Крылатая. Хранитель Искры

Любовь Воробьева

Крылатая. Хранитель Искры

Я просто нить.

Всего лишь нить,

Но мне дано вплетать себя

В полотна мирозданий

И добавлять свой вкус, оттенок, грань

В картину бытия.

Не будь меня –

не обеднеет ткань,

но обеднею я —

На целый мир,

Мной не сплетенный мир

Из тысячи цветов,

Оттенков,

Граней

Глава 1. Букет вереска

Таких, как я, больше нет. И я не знаю, были ли когда-то. Диковинка, нелепая ошибка природы, а, может быть, даже чудовище? Я до сих пор не знаю, кто же я есть на самом деле. Но ясно одно: к тем, кто отличается от других, люди относятся с опаской, а порой высмеивают и презирают. Быть не таким, как все, в человеческом мире – незавидная судьба. Но она у меня как раз такая. Взбалмошная, сумасбродная злодейка, с которой мне никак не удается сладить.

Нет, меня, конечно, не сожгут на костре – мне посчастливилось родиться в цивилизованном мире в самом начале третьего тысячелетия. Но я даже думать не хочу, во что превратилась бы моя жизнь, узнай кто-нибудь, что именно я скрываю под несколькими слоями одежды и огромным шарфом, когда выхожу на улицу.

Громкое пиликание звонка заставило меня вздрогнуть и отогнать прочь мрачные мысли. Сегодня не время грустить! Сегодня особенный день.

Отложив в сторону ноутбук, за которым провела уже добрых три часа, я довольно потянулась и забралась на подоконник. Отсюда, со второго этажа нашего дома, было прекрасно видно, как молодой парнишка-курьер выгружает несколько объемных пакетов из багажника своего старенького автомобиля. Автоматические ворота раскрылись, и парень понес мои подарки к крыльцу.

Мои подарки! От самого этого сочетания слов на душе становилось тепло, и предвкушение праздника заставляло сердце биться чаще. Я решила, что сегодняшний день непременно должен стать не похожим на все остальные, и потому устроила себе праздник.

Мой двадцать первый день рождения. Полное и окончательное совершеннолетие. Я улыбнулась и вприпрыжку понеслась вниз по деревянной лестнице, по пути, словно мантру, шепча благодарности. Боже, благослови курьеров! Если бы в нашем городке несколько лет назад не появилась служба доставки, моя жизнь была бы гораздо труднее.

Осторожно выглянула на улицу, накинула на плечи плед и, убедившись, что курьер уже садится в машину, а ворота начали медленно закрываться, пошире распахнула дверь. За порогом меня ждали бережно упакованные вкусности из любимого ресторана в фирменных бумажных пакетах и даже большой торт, хотя я совсем не люблю сладкое. Но торт – это свечи, а свечи – это ощущение чуда, которого я желала больше всего на свете.

Даже больше того, чтобы стать самым обычным человеком.

Я уже наклонилась за пакетами, как вдруг замерла, похолодев от ужаса.

– Подождите!.. – раздался голос, и я резко выпрямилась. Створки ворот еще не до конца сомкнулись, и между ними показался курьер. В руках он держал бутылку, завернутую в крафтовую бумагу.

– Простите, чуть не забыл! – крикнул он и поспешил по садовой дорожке в мою сторону.

«Только не это», – испуганно пробормотала я. Захотелось малодушно спрятаться за дверь, но я заставила себя застыть на месте: стоит только повести себя странно, как по городу поползут новые слухи. А мне и со старыми жилось ой как не сладко.

Мой незваный гость приближался, и на его лице отчетливо проступало все большее удивление, смешанное с любопытством. Смотрел он при этом не на меня, а за мою спину.

Ох, вот же черт!

Когда я наклонялась за пакетами, плед съехал с плеч, а я и не заметила. Как же не вовремя! Стараясь, чтобы это выглядело максимально естественно, я вернула плед на место и старательно изобразила приветливую улыбку. «Вот дуреха!» – мысленно ругала себя. Поддавшись радостному волнению, я совсем забыла о предосторожности. Попалась, как глупая девчонка! Сплетен теперь точно не избежать. И это в лучшем случае. В худшем – люди узнают мою тайну.

Время будто остановилось, сердце гулко забилось о ребра. Вот сейчас этот человек подойдет совсем близко, убедится, что ему не показалось, и его удивленный взгляд сменится сочувствующим, «понимающим», а быть может, брезгливым. Или – что еще хуже – испуганным.

