Еврейка из Шато-Тромпетт

– Ну так что ж! Я окажу им достойный прием!

– Интендант вполне может вас арестовать.

– А разве его племянник нам не друг? – с тонкой улыбкой на губах спросил Рауль.

Граф де Коарасс оглушительно захохотал и ответил:

– Как же вы молоды и наивны!

– Почему? Что вы хотите этим сказать?

– Что интенданту наш приятель, скорее всего, седьмая вода на киселе и он его знать не знает. Хотя ручаться я ни в чем не стану.

– А история с китом?

– Чистой воды вымысел, мой юный друг!

– А случай с подсвечником?

Так как героем необыкновенного сражения, в котором массивный серебряный канделябр совершил целый ряд доблестных подвигов, был сам де Коарасс, удар пришелся не в бровь, а в глаз. Однако графа это совсем не рассердило.

– Мой замечательный друг, – молвил он, – вижу, вы совершенно не в курсе наших обычаев и нравов.

– О чем это вы?

– У нас в Бордо, в порту рядом с Бакаланом, чуть в сторонке от Шартрона, есть одно местечко под названием «Краснобайские колкости».

– И что оно собой представляет?

– Погожими зимними деньками мы греемся там на солнышке, глядя как одни суда заходят в порт, а другие его покидают. В этих «Краснобайских колкостях» мы собираемся с двенадцати дня до четырех пополудни. Говорят все по очереди, каждый рассказывает свою историю, но никто не смеется – и это очень даже умно.

– Правда ваша. – согласился Рауль. – Поэтому чтобы выпутаться из скверной истории, в которую я влип, вместо нашего друга, племянника интенданта, мне придется искать другого покровителя.

– У вас в Бордо есть знакомые?

– Да, я знаю одного человека.

– Скажите на милость!

– Который, как мне говорили, пользуется некоторым влиянием.

– Как его зовут?

– Это мой двоюродный брат Жорж де Блоссак.

Услышав это имя, граф де Коарасс поклонился.

– Однако! – сказал он. – Да ваш кузен почти что наместник провинции.

– Благодаря дамам! – ответил Рауль.

– Смею надеяться, – продолжал граф де Коарасс, переходя на вкрадчивый тон и не скупясь на комплименты, – что вы, как малый самый славный, не откажете мне в незначительной услуге.

– С превеликим удовольствием, если это, конечно, в моих силах.

– Представьте меня господину Жоржу де Блоссаку.

Рауль улыбнулся.

– Я хочу попросить его о небольшом одолжении, – продолжал граф де Коарасс.

Вот так, за разговором, они вышли на угол улицы Аржантье и в то же мгновение увидели галантного господина в плаще, накинутом на плечо с поистине кастильской грацией, который величественно шествовал, никому не уступая дорогу и демонстрируя уверенность птицы высокого полета.

– Полагаю, это ваш кузен. – молвил граф и обнажил голову, когда их разделяло еще целых десять шагов.

Завидев Рауля, господин ринулся вперед, подбежал к молодому человеку, обнял его и сказал:

– Я видел тебя еще совсем ребенком, но твое лицо совсем не изменилось. Здравствуй, мой маленький Рауль, здравствуй, дитя мое!

И снова заключил его в объятия. Наружности господин Жорж де Блоссак был самой что ни на есть значительной. Отвечая взаимностью на его горячие излияния чувств, Рауль без труда узнал в нем того портового грузчика, который прошлой ночью пробрался в комнату красавицы-еврейки.

– Но откуда ты? – продолжал тот. – Получив письмо с указанием искать тебя на постоялом дворе «Единорог», я являюсь туда, но мне сообщают, что ты ушел в компании трех человек.

– Совершенно верно, мой дорогой кузен, – ответил Рауль, взял приятеля за руку и добавил: – С вашего милостивого соизволенья, разрешите представить вам моего доброго друга графа де Коарасса.

Жорж де Блоссак окинул гасконца взглядом, не лишенным толики презрения.

Тот без конца кланялся, каждый раз все ниже и ниже.

– Господин граф, – наконец молвил он, – смиреннейше прошу принять мои поздравления.

– Что вы имеете в виду?

– Как что? Вашего кузена!

– Вот как! – воскликнул Жорж де Блоссак, снова переводя взгляд на Рауля.

– Он только что дрался на дуэли как лев, – добавил граф.

– Дрался! – закричал Жорж.

