Наемник

– Как это, – весело произнес Крис, – я тоже подал прошение, и Ханс, вот за Фредом зашел.

– А Фред тут при чем? – Гус стал совсем хмурым.

Глядя на Гуса, Крис перестал улыбаться, но, не теряя самообладания, продолжил:

– Мы с Фредом условились, что пойдем вместе с Альбрехтом, да и он сказал, что нас возьмет.

– Да? – Гус вопросительно посмотрел на меня, – это правда, Фред?

– Да, – кивнул я, – я же тебе говорил про это зимой.

– Ну, знаешь, много кто чего говорит, особенно зимой, – ответил Гус и отложил косу, которую старательно натачивал.

– И что, ты вот так возьмешь и пойдешь на войну? – продолжил он, глядя мне в глаза.

– Ладно, – проговорил Крис, почувствовав, что стал лишним в этом разговоре, – я пойду к себе вещи собирать, заходи, как решишь.

– Хорошо, – ответил я другу, и тот быстро вышел во двор.

Повисло продолжительное молчание.

– Ну так что? – снова задал свой вопрос Гус, – что ты будешь делать?

Я молчал. Тогда осенью все казалось намного проще: война далеко, мечты о славе и богатстве близко, можно было наслаждаться миром, наполненным фантазиями, не притрагиваясь к действительности. Но однажды действительность обязательно врывается в этот мир грез, топча его грязью обыденности и совершенно не стесняясь в выражениях.

Ответить Гусу я ничего не мог, потому что сам не знал, что мне делать. Мне было страшно. Страшно покинуть свой родной дом, пусть и не богатый, но зато такой уютный и знакомый. Попрощаться с Гусом, Эммой и Линой, самыми дорогими моему сердцу людьми. Моей семьей.

– Мне надо подумать, – проговорил я и быстро вышел из дома.

Быстрым шагом я вышел со двора. В тот момент я даже не понимал, куда иду, просто побрел по дороге в произвольном направлении. В голове крутились простые мысли: «Что мне делать?», «Как быть?». Мне безумно хотелось уйти отсюда, от этой рутины, бедности, постоянной угрозы голода, хотелось повидать дальние земли, проверить свои силы.

Ох уж эти сомнения.

Отец. Да, пожалуй, он во всем виноват. Вот зачем он умер? Без него стало все сложнее. Раньше я мог поговорить с ним, он мог меня взять с собой, показать, рассказать, с ним было бы хорошо, спокойно. Он точно знал, что и как надо делать. А сейчас его нет, и нет никого, кто мог бы защитить. Гус? Гус сам потерян. Да, он держится молодцом, но ему так же страшно. Гус не пойдет на войну. Гус хороший хозяин, но плохой воин, он не любит войну, он ее презирает. Он точно скажет, что там нечего делать и лучше растить урожай и преумножать хозяйство.

У кого спросить совета?

– Привет, Фред! – услышал я оклик.

Повернувшись на звук, я увидел Симона, бегущего за мной с огромным свертком.

– А, привет, – махнул я в ответ.

– Ну что, ты уже записался? – бодрым голосом спросил Симон, поравнявшись со мной.

– Нет еще, вот иду.

– Ага, здорово! – проговорил Симон и поправил выпадающий сверток. – Крис уже записался.

– Да, – кивнул я, – он заходил ко мне.

– А меня вот батя уже с утра гоняет с поручениями, – вздохнул Симон, – но это ничего, зато все по уму будет.

– Он тоже собирается? – уточнил я, хотя ответ и так знал.

Отец Симона, Вернер Циммерманн, к войне относился с энтузиазмом, хотя и без лишнего фанатизма. Главной его целью, которую он, впрочем, и не скрывал, были деньги, трофеи и выпивка, и пропускать такое событие он вряд ли бы стал.

– А как же! – усмехнулся Симон, – он это дело любит, только повод дай.

– А кто еще идет?

– Ой, да много кто, – на секунду задумался Симон, – из наших, из братства в смысле, я знаю про Альбрехта, Криса и Жана, вот ты еще. Отец говорил про своих друзей, те еще хотели своих сыновей взять, первоходцев, некоторые тоже из братства, кстати.

– А ты чего такой радостный?

– Так здорово же ведь! – глаза у Симона загорелись энтузиазмом, – настоящий поход, война, враги, и мы такие, как скала, сквозь них пробиваемся! Может, о нас песню напишут, ну или стих сложат!

– Ага, или шванк7, – съязвил я.