Но курьер лишь смущенно опустил глаза и пробормотал:

– Это комплимент от ресторана. Ко дню рождения. – Он протянул бутылку, деликатно посмотрев куда-то мимо меня. – Вино… Наше фирменное.

– Спасибо, – пролепетала я хриплым голосом и покрепче прижала свой злосчастный подарок к груди, чтобы дрожь в руках была не слишком заметна.

– Извините еще раз. Всего хорошего! И с днем рождения! – сказал парнишка и размашистым шагом пошел прочь. Через пару-тройку метров обернулся, помялся в нерешительности и все-таки произнес:

– Крутые крылья. Совсем как настоящие. Вы прямо ангел! – робко улыбнулся и поспешил за ворота.

– Спасибо, – повторила шепотом ему вслед.

Стояла, не двигаясь, пока створки не закрылись окончательно, и только тогда позволила себе выдохнуть.

Похоже, парень решил, что я всего лишь сумасшедшая девчонка, которая разгуливает по дому в карнавальных крыльях. Ну и пусть. Пусть лучше меня считают ненормальной, пусть смотрят с жалостью и презрением. С этим уж я как-нибудь справлюсь. Не впервой. Главное – чтобы никто не узнал, что мои крылья – никакая не бутафория.

Они у меня самые настоящие.

В этом-то и беда.

Оказывается, родиться крылатой – это не всегда счастье. Особенно, если среди людей ты такая одна, с огромными крыльями серо-жемчужного цвета, бестолково торчащими из-под любой, даже самой мешковатой, одежды.

Это только герои сказок вовсю пользуются своим «крылатым положением», которое выгодно отличает их от других. Но я больше всего на свете хотела не отличаться! Хотела не прятаться в полумраке пустынных улиц, отправляясь на редкие прогулки, не кутаться в некрасивую, бесформенную одежду, чтобы скрыть свою непохожесть. Хотела не наблюдать из окна за тем, как другие девушки в невесомых платьях наслаждаются зноем и свободой, – а самой напитываться вдоволь ласковым летним солнышком, нечастым гостем в нашем северном городе. Хотелось бродить по шумным улицам без вечного страха, дышать полной грудью, ощущая себя не изгоем, а частью этого мира. Но я по-прежнему оставалась чужой. Чужой и никому не нужной.

«Вообще-то у меня есть мама! – осадила я себя, сердито подхватывая пакеты. – Самая лучшая на свете. Мой родной человек и дорогой друг, который стоит целого мира. А теперь есть еще и любимая работа!»

Перед тем, как зайти в дом, я напоследок окинула взглядом дорожку, ведущую к воротам. «Крутые крылья» – ну надо же!» – фыркнула я, улыбаясь.

И ошеломленно уставилась на крыльцо.

Это что еще за чудеса?

На перилах лежали цветы. Да еще какие! Букет розового вереска, перевязанный белой лентой. Цветущий вереск – в сентябре?!…

Я озадаченно огляделась. Как он сюда попал? Кто его принес? Как этот «кто-то» смог пробраться через забор? В руках у курьера я однозначно видела только пакеты, а потом и бутылку вина. Знакомых в городе у меня не имелось, тем более – поклонников, а мама бы ни за что не оставила цветы вянуть на крыльце – даже во имя приятного сюрприза.

Цветы. Ну надо же!

Осторожно протянула к ним руку, бережно прижала к груди. Настоящие! Не привиделось, не показалось. Вот так подарок!

В том, что это был подарок именно для меня, я даже не сомневалась.

Вереск, дикий, вольный, неприхотливый, вечнозеленый, упоительно пахнущий сосновым лесом, мшистым болотом, озерной водой и неописуемой сладостью, был моим любимым цветком, милее любых, даже самых роскошных роз. Потому что для меня он пах моим лесом, моим болотом и моей озерной водой. Они становились моими в холодную безрадостную погоду, что вынуждает случайных прохожих прятаться по домам. В такие безлюдные дни я смело отправлялась на велосипеде на озеро, где на высоком утесе стояли вековые сосны с обнаженными корнями. Укрывалась под ними, как под навесом, если лил дождь, или же сидела сверху, прислонившись к шершавому теплому стволу, наблюдала за гладью воды и отраженными в ней облаками. Или же гуляла по краю болота, расположенного поблизости, впитывая его тишину и восхищаясь его величием.

