Еврейка из Шато-Тромпетт

– Вернулась на бал.

– Вы полагаете?

– Уверен.

– В таком случае, мне обязательно надо ее отыскать.

С этими словами маркиз убежал, пыхтя на ходу, словно бык.

– Бедняга! – прошептал Филипп.

Затем тоже вышел на открытое пространство и медленно побрел по садовой аллейке, ведущей к южному подъезду особняка интенданта.

– Сегодня у меня много друзей, – размышлял он, шагая по дорожке, – ибо я слыву возлюбленным маркизы, обладающей безграничной властью. Но стоит с ней порвать, как я тотчас останусь один на один c завистниками и врагами.

Прокручивая в голове все эти мысли, вскоре граф Филипп де Блоссак столкнулся с молодым человеком, который тоже в полном одиночестве меланхолично прогуливался по парку.

– Рауль! – воскликнул он.

– Да, мой кузен, – ответил тот, – это я.

– Почему вы один? – с упреком спросил его граф. – Почему не танцуете? На балу полно самых прелестных дам.

– Разумеется, – ответил Рауль, – разумеется.

– Ваше нежелание закрутить любовную интрижку меня удивляет.

– Дело в том, – ответил юный гасконец, – что в данный момент у меня есть заботы поважнее.

– Вот как?

– Я искал вас, – продолжал Рауль.

– Но зачем, кузен?

– Чтобы поделиться с вами… некоторыми не совсем обычными сведениями…

– Даже так?

– На этом балу я никого не знаю, – вел далее свой рассказ молодой человек, – за исключением разве что господина де Коарасса, которого вы позволили мне вам представить. Должен сказать, что посреди всей этой роскоши его наряд представляет собой печальное зрелище.

– Что да, то да. – согласился граф. – Продолжайте.

– А так как я здесь ни с кем не знаком, то и на меня никто не обращает внимания. С другой стороны, это дает мне возможность за всеми наблюдать, а мой слух посреди всей этой толкотни обостряется даже больше, чем в тишине.

– К чему вы клоните, Рауль?

– Пару раз до меня долетели обрывки смутных фраз.

– И что же вы услышали?

– Мне показалось… Словом, я догадался, что против вас, кузен, замышляют что-то нехорошее.

– А конкретнее?

– Сначала упомянули имя маркизы де Босежур.

– Это понятно.

– Потом сказали, что она вас больше не любит.

– Прямо так и сказали?

– Да, а потом добавили, что маркиза располагает доказательствами вашего предательства и намерена жестоко отомстить.

– Это все?

– Нет. Положение усугубляется тем, что ее окружают господа, только и мечтающие ей услужить.

– Выступив против меня?

– Разумеется.

На губах Филиппа де Блоссака заиграла улыбка.

– И вы, мой дорогой кузен, искали меня, чтобы это рассказать?

– Да, – не стал отрицать Рауль.

– Хотите, я сделаю вам одно небольшое признание?

Молодой человек ничего не ответил.

– Мой дорогой друг, – продолжал Филипп, – вы приехали в Бордо с намерением перебраться в Америку, рассчитывая, что я окажу вам в этом деле покровительство, так?

– Еще бы! – наивно воскликнул Рауль.

– Тогда я вот что вам скажу, милый мой, – продолжал Филипп де Блоссак, – с той быстротой, с какой развиваются события, не пройдет и восьми дней, как я потеряю всякое влияние.

– Тем хуже для меня! – молвил Рауль. – Но что бы ни случилось, я, мой дорогой кузен, останусь вам предан телом и душой.

– Отлично сказано! – молвил Филипп, протягивая Раулю руку.

Затем с той же улыбкой на лице добавил:

– Тем более, что мне уже не раз доводилось убеждаться в одной простой истине.

– В какой еще истине? – спросил Рауль.

– Поладив между собой, два гасконца могут противостоять целой армии.

– Всецело разделяю ваше мнение, мой дорогой кузен.

– И при необходимости завоевать весь мир. Так что с вашей помощью, друг мой, мы его если и не покорим, то по меньшей мере выпутаемся из этого затруднения.

Закончив фразу, граф посмотрел на часы и сказал:

– Половина первого ночи… Давайте-ка прогуляемся по салонам.

Они вернулись на бал.

«Судя по всему, – размышлял между делом Рауль, – мой кузен так или иначе впал в немилость. А это, черт меня побери, весьма веская причина не бросать его одного».

