Крылатая. Нить жизни

Улица была немноголюдна, но редкие проходящие мимо люди притягивали мой взгляд магнитом, напоминая о чем-то важном, что ускользало от меня под завесой памяти. Публика выглядела весьма разношерстной, но большинство прохожих были одеты на старинный манер. Женщины – в замысловатые платья с пышными юбками и сложносочиненным верхом, будто только что спустились с подиумов какого-нибудь модного показа страшно знаменитого и дерзкого дизайнера. Мужчины выглядели гораздо скромнее, но, облаченные в некоторое подобие фрака, высокие сапоги почти до колен и с неизменной шляпой на голове, они выглядели подстать своим ослепительным дамам.

– Это местные, – шепнул мне на ухо Север, коротко поклонившись какому-то мужчине, приветственно приподнявшем перед ним свой головной убор. – Жители Алатеи.

Алатея… Покатала на языке это слово, оставлявшее едва уловимый привкус чего-то теплого, желанного, удивительно похожего на… простое человеческое счастье. Изредка я слышала его от сов. Алатея – это имя, сказал Мерлан. Так зовут сердце магического мира. Получается, его сердце – и есть вот это удивительное место? И я очутилась прямо в нем? Любопытство мое было разогрето до предела, но так и осталось звенеть в воздухе, потому что знакомый голос резко окрикнул:

– Так вот вы где! Я ждал вас внутри.

Север стукнул себя по лбу.

– Прости, Вереск. В обществе этой очаровательной женщины я временами совсем теряю голову.

– Не страшно, Ваша Светлость, – почтительно склонил голову мой друг, зависнув рядом с Севером. – Главное, успели до заката. – Он многозначительно посмотрел на мои ноги. – Позвольте поинтересоваться, где же Ваша обувь, Теа Викторовна?

Ой. Опять забыла! Интересно, что я сама этого не заметила. Пяткам моим было довольно тепло и приятно, и потому я беспечно махнула рукой:

– Прогуляюсь босиком. Так даже интереснее.

– Э, нет, – покачал головой Север. – На закате эти камушки станут очень горячими.

– Давай вернемся?

Страж хитро улыбнулся:

– Есть идея получше. Подождите меня здесь.

Как только Север исчез, Вереск поманил меня в сторону сквера, плотно зажатого между домами. Там, в окружении цветущих кустов нежно-малинового цвета, похожих на гортензии, стояла скамья. Я примостилась на теплом каменном сидении, подсвеченном изнутри желтоватым светом, и с восхищением стала разглядывать ухоженный сад. Вереск пристроился рядом и сказал:

– Приложи-ка сюда свою руку, – он указал на выпуклую полусферу размером с ладонь, расположенную на боковой стороне скамейки. Как только я ее коснулась, свет погас и скамья стала совсем обычной, белой и прохладной.

– Если ты не потерялась, лучше не светиться во избежание недоразумений. Закат совсем скоро.

– А если вдруг потеряюсь, то смогу найтись? Вот прямо здесь? – я похлопала по гладкой каменной поверхности.

– Это не просто скамья, а маяк. Они раскиданы по всему городу. Если очень хочется найтись, то на закате можно занять свободное место и ожидать, когда тот, кто тебя потерял, откликнется на твой зов. А если сама потеряешь кого-то, то следует побродить по городу, следуя «Первому правилу ищущего», то есть полностью отдаться на волю судьбы и отправиться туда, куда понесут тебя ноги. Есть очень большой шанс обнаружить свою пропажу.

– Ух ты! Полезная штуковина, – пробормотала я, прикидывая, можно ли таким хитрым способом отыскивать не только потерявшихся людей, но и, например, свое место в мире, призвание или, скажем, утерянные воспоминания.

– Здесь, в Алатее, возможно многое, – ответил Вереск на мои мысли. – Это особенное место. И ты можешь…

– Попалась! – перебив Вереска, прошептал в мое ухо Север, материализовавшийся прямо за моей спиной. Протянул мне коробку, сделанную из тонкого полупрозрачного пергамента, прекрасно сохраняющего, однако, свою форму. – Позволишь?

Он присел на колени, ловко скинул с коробки крышку, выудил оттуда одну из черных туфель-лодочек на широком низком каблуке и надел ее на мою ступню. Вторая туфля тоже заняла свое место. Ноги приятно защекотало – так, будто меня звала Сумеречная тропа, и я послушно сделала несколько шагов. Подняла на Севера ошеломленный взгляд.

