Крылатая. Хранитель Искры

Слегка приоткрыв ее, я замерла на пороге и с любопытством оглядела небольшую комнату с простой, но очень уютной отделкой, с деревянным потрескавшимся полом, деревянными же стенами, выкрашенными в сливочный цвет. Кроме цвета стен здесь почти ничего не изменилось, даже запах старого дерева, прогретого солнцем, остался прежним.

Сквозь небольшую щель я вижу ее. Она, конечно же, сидит на подоконнике, мечтательно любуется заходящим солнцем, кутаясь в серо-жемчужные крылья, и так печально улыбается, что у меня сжимается сердце. Совсем малышка, думаю я. Я и не знала, что она была когда-то такой крошечной. Не замечала, что в ней помещается так много тоски, совсем не детской – для такой крохи явно не по размеру.

Мне почему-то становится страшно. Кажется, что стоит переступить порог – и произойдет непоправимое. Вдруг она меня заметит? Спросит: «Где ты пропадала? Почему так долго не приходила?» – а я не найду, что ответить.

«Я не знала, что ты есть»? Вранье. Знала. Разве можно не заметить дыру в груди, из которой сквозит вечной мерзлотой?

«Не знала, где тебя искать»? – тоже пустое оправдание. Там, откуда дует холодом – что же тут непонятного?

«Мне очень страшно»? Вот это, пожалуй, ближе всего к истине. Но чем может быть опасна крошечная девочка с грустно опущенными крыльями и серыми глазищами, полными тоски? Я не могу найти подходящее, хоть сколько-нибудь разумное объяснение, но из-за тревоги предательски подкашиваются колени и дрожит тело.

Неужели я так долго ее искала, чтобы теперь остаться за порогом? Не подойти, не обнять, не прижать к себе, не сказать, как неистово скучала и была сама не своя?

Вот именно.

«Без тебя я не целая», – и это чистая правда.

«Без тебя я не могу летать».

Оказывается, последнюю фразу я произношу вслух.

Девочка медленно поворачивается ко мне. В ее глазах блестят застывшие слезы, а в них сияют крошечные огоньки робкой надежды. Но, едва наши взгляды соприкасаются, как огоньки тут же гаснут, и им на смену приходит отчаяние. Она испуганно мотает головой и, запинаясь, твердит: «Нельзя… Нельзя летать… Никогда… Ни за что!» Ее заплаканные глаза полны ужаса, такого невыносимого, что меня сдувает порывом шквалистого ветра, а сердце мгновенно превращается в ледяной комок.

Мне хочется подойти к ней, обнять, успокоить, смыть ее слезы, утолить ее тоску и унять страх, подарить ей всю нежность, на какую я только способна. Я делаю шаг к ней навстречу, протягиваю к ней руки, она вся сжимается и крепко зажмуривает глаза. Еще шаг – и меня тоже охватывает ужас. Что же я наделала?! Одно легкое прикосновение – и моя маленькая крошка рассыпается на миллионы осколков, вместе с ней рассыпаюсь и я, превращаясь в пустоту, в бесконечно черное «ничто» с ледяным нутром.

* * *

Проснулась я вся в слезах. Снова этот беспокойный сон, из которого мне всегда было так трудно выбраться. Трудно было вновь и вновь возвращаться ни с чем, искать – и не находить. В это раз я, вроде бы, нашла… Но почему тогда на душе скребется это противное липкое чувство, что, наоборот, – потеряла? Ничего, пообещала сама себе, сердито смахивая слезы, я не отступлю. Найду ее снова и заберу с собой.

Обычно эти сны надолго выбивали меня из колеи, но сегодня мне некогда было раскисать, и решительно вынырнув из сонной пелены, я открыла глаза. Тут же вспомнила вчерашний день, перевернувший мою жизнь, и на сердце стало полегче. Потому я беззастенчиво отдалась в объятия нового утра, прохладного и пока еще невесомого, укутанного предрассветными сумерками в пушистые одеяла тумана. Распахнула окно, впустив свежий ветер, что жалобно скребся по подоконнику, желая погреться и подремать после бессонной ночи.