– Тоже неплохо, пусть посмеются, – заулыбался Симон, – мне перед внуками не стыдно, зато им будет что вспомнить.

Мы прошли еще около ста шагов, прежде чем показался дом Симона. На пороге его уже ждал отец.

– Симон, – крикнул Вернер, – где тебя носит?

– Все, мне пора, – прошептал Симон и припустил к дому.

– Добрый день, мистер Циммерманн! – поприветствовал я Вернера.

– Добрый день, Фред! – ответил тот и добавил: – Слышал, ты тоже собираешься в поход, по стопам отца решил пойти?

– Ну да, – улыбнулся я, пожав плечами.

– Не волнуйся, не дадим тебя в обиду! – улыбнулся Вернер.

Вернер Циммерманн был человеком в целом неплохим, но большим любителем выпить. При этом на трезвую голову он был несколько мрачным, порой до занудства, и весьма жестким типом, но стоило ему залить в себя пару пинт пива, как он превращался в мягкого весельчака. Симон говорил, что злой он, когда матушка ему пить запрещает. Сейчас голос был мягким, а значит, отец Симона уже где-то успел пропустить кружечку.

– Спасибо! – улыбнулся я в ответ.

Вернер махнул мне рукой и исчез в дверном проеме вслед за скользнувшим туда Симоном.

«Ну вот, Симон с отцом собирается. Думаю, будь отец жив, он бы тоже меня взял», – размышлял я, продолжая идти сквозь деревню.

В общине царила суета. Известие о походе Карла оживило хозяйства, люди судачили, стоя прямо на дороге, а во дворах устраивали импровизированные смотры.

Пройдя еще несколько сот шагов, я подошел к дому Генриха, который находился почти на другой стороне деревни. Мое внимание привлекла группа людей, собравшаяся у входа.

– Что случилось? – спросил я стоящего у входа Генриха.

– Тётка умерла, – коротко ответил тот.

– Как? От чего? – удивился я.

– От болезни, – снова односложно ответил Генрих.

– Что за болезнь?

– Почем мне знать? – пожал плечами Генрих, – я не доктор.

– А доктор был у нее? – уточнил я.

– Нет, конечно, у меня нет денег на него.

– А монахи не приходили?

– Нет, – покачал головой Генрих.

– Странно, – пробормотал я.

– Как есть, – Генрих снова пожал плечами и сплюнул, – да и недолго бы мы еще протянули, жратва у нас еще в апреле закончилась, только и делали, что по соседям побирались.

– Ужас какой, – удивился я.

– Ужас, – ухмыльнулся Генрих, – этот ужас уже давно за нами бродит, к черту такую жизнь.

– Что ты будешь делать?

– Знамо что, пойду с Альбрехтом, здесь мне делать больше нечего. Только вот тетку похороню, она это заслужила.

В этот момент стали выносить тело. Мы с Генрихом посторонились, уступая место на выходе, и я успел украдкой взглянуть на иссохшее, бледно-серое лицо покойницы.

Тетку Генриха я знал не сильно близко. С Генрихом она вела себя довольно сурово и спуску не давала. Если тот хулиганил или позволял себе ослушаться, то она не стеснялась в выражениях и использовании подручных инструментов. Синяки на руках у Генриха почти никогда не заживали. Но, несмотря на всю ее суровость, Генриха она все же не бросила. После смерти своего брата она выходила тогда еще малыша как настоящая мать, которая, надо сказать, умерла от лихорадки в тот же год, что и отец Генриха. Своих детей у нее не было, муж сразу после свадьбы погиб в одном из военных походов, и она так больше и не вышла замуж, посвятив себя воспитанию единственного племянника. Больше у них из родственников никого не оставалось.

– Может, не стоит тебе идти? – поразмыслив, спросил я, глядя, как уносят тело, – ты ведь последний в роду.

– Кому я здесь нужен? – усмехнулся Генрих, – без денег, без родни, ни один отец не отдаст за меня свою дочь. Нет, брат, мой путь только один – война, там, даст Бог, я найду все что мне нужно. Ну или сгину, плакать никто не станет.

Генрих похлопал меня по плечу и пошел вслед за удаляющейся процессией.

– Да, Фред, – Генрих внезапно остановился и обернулся, как будто что-то вспомнив, – наверное, ты был прав насчет Анри, человек он с гнильцой, многие ребята после твоих слов задумались. Ты молодец.

Печально улыбнувшись, я махнул рукой вслед Генриху и побрел дальше.