Тогда, в эти благословенные промозглые дни, на короткие минуты или часы моим становился даже город. Спрятавшись под покровом огромного плаща, я бродила по зябким улицам, любовалась миром вокруг, вдыхала его ароматы, слушала его голоса. Покупала стаканчик горячего пряного чая в автолавке и, грея о него руки, тайком рассматривала прохожих, наблюдала во все глаза, как рядом со мной протекает, проносится, шурша, звеня и хлюпая, жизнь.

И вот сегодня жизнь пришла ко мне на порог сама – загадочным подарком от неведомого доброжелателя.

Зарывшись носом в россыпь крошечных розовых цветков, я вдохнула любимый аромат, блаженно зажмурилась и наконец зашла в дом. Вместе с вереском в него проникло сладостное предвкушение чего-то очень хорошего, смутной надежды, обещания, невесомого, как едва уловимый поцелуй в макушку.

Оставила бутылку вина на столе – пригодится для наших с мамой кулинарных экспериментов. Поднялась к себе в комнату, поставила букет в вазу и принялась распаковывать угощения. Сегодня мне хотелось дерзко нарушать правила, и потому я решила пообедать прямо за своим рабочим столом, а не как обычно, внизу, в гостиной. И первым делом – задуть свечи (ровно двадцать одну свечу, слепленную моими собственными руками!), а потом уже есть горячее.

– Хочу стать обычным человеком, – прошептала я заветное. Задумалась на секунду, добавила: – И найти свое место в этом мире, – и разом задула все трепещущие огоньки. Довольно прищурилась: значит, точно сбудется! Улыбнулась своему отражению в оконном стекле напротив. На меня смотрела хрупкая девушка с длинными пепельно-русыми волосами, собранными в хвост, с крупными серыми глазами на бледном лице и серо-жемчужными крыльями в тон, воровато выглядывающими из-за спины.

Распахнула окно и подставила лицо ветру, согретому на удивление горячим сентябрьским солнышком.

Наш старенький деревянный дом, обнимаемый с двух сторон лесом, стоял на холме на самом краю маленького городка в нескольких десятках километров от Петербурга и своими причудливыми архитектурными формами выделялся среди других. Построенный в начале прошлого века неизвестным ценителем русского деревянного модерна, дом был увенчан шестигранной башенкой с остроконечной крышей, окна которой выходили сразу на три стороны: на тупиковую улицу, носившую романтичное название Лесная аллея, на сам лес и на наш сад, окруженный высоким глухим забором.

Башенка была продолжением моей комнаты и моим самым любимым местом в доме, откуда открывался потрясающий вид на город со всеми его извилистыми узкими улицами и симпатичными двух-трехэтажными домами. Я каждый день забиралась на подоконник и подолгу наблюдала, как спешили по своим делам прохожие, неторопливо прогуливались парочки и на все голоса звенели шумные стайки птиц и ребятни.

Мое одиночество уже давно перестало отдавать горечью, я успела смириться с тем, что человеческий мир никогда не примет меня такой, какая я есть, и приноровилась разыскивать другие причины для радости. Душу мою согревали теплые неспешные беседы с мамой и книги, которые я поглощала в огромном количестве с тех пор, как выучилась читать, и из которых узнавала о жизни. А теперь вот (да здравствует технический прогресс!) еще одной моей отдушиной стала любимая работа, и я каждый день с головой погружалась в пучину чужих слов и смыслов – переводила художественные произведения на русский язык, тем самым, как смела надеяться, дарила им еще одну жизнь.

Привычно устремившись взглядом в залитую солнцем даль, я с наслаждением вдохнула доносящиеся до меня запахи сырости, мха, опавших листьев и влажного асфальта. И услышала чуть хриплый, явно мужской голос:

– Пожалуйста, помоги!

Нахмурившись, я поплотнее завернулась в плед и высунулась из окна. Внимательно огляделась, цепким взглядом просмотрела все закутки нашего сада, каждый метр дороги. Прислушалась, вглядываясь в окна соседних домов. Тишина, и вокруг – ни души. Только над домом высоко в небе парил ястреб, высматривая добычу. Я пожала плечами: наверняка послышалось. Или это просто ветер донес до меня обрывки чужих разговоров, а я, безнадежно застрявшая в своих четырех стенах посреди непозволительно теплого сентября, наивно принимаю их на свой счет.

Но вдруг тот же голос отчетливо произнес:

– Теа!