«Может так случиться, – думал, в свою очередь, Филипп де Блоссак, – что этот славный малый окажет мне огромную помощь. Расскажу-ка я ему без утайки в каком оказался положении».

Они переходили из зала в зал.

Филипп искал глазами пастушку, но ее нигде не было.

Пока он продолжал свои поиски, к нему подошел какой-то знатный господин, взял его под руку и сказал:

– Добрый вечер, Филипп.

– Здравствуйте, Гектор, – ответил граф.

– Можно вас на два слова?

– Если угодно, даже на четыре. Вы позволите, Рауль?

Тот скромно промолчал и дворянин, отзывавшийся на имя Гектор, отвел Филиппа в сторонку.

– Вы в курсе того, что сейчас происходит? – спросил он графа.

– Даже ведать не ведаю, – ответил Филипп.

– Вы по-прежнему любите маркизу?

– Эк вы хватили! – молвил Филипп. – И да, и нет.

– А теперь послушайте меня. Она вас больше не любит. Да-да! Времена, друг мой, нынче суровые, однако…

– Прошу прощения, мой дорогой Гектор, – холодно оборвал его речь граф,– но с вашего позволения, давайте немного объяснимся.

– Я только за.

– Если вы так хорошо осведомлены о сердечных делах маркизы, она, по всей видимости, сделала вас своим доверенным лицом.

– Я бы и не прочь, но в ваших словах нет ни капли истины.

– Тогда как вас прикажете понимать?

– Просто у меня хорошее зрение.

– И что же вы увидели?

– Да и слух ему под стать…

– Вам довелось что-то услышать?

– Да, я слышал, как маркиза назначила встречу.

– Давно?

– Не более шести минут назад.

– Кому?

– Шевалье де Бюрону.

– Надо же! Одному из моих злейших врагов. Что было дальше?

– Прямо на моих глазах шевалье отправился на эту встречу.

– На какое время она ему назначила?

– На два ночи, под сенью высоких деревьев на аллеях Любви.

– И шевалье, говорите, уехал?

– Да, мой дорогой, я сам видел, как он ушел с бала и потребовал подать карету.

– Что-то слишком он заторопился… – спокойно молвил Филипп.

– Почему вы так думаете?

– Потому что сейчас только половина первого.

– Ну и что! Заторопился и заторопился, что в этом такого?

– А маркиза?

– Она тоже уехала с бала.

– Точно? – спросил Филипп.

– Я лично провожал ее к карете, подставив локоток.

– Благодарю вас, Гектор, – молвил Филипп, сохраняя прежнее спокойствие.

– Очень надеюсь, что вы его убьете, этого шевалье, – добавил собеседник.

– Конечно же нет! С какой стати?

– Как! Вы что, совсем не ревнуете?

Филипп оставил слова Гектора без ответа, лишь пожал ему руку и подошел к Раулю.

– Идемте отсюда, – сказал он, увлекая молодого человека за собой.

Увидев, что граф направился обратно в парк, Рауль немного удивился, но тут же вспомнил разговор де Ториньи с его приятелем о таинственной лодке, которая каждую ночь отчаливала от стен Шато-Тромпетт.

«Уж не предстоит ли мне нынче путешествие?» – подумал он, шагая за Филиппом де Блоссаком.

Тот вышел к небольшой лестнице, первым по ней спустился, показал Раулю на лодку и сказал:

– Садитесь. Нам предстоит небольшая речная прогулка.

Молодой человек повиновался, не сказав ни единого слова.

Граф отвязал швартов, взял весло и поплыл на середину реки.

Той непроглядной ночью долина Гаронны хранила молчание.

Только вдали сиял огнями Шато-Тромпетт, залитый благозвучием и светом.

IX

Лодка бесшумно скользила по реке, лавируя меж спешивших в порт судов.

Граф де Блоссак, к тому же, управлял ею с помощью одного-единственного весла, демонстрируя великолепное умение.

Отплыв от Шато-Тромпетт на некоторое расстояние, Филипп нарушил молчание и сказал:

– Мой дорогой кузен, я одновременно самый счастливый и самый несчастный человек на свете.

– Как это? – спросил Рауль.

– Счастлив, потому что люблю самое лучшее, восхитительное и обворожительное создание.

– С этим понятно. Почему же вы тогда несчастны?

– Потому что вынужден скрывать свою любовь.

Губы Рауля расплылись в улыбке.

– Знаете, кузен, – ответил он, – ваше счастье, как представляется, во сто крат больше несчастья.