Мое любимое время сладостного предвкушения и невесомых обещаний, когда, проснувшись всего на пару мгновений раньше остального мира, нетерпеливо ждешь его у порога, сонного и еще неуклюжего, чтобы – обязательно взявшись за руки! – распахнуть дверь в новый день и без оглядки окунуться с головой в самую гущу звуков, ароматов, прикосновений.

Я встречала так каждое утро – с надеждой на чудо. Чудес, как водится, не происходило, но каждый из дней щедро делился со мной буйством жизни, которой он был наполнен до краев. Я высматривала, вылавливала в нем мгновения красоты – а они чем не чудо? В общем-то я была довольна и этим, но продолжала ждать. И кажется, наконец реальность ответила на мой зов.

Одевшись потеплее, я отправилась на кухню, чтобы позавтракать.

Едва вышла из своей комнаты, как почувствовала сладковатые ароматы: пахло кофе, корицей и кардамоном – значит, мама уже встала. Я заколебалась: мне сейчас так не хотелось лишних взглядов или слов, которые могут разбудить во мне сомнения, подорвать решимость в том, что я намеревалась совершить. Упрямо мотнула головой, разгоняя страх. Да что это я в самом деле! Что мне теперь эти взгляды и слова – после того, что я видела на Болоте? Я решительно спустилась по лестнице.

Завидев меня, мама улыбнулась. Ее улыбка сегодня была совсем другой. Так бывает, когда сон уносит с собой тяжесть прошлого и, прощая нам все ошибки и растворяя пустые волнения, делает нас немного мудрее – на целый прожитый день. Те две женщины, проливающие слезы и отгороженные друг от друга стеной непонимания, остались во вчерашнем дне. Каждая из нас сегодня была уже кем-то иным. Но кем – это нам еще предстояло выяснить.

Мои вчерашние раны пока еще давали о себе знать. Но мамина улыбка, полная спокойствия, согревала мне сердце.

– Держи, это тебе в дорогу. – Она поставила на стол бумажный пакет и термос с чаем.

Мамин взгляд был открыт, наполнен любовью, как и вчера, но сейчас в нем сияла еще большая сила. Она потянула меня за руку, чтобы я присела рядом. Осторожно заглянула мне в глаза.

– Я не знаю, как избыть мою вину, – сказала она. – Не знаю, как восполнить то, чего ты лишилась из-за меня.

Мне хотелось сказать ей что-то в ответ, убедить, что она не виновата, но мама жестом меня остановила. Я взяла ее за руку, а она накрыла своей ладонью мою и продолжила:

– Я не смогу наверстать упущенное, вернуться в прошлое, чтобы все исправить, но есть кое-что, что я могу для тебя сделать, – она хитро улыбнулась. – Ну хотя бы приготовить завтрак!

Ее улыбка подернулась легкой тенью.

– Теа, вот это, – она протянула мне сверток, – тоже тебе. Когда-то я мечтала его надеть.

Я развернула пленку и вопросительно взглянула на маму: в моих руках оказалось невероятно красивое темно-синее платье в пол из тонкой шерстяной ткани с длинными рукавами, закрытой грудью и с двумя большими прорезями на спине – прямо под мои крылья!

– Но похоже, я шила его для тебя, – тихо сказала она.

Мне не хватило слов, чтобы передать те противоречивые чувства, что ураганом бушевали в моей душе. Ведь это было не просто платье! В своих руках я сейчас держала мамину мечту, которой не суждено было воплотиться. У меня хотя бы была надежда, а у нее – уже нет.