От звука моего имени дрогнуло сердце. Никто, кроме мамы, не знал, как меня зовут. По спине пробежали мурашки – странные, горячие, обжигающие, будто бы у меня прямо под кожей взметнулось пламя. Но на улице опять никого не было видно.

Встревоженно вздохнув, я уже собиралась закрыть окно, как вдруг заметила, что снаружи дома на подоконнике, в самом углу, нахохлившись, сидела сова. Очень большая и очень красивая: бело-бурые, словно нарядные, перья, изящно окаймленная темной полосой голова, черный маленький клюв и ярко-желтые, будто бы подведенные черной краской, глаза. Они смотрели прямо на меня, осмысленно и твердо. А я ахнула: левое крыло совы было неестественно вывернуто в сторону, а перья забрызганы алыми пятнами.

Медленно, чтобы не спугнуть птицу, я протянула к ней руку. Сова, на удивление, послушно забралась на мою ладонь. Осторожно, стараясь не задеть крыло, я перенесла ее с улицы в дом, посадила на стол и закрыла окно. Теперь можно было спокойно рассмотреть мою гостью.

Крыло у нее, похоже, было сломано, и с такой раной в дикой природе она долго не проживет. Необходимо было как можно скорее доставить ее к врачу, но для этого придется дождаться, пока мама придет с дежурства. А это случится не раньше одиннадцати вечера, когда все уже будет закрыто. Заявиться в ветеринарную лечебницу крылатой?… Нет уж, на такие подвиги я пока была не готова даже в самых смелых фантазиях!

Мучимая уколами совести, я расчистила стол от еды, села напротив птицы и виновато пробормотала:

– Придется немного подождать, милая.

– «Милый», – поправил меня приятный баритон.

Я вздрогнула и отшатнулась.

– Не «милая», а «милый», – снова сказал кто-то.

Мне оставалось только молча хлопать глазами.

– Это ты говоришь? Сова? – Я ошалело уставилась на птицу, а она не сводила с меня внимательных глаз.

– Да, это говорю я. Сова. Меня зовут Вереск.

Внешне было совсем незаметно, что сова произносит слова, но я, тем не менее, ее ясно слышала! Ее голос звучал внутри меня, где-то в области моего сердца. То есть его голос, ага!

– Спасибо, Теа. Я надеялся, что ты меня услышишь.

Ох… Значит – Вереск. Снова вереск! Я ошарашено откинулась на спинку кресла и закрыла ладонями лицо. Оказывается, когда чудеса врываются в твою жизнь, это не всегда напоминает щекотание бабочек в животе. Иногда появление чудес больше похоже на удар обухом по голове, и требуется время, чтобы прийти в себя. Лишь спустя несколько мгновений я вспомнила, что передо мной находится не просто говорящая птица, но в первую очередь – раненая, и ей нужна моя помощь. Это помогло мне нащупать почву под ногами. Я собралась с мыслями и медленно, едва дыша, проговорила:

– Хорошо, Вереск. Давай пока промоем твои раны.

Вопросы о том, откуда он знает мое имя, каким образом я понимаю его речь и что вообще все это значит, я собиралась обязательно задать, но чуть позже. Сейчас же первоочередной задачей было попытаться помочь, пока я не грохнулась в обморок от избытка эмоций.

Вереск как-то странно на меня посмотрел и нахохлился.

– Мне надо домой, – поколебавшись, сказал он. – Там мне помогут.

И я выдохнула с облегчением: ждать маму и мучиться угрызениями совести больше не требовалось, да и сам поход к ветеринару, похоже, отменяется.

– А где твой дом? Далеко отсюда? Я могла бы тебя туда отнести, – предложила я. Уж по лесу-то, который начинался за нашим садом, мы с ним, даже крылатые, вполне могли бы пройти незамеченными.

Его темные глаза внимательно изучали меня, я невольно опустила взгляд, смутившись от явственного ощущения, что меня просматривают насквозь. Потом Вереск наконец произнес:

– Я живу за озером, на Старом болоте.

Я посмотрела в окно и задумалась. На велосипеде туда примерно полчаса езды через город, потом минут пятнадцать по шоссе, затем еще столько же вдоль озера. Я хорошо знала дорогу. Старое болото было недалеко от моего любимого утеса на берегу озера, куда я часто ездила в плохую погоду, спрятав крылья под плащом.