– Если бы! – печально молвил Филипп. – Вам, мой юный друг, об этом легко говорить.

– Но каждое мое слово – чистая правда!

От этих слов граф вздрогнул и спросил:

– Что вы, Рауль, хотите этим сказать?

Молодой человек нерешительно помолчал, но через миг воскликнул:

– Ну что ж, тем хуже для меня, хотя я, думаю, уже доказал вам свою преданность!

– Вне всяких сомнений, дорогой кузен.

– Тогда вам придется простить меня за любопытство.

– О чем это вы?

– Я, дорогой кузен, видел красавицу-еврейку.

Филипп с трудом подавил рванувшийся наружу крик.

– Вы… вы ее видели? – глухим голосом спросил он.

– Да, видел.

– Но когда?

– Прошлой ночью.

– И где же?

Графа де Блоссака все больше охватывало волнение.

– Клянусь честью, дорогой кузен, – произнес Рауль, – мне, право, придется вам во всем признаться.

– К чему это вы клоните?

– Давайте я поведаю вам об одном моем приключении, а вы меня внимательно выслушаете…

– Будь по-вашему. – ответил Филипп, все так же пребывая в плену волнения.

И тогда Рауль рассказал о вчерашнем разговоре шевалье де Ториньи с его дружком на испанском языке, об истории с доской, пробудившей в нем любопытство, а заодно о решении перейти на крышу соседнего дома и подползти к краю внутреннего дворика.

– И вы все видели? – воскликнул Филипп.

– Включая и вас.

– Меня?

– Да, мой дорогой кузен, вас, хотя в довольно странном наряде!

Филипп нахмурился, на его чело набежало облачко, но тут же исчезло.

– Ну коли так, Рауль, то сейчас вы узнаете все до конца, – молвил он, протягивая молодому человеку руку.

– Вы совершенно справедливо мне доверились, – гордо ответил тот, – я молод и неопытен, но, полагаю, храбр, а мои дружеские чувства возместят полное незнание жизни.

– Отлично сказано! – похвалил Филипп, заключая юношу в объятия.

И тут же перешел на «ты»:

– Отныне ты мой брат, и я без остатка открою тебе свое сердце.

– Я слушаю вас, – молвил Рауль.

– Вот тебе моя история, – продолжал Филипп де Блоссак, – от начала до конца. Приехав десять лет назад в Бордо, я был в точности, как сейчас ты, – нищий, амбициозный и голодный.

Рауль встретил эти слова улыбкой.

– Как и ты, я был храбр и искал ссоры с королем Испании. Никого еще не любил, хотя сердце мое уже тогда полнилось нежными чувствами к той первой, которая соизволит удостоить меня взглядом. У меня имелось рекомендательное письмо, открывшее предо мной двери Шато-Тромпетт. Затем я получил в одном из полков чин корнета, а через восемь дней королевский интендант дал бал сродни нынешнему. Там оказалась одна дама, вокруг которой вились все без остатка, вымаливая у нее один-единственный взгляд. Да что там говорить! За ее улыбку двадцать человек бросились бы грудью на обнаженную шпагу! Как это случилось? Я, право, и сам этого не знаю. Но прошло всего восемь дней, и я стал ее любовником. Ты уже догадался, что…

– Да, – ответил Рауль, – это была маркиза де Босежур.

– Пять лет, – продолжал Филипп, – мы боготворили друг друга, и, как ты уже, видимо, слышал, я стал королем Бордо, где своим могуществом она превосходит самого интенданта, потому как чего желает она, того хочет король. Эта любовь, может, и дальше жила бы в моей душе, столь же неистовая и страстная, как в первые дни, если бы я не повстречал Сару.

– Красавицу-еврейку?

– Да.

Граф вздохнул, немного помолчал и тут же повел свой рассказ далее:

– Но прежде чем рассказать о нашем с ней знакомстве, я должен немного просветить тебя в отношении еврейского племени.

– В самом деле? – спросил Рауль.