Я смотрела на маму, ее нежные, теплые глаза и легкую полуулыбку и понимала, что ведь, по сути, я ее совсем не знаю. Вспоминала наш вчерашний разговор, и видела перед собой обычную человеческую женщину, со всем ее несовершенством: уязвимую, хрупкую, с багажом пройденного пути и принятых решений за спиной, с их отпечатками – оставленными на коже шрамами и не видимыми глазу ранами на душе. У нее были свои причины, чтобы обрезать себе крылья, чтобы сражаться с моей судьбой за меня. Но вопреки тяжести, уложенной ею себе на хрупкие плечи, сквозь ее движения, мягкие и почти невесомые, сквозь ровную осанку, поворот головы, прямоту взгляда сочилась ее внутренняя сила, неудержимая и непреклонная. Да, в чем-то она проиграла судьбе, но не остановилась, продолжила свой путь дальше, сохраняя в сердце, как умела, бесконечный поток любви к жизни, ко мне, к папе.

– Моя мечта не сбылась, – прошептала она. – Но твою мечту нельзя упустить.

Я медленно покачала головой. Это был слишком дорогой для меня подарок. Слишком большой ценой он достался мне и цену эту заплатила не я.

– Мам, я никак не могу его принять!

– Оно твое, Теа. Это всего лишь платье, чтобы тебе было удобно летать. – Она подошла ко мне сзади и обняла за плечи, поцеловала в макушку. – Я буду счастлива видеть тебя счастливой. Значит, все было не зря. Возможно, твоя судьба – это стать первой женщиной с крыльями в нашем роду, которая сможет обрести свое счастье, не предавая себя. Пусть так и будет. А я буду стоять за тобой.

Прижавшись к маме щекой, я крепко ее обняла. Мне захотелось плакать от облегчения, но слезы стояли комом в горле. Я не одна! За моей спиной стоит такая же, как и я, женщина с крыльями, и даже если от них остались одни шрамы – суть от этого не меняется. И таких женщин – целая вереница за моей спиной. Теперь я это знала.

– Ты как и я, родилась крылатой, Таяна-Алата… Как и многие из нашего рода, – она говорила тихо-тихо, будто боясь спугнуть что-то очень важное, и ее слова каплями живительной росы падали в мою иссушенную одиночеством душу. – Но у тебя другая судьба. Своя.

Уходя, обернувшись, я поймала ее взгляд. Мама смотрела на меня. В ее взгляде была вера. Благословение перед шагом в неизвестность.

* * *

Захваченная волнением, я промчалась на своем велосипеде через город, почти не помня дороги. Притормозила лишь где-то посередине пути, чтобы перекусить на ходу. За спиной у меня висел рюкзак с маминым платьем – мой оберег, надежда и обещание, что я однажды буду летать.

Как это будет? Смогу ли я? Вдруг из этой затеи ничего не выйдет? Не передумает ли Невена? Не возникнут ли какие-то непредвиденные обстоятельства, которые могут нам помешать?

От этих тревожных мыслей меня разрывало на маленькие кусочки. В тот момент, когда я озвучивала сове свою просьбу, я была абсолютно уверена и спокойна, а теперь? Меня одолевали сомнения, липкой паутиной тянули остаться в прошлом, сойти с намеченного пути. В ответ я начинала быстрее крутить педали, прорываться вперед, не оглядываясь по сторонам.

Нет уж! Так просто я вам теперь не дамся! Я была теперь точно стрела, мгновение назад слетевшая с натянутой тетивы, острая и бескомпромиссная. У стрелы одно дело – лететь к цели, рассекая своим стальным наконечником воздух и все, что является преградой. Сомнения никуда не исчезли. Но теперь они превратились в смутное предчувствие – да, чего-то страшного, да, неизведанного. Но в любом случае – неминуемого. И это означало, что мне не следует тратить силы на тревогу, важно сохранить их для того, чтобы это неизведанное прожить.