– Эт-то как вообще возможно?..

Прошлась по скверу, зачарованно прислушиваясь к своим ощущениям и едва дыша от изумления. Поистине, тут было чему изумляться! Несмотря на то, что я ступала по твердой тротуарной плитке, все мои чувства уверяли, что иду я по мягкому, слегка пружинящему под моим весом моховому покрову, точно такому же, как на Болоте, которое я не видела уже много дней и по которому безнадежно скучала. Кроме того, туфли сидели идеально и совсем не ощущались на ноге.

– Чудеса… – пробормотала я и потерлась щекой о грудь Стража, довольного произведенным эффектом. – Спасибо тебе. Это ведь магия, да?

– Алатея – большая изобретательница, – уклончиво ответил он. – Как и живущие в ней люди. Вереск тебе все расскажет. Идите же, пока не пропустили самое интересное.

– А ты? Ты не пойдешь с нами?

– У меня есть здесь одно дело… А потом я к вам присоединюсь.

На миг он сгреб меня в охапку, шепнув на ухо:

– Я тебя найду, Таяна-Алата, снова… – и тут же исчез.

– Начинается! – окликнул меня Вереск и увлек за собой на улицу, которая постепенно заливалась необычным светом. Свет струился сквозь ветви деревьев, падал на крыши домов, отражался от стекол, стелился по мостовой, окутывал многочисленных прохожих, заполонивших улицу, окрашивая весь мир в золотисто-розовый цвет. Улица, словно река, извивалась и петляла: то слегка уходила вверх, взбираясь на холм, то снова неуклонно скользила вниз. Мы с Вереском влились в ее поток, состоящий из улыбок, шляп, пышных платьев и веселого смеха. С замиранием сердца я рассматривала неприкрыто счастливые лица. Кто-то мечтательно смотрел вверх, любуясь светящимися золотом деревьями, кто-то обнимался, встретив знакомых, другие танцевали под звуки воздушной музыки, льющейся с разных сторон. А кто-то неспешно прогуливался в компании одной лишь едва уловимой улыбки, застывшей на губах.

Там и тут стояли сияющие скамейки-маяки, и одинокие потерянные странники, приютившись на теплом камне, с надеждой вглядывались в толпу прохожих или же невозмутимо любовались струящейся вокруг красотой.

Свет сменил свой оттенок на ярко-розовый, становился ярче и плотнее, а когда совсем загустел, начал осыпаться крошечными искрами – сначала по капельке, а потом все сильнее и сильнее, превращаясь в настоящий дождь или… «искропад»! Светящиеся «капли» с нежным шелестом падали на горячую мостовую (спасибо Северу за туфли!) и превращались, точно испаряясь, в ароматный теплый туман. Он поднимался уже почти до моего пояса, и до меня долетел его сладковатый аромат.

– Попробуй, – услышала я шепот Вереска, летевшего рядом, и не сразу поняла, что он имеет в виду, но, поглядев на других прохожих, по их примеру зачерпнула немного тумана себе в ладонь. Коснулась его губами – и зажмурилась от удовольствия. «Мороженое крем-брюле», – подумала я, наблюдая, как сладкая субстанция мгновенно растворяется на языке, оставляет после себя вкус не столько сладости, сколько едва уловимых добрых воспоминаний. Вторая горсть пахла душистой земляникой, нагретой на июльском солнце. Третья – сыростью леса, багульником и сосновыми иголками.

Изумленно улыбнулась Вереску и огляделась. На розовые сумерки стремительно опускалась ночь и теплым языком слизывала сладкий туман – вместе с толпой прохожих, которые ручьями потекли с улицы в призывно светящиеся окнами дома, переулки, магазинчики и скверы. Звездчатые камушки на дороге погасили свой мягкий свет, и теперь поблескивали золотом, отражая протянутые поперек улицы цепочки огней. Паутинки с застывшей на них росой, висящие на ветвях деревьев, оказались гирляндами вечерних фонарей, щедро рассыпающих по городу уют и умиротворение.

В город вернулся привычный шум: шелест деревьев на ветру, голоса людей, позвякивание колокольчика на входной двери в лавку, стук каблуков по мостовой, шуршание платьев пришли на смену музыке. Услышав цоканье копыт за спиной, я обернулась и с удивлением уставилась на повозку, запряженную рыжей лошадью с крепкими приземистыми ногами. Кучер, крупный пожилой мужчина, проезжая мимо, приподнял шляпу, приветствуя нас с Вереском. Я изумленно ему поклонилась и шепотом спросила:

– Кто это?