– Да, сударь.

– Но с кем?

– С шевалье де Ториньи.

Жорж де Блоссак нахмурил лоб.

– Но Рауль, друг мой… – произнес он, усиленно напуская на себя суровость, но на деле излучая одну только теплоту. – Вы ведь только-только приехали.

– Полно вам! – сказал де Коарасс. – Чувствительность к обидам у нас у всех в крови…

– Надеюсь, – продолжал Жорж де Блоссак, – все обошлось хорошо?

– Ха! – опять молвил де Коарасс. – Лучше и мечтать нечего!

– Беды никакой не приключилось?

– Э-э-э… – протянул Рауль.

– Рауль, дитя мое! – воскликнул Жорж, покрываясь бледностью. – Вы что, ранили шевалье?

– Нет, мой дорогой кузен, я его убил.

Из груди графа Жоржа вырвался крик.

– Боже мой! Несчастный, что вы наделали?

– А я говорил вам, что это дело скверное, – произнес де Коарасс.

– Мой дорогой кузен, – продолжал Рауль, никоим образом не теряя хладнокровия, – мне хотелось бы поговорить с вами с глазу на глаз. Вы позволите, граф?

– Конечно, конечно. – ответил тот и без затей отошел в сторонку.

– Я убил шевалье де Ториньи, – сказал Рауль Жоржу де Блоссаку, – и признаю, что это большое зло, но сделал это, дабы предотвратить зло еще большее.

– Вот как? – спросил Жорж, глядя на него.

– Шевалье, как и я, жил в «Единороге».

– В самом деле? – спросил Жорж. – И что из этого?

– На его беду, но на счастье одного близкого мне человека, шевалье изъяснялся на испанском языке, который я хорошо понимаю.

– И что же он говорил?

– Что некая дама, какая-то маркиза…

Жорж де Блоссак вздрогнул.

– Продолжайте, – молвил он.

– Что некая маркиза поручила ему следить за одним домом на улице Аржантье…

У Жоржа де Блоссака побледнело лицо.

– И к тому же велела навести справки о некоей барке, которую каждый день кто-то тихонько отвязывает у подножия крепостной стены Шато-Тромпетт.

Жоржа де Блоссака пробила нервная дрожь.

– Это правда? – спросил он. – Он что, так и сказал, этот шевалье?

– Ну да.

– И что было дальше?

– А так как персона, за которой он намеревался следить…

– Он ее назвал?

– Вне всяких сомнений.

– Продолжай, продолжай! – сдавленным голосом прошептал Жорж.

– Э-э-э… Я из-за пустяка затеял с ним ссору и убил на дуэли.

Жорж де Блоссак обнял молодого человека и сказал:

– Милое мое дитя! Теперь ты мне не просто кузен, но кровный брат на всю жизнь до самой смерти!

Затем знаком велел графу де Коарассу подойти.

– Это вы, сударь, выступили секундантом у моего кузена? – спросил он.

– Совершенно верно, господин граф.

– Позвольте мне вас за это поблагодарить.

И протянул ему руку. Потом обратился к Раулю и добавил:

– Сейчас пойдем на постоялый двор и заберем твои пожитки. Поселишься в Шато-Тромпетт.

– Однако… – подумал граф де Коарасс. – Вот она, моя прекрасная возможность пробить себе дорогу в свет. О чем бы таком его попросить?

И почесал ухо.

VII

Наступила ночь, одновременно темная и светлая, когда луна прячется за горизонт и синее, отливающее чернотой южное небо усеивают мириады золотистых звезд.

Свои спокойные, глубокие воды несла Гаронна, лишь тихо плескаясь у форштевней бесчисленных судов, стоявших на якоре в порту.

Бордо искрился огнями.

Если река хранила молчание, то в городе, напротив, царило шумное оживление.

По уличным мостовым с грохотом катили экипажи, увозя в Шато-Тромпетт дам и господ.

Там давал бал сановный и могущественный мессир Камю де Милвиль, интендант провинции и назначенный в город королем наместник.

На этот светский раут был приглашен весь цвет Гиени и ее блистательной столицы Бордо.

По такому случаю Шато-Тромпетт, обычно промозглый и унылый, превратился в один большой праздничный салон.

Танцевали где только можно – в залах и парках, на освещенных венецианскими фонариками террасах и в огромных оранжереях, обращенных в зимние сады.