– Как тебе известно, эти Израилевы сыны – народ скитающийся и гонимый. Во всей Европе есть только четыре города, где им позволено жить в мире и даже пользоваться некоторыми привилегиями. В Португалии это Лиссабон, в Германии Мюнхен, а во Франции Мец и Бордо. Именно в Бордо в самое лихолетье Средневековья евреи обрели защиту и покровительство. Сначала их попросили принять христианство, больше для формы, но потом освободили от этой формальности. А по прошествии еще некоторого времени разрешили свободно исповедовать свою религию со всеми ее традициями и обрядами. Наконец, позволили строить синагоги и молиться там средь бела дня. Здешние иудеи обладают гражданскими правами, а за ум, честность и трудолюбие даже снискали себе некоторый почет. Особенно общественным уважением пользуется Самуэль, – ростовщик, дающий деньги под залог, дядюшка Сары. Сама она родилась в Германии, ее мать приходится Самуэлю сестрой. Девушка приехала в Бордо три года назад. В тот день, когда она впервые вышла прогуляться в богатом и живописном наряде своего народа, в городе едва не случилась смута. Самуэль, ни о чем не подозревая, поставил ее за конторкой своей лавки, после чего его дом чуть ли не стали брать штурмом. Те, кто совершенно не нуждался в деньгах, бросились к нему закладывать ювелирные изделия. А у кого не было ни денег, ни других ценностей, приходили занимать под обычную расписку. Были и такие, кто целыми днями фланировал взад-вперед по улице Аржантье с единственной целью увидеть прекрасную еврейку. А как-то вечером раскрылся настоящий заговор, жертвами которого стали старый иудей и его племянница.

– Как это? – спросил Рауль.

– Сейчас увидишь. Просидев весь вечер в притоне, полдюжины молодых людей, разгоряченных игрой и вином, заключили весьма необычное соглашение. Обязались объединиться и похитить красавицу-еврейку. А когда она окажется в их власти, бросить жребий и не мешать победителю спокойно вкусить плодов своей добычи.

– Какая гнусность! – воскликнул Рауль.

– Не торопись. – продолжал Филипп. – Слова скрепили клятвой, а задуманное решили свершить следующей ночью. Однако тайна выплыла наружу, Самуэль прознал, что против него что-то замышляется и отправился в Шато-Тромпетт просить интенданта о покровительстве. Но поскольку того в Бордо в это время не оказалось, принять старого ростовщика довелось мне. «Будьте покойны, – сказал ему я, – мной будут приняты все необходимые меры». Вечером я в одиночку отправился к Самуэлю домой. «А как же ваши солдаты?» – спросил меня он. «У меня их нет». «Как, неужели вы пришли один?» «Ну зачем же один? С моей верной подругой Жаклин», – ответил я, похлопав по шпаге, отозвавшейся веселым звоном. Сару сначала не увидел, – вся дрожа, она укрылась в своей комнате. Самуэль тщательно запер на все замки и забаррикадировал дверь, после чего мы с ним несколько часов просидели в лавке. Все было тихо, мирные обыватели Бордо ложились спать. Но ближе к полуночи моего слуха достиг какой-то шум, в котором угадывались шаги нескольких человек. Вот они остановились, как мы поняли, прямо у нашей двери. Послышалось тихое перешептывание. «Они устроили совет», – тихо молвил еврей. Я бесшумно вытащил из ножен Жаклин. В этот момент в дверь вдруг постучали. Самуэль не ответил. Снова раздался стук, на этот раз громче. Ростовщик не двинулся с места.

«А ну открывай, старая скотина!» – завопили снаружи несколько голосов. Весь дрожа, Самуэль бросил на меня вопросительный взгляд. «Придется открыть», – ответил я. «Открыть?» «Да». «Вы, вероятно, сказали это, не подумав!» «Открывайте, – властно повторил я, – остальное уже моя забота». Еврей в страхе никак не мог на это решиться. Тогда я сам отпер дверь и встал за ней. Похитителей оказалось шесть человек, все вооружены шпагами. Я же был один, однако этот неравный бой манил меня своими соблазнами – что-то в душе подсказывало мне, что я не только выйду победителем, но и получу достойную награду. Полагая, что им придется иметь дело с беззащитной юной девушкой и стариком, они столкнулись с мужчиной, сжимавшим в руке шпагу.

Жаклин творила подлинные чудеса. Двоих я уложил прямо на пороге, еще двое получили ранения и окровавленные повалились на мостовую, остальные предпочли спастись бегством. Тогда я снова все запер и сказал Самуэлю: «Теперь можете спокойно ложиться спать. Новых попыток они предпринимать не станут». Но едва эти слова слетели с моих уст, как в глубине лавки отворилась дверь и в комнату вошла Сара. Перепуганное криками схватки, бедное дитя спустилось вниз. Раньше я никогда ее не видел, поэтому был ослеплен ее красотой. Самуэль взял меня за руку и сказал ей: «Позволь представить тебе моего спасителя». Дрожа всем телом, Сара смотрела на меня со смесью любопытства, благодарности и ужаса. Затем, повинуясь спонтанному порыву души, энергично протянула мне руку.

