. Поговаривают, что под холмом великий воитель древности похоронен, но я что-то сомневаюсь, как бы он в нашу глушь попал?

Двинулись мы дальше к большой прогалине.

А за деревьями, уже близко-близко, стремительное движение и вой начались, то в одном месте, то в другом.

Окружали нас волки.

И совсем уже на подступе к большой прогалине вышел на тропу перед нами бурый волк.

Правду говорила Акулина. Был он заметно больше обычного. Смотрел на нас бесстрашно, скалил зубы и словно примерялся, на кого прыгнуть первым.

У одного из наших был с собой лук. Сорвал он его, натянул тетиву и выстрелил. Тетива зазвенела, свистнула стрела, полетела, ударилась в волчью шею.

Должен был бы волк упасть замертво, да только отскочила от него стрела. Зверь ощерился, словно захохотал беззвучно. И пошёл на нас.

Приезжий быстро оглянулся на стрелявшего, покачал головой укоризненно. А потом двинулся навстречу волку. И остановились они друг напротив друга.

“Прости, – сказал приезжий бурому, словно разумному существу. – Люди боятся и совершают необдуманные поступки. Но подождите немного. Мы устроим вам пир и будем привозить мясо постоянно. Только оставьте деревню в покое”.

Снова оскалился волк, будто торжествовал, повернулся и скрылся в чаще.

А мне, признаться, не понравилось это. Не договаривались мы так – волков постоянно мясом снабжать.

Приблизился я к приезжему и говорю ему тихонько:

“Мы так коров не напасёмся, если волкам их всё время отдавать”.

Он так углом рта дёрнул, и ответил ещё тише:

“Это не потребуется”.

Повернулся резко и дальше пошёл по тропе. И мы за ним. Через несколько минут уж большая прогалина впереди замаячила, и вскоре вышли мы на открытое пространство.

Вышли – да лучше б не выходили.

Пока брели мы через лес, что-то непонятное с погодой сотворилось.

Тучи, совершенно чёрные, никогда таких не видывал, заполнили всё небо над прогалиной. Они всё время тревожно клубились, словно нечисть какая-то баламутила их сверху. Темно стало, словно уже сумерки. А ведь день только клонился к полудню.

Ветер подул сильный. Кусты пригибал, деревья. Так и слышалось, как они стонут от его порывов. И то и дело гремел за краем леса гром, похожий на вой.

Жутко всем стало.

Приезжий, которому всё было нипочём, указал на холм и сказал: “Туда”.

Мы двинулись вверх по склону. Склон там весь камнями засыпанный, ехать тяжело, лошади трудно, того и гляди телега поломается.

Он шепчет: “Ещё немного!”

Из леса, смотрю, волчьи морды высовываются. Как отошли мы, они за нами двинулись. Цепью идут, бурый посередине. Не меньше дюжины их, а то и больше. А мы всё тащимся, камни обходим, телегу подталкиваем и ломаем голову: что задумал наш проводник?

Вот наконец вылезли мы на плоскую вершину холма.

И тут, отдышавшись, увидел я чудную вещь. Здесь, на этой проплешинке, которая высоко над лесом поднималась, были вкопаны те самые стержни железные, которые я выковал. Точнее, один стержень получился, потому что были они один в другой вставлены и над холмом поднимались гораздо выше человеческого роста.

“А вот теперь – быстро!” – говорит приезжий. – “Подкатывайте телегу и сваливайте коровью тушу под стержень”.

Начали мы сваливать, чуть замешкались, туша тяжёлая.

“Быстрее, – повторяет он, – да чем ближе к стержню, тем лучше. Только сами его лучше не трогайте”.

“Это почему?” – спрашивает Гриц.

Посмотрел приезжий на него мрачно и отвечает: “Увидите”.

В конце концов, сделали мы, как он велел. Торопились и без его предостережений, потому что волки тем временем совсем уж к нам приблизились.

А потом погнали перепуганную лошадь с телегой вниз, и сами следом.

Тем временем накинулись волки на коровью тушу.

Мы всё ниже спускались, порой оглядывались и наверх поглядывали – что будет? Приезжий, который раньше шёл впереди, теперь отстал. Мы машем ему, но он головой покачал и отвернулся от нас. Уставился на пирующих волков.

Гром стал грохотать чуть ли не каждую минуту, и молнии начали посверкивать, то с одной стороны, то с другой. Вот-вот должен был хлынуть дождь, но никак не начинался.

Мы остановились на середине склона. Рык волков был нам слышен, хотя они почему-то не грызлись, не отталкивали друг друга. Бурый вожак возвышался над всеми и точно повелевал остальным.

“Сейчас они с коровой покончат, – пробормотал кто-то, – а потом за нас примутся”.

Приезжий, стоя к нам спиной, воздел руки к грозовому небу. Зарокотал громовой раскат.

Он стоял так, словно ожидая чего-то, потом вдруг крикнул в клубящиеся облака: “Сойди!”

Ничто ему не ответило. Он сделал пару шагов к волкам, поднял голову кверху и воззрился в небеса.

“Да что он делает?” – в отчаянии выкрикнул наш возница.

Молния полыхнула прямо напротив нас зигзагом, гигантская трещина, расколовшая небо, задержалась на несколько мгновений, озарив оскаленные волчьи морды, и померкла. Грохот наполнил поднебесье.

И когда он стих, наш упрямый проводник ещё раз протянул руки к грозе.

“Сойди же!” – вновь воззвал он повелительно.

И на этот раз молния прямо с зенита на наших глазах ударила прямёхонько в железный стержень на вершине холма!

Она, видимо, ненадолго ослепила нас, потому что, помню, черным-черно стало. Потом, не знаю, как скоро, стал я различать пред собой что-то. Сперва телегу увидел, потом товарищей своих, потом, подальше, приезжего, уже с опущенными руками, с опущенными плечами, неподвижно стоящего.

А где же волки, думаю? Моргаю, стараюсь разглядеть. Тихо, неподвижно на вершине.

И понял я, что лежат волки вокруг коровьей туши неподвижной грудой. Убила их молния, всех до единого.

Долго мы все так простояли. Потом приезжий шевельнулся, двинулся на вершину, и первое, что начал делать, не обращая внимания ни на что вокруг – стержень разбирать.

Я тоже поднялся к нему.

“Что ты делаешь?” – спрашиваю.

Он кивнул на стержень.

“Эта вещь привлекает молнию. Если сейчас не уберём, придёт следующая и убьёт нас тоже”.

Признаться, дрожь меня пробрала. Волки, ещё считанные мгновения назад грозные, полные сил, валялись друг на друге, так и продолжая скалить зубы. Сила, погубившая их, помогла нам, но нас страшила. Сумрак, казалось, сгустился ещё больше, и палёной шерстью попахивало.

А он ведь колдун, чародей, раз молнию призвал.

Смотрю, он успел надеть варежки тёплые, зимние. Зачем, думаю? Наклонился я, прикоснулся к железке одной, а она обжигает, словно из печки её недавно достали.

“Вы будете что-то делать с волками?” – буркнул приезжий.

“Что мы должны с ними делать?” – тревожно спросил кто-то. Остальные тоже уже подошли к нам.

Приезжий бросил последнюю часть стержня на землю.