Бал объявили костюмированным, вменив дамам в обязанность явиться в черных полумасках.

Барка, которую каждый день кто-то тихонько отвязывал у подножия крепостной стены…

До ужина, когда всем было позволено предстать в своем истинном обличьи, щеголять с открытыми лицами разрешалось только мужчинам.

Среди дам, которых кавалеры силились угадать под маскарадными костюмами, выделялась одна особа, порхавшая из зала в зал и переходившая от одной кучки собравшихся к другой, время от времени шепча знатным вельможам на ушко несколько слов.

– Но кто эта очаровательная пастушка? – спросил, наконец, маркиз де Босежур, первый магистрат города Бордо, а по совместительству муж той обольстительной и могущественной маркизы, благосклонность которой была тайным символом поистине королевской власти.

Персонаж, к которому обратился маркиз, – не кто иной, как королевский интендант мессир Камю де Невиль, – в ответ захохотал.

– Как! – воскликнул он. – Вы ее даже не узнали?

– Конечно нет.

– Бедный! Это же ваша жена!

– Вы с ума сошли! – возразил маркиз.

– Клянусь чем угодно, что это она и есть.

– Я бы с вами, пожалуй, даже согласился, потому как осанка у нее почти точь-в-точь как у нее.

– Еще бы!

– Но у меня, увы, имеется доказательство обратного.

– Помилуйте!

– Имею с прискорбием сообщить вам, мой дорогой королевский интендант, что маркиза не соблаговолила почтить ваши салоны своим присутствием!

– Не может быть!

– Это, мой друг, чистая правда.

– Ваша супруга здесь. – заявил интендант, пожимая плечами. – Это та самая очаровательная пастушка с напудренными волосами и кружевной маской на лице, которая горячит всем кровь своими несравненными плечиками.

– Друг мой, повторяю вам, моя жена осталась дома! Мне, черт возьми, это доподлинно известно!

– Каким образом, позвольте полюбопытствовать?

– Она слегла.

– Полно вам!

– Да-да, ее одолела страшная мигрень.

– С вашего позволения, я вам не верю.

– Да клянусь вам, она осталась дома, обложив голову компрессами.

– Ну так что же? Вы за порог и она тотчас о них забыла.

– Ваши слова, друг мой, полный вздор.

– Вздор-то вздор, но сущая правда. После вашего отъезда она позвонила горничной и велела ее одеть.

А так как маркиз с самым недоверчивым видом качал головой, интендант тут же добавил:

– Друг мой! Бьюсь об заклад на сотню луидоров, что эта очаровательная пастушка и ваша жена одно и то же лицо.

– Хм! – нерешительно протянул маркиз.

Потом отошел от де Невиля и отправился на поиски пастушки, только что покинувшей зал, где они меж собой беседовали.

Таинственная дама не танцевала, лишь по-прежнему переходила от одной группки к другой, будто кого-то искала.

Пока, наконец, не увидела знатного молодого вельможу, который стоял, прислонившись спиной к украшенному цветами и мхом каминному переплету, по виду совершенно чуждый этому праздничному буйству, в конечном итоге приобретшему всеобщий характер.

– Здравствуйте, граф, – сказала она, подходя прямо к нему.

Дворянин вздрогнул.

– Вижу, Филипп, вы меня узнали, – добавила пастушка.

Граф Филипп де Блоссак, потому как это был он, склонился перед ней в поклоне.

– Я сейчас возьму вас под руку и мы отсюда уйдем, – молвила повелительным тоном пастушка, – здесь просто невыносимо.

С новым поклоном граф подставил ей локоток.

Из зала, в котором произошла эта встреча, вела в парк высокая, застекленная дверь.

Переступив ее порог, Филипп де Блоссак и пастушка оказались на свежем воздухе.

– Куда направимся, мадам?

– Как куда? – ответила она. – Да хотя бы вон туда!

И показала на уголок парка, погруженный во мрак, в то время как остальную его часть заливал свет.

Не высказав никаких возражений, Филипп повел ее под сень нескольких высоких деревьев к утопавшей в зелени скамье.

Пока они шли, пастушка не произнесла ни слова, Филипп де Блоссак к ее молчанию отнесся с совершеннейшим почтением.

Но стоило им оказаться в этом уголке одним, как дама сорвала маску и сказала:

– Филипп, выслушайте меня…

Ее голос звучал взволнованно, на лице отражалось огромное возбуждение.