На этом, мой дорогой кузен, позвольте мне закончить рассказ. Вскоре после всех этих событий я страстно полюбил Сару, а она полюбила меня. Но, как девушка честная, всеми силами сопротивлялась своей любви. Как-то вечером, буквально теряя голову от нахлынувших на меня чувств, я спросил ее: «Сара, хотите быть моей женой?» «Нет», – ответила она. «Но почему?» «Потому что вы знатный вельможа, а я всего лишь несчастная еврейка». «Подумаешь! – воскликнул я. – В этом отношении можете быть покойны, я не разделяю принципов, исповедуемых моим сословием». «Пусть так, – ответила она, – но у вас есть другая…» «Эта любовная связь давит на меня тяжким грузом, с этой женщиной я порву как только вы того пожелаете». «Ах! – воскликнула она, дрожа с головы до ног. – Вы же знаете, что она способна жестоко отомстить, причем не только вам, но и нам с моим бедным дядюшкой». Когда же я бросился ее успокаивать, она добавила: «Нет-нет, если я выйду за вас замуж, мне придется бежать не только из этого города, но даже из Франции, и возвратиться на родину».

Филипп де Блоссак вздохнул, помолчал и продолжил:

– Больше я от нее ничего добиться не смог. С другой стороны, как бы я ее ни любил, перспектива уехать в Германию, в Мюнхен, и предстать там в облике мужа еврейки, меня не особо прельщала, особенно если учесть, что в последние полсотни лет там поселилось немало французских дворян. Так или иначе, но наша любовь нуждалась в какой-то развязке, которую ускорила самая настоящая катастрофа.

– Катастрофа?!!! – воскликнул Рауль.

– Да, сейчас ты все поймешь. Мой поступок наделал немало шума. Как ты догадываешься, типы, которых я прикончил, жаловаться никуда не стали…

– Для этого у них были все основания, – засмеялся Рауль.

– Но вот остальные, получившие ранения, орали так, будто с них живьем сдирали кожу.

– Подумать только!

– Да и потом, по городу пошли гулять сплетни. Некоторые даже утверждали, что я каждый вечер бываю у красавицы-еврейки. Вскоре эти слухи достигли ушей маркизы, надо сказать, ревнивой почище тигрицы. Как-то утром интендант приказал мне сопроводить на север Лангедока конвой с амуницией. Нам с Сарой пришлось расстаться на целых пятнадцать дней. Но перед разлукой мы обменялись самыми торжественными клятвами и я уехал, даже не подозревая, что мою отлучку устроила маркиза, дабы спровадить меня из Бордо. На следующий день после моего отъезда дядюшку Самуэля вызвали в Шато-Тромпетт. Интендант де Невиль принял его с самым хмурым видом. «Добрейший мой Самуэль, – заявил он, – у вас есть племянница, которую можно назвать слишком даже красивой». А когда Самуэль удивленно воззрился на него, добавил: «Слишком красивой для того, чтобы и долее оставаться в Бордо». «Но, сударь!» – воскликнул иудей. «Если я сообщу вам, что капитан Филипп де Блоссак без ума от вашей племянницы, – продолжал интендант. – это отнюдь не станет для вас новостью, потому как вы и сами это хорошо знаете». «Увы!» – вздохнул Самуэль. «И одна дама, – вел далее де Невиль, – проявляющая к нему интерес по причинам, которые я не стану здесь раскрывать, требует, чтобы я выслал вас из Бордо. Отказать ей я ни в чем не могу, поэтому в некоторой степени мне пришлось ей уступить». Самуэль задрожал всем телом. «Вы сами останетесь в Бордо, но племянницу отправите в Мюнхен». Не в состоянии на это что-либо возразить, старый еврей пообещал отослать Сару на родину. На следующий день она и в самом деле отправилась в путь в сопровождении старой гувернантки.

– Так в чем тогда дело? – спросил Рауль.

– Да погоди ты! Сара уехала, но остановилась на постоялом дворе в одном из предместий Пуатье и прислала мне оттуда письмо.

– Великолепно!

– Через восемь дней я приехал к ней, а еще через восемь она под покровом ночи вернулась в Бордо и укрылась в доме дядюшки.

– А маркиза?