– Не знаю, – пожал плечами Вереск. – Здесь принято здороваться друг с другом. С незнакомцами – особенно. И как тебе наш закат?

Мы продолжали спускаться вниз по улице, следуя за ее изгибами, и я не переставая глазела по сторонам, с любопытством заглядывала в витрины и засовывала нос в узкие проулки, заманчиво поблескивающие редкими фонарями.

– Просто праздник! Невероятно красивый! – сказала я, всем своим существом ощущая, что для меня праздник вовсе не закончился с наступлением темноты.

– Так и есть. Он случается здесь каждый вечер. Горожане празднуют жизнь.

– Вот почему люди были такие счастливые… – мечтательно протянула я.

– В некотором смысле, это прямая обязанность жителей, – выдал мой друг, и я удивленно приподняла бровь. – Впрочем, в этом городе быть счастливым не составляет особого труда. Алатея щедро дарит великое множество поводов и возможностей. Остается только присвоить их себе. Хотя это, оказывается, самое трудное – заметить и сделать своим. Особенно, когда чудеса рассыпаны повсюду и случаются каждый день. Слишком уж быстро люди начинают воспринимать их как должное. И потому каждый вечер горожане выходят на улицу, чтобы поблагодарить жизнь и Алатею, ведь благодарность – верный признак того, что дары были приняты. В качестве признательности за то, что чудеса не пропали даром, Алатея каждый день на закате устраивает для своих жителей такие вот представления.

– А разве чудеса могут пропасть даром? – мои глаза полезли на лоб. – Как вообще такое возможно?

Вереск фыркнул.

– Конечно, могут! Ведь чудеса происходят в глазах смотрящего. Если чудо никто не увидел, считай, его и не было. А для нашего отравленного проклятьем мира жизненно необходимо, чтобы чудес было как можно больше – а заодно и радости, рождающейся вместе с ними. Так мы утверждаем отвоеванную у проклятия магию. И саму жизнь.

– Расскажи про Алатею, – я замерла на месте и так жадно смотрела на Вереска, будто бы от того, что он мне сейчас скажет, зависит вся моя дальнейшая судьба.

– Это город, стоящий у самой Границы. Город-портал, город-маяк и сердце нашего мира, приветливо распахнутое для всех желающих.

– Вы с Севером говорите о ней так, будто она живая. И еще… ваш друг.

– Так повелось с давних времен, – он пожал плечами. – Алатея и правда становится другом. Для тех, кто умеет дружить. И сказать, что она не живая или является всего лишь совокупностью домов, скверов, мостовых и случайных прохожих, ни у кого из жителей язык не повернется. И к тому же, это совершенно точно «она», по этому поводу ни у кого не возникает сомнений. У нее есть свой особенный характер, любимые привычки и нелюбимые вещи. Кстати, у нее есть еще и «он», который охраняет ее покой. Возлюбленный, страж или просто другая ипостась, обратная сторона. Полная ее противоположность или продолжение – точно никто не знает. Она живая, горячая и распахнутая всем мирам навстречу – он с виду холодный и отстраненный, открытый лишь для пронизывающих насквозь ветров. Он реален до скрежета железных колес по его каменной «коже» – она призрачна, пластична и невозможна по своей сути. Она обретает реальность, опираясь на его холодные твердые камни, ведь только ему под силу совершить немыслимое и сохранить в своих недрах ее зыбкую природу. Она – это сердце, источник силы и жизни, а он – тот самый каркас, структура, на которой все держится. И ты с «ним» точно знакома.

Я покачала головой: никаких предположений.

– Это Петербург, – Вереск дождался, пока я усвою полученную информацию, и добавил: – Петербург вместе со всеми своими окрестностями. Твой маленький городок – тоже его часть, и, если знать, какую дверь открыть на одной из его улиц, можно попасть прямиком сюда. Потому что граница между Петербургом и Алатеей – это место, где наши миры, человеческий и магический, соприкасаются максимально близко.

– То есть Петербург – такой же приграничный город, как Алатея?