Можно попытаться прокормиться хозяйством, как предлагает Гус, но в наших краях эта затея рисковая: земля родит плохо и нестабильно, а для покупки скота опять же нужны деньги. А деньги у нас платят только за кровь. Меньше всего мне хотелось разделить участь тетки Генриха.

Вернусь с деньгами, трофеями, купим еще корову, пару коз, а там, глядишь, еще и сестер пристроим в надежные руки, будут мужей любить, детей нарожают, там все и устроится.

Не возвращаясь домой, чтобы у Гуса не было возможности меня переубедить, я направился прямиком к амманну8 – старосте общины, чтобы подать заявку на вступление в ополчение.

Амманном в то время у нас был Людвиг Шульц, добродушный старик лет шестидесяти. В его обязанности, помимо общего управления общиной и разрешения мелких споров, входил так же прием заявок на вступление в армию.

Увидев меня, Людвиг удивился.

– А, юный Бауэр, с чем пожаловали? – проговорил Людвиг, отвлекаясь от бумаги, которую внимательно изучал.

Да, Людвиг Шульц был одним из немногих людей в нашей общине, кто умел читать и писать, помимо него это умел еще священник и, пожалуй, мельник Ленц, во всяком случае так поговаривали. Видимо, по этой причине Людвиг и стал старейшиной.

– Я хочу записаться в армию, – сходу проговорил я, забыв даже поздороваться.

– Да? – Людвиг поднял бровь, – зачем?

– Ну, – замялся я и продолжил уже увереннее, – хочу денег заработать!

– Денег? – с легким недоумением переспросил Людвиг.

– Да, – кивнул я.

– Деньги всем нужны, но не все готовы к подобному заработку, – Людвиг отложил лист бумаги и пристально посмотрел на меня. – Сколько тебе лет? – продолжил он после небольшой паузы.

– П… шестнадцать, – соврал я.

– Да? – Людвиг снова приподнял бровь, – а мне казалось, пятнадцать. Ты знаешь правила, в армию берут только с шестнадцати лет.

– Да, знаю, – кивнул я, – мне шестнадцать.

– Твой брат, кажется, его зовут Гус, подтвердит это? – поинтересовался Людвиг.

– Конечно, – уверенно произнес я.

– Как у него дела, кстати? – все еще изучая меня, продолжил Людвиг.

– Как у всех, потихоньку, справляется, – не без гордости отметил я.

– Да, – кивнул Людвиг, – молодец, малый. А сестры как? Кажется, Эмма и Лина, верно?

– Все живы и здоровы.

Людвиг некоторое время молча наблюдал за мной, потом продолжил:

– Зиму, как я понимаю, вы хорошо пережили, слышал, что кому-то даже помогли в соседней общине.

– Да, – потупился я, – было дело.

Людвиг перевел взгляд на бумагу.

– Вы отцовское снаряжение не продали? – спросил он, не отрывая взгляд от бумаги.

– Нет, все на месте, – я помотал головой.

– Так-так, – проговорил Людвиг, – хауберк9, шлем, латные руковицы и базелард, солидный набор, похоже, отец у тебя был на двойном жаловании. Они тебе в пору?

– Ну, – задумался я, – почти.

– Почти, – повторил Людвиг и посмотрел на меня с явным неодобрением, – Фредерик, ты отдаешь себе отчет, куда собираешься?

– Да, – подтвердил я и посмотрел в глаза Людвигу.

Мы довольно долго смотрели друг на друга, пока, наконец, Людвиг со вздохом не произнес:

– Хорошо, Фредерик Бауэр, я внесу тебя в список, пойдешь с Альбрехтом Бибером. Оружие и снаряжение привести в порядок, осмотр будет перед церковью в день выхода. Возьми провизии на три–четыре дня, не знаю, как там будет с кормежкой. Теплые вещи, одеяло на свое усмотрение, инструменты тоже. Хорошенько продумай, что может пригодиться, можешь поговорить с Альбрехтом, думаю, он даст совет.

– Спасибо! – улыбнулся я.

– Не за что, – устало ответил Людвиг, – не за что.

Я выбежал во двор, пребывая в возбужденном состоянии, и сразу помчался домой. Мне тогда казалось, что я совершаю поистине невероятный шаг в будущее. Это было сложное решение, сродни подвигу, и я его принял.

Вернулся я, когда солнце уже зашло за горизонт. Близких я застал за ужином. Разговор оборвался, как только я переступил порог, и в воздухе повисло молчание.

– Меня взяли, – коротко сказал я.