– Сначала ничего не заподозрила и ограничилась лишь тем, что сказала мне: «Красавица-еврейка уехала, мой дорогой». «В самом деле?» – спросил я, изображая из себя наивного простачка. И тогда маркиза, – совсем не прочь побарахтаться в сетях обмана, – решила, что я ее по-прежнему люблю.

Едва граф закончил свой рассказ, барка, все так же бесшумно скользившая вверх по течению, уткнулась носом в песок напротив врат Кайю.

X

Встав и выпрямившись во весь рост, Филипп приложил к губам палец, повернулся к Раулю и сказал:

– Сейчас спрыгнем на берег. Говорить будем только шепотом.

Шато-Тромпетт, казалось, вобрал в себя все суматошные звуки аквитанской столицы. Насколько новая часть Бордо оглашала окрестности своим шумным весельем, настолько же старая угрюмо хранила молчание.

И пока в небе над недавно выстроенным кварталом Шартрон эфемерными фонариками расцветали праздничные салюты, старинный Бордо, – с его древней башней Сен-Мишель, старым дворцом Омбриер и вратами Кайю, во времена англичан называвшимися Кейлау, – так вот старинный Бордо, говорим мы, утопал во мраке.

Кое-где на веревках болтались уличные фонари. В некоторых окошках за крепостными стенами все еще теплился свет.

В порту хорошо виднелся сигнальный огонь на корме какого-то судна, соперничавший с высыпавшими на небе звездами. Время от времени ночную тишину нарушали то приглушенные шаги, то похабная песнь подвыпившего матроса, то окрик часового «Кто идет?», то поспешная поступь запоздавшего мещанина… Да на том и все.

Филипп де Блоссак на несколько мгновений неподвижно застыл на набережной. За ним остановился и Рауль.

Молодой капитан, казалось, внимательно ловил каждый звук, одновременно с этим обводя окрестности испытующим взглядом.

– Вроде как ничего подозрительного, – прошептал, наконец, он, – идемте, дорогой кузен.

И снова взял молодого человека под руку.

– Куда? – спросил тот.

– Представлю вас красавице-еврейке.

Рауль вздрогнул.

– Только попадем мы к ней другим путем.

– Однако! – воскликнул Рауль, вспомнив как покойный шевалье де Ториньи без всякой пользы провел у окна далеко не одну ночь.

Какое-то время они шагали по набережной. Затем Филипп остановился у двери в дом, выстроенный с внешней стороны крепостной стены и будто к ней прилепившийся. Врата Кайю располагались отсюда буквально в двух шагах.

Вытащив из кармана ключ, граф открыл им низенькую, сводчатую дверцу.

– Дайте мне руку, – велел он Раулю, – дальше пойдем в темноте.

За дверью и правда обнаружился узкий черный проход. Рауль безропотно шагал за кузеном. В конце прохода они уперлись в узкую винтовую лестницу, перилами которой служила закрепленная на стене веревка.

– Хватайтесь! – молвил Филипп.

И первым стал подниматься по ступеням.

«Чтоб меня повесили, если я догадываюсь как мы столь необычным путем окажемся в доме еврея Самуэля!» – думал Рауль.

На первой лестничной площадке Филипп остановился, достал второй ключ и отпер еще одну дверь.

– Дальше, – произнес он, – пойдем уже при свете.

С этими словами он вынул из кармана огниво и зажег предусмотрительно захваченную свечу. После этого взору Рауля предстала небольшая меблированная комнатенка, по виду напоминавшая жилище мастерового с забранным решеткой окном, за которым смутно угадывался порт.

На стене висела рабочая одежда.

– Именно сюда я прихожу каждую ночь совершить мое превращение, – молвил Филипп.

– Как это? – спросил Рауль.

– Раз уж вы видели меня прошлой ночью в комнате Сары, то должны были заметить, что я явился к ней не в бархате и шелках…

– Еще бы! Поначалу я даже принял вас за мастерового.

– Но в городе в таком наряде я показаться не могу.

– Ха! И то правда!

За разговором граф быстро переоблачался.

– Если хотите пойти со мной, – продолжал он, – вам придется последовать моему примеру.

– С удовольствием! – согласился Рауль.

– Как видите, у меня имеется запасной комплект, – добавил Филипп де Блоссак, – а так как мы с вами почти одного роста, он будет вам в самый раз.

– Но где это мы? – спросил Рауль.

– В доме, который для себя облюбовали портовые рабочие. Я снял здесь комнату.