– Говорите, сударыня, – ответил он.

– Я заболела, слегла в постель и мучилась ужасными болями… – продолжала она. – Но все равно пересилила себя и приехала.

– Сударыня!

– Приехала единственно ради вас! Только ради вас и больше никого!

– Вы с ума сошли, Элен! – ответил Филипп де Броссак, стараясь говорить ласково, хотя в голосе его не чувствовалось ничего, кроме нетерпения.

– Да, вы совершенно правы, я действительно сошла с ума.

Вновь стало тихо. Через несколько мгновений она повела разговор далее:

– Да, я сошла с ума, потому что люблю вас… А еще потому что вы меня больше не любите!

– Элен!

– Да-да! – продолжала она. – Я все знаю. Вы меня обожали, но потом вас это утомило…

– Но… Ангел мой…

– Только не смеете этого признать! – не без иронии добавила она.

– Я люблю вас так же, как раньше!

Она не ответила.

Опять повисло молчание, на этот раз продлившееся немного дольше.

Судя по виду, Филипп де Блоссак терзался мукой.

– Вы меня больше не любите… – решилась, наконец, вновь заговорить пастушка. – только делаете вид… что ж, грамотная позиция…

– Но мадам!

– И верная с точки зрения политики.

– Элен!

– Во-первых, вам известно, что маркиза де Босежур пользуется определенным влиянием, причем не только в Бордо.

– Как вам не стыдно, мадам! – воскликнул Филипп, явно задетый за живое. – Как вам в голову могло придти, что моя любовь столь корыстна?

– К тому же, – довела она до конца свою мысль, – вы наверняка любите другую и при этом боитесь моей мести.

– Довольно! – закричал он. – Это уже чересчур!

И гневно топнул ногой.

– Совершенно с вами согласна! – иронично ответила она.

– В своей необузданной ревности, которой даже названия нет, вы дошли до того, что посчитали меня негодяем!

– Нет.

– И трусом!

Эти слова граф произнес глухим, преисполненным ненависти голосом, но ничуть ее этим не обескуражил.

– Филипп, друг мой, – ответила она, – я ведь уже сказала, что приехала сюда только ради вас, никто другой мне не нужен.

– Пусть так, – сказал он, – но почему вы не пожелали меня принимать, когда я явился с визитом в ваш дом на аллеях Любви.

– Мне нездоровилось.

– В самом деле? Думаю, не настолько, чтобы меня не принять, раз уж…

– Раз уж несколько часов спустя приехала сюда? Вы это хотите сказать?

– Да, именно так?

– Несколько часов назад я ненавидела вас лютой ненавистью.

– Ничуть в этом не сомневаюсь!

– Но теперь чувствую, что все еще люблю вас…

– И между ненавистью и любовью вы выкроили часок для ревности? – с язвительным смехом спросил Филипп де Блоссак.

Она ответила новым вздохом, полнившимся яростью, и добавила:

– Филипп, я решила в последний раз с вами поговорить.

– Слушаю вас, сударыня.

Как видим, против фразы «в последний раз» Филипп де Блоссак протестовать не стал.

– Я любила вас, – продолжала она, – и люблю до сих пор. Любила страстно, до безумия, сделала вас королем Бордо, разделила с вами свою тайную, безграничную власть, и даже совершила ради вас преступление.

– Преступление! – воскликнул Филипп.

– Чтобы обрести свободу и стать вашей рабыней.

– Вы с ума сошли! – повторил граф.

– Я все еще люблю вас, – продолжала она, – только теперь к этому чувству примешивается и ненависть.

– Для любви довольно необычно! – засмеялся он.

– Я догадываюсь, даже чувствую, что у меня появилась соперница!

Граф пожал плечами.

– Это не выдумка, она существует на самом деле! – молвила она.

– И где же именно? – спросил граф.

– Это вы знаете не хуже меня.

– Вот что я действительно знаю, так это то, что вы теряете голову, только и всего.

– Филипп!

– Ну вот что! – воскликнул Филипп в новом приступе гнева. – Раз уж вы хотите от меня объяснений, я к вашим услугам. По-вашему, у вас появилась соперница?

– Да.

– Я понимаю, кого вы имеете в виду.

– Неужели!

– Одну несчастную дочь еврейского народа, которую вы подвергли гонениям только за то, что на одном из праздников я выступил в роли ее кавалера.

– Потому что полюбили ее!