Голос мой прозвучал как-то очень громко в тишине.

– Когда? – глядя на меня, спросил Гус.

– Послезавтра, нужно собрать вещи в дорогу.

Гус тяжело выдохнул и, отложив ложку, потер уставшие глаза.

– Ты уверен? – встала мне навстречу Эмма.

– Да, – кивнул головой я.

– Понятно, – наконец проговорил Гус.

– Там по деревне, – продолжил я, – народ на войну как на праздник собирается. Циммерманны вон семьей идут, Вернер Симона с собой берет и за мной обещал приглядеть.

– Ага, как только от кружки отлипнет, – поморщился Гус.

– Слушай, Гус, – перевел разговор я, – давай начистоту: деньги нам нужны, корову купить нужно, инструменты, ты это не хуже меня понимаешь. То, что осталось от заработка отца, нам уже не хватит. Давай я попробую свои силы в этом походе, а там, как вернусь, уже решу, стоит ли этим заниматься или нет.

– Понимаю, – задумчиво произнес Гус, – но твое мертвое тело не даст нам ни того, ни другого.

– Не волнуйся, я не дам себя в обиду, недаром же меня Жуком прозвали. К тому же я иду с нашими ребятами, они в обиду меня не дадут.

– Не нравится мне эта затея, – покачал головой Гус.

– Мне тоже, – пожал плечами я, – но это единственное, что мне приходит в голову.

Гус надолго задумался, и я не стал прерывать его мыслей. Сев напротив него, я молча стал ждать.

– Ладно, – сдался Гус, – будь по-твоему, давай соберем тебя.

– Спасибо, – улыбнулся я и обнял брата.

Остаток вечера мы потратили на сборы. Вытащили и осмотрели отцовское снаряжение, упаковали продукты и теплые вещи в дорогу и ближе к полуночи улеглись спать.

Утром в назначенный день, подпоясавшись отцовским базелардом и закинув узел с вещами на плечо, я коротко простился с братом, Греттой и Гуго, обнял сестер и зашагал в сторону церкви. В последний раз обернувшись, я увидел, как плачет малышка Лина, уткнувшись в платье Эммы, и та гладит ее по волосам и что-то нашептывает с грустной улыбкой. Гус с наигранной небрежностью помахал мне вслед и крикнул:

– Не вздумай там сдохнуть, Фред!

В ответ я махнул рукой и с улыбкой крикнул в ответ:

– Не дождешься!

После чего развернулся, вытер влагу с глаз и поспешил к месту сбора.

На площади собралось уже много людей, здесь были и те, кто уходил на войну, и те, кто провожал. Солдат построили напротив главного входа в церковь. Людвиг вместе со священником и в сопровождении еще двух человек проводили осмотр снаряжения, сверяясь со списком.

Завидев меня, Людвиг попросил надеть снаряжение и встать в строй к Альбрехту, что я и поспешил сделать.

В общей сложности община выставила двадцать человек, разделенных для удобства управления и ведения лагерного хозяйства на два отряда.

Первый отряд был более опытный и зрелый, в него вошли в основном люди семейные, возрастные, но некоторые, как и Вернер, взяли с собой своих сыновей. Командиром первого отряда, как и ожидалось, выбрали Вернера Циммерманна, он же должен был представлять нашу общину в фенляйне10, пока нас не передадут в подчинение гауптману11.

Снаряжен этот первый отряд по тем временам был достаточно неплохо: у двоих, включая самого Вернера, были кольчуги, шлемы и латные рукавицы, остальные хоть и имели шлемы и рукавицы, но ограничились только мягкой защитой корпуса, гамбезонами12 или более аккуратными акетонами13.

Людвиг был доволен и перешел ко второму отряду.

Во второй отряд вошли в основном члены молодежного братства: Маттео, Генрих, Жан, Крис, Ханс и я, а также старые друзья Альбрехта – Максим, Габриэль и Фабио. Симона Вернер предпочел оставить при себе, хотя тот изначально просился к Альбрехту.

Со снаряжением во втором отряде было несколько хуже. Полный комплект был только у меня, остальные были одеты кто во что горазд: у кого-то был только шлем, у кого-то рукавицы, даже мягкие гамбезоны были хоть и у всех, но их качество оставляло желать лучшего. Большинство делали их сами из подручных материалов.

Оружие в обоих отрядах тоже было разношерстным: короткие мечи, кинжалы, топоры – у кого что было в наличии и кто чем успел разжиться в походах. Алебарды были у Вернера, Альбрехта и Максима. Наши фирменные длинные пики и аркебузы нам обещали дать в Шюпфхайме.