Прозрачный лес встретил меня приветливыми первыми лучами солнца. Проехав немного вдоль озера, я спустилась с велосипеда, пристегнула его на замок к тоненькой сосне и оглянулась. Я была почти на месте. До моего любимого места у озера оставалось всего несколько десятков шагов. Сумерки буквально таяли под неумолимой магией света. Мир вот-вот распахнет очередную дверь в новый день! И теперь, казалось, была его очередь поджидать меня на пороге.

Зажмурившись от предвкушения, я с удовольствием потянулась и ощутила приятную собранность в теле. Ну что ж, здравствуй, новый день! Какие бы волнения и опасности ни поджидали меня за следующим поворотом судьбы, вот эти самые мгновения утренней безмятежности принадлежали мне всецело – до последней капельки радужной росы, сверкающей на ажурной паутине. Я глубоко вдохнула сладкий сосновый воздух вместе со всем его невесомым содержанием: с птичьими голосами, по-осеннему робкими, с нежным шуршанием ветра между ветвями деревьев, с тихим шепотом притаившейся, но неугасающей жизни, которая тут и там бродит, ползает или скачет по своим бесконечным делам. Медленно выдохнула – и открыла глаза.

Невена уже была здесь. Ну конечно! Я уже заранее почувствовала ее присутствие. Бесшумные мягкие крылья, внимательный взгляд – все было как при нашей встрече… Вчера? Нет, как будто целую вечность назад, ведь так много всего изменилось за это время, да и я была уже совсем другая.

– Доброе утро, Невена. – Я склонилась в почтительном поклоне. Здесь, у самого Болота, как-то по-другому приветствовать это место и его обитателей не представлялось возможным. Сова в ответ взмахнула крыльями:

– Ты изменилась, – ее взгляд раскладывал мое существо на атомы, а я не сопротивлялась, знала: это большой дар – быть увиденной этим удивительным созданием. – Правда все меняет: беспощадно убивает наивность, чтобы дать шанс родиться силе.

Сова надолго замолчала, будто измеряя, сколько конкретно наивности во мне осталось после вчерашнего разговора с мамой. Я же вновь смотрела, как завороженная, в ее бездонные золотые глаза, смиренно ожидая встречи со своей судьбой.

– Твоим крыльям нужна сила, Теа. Если хочешь летать, наивности придется умереть окончательно. Ты готова с ней проститься?

Что-то в этих словах было такое, что меня насторожило. Еще и сердце вдруг бешено забилось в груди. Предчувствия, что терзали меня по дороге, вновь накинули на меня свои сети. Неизведанное и неминуемое дышало мне в затылок, и от его дыхания леденело все внутри. Каким образом моя наивность будет умирать теперь? С чем мне предстоит встретиться на этот раз? Не потеряю ли я от этой встречи что-то ценное, без которого я – не я, а жизнь не имеет смысла? Вереницы мыслей проносились в моей голове и настойчиво старались сбить меня с ног. Твердая почва превратилась в топкое болото, начала медленно уходить из-под ног. Но я устояла. Стрела внутри меня блеснула острым наконечником и его сталь отразилась в моем голосе:

– Да, я готова. Я хочу летать. – Собрав всю свою волю в кулак, твердо проговорила я.

И тут же резко провалилась вниз.

Меня охватил дикий ужас. Оказалось, что земля уходила из-под ног отнюдь не метафорически. Прямо подо мной обнаружились настоящие топи, которые теперь засасывали меня в свою пучину. Я почти по грудь провалилась в болото! Вокруг не было ничего, за что можно было бы ухватиться. Я пыталась нащупать под ногами и вокруг себя еле-еле уловимую плотность, пробовала оттолкнуться от нее крыльями, но все зря: мои крылья, как и сказала Невена, были лишены силы и лишь безвольно висели за моей спиной, бесполезные, будто чужие. В то время как болото, точно живое существо из древних легенд, стремилось поживиться моей плотью и проглотить меня с потрохами.