Вереск кивнул, а я тихонько выдохнула. От такого откровения у меня даже немного закружилась голова. Одно дело знать, что волшебный мир находится в каком-то гипотетическом чудесном месте, куда можно попасть через волшебные врата или по зачарованной тропе, а другое – что он дышит где-то совсем рядом, обитает буквально у меня под носом, притаившись за самой обычной дверью, мимо которой я, быть может, не раз проходила, кутаясь в безразмерный плащ, или в которой ловила свое отражение, пытаясь разглядеть, кто я вообще такая и откуда взялась, такая крылатая, в обыкновенном человеческом городе. Но город оказался не таким уж и обыкновенным! И, вероятно, мы подходим друг другу больше, чем я предполагала раньше.

– А что Алатея любит? Если она «живая».

– О-о-о, – протянул Вереск. – Она любит удивлять, дарить подарки, соединять сердца и принимать гостей. Любит шумные гуляния горожан по вечерам, цветы и наряды. Любит, когда город не воюет с природой, а становится ее продолжением. Любит традиции и все естественное, природное. И потому здесь до сих пор сохранился старинный уклад. Местные жители одеваются весьма старомодно, но зато понятия чести и достоинства неизменно являются признаком хорошего вкуса; по городу ездят лошади вместо автомобилей, а люди пользуются личными тропами или же общественными воротами-порталами, которых в городе – как дырок в сыре; место бытовой техники заняла бытовая магия, которой обучаются в школе наравне с математикой и чистописанием.

– Наверное, тогда должно быть и что-то, что ей не по нраву?

Вереск задумался и пожал плечами.

– Надо полагать, она не очень жалует тех, кто любит диктовать миру свои условия. В этом городе произнесенное вслух имеет большую силу – у нас говорят, что Алатея все принимает близко к сердцу. Не мудрено – потому как она сама и есть сердце. Некоторые приезжие порой забывают, что они здесь всего лишь гости, и пытаются протащить сюда свой устав.

– И что же Алатея?

– Выпроваживает, особо не церемонясь, и навсегда закрывает для них дверь. Но вообще, чтобы заработать ее немилость, это еще надо постараться. Все же она очень любящая. А любящий способен прощать многое. Кстати, – он смерил меня довольным взглядом, – я основательно порылся в библиотеке.

К этому моменту мы вышли к небольшой площади, окруженной трехэтажными домами с кружевными коваными балконами, уставленными цветами в горшках и усыпанными гирляндами фонарей. Стены были так плотно увиты плющом и девичьим виноградом, что казалось, будто это не растения выросли поверх домов, а дома каким-то чудом протиснулись сквозь зеленые насаждения, уговорив тех немного потесниться – гармонии и равновесия ради.

Центр площади занимал фонтан: широкая чаша с невысокими бортиками, посреди которой били три мощных струи, с шумным плеском спадающие в чашу. Над фонтаном кроны деревьев расступались, образуя огромное круглое «окно» прямо в небеса, усыпанные мерцающими звездами. Поперек «окна» раскинулся млечный путь, и мне даже удалось разглядеть несколько знакомых созвездий. Я удивленно хмыкнула, отметив про себя, что оба мира, и волшебный, и человеческий, судя по всему, находятся под одним и тем же небом.

«Фонтан «Три ключа», – гласила железная табличка с выгравированной на ней каллиграфической надписью. Совершенно сбитая с толку, накрепко опьяненная царящей вокруг атмосферой, я присела на бортик и тронула рукой воду. С радостью отметила, что, несмотря на вечер, все вокруг было теплым: и воздух, и камень, обрамляющий фонтан, и мостовая, и даже брызги от падающих потоков воды. И только потом подняла умоляющий взгляд на Вереска, примостившегося рядом.

– Расскажи, пожалуйста, – шепотом попросила я, – что тебе удалось узнать?

– О, тебе понравится! Я нашел очень красивую легенду о жемчужине Алатеи.

Я не сводила глаз со своего Хранителя, а он все медлил с рассказом, собираясь с мыслями.