Когда Людвиг дошел до меня, он остановился и стал внимательно разглядывать мой внешний вид, качая головой – скорее всего, не с самыми радостными мыслями.

Что сказать, вид, должно быть, у меня был смешной. Снаряжение висело как на вешалке, полы отцовского акетона спускались мне до колен, хотя отцу они доходили до середины бедра, кольчуга тоже не отставала. Шлем болтался как колокол, а рукавицы норовили соскользнуть с рук.

– Мда, – проговорил Людвиг.

Скепсис амманна был понятен. По воинской традиции швейцарцев наиболее хорошо экипированные члены баталии выдвигались вперед, принимая на себя удары стрел неприятеля. Как правило, это были наиболее опытные солдаты, которые получали двойное жалованье за риск. В моем случае был явный провал между снаряжением и его содержимым.

– Альбрехт, – обратился Людвиг к Альбрехту, – подскажи Фредерику, как подогнать снаряжение, и подумай над его местом в баталии. Не думаю, что будет уместным пока выдвигать его в первую линию.

– Ага, будет нам тыл закрывать, железной жопой, – рассмеялся Фабио.

Смех поддержали все приятели Альбрехта. Это были уже достаточно взрослые молодые люди с военным опытом, но по-прежнему состоящие в форхуте по причине их холостяцкой жизни и отсутствия собственного хозяйства. Все трое вышли из братства около года назад и отправились на какую-то войну, вернулись они только этой весной.

– Спокойнее, Фабио, – остановил смех Людвиг, – Фредерик такой же член фенляйна, как и ты, имей уважение к нему.

– Уважение зарабатывают на поле боя, – поморщился Фабио, – а это просто недоразумение в дорогом снаряжении.

– Ты тоже был салагой, – вмешался Вернер.

– Да, но я не кичился железом и не лез в чужое, – возразил Фабио.

– Это не чужое, это моего отца, – возразил я.

– Ага, а где он сам?

– Том Бауэр умер этой осенью, и Фред занял его место, – ответил за меня Людвиг.

– Ну-ну, занял, – Фабио сплюнул, – посмотрим, какое место он занял.

Знакомство не заладилось с самого начала. Тем не менее смотр был завершен. Людвиг произнес напутственную речь, в которой призывал нас быть храбрыми, не позорить славное имя наших предков и с честью представлять общину в походе и на поле боя. Он напомнил нам, что нужно держаться вместе и слушать своих командиров, а командиры должны беречь и заботиться о своих подопечных.

Когда Людвиг закончил, священник призвал нас встать на колени для благословения. Он прочитал молитву Святой Богородице о защите и окропил нас святой водой.

Наконец, выстроившись по три человека в ряд, мы зашагали в городок Шюпфхайм, где проходил промежуточный сбор окрестных земель и недалеко от которого была та самая поляна братства, на которой мы провели почти весь прошлый год.

Сам городок располагался в долине реки Кляйне-Эмме и мало чем отличался от нашей деревни, разве что был немного побольше и гораздо более суетным из-за приема у себя военных людей со всей округи. Здесь были ромосцы, верштайнцы, большие отряды из самого Шюпфхайма и Энтлебуха, доплешвандтцы и даже дальняя коммуна Марбах прислала двенадцать человек, ждали только нас и флюлинцев.

Все военные люди разместились между церковью и так называемой Тайной башней, на первом каменном ярусе которой располагалась тюрьма Энтлебуха, а на верхнем деревянном – его архивы, отдельные от архива Люцерна.

Башню эту знали все в Энтлебухе. Дело в том, что после Земпахской войны наши земли были переданы баронами Вольхузен городу Люцерн в качестве залога, но мы все же хотели сохранить свои прежние свободы вопреки желанию Люцерна, и власти Энтлебуха стали тяготеть к соседнему кантону Обвальден. Тогда и была тайно построена эта башня как символ самостоятельности и свободы.

Позже, где-то за год до моего рождения, власти Люцерна казнили представителя Энтлебуха Петера Амстальдена, обвинив того в предательстве и измене, на деле же – за призывы к независимости и подготовку восстания. После казни отношения между городами были испорчены, что в конечном итоге вылилось в Луковую войну в 1513 году, свидетелем и участником которой я стал позднее. Сейчас же мы все еще выступали в составе общего контингента кантона, но старались держаться особняком.