– Вам-то откуда об этом знать? Этой несчастной пришлось уехать из Бордо, спасаясь от вашего гнева, дабы вы не погубили ее дядюшку, старого Самуэля.

– Вы полагаете?

– А потом возвратиться в Германию, где ей довелось появиться на свет.

Маркиза не сводила с Филиппа де Блоссака пылающего взгляда.

– Вы можете мне в этом поклясться? – наконец, спросила она.

– Я, сударыня, могу клясться только в том, что знаю наверняка – ответил граф.

– Что вы говорите!

– Мне сказали, что красавица-еврейка, как ее называют, покинула Бордо.

– И вы поверили?

– Для этого у меня были все основания.

– А вот я, – молвила маркиза, – уверена в совершенно обратном.

Филипп оставался бесстрастен.

– Выслушайте меня, – продолжала она, – сегодня на улице Аржантье произошло необычное и весьма прискорбное событие.

Филипп и бровью не повел.

– Одного моего друга, шевалье де Ториньи, убили на дуэли.

– Мне это известно, – холодно ответил граф.

– В самом деле?

– Скажу больше, сударыня, эта схватка состоялась в аккурат из-за меня, а ваш шевалье пал от руки моего кузена Рауля де Блоссака.

– И почему они дрались?

– Мадам, вы заставляете меня рассказывать то, что знаете лучше меня, – ответил граф.

– Я жду ответа!

– Шевалье был от вас без ума.

– Допустим.

– И поэтому взял на себя весьма презренную роль.

– Какую именно?

– Сделался вашим шпионом.

– И что из этого? – надменно фыркнула маркиза.

– Де Ториньи, как и вы, пребывал в полном убеждении, что красавица-еврейка, племянница старого Самуэля, из Бордо никуда не уезжала.

– Продолжайте, продолжайте.

– А что тут продолжать, он поселился на постоялом дворе «Единорог» на улице Аржантье, прямо напротив дома Самуэля.

– Зачем?

– Выяснить, не бываю ли я у иудея и его племянницы.

– Вот оно что! – воскликнула она. – Значит, вы все знали?

– Не торопитесь. Мой юный кузен Рауль де Блоссак, приехав накануне в Бордо, тоже остановился в «Единороге». А когда услышал, как шевалье заговорил обо мне, вполне естественно навострил уши. И поскольку де Ториньи отзывался обо мне самым непочтительным образом, вызвал его на дуэль.

– Вызвал, а потом убил?

– Увы, сударыня, увы!

– Презрев дуэльное уложение.

– Закон чести, мадам, выше всяких уложений.

– Филипп, – холодно молвила маркиза, – я хочу вас предупредить.

– О чем?

– Если на вашего кузена устроят охоту, бросят в тюрьму и отдадут под трибунал…

– Продолжайте, что же вы.

– Я его выручать не буду.

– И совершенно напрасно, мадам.

– Почему это?

– Потому что у моего кузена нет ровным счетом никаких резонов вас щадить.

– Меня?

– По душевной простоте он растрезвонит о словах де Ториньи в ваш адрес, о нашей любви и о вашей ревности.

Маркиза де Босежур в ярости содрогнулась и сказала:

– Но раз так, то сей молодой человек просто подлец!

– Ничуть, мадам. Однако ему же надо будет как-то объяснить причину этой дуэли.

Маркиза закусила губу.

– Филипп, – молвила, наконец, она, – извольте дать мне одну клятву.

– Это смотря какую.

– Извольте поклясться, что вы не отправляетесь каждый вечер на улицу Аржантье.

– Маркиза, – ответил Филипп де Блоссак, – клянусь вам, что вот уже год ноги моей не было на этой улице, я отправился туда только сегодня, чтобы забрать с постоялого двора «Единорог» моего юного кузена.

– Вы действительно мне в этом клянетесь?

– Честью дворянина.

Ее взор полыхнул ненавистью.

– Если вы, Филипп, мне солгали, – сказала она, – если обманули меня и на вас падет моя страшная месть, то винить в этом вам придется только себя!

Он хотел было взять ее за руку, но она вырвалась, вышла на открытое пространство и удалилась. Из-под ее полумаски донесся язвительный смех.

Граф рухнул на утопавшую в зелени скамью, обхватил руками голову и прошептал:

– Боже мой! Теперь эта женщина меня ненавидит… Безжалостной, смертельной ненавистью… Надо быть настороже!