– Жемчужина Алатеи – не что иное, как ее слезы, – наконец начал он, а я ахнула и дотронулась рукой до тех бусинок, что висели у меня на шее. Слезы? Вот уж никогда бы не подумала, что они могут быть… такими. Вереск тем временем продолжил свой рассказ:

– Это слезы Сердца нашего мира, пролитые от большой любви, родившейся в его недрах. Сердце Алатеи очень древнее и, несмотря на кажущуюся его игривость и простодушие, повидало всякое и прошло через многое, а потому полно трещинок и расколов. Многие из них образовались давным-давно, а некоторые еще совсем свежие – конечно, в масштабах Вечности. Иногда так бывает, что в одну из таких трещинок попадает крошечный «камушек», вернее сказать – частица твердой материи. Насчет ее природы и причины ее появления наши Хранители знаний не пришли к единому мнению: многие считают, что камушек, попавший в трещину Большого сердца, – не что иное как зародыш неосуществившейся реальности, которому не хватило любви, для того, чтобы стать полноценно живым. Другие – что это семя судьбы, одна из непостижимых, с виду случайных вероятностей, которой пришло время повернуть колесо судьбы мира в иную сторону. Третьи уверены, что это частица большой печали, непрожитого человеческого горя, которое Алатея всеми силами пытается «переварить» и усвоить. Но так или иначе, когда «камушек» оказывается внутри Сердца, начинается целая череда превращений, возможных только при стечении совершенно особенных обстоятельств.

Вереск многозначительно умолк, а я не сводила с него умоляющего взгляда.

– Бывает, Алатея плачет, – наконец сказал мой друг. – Иногда – видя свою беспомощность, когда не может помочь. Иногда – от большого счастья, которое она наблюдает в глазах своих горожан. Иногда – от радости, которая рождается вместе с чудесами, в том числе созданными ее руками. Впрочем, это тоже достоверно никому не известно: мы можем лишь строить предположения, основываясь на своем собственном, по сути ничтожном, весьма и весьма ограниченном человеческом опыте – разве в силах мы понять неизъяснимое? Но при этом мы знаем наверняка, что это слезы большой любви. И когда они попадают на «песчинку», вместо того, чтобы бесследно раствориться в недрах Сердца, они высыхают и образуют переливчатое покрытие, похожее на перламутр. Невообразимо, но даже слезы у Алатеи невероятно красивы, – медовые глаза Вереска зажглись теплой улыбкой. – Покрытая таким перламутром, «песчинка» становится гладкой, и только после этого ее можно извлечь из Сердца. Но Алатея не может сделать этого сама. Это ее дар людям – и она всегда терпеливо ждет того, кто сможет эту жемчужину достать. Того, кто достоин. Кто умеет видеть и слышать шепот жизни. Того, кто сумеет принять ее дар. Считается, что жемчужина может исполнить любое желание. И потому иногда находятся смельчаки, которые всю жизнь посвящают поискам. По мне, это пустая трата времени, но именно благодаря таким отчаянным искателям мы продолжаем помнить о жемчужинах.

– А мои жемчужинки?

– Это интересный вопрос. Напрямую о них ничего не сказано, есть лишь косвенные упоминания о том, что кто-то случайно их обнаруживал. Однако доподлинно не известно, какой силой обладают такие «жемчужины» и приносят ли они какую-либо пользу нашедшему. Мне встречались лишь отголоски старинных преданий, согласно которым схожие «камушки» в древности, еще до эпохи Стражей, были атрибутом шамана, причем считалось, что чем их больше, тем сильнее его связь с духами и тем большим уважением он пользовался. Вполне возможно, что не только Сердце нашего мира может рождать этот волшебный «жемчуг», но и сердца его жителей, если в них достаточно любви.

– Только, кажется, они даже не догадываются, что творят такое чудо. – Я задумчиво потеребила свои бусы.

– Во-о-от, – протянул Вереск. – Многие чудеса, увы, так и остаются незамеченными. Именно поэтому мы не можем достоверно изучить их природу.

«Нет уж! – подумала я. – Я буду во что бы то ни стало замечать! Буду удивляться и восхищаться могуществом мироздания, его щедростью и красотой. В качестве благодарности миру, отсыпавшему мне чудес полные ладошки и карманы, за то, что я родилась крылатой, что нахожусь сейчас в невообразимо прекрасном городе, имею счастье прикасаться к его нежному волшебству, теплому, любящему; что любима и люблю, что имею честь называться другом такого удивительного существа, как мой пернатый Хранитель.

«Спасибо, мир. Спасибо, жизнь. Спасибо, Алатея», – пело мое сердце, и моя благодарность была настолько большой, что не вмещалась в него и стекала слезами. Вереск бросил на меня мимолетный взгляд, деликатно отвернулся, безошибочно поняв, что со мной происходит, и не проронив ни слова последовал за мной, когда я поднялась и направилась в сторону одного из узких проулков, отходящих от площади.