Помимо военных, на этом клочке земли расположились возницы телег, местные ремесленники, разного рода торговцы, швеи, проститутки – в общем, все те, кто умел делать хоть что-то полезное для армии. Эти люди съехались со всего округа в надежде заработать на армии.

На ночевку военных распределили по местным домам и лавкам, нас, например, расположили в здании ратуши, постелив на полу сено и циновки, и строго наказали не причинять неудобств местным жителям, пригрозив в случае ослушания посадить на восемь дней под замок в той самой башне, а после отправить с позором домой. Как ни странно, угроза была эффективной, поскольку никто не хотел вернуться домой с пустыми руками в самом начале пути и объяснять родным и соседям, что произошло. Поэтому новоиспеченные кнехты14 вели себя относительно тихо. Только несколько ветеранов отправилось в местную таверну выпить пива и отметить воссоединение со старыми товарищами.

Ужинать пришлось тем, что взяли с собой.

На следующее утро Альбрехт направился к Леонарду, тот собирал командиров форхута. Когда Альбрехт вернулся с собрания, он был задумчив. Собрав нас вокруг себя, он объявил, что после общего сбора фенляйн проследует к городу Люцерн на формирование общего контингента от кантона, а затем в город Берн, где соберутся контингенты всех союзных кантонов. Выход назначен на завтра на одиннадцать часов от церкви, там же будет смотр войска, и мы будем давать присягу городскому совету.

– А кто командует фенляйном? – спросил Габриэль.

– Никлаус Виллисау, – ответил Альбрехт.

– О! – удивился Габриэль, – мужик он суровый, и муштру очень любит.

– Это плохо? – уточнил Крис.

– Это отлично, – вмешался в разговор Вернер, сидевший рядом.

– Правда? – обернулся к нему Крис.

– Седой Ник – отличный командир, он знает свое дело, – ответил Вернер, – считай, нам повезло.

– Ну, не знаю, – протянул Альбрехт, – по мне так, он излишне любит порядок. Помню, как-то раз нас на плацу чуть не заморил, шесть часов маршировали.

– Тренировка никогда еще лишней не была, – невозмутимо ответил Вернер.

– Лучшая тренировка – в бою, там все на свои места встает, – усмехнулся Фабио.

– Ага, а если не встает, то отправляешься на тот свет, – усмехнулся Вернер, – вы еще молоды, не сталкивались с хорошими бойцами.

– Это с кем, например? – снова вмешался Крис.

– Ну, уж точно не с итальянцами! – рассмеялся Фабио.

– А что с ними не так? – удивился Крис.

– Да, – махнул рукой Фабио, – они драться не умеют, для них война – это просто красиво постоять на поле.

– А ты почем знаешь? – усмехнулся Вернер.

– Все это знают, – не унимался Фабио.

– Ну, там не только ведь итальянцы, – заметил Вернер, – могут быть еще и англичане, и арагонцы. В любом случае недооценивать противника опасно, тренировка лишней не будет.

– Толку от них нет, если боишься, – отмахнулся Фабио, – главное – дух, если его нет, то можешь хоть ночевать на плацу, а в бою только кучу говна навалишь перед смертью.

– Ладно, – снова взял слово Альбрехт, – не будем спорить. Седой Ник – неплохой вариант для нас, Вернер прав. У меня другой вопрос есть. Вернер, у тебя есть место в палатке?

– Нет, – покачал головой Вернер, – нам опять дали палатку-недомерку из какого-то говна, а не льна, протечет в первый же дождь, не пойму, на ткани они что ли экономят.

– Да это цеховые опять нажились на заказе. Денег, небось, как за полноценную взяли, – проворчал кто-то из людей Вернера.

– И нам тоже, – покивал головой Альбрехт.

– Извини, – пожал плечами Вернер, – помочь не могу.

Альбрехт посмотрел на нас, тех, кто пошел с ним из братства.

– Да, задачка, – проговорил он.

– А в чем проблема? – решил уточнить я.

– Проблема в том, что палатки бывают разные: большие, маленькие и очень маленькие. В этот раз нам дали очень маленькую, и, как ни крути, у нас двое лишних. Кому-то придется спать на улице.

– Ну, я думаю, по очереди, договоримся, – ответил я.

– Придется, – пожал плечами Альбрехт и в задумчивости растянулся на одеяле.

Погода была прекрасная, и чтобы хоть как-то скоротать время в ожидании дальнейшего движения, мы втроем, с Хансом и Крисом, отправились слоняться по городку, сняв и оставив снаряжение в нашем временном расположении.