VIII

Граф Филипп-Жорж (поскольку его нарекли этим двойным именем, мы могли бы называть его то первым, то вторым, но для краткости теперь будем величать просто Филиппом), так вот граф Филипп де Блоссак на несколько минут застыл в полной неподвижности, схватившись руками за голову и погрузившись в свои думы.

Маркиза на прощание бросила ему вызов.

А ему, как никому другому, было известно, что свои обещания эта дама выполнять умеет, причем с лихвой.

– Я задел ее гордыню… – размышлял он. – Она меня, может, и любит, но в то же время и ненавидит. Как мне представляется, в тот день, когда ненависть в ее сердце одолеет любовь, она меня погубит… если я не исчезну вместе с моей избранницей, ради которой пожертвовал всей жизнью.

Граф принадлежал к числу тех отважных рыцарей, которые никогда не бледнеют при виде артиллерийской батареи, в одиночку сдерживают натиск целой армии, но при этом страшатся женского гнева.

– Дабы утолить ненависть, она способна на все… – размышлял он, пытаясь унять дрожь. – Но я ведь ей не солгал! Потому как хотя и бываю каждый вечер в доме у Самуэля, но попадаю туда в обход улицы Аржантье.

Предаваясь этим мыслям, граф вдруг услышал как от чьих-то тяжеловесных, поспешных шагов жалобно заскрипел песок.

Со стороны могло показаться, что это сотрясает землю проходящий мимо слон или бегемот.

Подняв голову, Филипп увидел человека, ломившегося через густые заросли.

Им оказался маркиз де Босежур, супруг грозной маркизы, самый жирный и толстомясый дворянин во всей Аквитании.

Маски на лице Филиппа не было.

– Ага, черт бы меня побрал! – молвил маркиз. – Вот вы, дорогой граф, мне сейчас все и расскажете.

– О чем, маркиз?

– Выложите все, как на духу!

– Что вы имеете в виду?

И Филипп поднял на собеседника вопросительный взгляд.

– Вы здесь один? – продолжал тот.

– Как видите… Отдыхаю от утомительной суеты бала.

– Но еще совсем недавно пребывали в компании некоей особы?

– Откуда вы знаете?

– Мне сказали, что вы отправились сюда под ручку с дамой.

– А вы любопытны, маркиз.

– Именно поэтому я вас и искал.

– Меня?

– Да, вас.

– Ну и что теперь? Как видите, я совершенно один.

– Это потому, что дама уже ушла.

– Надо полагать, да. – с улыбкой молвил Филипп. – Говорите, вы искали не кого-то, а меня?

– Совершенно верно, граф.

– Надо же… Я вас слушаю…

– Я только что поспорил с интендантом.

– Да? В самом деле?

– Он утверждал, что моя жена здесь.

– Мне об этом ничего не известно.

– А вот я, – продолжал маркиз, – доподлинно знаю, что сегодня она осталась дома.

– Вот как? Вы в этом уверены?

– Еще бы! Когда я два часа назад выходил из дома, она лежала в постели.

– Оно и правда, – ответил на это граф, – я и сам днем к вам заезжал.

– И что же маркиза? Приняла вас?

– Нет, мне сказали, ее одолела хворь.

– Вот именно! Я так и знал, но интендант – упрямец, каких еще поискать.

– В каком смысле?

– Он настаивает, что некая пастушка, пользующуюся огромным успехом на балу…

– Я тоже обратил на нее внимание.

– … не кто иная, как моя жена!

– Вот как? Прямо так и сказал?

– Да. И тогда я пустился по следу этой пастушки.

– Ну и как? Нашли?

– Нет. Мне сказали, что она ушла с бала и под ручку с вами направилась в парк.

– Верно.

– Тогда кроме вас меня просветить больше некому.

– Но о чем?

– Как это о чем! Об утверждении интенданта, настаивающего, что…

– Мне нечего вам сообщить, мой дорогой маркиз.

– Почему это?

– Потому что я умею хранить тайны.

– Это еще что за ребячество!

– К тому же, пастушка, о которой вы изволите говорить, немного со мной пооткровенничала.

– Пусть себе. Но вы можете ответить мне, моя это жена была или нет?

– Не могу. По этому поводу мне вам нечего сообщить.

Маркиз закусил губу.

– Но где, в конце концов, эта пастушка сейчас?

– Ушла. Незадолго до вашего прихода.

– Куда?