Я шла молча, Вереск летел рядом, и каждый нес в своем сердце кусочек нашей общей тишины, той самой, что разливается бесконечностью. В сумраке прохода между домами, такого тесного, что мне даже не хватило бы места, чтобы расправить руки в стороны, я невольно нарушила безмолвие, ахнув от восхищения.

– Вот это да!… – пробормотала я, разглядывая совершенно неожиданное сокровище, представшее передо мной во всей своей красе. Из-под арки, образованной кронами деревьев, спускались длинные ветви с небольшими листочками, похожими на листья липы. Каждая из ветвей была увита гирляндой с крошечными огоньками оранжевого цвета, наполнявшими темноту радостным золотистым мерцанием, точно светом далеких звезд. От любого, даже едва заметного, дуновения ветра ветви начинали раскачиваться и, соприкасаясь друг с другом, шелестели и звенели слаженным хором колокольчиков.

– Это плакучая тилия, – сказал Вереск. – Любимое растение жителей Алатеи для таких вот пограничных пространств и лучший ловец ветра.

– «Ловец ветра» – как красиво звучит!

– Эти переулки созданы специально живущих в Алатее ветров. Их здесь ровно двенадцать. С их помощью город дышит, наполняется свежим воздухом. Ветры здесь любят не только свободно носиться по городу, но и протискиваться сквозь узкие места, ощущая свою мощь. И особенно им нравится петь. У каждого ветра есть свои любимые переулки, каждый из которых звучит по-своему, а значит, у каждого ветра есть и свой особенный голос. Для них это небывалое счастье и удача, поэтому ветры никогда надолго не покидают город.

Наш спутник, теплый ласковый ветер, деликатно перебирал спадающие ветви, от чего на свет рождался нежный перезвон, легкий, как крылья бабочки. Пока я медленно шла, зачарованно глядя вверх, окутанная и пронизанная насквозь умиротворяющими звуками, мое сердце радостно билось о ребра, подыгрывая необычной мелодии. Та стихла в тот же миг, как я вынырнула из переулка, и сердце мое доигрывало свою партию уже в одиночестве.

Улица, на которой мы оказались, была значительно уже той, на которой мы встречали закат, но столь же витиеватой. Вдоль ее домов стояли многочисленные столики, украшенные небольшими шарообразными фонарями. Их шафрановый свет маяком притягивал к себе случайных-неслучайных прохожих, а заодно и дружеский смех, неспешные разговоры и беззаботные лица. Коренных жителей здесь было немного, судя по разнообразию одежды, которая сразу же выдавала гостей города, пришедших сюда из других миров. Несколько человек даже были одеты в те самые обычные футболки и джинсы, что так популярны на моей «родине».

– Хочешь попробовать местный пряный чай? – спросил вдруг Вереск.

– Хочу, – обрадовалась я.

По приглашению моего друга я села за круглый столик с красивым кованым основанием, сам Вереск устроился на спинке соседнего стула. Милая, совсем еще юная девушка с двумя толстыми рыжими косами и в кружевном белоснежном фартуке, приняла у нас заказ и, улыбнувшись, скрылась за стеклянной дверью кофейни.

– Как же хорошо, Вереск! Как же здесь хорошо! – мечтательно пробормотала я, готовая звонко мурлыкать, как довольная кошка. И принялась внимательно рассматривать дома с их пышными растениями, обвивающими стены, сияющими витринами и окнами, сквозь которые проглядывали пучки света, с их остроконечными двускатными крышами, выложенными черепицей – а также с их тайнами, скрытыми в темноте закоулков.

– Здесь всегда так тепло? – спросила я.

– Да. Иногда тепло, а временами даже жарко. Все-таки это Сердце мира, а оно у нас, как и полагается сердцу, очень горячее.

Девушка вернулась со стаканчиком дымящегося напитка. Я вдохнула его аромат, сделала небольшой глоток и снова замурчала от удовольствия. Мой любимый имбирь, корица, кардамон, нотка апельсина, из трав, кажется, – зверобой и шалфей, и все это сдобрено медом. Расспрашивать Вереска о составе почему-то не хотелось. Пряное тепло разливалось по телу и даже по сердцу – и этого оказалось достаточно. Пусть тайны раскрываются не сразу – по капельке, чтобы успеть распробовать вкус.