Сейчас же, как назло, было очень тепло и светло. По улицам бродили толпы людей, что жадно наслаждались последними теплыми днями. А потому и речи быть не могло о том, чтобы выйти из дома, как есть, с этими злосчастными крыльями, которые не умещаются даже под самой огромной толстовкой, и оказаться у всех на виду. Мне уже начали мерещиться недобрые взгляды и раскрытые во след рты, и я непроизвольно поежилась.

Вереск, все это время внимательно наблюдавший за мной, неожиданно сказал:

– Одна моя знакомая сова говорит, что людям на самом деле нет никакого дела до других. Каждый беспокоится только о себе. Поэтому не переживай из-за крыльев – вряд ли кто-то обратит на них внимание.

Я опешила:

– Ты умеешь читать мысли?!

– Я просто умею видеть суть, – невозмутимо ответил он.

Я озадаченно посмотрела на своего нового знакомца. Почва под моими ногами и так была шаткой, и мне отчаянно хотелось ясности – хотя бы в одном вопросе из тысячи. И Вереск, к моему счастью, не затянул паузу надолго:

– Для того, чтобы понимать друг друга, не обязательно слышать слова, – сказал он. – Даже наоборот, произнесенное вслух зачастую уводит от главного. Все живое в природе так и ведет диалог, не произнося ни слова: мы умеем видеть друг друга, а потому – понимаем. Мне показалось, ты это знаешь, – проговорил он и посмотрел на меня непонятным долгим взглядом, будто о чем-то сожалея. – Ведь у тебя есть крылья. И поэтому ты должна видеть суть, как все мы. Хотя… Может, ты слишком долго жила среди людей…

И задумчиво умолк. А я снова и снова повторяла про себя, как заклинание: «Мы умеем видеть друг друга, а потому – понимаем». Эта фраза, как верно подобранный ключ, только что распахнула передо мной дверь в огромный мир, в котором есть место невозмутимым говорящим совам и нашим невообразимым диалогам. Вдруг в нем найдется место и для меня?

Пьянящее предвкушение свободы, едва зародившееся во мне, еще пока нежное и хрупкое, неутомимо пробивалось сквозь броню страха, нажитую за годы жизни в затворничестве. И несмотря на то, что страх еще был силен и по-прежнему оберегал меня от опасного неизведанного мира, что притаился за воротами моего дома, мне неистово захотелось делать то, о чем раньше я могла только мечтать.

Вереск точно услышал мои размышления. Или увидел то, что происходило в моей душе.

– Так что? Сможешь меня… кхм… отнести на Болото? – спросил он, виновато наклоняя голову. – Ужасно неловко об этом тебя просить. Все-таки я… то есть ты…

– Что?

– Тебе придется нести меня на руках… И это я должен провожать тебя до дома, а не наоборот.

– Да брось, – махнула я рукой. – Невелика беда. В следующий раз проводишь. Он ведь будет, этот следующий раз?

– Разумеется. И я всегда буду тебя провожать, обещаю, – серьезно сказал он, а я вздохнула, смиряясь с неизбежным:

– Тогда буду собираться. Конечно, я тебя отнесу. Отвезу, точнее. Вот заодно и узнаем, так ли уж хорошо твоя знакомая сова знает людей.

Чтобы не поддаваться иссушающим душу опасениям и нерешительности, я быстро сложила в холодильник блюда с моего несостоявшегося пира и принялась собирать в рюкзак вещи: плащ на случай дождя, орешки на перекус, горячий чай в термосе, спички, фонарик, теплые носки – мало ли поездка затянется надолго. И на всякий случай еще надо было предупредить маму, что отправляюсь в небольшой поход.

В кладовке нашлась коробка с довольно высокими бортиками. Я осторожно посадила в нее Вереска, а затем мягким шерстяным шарфом заложила вокруг него свободное пространство, чтобы он в пути не болтался из стороны в сторону и не повредил свое раненое крыло. Оставалось только как следует прикрепить эту коробку к корзине велосипеда, расположенной на руле. Но и с этим я быстро справилась.

Все это время у меня неустанно дрожали руки, тряслись колени, я отчаянно трусила, но чувствовала особенное вдохновение, как перед самым настоящим путешествием. Вереск же, напротив, смиренно терпел все мои манипуляции, невозмутимо молчал и сосредоточенно о чем-то думал.

Наконец я глубоко вздохнула, собираясь с духом, и выкатила велосипед за ограду, не зная еще, что за ней меня ждет.