– Болото тебе не враг, – услышала я голос Невены и схватилась за него как за спасительную соломинку. – Тебе надо просто ему довериться.

Судорожно оборачиваясь по сторонам, я пыталась увидеть сову, но тщетно: кругом простиралось лишь болото, сплошь покрытое пушистым мхом да редкими деревьями.

– Болото – это часть полотна мироздания, где нити становятся редкими, – голос звучал спокойно, размеренно. Слишком спокойно. Слишком размеренно. – Поэтому миры здесь просвечивают друг через друга, отражаясь в глазах смотрящего. Здесь Граница едва заметна и ее двери раскрыты как приглашение. А там, за дверью, бережно хранится память обо всем, что было, есть и будет. Болото – не враг. Хотя и другом назвать его сложно. Это просто возможность. Перестань с ним сражаться, Таяна-Алата.

Безмятежность ее голоса никак не увязывалась с обстановкой. Мое сознание паниковало, а тело безуспешно искало вокруг себя спасительную твердость.

– Не ищи опору там, где ее нет, – твердил бархатный низкий голос.

– Невена! – взмолилась я. – Помоги мне! Я сейчас утону!

Болото затягивало меня все глубже, зеленая муть доходила уже до подбородка. Я утопала, проваливалась, но сопротивлялась изо всех сил.

– Перестань бороться с Болотом – и оно сделает свое дело.

Я не понимала, чего она хочет от меня. В смысле – «перестать бороться»?! Позволить ему поглотить меня, опустив руки?! Но я так хочу жить! Я не хочу умирать сейчас, когда моя настоящая жизнь только началась! Поэтому я не могла перестать. Однако чем больше я барахталась, тем глубже уходила вниз и все больше выдыхалась. Болото было гораздо, гораздо сильнее меня – я была для него лишь маленькой песчинкой, которой нечего ему противопоставить. Я беззвучно заплакала. У меня уже не осталось сил ни кричать, ни жалеть себя, ни сопротивляться.

Мне так хотелось оказаться дома, лечь, свернувшись калачиком, положить голову маме на колени, как в детстве. Хотелось, чтобы она гладила мои волосы, чтобы потрескивали дрова в камине, чтобы вокруг было тепло и уютно. Хотелось знать, что завтра обязательно будет новый день, в который мы, я и мир, будем снова, взявшись за руки, шагать с предвкушением. Но, вероятно, в следующий новый день мир пойдет без меня…

С удивлением заметила, что мое обессиленное тело стало почти невесомым, как будто болото подхватило меня на руки. Я лежала на его поверхности, будто в соленом море. Мне казалось, что я боролась с ним целую вечность – так сильно я была измотана. И какое же счастье, что спустя вечность я перестала наконец тонуть.

– Жизнь всегда тебя держит, – внутри меня вновь зазвучал голос.

Я уже хотела было ему поверить и выдохнуть с облегчением. Но не успела. Видимо, жизнь держит все-таки не всегда. Потому что это было последнее, что я услышала. И потом все померкло. Болото оказалось сильнее. Я все же утонула.

Наверное, я потеряла сознание и теперь медленно приходила в себя. Или меня одолели предсмертные галлюцинации, но, с трудом фокусируя взгляд, я стала различать размытые силуэты, которые постепенно прояснялись. Силуэты двигались, что-то говорили. Я была не на болоте – а где-то в неизвестности, где вокруг не было ничего, только мутный тусклый свет. Как будто и меня тут не было, я не ощущала ни своего тела, ни усталости, ни даже страха. Я просто была вниманием, бесплотным свидетелем.

Силуэты укрупнялись, становились все более четкими. Оказалось, передо мной – мои мама и папа. Папа стоит вдалеке, отделенный от мамы полупрозрачной стеной, по которой стекает вода. Вода течет постоянно, и в этом месте пахнет сыростью и холодом. Я вижу, что мама хочет отодвинуть эту стену, разобрать ее или разбить, будто она – главное препятствие между ней и папой. Но я вижу, что это не так. Эта стена не бесконечна. И она заканчивается в нескольких метрах от мамы, однако она этого не видит. Она стоит и смотрит в одну точку и не замечает ничего вокруг. Не замечает маленькую девочку с крыльями, которая прижимается к ее ногам, тянет ее за подол юбки. Я чувствую смертельный холод, запах плесени и мамино отчаяние, которое разливается вокруг густым туманом, заполняет собою все пространство, закрывает от света и свежего воздуха. Девочка что-то говорит, плачет, мама на пару мгновений все же поворачивается к ней, обнимает ее, но снова смотрит сквозь стену.

– Мама, куда ты смотришь? Там ничего нет! Пойдем! – детский голос разрезает пространство, от него вибрирует застоявшийся воздух и появляется рябь на стекающей по стене воде. Мама испуганно вздрагивает, рассеяно кивает, но продолжает стоять. – Пойдем же! Мне тут очень страшно.

Тишина.

– Мамочка, мне так страшно!

Тишина.

– Пойдем!

– Я не могу, милая. Я не могу оставить папу. Иди, иди поиграй! Я должна остаться здесь.

– Мама, но здесь никого нет, пожалуйста, пойдем.

Опять тишина.

Девочка плачет тихонько, боясь вновь напугать маму громкими звуками. Ну и ладно, пусть мама останется тут, ведь пока она тут, она хотя бы где-то есть. Девочка отходит в сторону, садится на пол и укутывается крыльями. Быть хоть немного подальше от сырого тумана, там, куда попадают солнечные лучи – вопрос жизни и смерти. Но далеко не уйдет – она всегда будет где-то рядом, следить, чтобы мама совсем не замерзла, приносить ей немного солнечных лучей в охапке и накидывать ей их на плечи. Теперь это ее забота, так она решила. Ведь она тоже должна остаться, чтобы не предать.

Я смотрела со стороны на себя маленькую, одинокую и окутанную облаком пушистых крыльев – и мое сердце разрывалось в клочья. Теперь понятно, кого и почему я так неистово искала во сне! Понятно, откуда растет мое одиночество – вовсе не от того, что я крылатая, что не такая, как все вокруг. Вот почему я выбрала добровольное заточение в своей комнате под крышей – чтобы быть рядом с мамой, ведь я не могла ее бросить.

Чтобы помочь малышке, я принялась изо всех сил кричать маме, стоящей у стены, чтобы она услышала, наконец, дочь. Но она не обращала на мои крики никого внимания, будто бы меня здесь и не было вовсе. Я кричала все громче, мгновение – и я оказалась рядом с мамой. Попробовала схватить ее за руку и увести силой: то, что не получилось у маленькой девочки теперь-то должно получиться у меня! Но нет. Меня обожгло холодом, а мама даже не шелохнулась от моего касания.

– Тебя это не касается. Это не твоя история, – голос Невены пронзил мутное пространство, но тут же заглох – казалось, густой туман поглощает все вокруг, даже звуки. – Взрослые разберутся без тебя, а вот она – нет.

Я перевела взгляд на крылатую девочку и поймала смутное ощущение, что однажды уже вот так смотрела на нее. И видела ее горе. И обещала, что заберу ее с собой. Точно, это же было в том самом бесконечном сне! Но я ведь не могу вот так запросто взять и уйти, оставив маму в ее тумане.

– Дааа, – протянула Невена, – чтобы уйти, необходима ярость. Но где ж ее взять?

Ярость? Вот так новости!

– Ты так любишь маму, что врешь сама себе, – продолжала она. – Боишься признать свои настоящие чувства, прячешь их с глаз долой, потому что им внутри тебя не место. Но они есть, сколько их ни прячь.

Ее слова больно били мне в сердце, и даже густой туман не смягчал их острые края:

– Ты боишься своей настоящей силы – и потому живешь только отчасти. И потому, Таяна-Алата, часть тебя до сих пор здесь. Хорошая, преданная девочка. Но едва живая.