А там, за оградой, на меня, словно бушующая стихия, обрушился целый мир со всеми его звуками, запахами, яркими красками. Впервые оказавшись в городе в теплое время года, в одной толстовке и с крыльями, неуклюже торчащими из-под нее, я чувствовала себя обнаженной, ужасно уязвимой, но в то же самое время —странное дело! – особенно живой. Мне хотелось жадно вдыхать все многоцветие и многоголосие жизни вокруг, которое я чуть было безвозвратно не потеряла, скрываясь в своей комнате. Хотелось ощущать его каждой клеточкой своего тела. Но я втягивала голову в плечи и стыдливо прятала глаза от прохожих, так ни разу и не осмелившись встретиться с ними взглядом.

– Попробуй не прятаться, – сказал вдруг Вереск. – Вот увидишь, никому нет дела до других.

– Не могу, – честно сказала я, слезая с велосипеда, чтобы перейти дорогу. Говорила я тихо, украдкой, чтобы не привлекать излишнего внимания.

– А что если ты не одна такая? – Вереск неожиданно высунулся из коробки и пронзил меня острым взглядом ярко-желтых глаз. А я от неожиданности замедлила шаг.

– Вдруг у каждого из этих людей, от которых ты так старательно отводишь глаза, – проговорил он, – за спиной тоже есть своя тайная «пара крыльев»? Может, они так же, как и ты, прячут их от посторонних, но при этом как-то умудряются жить, бродить по улицам, находить своих, таких же «крылатых». Ведь, чтобы найти своих, нужно хотя бы выйти из дома.

– Не надо на меня так смотреть! – шикнула я на него. – Из дома я все-таки вышла. Впервые, между прочим, без спасительного пуховика! Мог бы сделать скидку хотя бы на это.

– Я и сделал, – заверил меня он. – Целых полчаса молчал. Ждал, когда тебе надоест прикидываться валенком.

«Валенком!» Я рассмеялась. Во мне крепло ощущение, что я знаю Вереска уже давным-давно. С ним оказалось так просто быть самой собой! Притворяться же кем-то другим – бессмысленная затея, ведь он видел меня насквозь, со всеми моими «особенностями», недостатками и слабостями.

– Хорошо, не буду прятаться и прикидываться, – я примирительно подняла руку. – Мне просто ужасно страшно.

– Знаю, – серьезно сказал Вереск.

– Но я попробую.

– Уверен, ты справишься. А потом войдешь во вкус.

Я решительно поджала губы и яростно надавила на педали. Такой желанный, неизведанный, огромный мир сегодня приветливо протянул мне руку. И я никогда себе не прощу, если не сделаю шаг ему навстречу.

Сначала я посматривала на людей украдкой, искоса, скользя взглядом между ними. А потом дала волю своему любопытству и принялась, насколько позволяла скорость, не стесняясь, их разглядывать. Но поймать на себе ни один взгляд мне так и не удалось – зря я так этого боялась. Прохожие были погружены в свои дела, мысли, заботы. Никакого интереса ни я, ни мои крылья для них не представляли.

И тогда я сдалась. Полностью вверила себя настоящему мгновению, самому правдивому из всех, и мчалась на велосипеде по шоссе, обдуваемая свежим ветром, полная пьянящего восторга от простирающейся впереди дороги. Я впервые не ощущала груз крыльев, не воспринимала их как нечто чужеродное, отдельное, а потому неуместное. Они были неотъемлемой частью меня, а я – частью мира вокруг.

«Мир, – шептала я про себя, – я так хочу научиться тебя понимать, говорить с тобой на одном языке! Я хочу петь с тобой вместе, быть звенящей мелодией в твоем оркестре. Мир, как же много я упустила и растеряла: целую вереницу лет, жемчужную россыпь зим, цветастую охапку дней, проведенных в одиночестве. Но теперь я обещаю тебе и себе: я больше не упущу».

Я была решительно счастлива. Этот день – лучший подарок на мое совершеннолетие.

Вереск затаился. Я чувствовала, что с ним, как и со мной, происходят невидимые глазу перемены. Понимала, что наша встреча произошла далеко не случайно и полностью перевернет привычный порядок вещей, но каким именно образом – нам обоим было неведомо. Я знала одно: что бы ни происходило, наконец-то теперь все было правильно. А потому я мысленно обняла Вереска всем сердцем, благодарная за его появление в моей жизни.