Еще удар.

– Ты можешь бесконечно долго стоять тут с протянутой рукой и ждать, когда же тебе дадут то, что причитается тебе по праву. Ведь хорошие девочки так и должны поступать, иначе от них отвернутся и их протянутая рука останется ни с чем. Но ты ничего не получишь, пока не научишься брать сама.

Меня это все стало порядком раздражать: и безуспешные попытки докричаться до мамы, и эти загадки Невены, ее странные фразы и… то тайное, что начало подниматься откуда-то из глубины моего существа, разбуженное ее словами. Сова, конечно же, читала меня, как книгу. И говорила специально именно то, что способно вывести из равновесия – чтобы у меня не осталось сил это тайное сдерживать.

– Отлично, продолжай. Злость – это то, что надо. Для начала, – ее невозмутимый и строгий голос подогревал нарастающую волну.

– Надо для чего? – резко спросила я.

– Чтобы выбраться отсюда.

– Ах, вот оно что! – сказала я с вызовом. – То есть, если я разозлюсь, как следует, то смогу уйти легко, без сожаления? Смогу предать, не испытывая муки совести? Потому что это якобы справедливо? Вот так все просто у тебя, да?

Я рассмеялась глухим смехом и прозвучало это весьма зловеще. Неужели в этом и заключается она, хваленая совиная мудрость?

– А предавать себя – это в порядке вещей? Твоя совесть довольна? – Невена говорила по-прежнему спокойно, чем задевала меня еще больше, ее голос пробирался ко мне сквозь туман, в самую мою душу. – Чувствовать злость – не значит выливать ее на других. Ты злишься, потому что не позволяешь себе ярость. А ярость – это твой оберег. Это то, что вытащит тебя из любой истории, даже из лап смерти. Это опора, которая держит.

Волна внутри меня становилась все сильнее. Мне вдруг стало страшно. Эта волна была больше меня и мне казалось, что я вот-вот потеряю над ней контроль.

– Мама, пойдем же!!! – Я снова попыталась докричаться до нее. Надо выбираться из этого места, пока тут все не разлетелось к чертовой матери.

Нет, она меня не слышала.

– Невена, – взревела я. – Как отсюда выбраться?

Тишина.

– Невена, об этом мы не договаривались! – кричала я сквозь туман, чувствуя себя обманутой вновь. Я думала, что мы будем летать, а меня загнали в ловушку.

– Умница, продолжай. Дай ей место, – прозвучало вместо ответа. Сова тоже меня не слышит! Твердит свое, не понимая, что со мной творится.

Стихия во мне набирала мощь. Но теперь я не стала ее успокаивать и брать себя в руки. В этот раз я имела право! Меня обманули, перехитрили, предали – в который раз. Злость разжигала внутри огонь, в нем плавились границы дозволенного, все условности и… страх. Я вдруг поняла, что мне больше не страшно – ведь внутри моего существа разливалась по венам, пульсировала в каждой клетке, звенела и вибрировала не поддающаяся сомнению сила, непобедимая и необузданная, готовая смести все преграды на своем пути. Я взмахивала крыльями, разгоняя в клочья ненавистный мне туман.

Огненная волна накатывала, испепеляя меня изнутри. Да, Невена была права. Я и правда ее боялась. Нечто огромное, мощное, страшное, неукротимое, что живет где-то внутри меня пугало меня до дрожи в руках, до подкашивающихся коленок. Я не знала, что это такое, но едва горячая волна начинала подниматься внутри меня – я сжималась в комок, закрывалась от мира, опасаясь причинить кому-то вред. Плакала. И слезы гасили ее жар. Но сейчас она неумолимо жаждала взять свое. То, что было дороже всего на свете – лица моих родных, мои воспоминания, мои клятвы и обещания.